Запах его власти

Неон дрожал в лужах, смешиваясь с отражениями мокрых вывесок. Город казался усталым зверем — дышал паром из решёток, хрипел машинами, замирал под холодным дождём. Райан шёл медленно, с поднятым воротником, с запахом сигарет на пальцах. Он не звал людей, не подключал охрану — не хотел, чтобы кто-то видел, как он ищет её. Эту поисковую тишину он держал как тайну, почти молитву. Он думал, как омега. Как та, что боится, что за ней придут. Она бы не пошла в приют или больницу. Не поехала бы в отель, где есть камеры. Она выбрала бы место, где пахнет железом и дешёвыми дезинфекторами. Место, где никто не задаёт вопросов. С каждым шагом город становился темнее. В переулках — мусор, мокрые афиши, облупленные двери. В этих местах скрывались те, кого мир выкинул. Он знал — если Лея прячется, то именно здесь. В одном из грязных центров для течек — почти склад, почти подвал — Райан остановился. Стук капель, редкие крики, запах сырости и старого белья. Он вошёл внутрь, осмотрел полумрак. Он заметил её не сразу. Тусклая лампа мигала над полом, где-то капала вода, пахло железом и лекарствами. Лея сидела в углу, прижавшись к холодной стене. Сутулая, исхудавшая, бледная — словно из неё вытянули жизнь. На ней была растянутая футболка Дамиана, в пятнах, с оборванным рукавом. Голые ступни касались бетона, кожа синела от холода. Волосы спутаны, губы обветрены. Глаза — пустые. Не удивлённые, не злые, просто… выжженные. Райан остановился, чувствуя, как горло сжимается. Он медленно присел, не приближаясь слишком близко, чтобы не спугнуть. — Лея… Она вздрогнула, будто из сна. — Не бойся, — добавил он тихо. — Я один. Некоторое время они просто дышали одним воздухом — тяжёлым, пыльным. Она отвернулась, натянула ворот футболки повыше. — Не надо, Райан, — хрипло выдохнула. — Я не хочу ничего слышать. — Я не пришёл ругать тебя. Он говорил спокойно, будто боялся разрушить хрупкое равновесие. — Я просто хочу, чтобы ты знала: он жив. И ждёт. Она фыркнула, еле заметно. — Ждёт? Чтобы наказать? — Чтобы обнять, — твёрдо сказал он. Тишина. Лея опустила голову, закрыла глаза ладонями. — Он… — её голос дрожал. — Он должен меня ненавидеть. Я разрушила всё, что у него было. Репутацию, семью, жизнь. Райан покачал головой. — Он разорвал помолвку задолго до того, как ты ушла. Просто не мог об этом сказать — юридические документы, соглашения. Теперь всё кончено. Дед принял тебя. Он хочет тебя увидеть. Мила в безопасности — семья Мерсеров навещает её каждый день. Дамиан знает, что сделала Элоиза. Он не винит тебя, Лея. Она резко подняла глаза — в них мелькнула боль, как вспышка. — Почему ты мне это говоришь? — Потому что он умирает без тебя. Она замерла. Её дыхание стало резким, неровным. — Он сильный, он… справится. — Нет, — тихо сказал Райан. — Он просто живёт на автомате. Не ест. Не спит. Сидит в тишине, будто тебя там слышит. Он стал… опасно тихим. Пустым. Лея прикусила губу, закрыла лицо руками. Плечи мелко дрожали. — Райан… я не могу вернуться. — Почему? — Потому что я всё испорчу. Как всегда. — Нет, — он покачал головой, мягко, но с болью. — Он сам себя разрушит, если ты не вернёшься. Он не боится врагов. Он боится тишины без тебя. Лея медленно опустила руки. Слёзы блестели на ресницах, но она не вытирала их. — Я думала… он просто хотел владеть мной. — А теперь? — А теперь… — она с трудом выговорила, — я не могу без него. Ни минуты. Ни вдоха. Райан кивнул. Молча достал из кармана тёплый шарф, укутал ей плечи. Она не сопротивлялась. — Пойдём домой, — сказал он. — А если он злится? — Пусть злится, лишь бы дышал. Она всхлипнула, и впервые за всё это время — позволила себе опереться на кого-то. Он помог ей подняться. Лея стояла неуверенно, будто забыла, как держать равновесие. Он подставил руку, и она сжала его пальцы — слабо, как ребёнок. — Райан… — Да? — Скажи ему… я не бежала от него. Я бежала от себя. — Скажешь сама, — ответил он. — Он заслужил услышать это от тебя. Они вышли в ночь. Неон отражался в мокром асфальте, снег падал редкими искрами. Лея шла молча, прижимая шарф к лицу. Под пальто всё ещё пахло Дамианом — его кожей, его силой, его домом. И в этом запахе было всё, что удерживало её живой. Он вошёл в дом, не включая свет в холле — привычка. Пальцы на автомате ослабили галстук, дыхание тяжёлое, голова гудела от бесконечных совещаний и телефонных звонков, поисков. Райан уговорил поехать его домой, чтобы немного отдохнуть. Дом был тих. Слишком тих. И вдруг — запах. Её запах. Тёплый, живой, с лёгкой сладостью кожи и чем-то домашним, забытой безопасностью. Он застыл. На секунду перестал дышать. Повернул голову — свет в кухне. Открытая дверь. Шаг. Второй. И мир словно остановился. Она. Лея. Стояла у плиты — в фартуке, волосы заплетены, щеки розовые от жара. Тонкая, бледная, но настоящая. Та самая, ради которой он сходил с ума. Она не видела его сразу. Масло шипело на сковороде, запах жареных овощей и хмеля заполнил комнату. А он просто стоял, глядя, боясь моргнуть, чтобы не исчезла. Пальто соскользнуло на пол. Пиджак — следом. Он шагнул ближе. Шёпотом, будто боялся спугнуть: — Лея… Она вздрогнула, его запах окутал ее, обернулась. Их взгляды встретились. Её глаза — как стекло, дрожащие, растерянные, в них боль и облегчение, вина и что-то ещё — сломанное, но живое. — Я… — голос дрогнул, как тонкая нить, готовая оборваться. — Я не смогла… Она судорожно сняла фартук, шагнула к нему, споткнувшись о собственные мысли. — Прости. Я не должна была уходить. Я… я обещала тебе. Слова сыпались, рвались, губы дрожали. — Я просто… испугалась, Дамиан. Я думала, что разрушу всё, что… — Тише, — он шагнул ближе, почти вплотную. Голос низкий, охрипший, будто из него выжгли всё кроме боли. — Не говори. — Но я должна! — Лея подняла взгляд, в глазах блестели слёзы. — Я бросила тебя. После всего, что ты… Он не дал договорить — ладонь легла ей на щёку, горячая, сильная, дрожащая. — Замолчи, — выдохнул. — Хватит. — Но я… — Хватит, Лея. Он закрыл глаза на секунду, будто боролся с чем-то внутри. — Мне всё равно, где ты была. Всё равно, почему ушла. Он прижал её к себе, резко, неосторожно, как человек, утопавший слишком долго. — Главное — ты здесь. Поняла? Здесь. Она заплакала сразу — тихо, всхлипывая в его плечо. — Я скучала, — выдохнула сквозь слёзы. — Каждый день, каждую ночь… — Я знаю, — его голос дрожал, но был тих. — Я чувствовал. Каждый раз, когда просыпался без тебя. Он провёл ладонью по её спине, словно пытался убедиться, что это не иллюзия. — Ты живая, — прошептал. — Ты дышишь. — Прости, — снова выдохнула она, захлёбываясь словами. — Я просто не могла… я видела, как всё рушится, и подумала, если уйду — тебе будет легче. — Мне? — он тихо усмехнулся, без радости. — Ты не поняла. Без тебя — я никто. Она подняла голову. — Ты злишься… — Злился, — он провёл пальцами по её лицу, стирая слёзы. — Теперь — нет. Я просто устал. Без тебя устал жить. — Но я причинила тебе столько боли, — Лея покачала головой, — я думала, ты… возненавидел. Он горько усмехнулся. — Я пытался. Клянусь, пытался. Но не смог. Я ненавидел всё вокруг, но не тебя. Она осторожно коснулась его щеки. — Ты осунулся… похудел… — А ты… — он посмотрел на неё, задержав взгляд, — стала ещё красивее. Даже когда разбита. Она всхлипнула, и он вдруг сказал совсем тихо: — Я думал, что потерял тебя навсегда. А теперь ты стоишь передо мной, и я не понимаю, как мне снова дышать. Она потянулась к нему, сжала его ладонь. — Я правда пыталась жить без тебя. Только… воздух не пах. Еда не имела вкуса. Ничего не имело смысла. Он притянул её ближе, губы нашли её висок, потом лоб. — Не уходи больше, — прошептал, не отрываясь. — Никогда. — Не уйду, — еле слышно. — Только не отпускай меня, Дамиан. Он улыбнулся — впервые за долгие недели, устало, почти с болью. — Даже если захочу — не смогу. Ты уже под кожей. Она зарылась лицом в его грудь, дрожа, и тихо добавила: — Тогда просто… держи меня. Пока не пройдёт. Он обнял крепче. Без слов. И в этой тишине дом наконец перестал быть тюрьмой — стал их убежищем. Тёплым, живым, где всё началось заново. Он прижал её к себе, так крепко, будто мог вдохнуть обратно в себя ту часть души, что потерял, когда она ушла. Ладонь легла на затылок, пальцы запутались в её волосах — мягких, спутанных, пахнущих дождём и домом. Он целовал её — в макушку, в висок, в щёку. Каждое касание было как извинение, как признание вины и отчаяния без слов. — Лея… — голос дрогнул, сорвался. — Я сходил с ума без тебя. Она всхлипнула, сжала его рубашку у груди, будто боялась, что он исчезнет, если отпустит. — Я пыталась… — прошептала. — Правда пыталась жить без тебя. Но… я не могла. Не могла есть, спать… просто дышать. Он прижал лоб к её лбу, их дыхания переплелись. — Иди сюда, — тихо сказал он, будто умолял. — Просто будь здесь. Она подняла глаза, полные вины и нежности, и поцеловала его. Поцелуй дрожал, как извинение. В нём не было страсти — только ломкость и нужда. Словно она пыталась убедиться, что он настоящий, что это не очередной сон, из-за которых она просыпалась в слезах. Он ответил осторожно, как будто боялся сломать. Но чем дольше чувствовал вкус её дыхания, тем сильнее таял контроль. Он провёл ладонью по её спине — медленно, почти трепетно, и тихо выдохнул: — Тебе не нужно ничего объяснять. Не сейчас. — Нужно, — упрямо прошептала она, глядя в его глаза. — Я подвела тебя. Я обещала, что не уйду, а потом… сбежала, будто всё, что было, — ошибка. — Ошибка? — он едва заметно усмехнулся, но в голосе звенела боль. — Нет, Лея. Ошибка — жить без тебя. Она дрожала, дыхание стало прерывистым. — Я просто испугалась. Всего. Тебя. Себя. Того, что чувствую. Он наклонился ближе, губами коснулся её виска. — Я тоже боялся. Но знаешь, чего больше всего? — Он чуть отстранился, чтобы заглянуть ей в глаза. — Что ты больше никогда не произнесёшь моё имя. Слёзы потекли по её щекам, и он стёр их пальцами. — Не плачь, — шепнул. — Хочешь — накажи меня, кричи, бей, только не плачь. Я не выдержу. Она покачала головой, всхлипнула и прошептала: — Не могу злиться. Я просто хочу… чувствовать тебя. — Тогда чувствуй, — он едва дышал, касаясь губами её шеи. — Пока я рядом. Он вдохнул её запах, и внутри всё оборвалось — феромоны вырвались наружу, тяжёлые, горячие, наполненные его желанием защитить. Лея застыла на миг, потом будто растворилась в нём — дыхание сбилось, пальцы сжались на его рукаве. — Не бойся, — сказал он тихо. — Я сделаю это осознанно. Не потому что должен. Потому что хочу, чтобы все знали — ты моя. Она кивнула, едва слышно. — Я не боюсь. Он коснулся её кожи под ухом — дыхание горячее, шепот хриплый, почти молитвенный. — Прости, если больно. — Нет… пожалуйста, — выдохнула она. — Не останавливайся. Он прикусил кожу у её шеи — мягко, осторожно, оставляя след, вплетая свой запах в её, как обещание. Она выдохнула его имя, дрожа всем телом. Мир вокруг будто исчез. Остались только они — два сердца, два дыхания, один запах. Он поднял голову, взгляд тёплый, уставший. — Теперь ты — часть меня, — прошептал он. — Я и была, — ответила она тихо, улыбаясь сквозь слёзы. Он поднял её на руки, прижимая к себе. Она обвила его за шею, уткнувшись лицом в плечо, и впервые за долгое время позволила себе выдохнуть спокойно. Когда он положил её на кровать, она не отпустила его руку. — Не уходи, — сказала она почти во сне. Он лёг рядом, обнял, притянул ближе. — Даже если захочешь — не смогу, — тихо ответил он. Она улыбнулась, шепнула: — Тогда я дома. Он закрыл глаза, уткнувшись лицом в её волосы. И впервые за всё время — уснул. Дом дышал тишиной. Огонь в камине почти угас, оставив лишь слабое золото в воздухе. На простынях — тень, запах её кожи и его дыхание, переплетённые, как след после бури. Дамиан спал беспокойно. Ладони сжаты, мышцы напряжены даже во сне — будто он всё ещё боролся с тем, чего больше нет. Он проснулся от прикосновения. Сначала не понял — это сон или явь. Тёплые пальцы прошлись по его груди, медленно, осторожно, будто касались воспоминания. Он открыл глаза — и увидел её. Лея. Полумрак делал её почти нереальной. Растрепанные волосы, блеск глаз, дрожащие губы. Она не говорила ни слова. Просто смотрела — так, будто боялась, что если вдохнёт глубже, он исчезнет. Её руки снова скользнули по его коже. Не требовательно — будто она искала подтверждение, что он жив, что это не мираж. — Лея… — голос Дамиана был низкий, хриплый, уставший. — Что ты делаешь? — Дышу, — тихо ответила она. — Пока ты рядом. Он хотел что-то сказать, остановить, но слова застряли. Она провела ладонью по его щеке, по губам — и в этом касании было всё, что они не успели сказать. Тишина стала плотной, почти осязаемой. Её дыхание касалось его лица. Он чувствовал, как каждый её вздох ударяется в грудь, как в рану. — Я не умею быть без тебя, — прошептала она, и в этих словах не было признания — только усталость, правда, отчаяние. Он поднял руку, провёл по её спине, притянул ближе. — Тогда не пытайся, — ответил он. Мир будто исчез за пределами комнаты. Никаких обещаний, никаких слов. Только двое людей, чьи страхи наконец встретились и перестали быть страхами. Лея опустила голову, их лбы соприкоснулись. Дамиан закрыл глаза, чувствуя, как дрожь проходит по телу, как кровь медленно возвращает тепло. — Ты — мой сон, — сказал он глухо. — И моя реальность. Она усмехнулась сквозь слёзы, — Тогда не просыпайся. И не останавливайся. И в этот момент не было ни вины, ни боли, только мягкое дыхание, запах её кожи и тихий стук двух сердец, слившихся в одну медленную, упрямую мелодию и тихие стоны. Комната была тихой, почти священно-тихой. За окном падал снег — мягкий, неторопливый, будто сам воздух не хотел тревожить то, что произошло между ними. Лея лежала на простынях, волосы растрепаны, глаза полузакрыты. Её дыхание было лёгким, равномерным, будто она впервые за долгое время позволила себе просто — быть. Не скрываться, не защищаться, не ждать боли. Дамиан сидел рядом, укутанный в простыню. В руках — тарелка, серебряная вилка дрожала в пальцах. Он подносил к её губам кусочек рыбы, тёплой, пропитанной лимоном и маслом. Она открывала рот, принимала еду, и каждый раз он касался её губ поцелуем — осторожным, как будто проверял, дышит ли она. Лея улыбалась. Её глаза блестели — не от слёз, а от какого-то тихого счастья, которое она сама ещё не осознала. — Ты дрожишь, — прошептала она, глядя на его руки. — Просто не привык, — выдохнул он. — К тому, что могу держать что-то… не ломая. Она потянулась, коснулась его пальцев, потом щеки. — А я — к тому, что меня можно держать не ради власти. Он опустил голову, усмехнулся, но в улыбке была усталость. — Я тоже учусь. Каждый день. С тобой. Тишина снова наполнила комнату, но теперь она не была пустой. Она звенела, как тонкая нить между ними — звенела доверием. Лея перевернулась на бок, прижалась к нему щекой. — Я не жалею, — сказала тихо. — Ни секунды. Он не ответил сразу — просто накрыл её руку своей, переплёл пальцы. — И не должна, — шепнул он. — Всё, что было — не ты. Это просто тень, от которой ты вышла. Она закрыла глаза, чувствуя, как его дыхание касается её виска. Всё внутри казалось чистым, лёгким. Будто она сбросила с себя годы вины, страха, грязи. Теперь было только это — его голос, его ладонь, его дыхание. Тепло, которое не жгло, а лечило. И впервые за всё время Лея поняла: она больше не вещь, не тень, не ошибка. Она — живая. Любимая. И это знание само по себе стало молитвой. Он держал вилку, но так и не поднял её к её губам. Лея смотрела на него — долго, будто пыталась запомнить каждый изгиб лица, каждую линию, каждый светлый отблеск в глазах, которые раньше казались ей страшными. Тишина снова растянулась между ними. Только дыхание, приглушённое потрескивание камина и шорох ткани, когда она медленно села, подтянув простыню к груди. — Что? — спросил он тихо, чувствуя её взгляд. — Ничего, — улыбнулась она, потом сглотнула, — просто… Она отвела глаза, пальцы комкали край простыни. — Я… не умею говорить это правильно. Не знаю, как надо. Дамиан чуть подался вперёд, взгляд стал мягче. — Скажи как можешь. Она вдохнула, но слова всё равно застряли в горле. — Когда я рядом с тобой… у меня не получается дышать. Но и без тебя — тоже. Она опустила голову, голос дрогнул. — Я пыталась… не чувствовать. Думала, что это просто зависимость, страх, что-то временное. Но… Она подняла глаза — открытые, честные, до боли чистые. — Я тебя люблю, Дамиан. — Глупо, да? — нервный смех прорезал тишину, — наверное, не так должны говорить эти слова. Он не ответил. Просто отложил тарелку, провёл рукой по её щеке. Пальцы задержались, будто проверяя, настоящая ли она. — Скажи ещё раз, — попросил он шёпотом, в его голосе было не приказание, а просьба, тихая и жадная. — Я тебя люблю, — повторила она, едва слышно. — Слышишь? Не за то, что ты сделал. Не потому, что спас. Просто… потому что ты есть. Он закрыл глаза, на секунду замер, потом медленно выдохнул, как человек, который впервые за долгое время позволил себе почувствовать. Прижал её к себе, поцеловал в висок, и этот поцелуй был не ответом — обещанием. — Тогда, — сказал он глухо, — всё было не зря. Она прижалась к нему, спрятала лицо у него на груди, и впервые за всё время не чувствовала стыда. Только тихое, странное счастье — быть услышанной, быть рядом, быть живой.