We're going for a ride!

Осознать свое очевидно неуместное влечение к Акселю было подобно удару под дых. Я ежедневно истязал себя этим идиотским озарением, снизошедшим до меня слишком поздно. По мере того как дни сменяли друг друга, я все больше впадал в смятение из-за собственных чувств. Вместе с этим испытывал леденящий ужас, стоило мне только подумать о том, как мужчина отреагирует на мою подростковую диверсию. Да и жить в одном доме с объектом внезапно вспыхнувшей и абсолютно безнадежной страсти оказалось пыткой изощреннее любой, что я мог вообразить. Раньше я боялся сделать что-то не так, чтобы не разозлить его, не показаться навязчивым или неблагодарным. Теперь к этому страху прибавился новый, куда более мучительный: боязнь выдать себя с потрохами и подорвать его доверие. Как только Аксель переступал порог, я старался раствориться, бормотал что-то невнятное в ответ на его приветствие, утыкался в книгу или отправлялся на прогулку с щенком. В такие моменты мне казалось, что мое сердце бьется так громко, что он наверняка его слышит. Я ловил себя на том, что неосознанно любуюсь его профилем – резкой линией скулы, тенью от опущенных ресниц, губами, по которым он периодически проходился языком. Каждое его движение отзывалось в моем теле странной дрожью. Одинокий торшер отбрасывал теплый свет на его сконцентрированное лицо, выделяя морщинку между бровями. Да, конечно, я понимал что этот мужчина мне в отцы годится, но ничего не мог с собой поделать. Мне на подсознательном уровне хотелось протянуть руку и дотронуться до скрытых под одеждой мышц, до горячей кожи с узорами из родинок и недосягаемых татуировок на груди. Меня спасал Данте – так я окрестил несносного щенка, который смещал мое внимание и позволял хоть иногда забывать о всех проблемах. Я искренне полюбил прогулки с вездесущим негодником по утреннему парку, когда воздух был еще свеж и сыроват, а Данте носился как угорелый, пытаясь поймать каждую белку и везде засунуть любопытный нос. Я мог дышать полной грудью, наблюдая за его щенячьей беззаботностью, и на миг забывал обо всем, что меня когда-то гложило. Он смотрел на меня с безоговорочным обожанием, и в этом взгляде не было ни осуждения, ни отвращения, ни возрастных барьеров. Данте был моим безопасным уголком от собственных мыслей, моим напоминанием, что не все в этой жизни приносит боль и разочарование. Что есть и вот такое – простое, теплое, преданное счастье, подаренное тем самым человеком, о котором я теперь не могу перестать думать. Но все изменилось, рухнуло с оглушительным грохотом в пропасть между нами с Акселем в один дождливый вечер сентября. Я как раз возвращался с щенком после вечерней прогулки. Ливень хлестал немилосердно, затапливая улицу, а Данте, промокший до нитки, жался к моим ногам, явно мечтая о тепле дома и сухом полотенце. Мы ввалились в прихожую, оставляя за собой мокрые следы и капли на паркете. Я уже наклонился, чтобы снять с малыша поводок, как услышал голоса из гостиной. Редкий, напряженный, раздраженный тон Акселя, который я от него ещё не слышал. И еще один – низкий, незнакомый, с легкой хрипотцой. –...просто обязан был предупредить, Аксель. Это же твоя зона ответственности, черт возьми! – Я разберусь. Сейчас не время. – Не сейчас? А когда? Когда она снова начнет шантажировать? Или когда этот мальчишка полезет куда не надо? Слово «мальчишка» прозвучало так пренебрежительно, что у меня внутри все сжалось. Щенок, почуяв мою тревогу, прижался к ноге и тихонько заскулил. – Ноэль не имеет к этому никакого отношения, – Что-то громко стукнуло по поверхности стола, послышались торопливые шаги. – И оставь его уже в покое. Это мой дом и мои решения. – Твои решения уже однажды всех подставили! – незнакомый мужчина повысил голос. – И теперь ты тащишь сюда какого-то бродяжку? Думаешь, она не использует это против тебя? – Я предупредил тебя, Киприан, – прозвучало тихо, но с такой недвусмысленной угрозой, что по моей спине пробежали мурашки. – Выметайся. Послышались тяжелые шаги, движущиеся к двери. Я тотчас оттолкнулся от стены и скрылся на лестнице, притянув к себе Данте. Затаившись наверху, я посмотрел на вышедшего из комнаты мужчину сквозь перила. Киприан был высоким, широкоплечим брюнетом с гладко выбритым лицом и короткой стрижкой под машинку. Он был одет дорого, но небрежно, будто нацепил на себя первые попавшиеся под руку вещи утром. Мужчина прошел мимо Акселя, не попрощавшись, и хлопнул входной дверью так, что я аж подскочил. Я стоял, не смея пошевелиться, чувствуя, как страх и недоумение сковывают меня в конечностях. Из всего диалога я понял только одно: каким-то образом я связан с проблемами Акселя. Но с какими – мне оставалось только гадать. Данте, заметив движение внизу, выдал мое присутствие громким собачьим лаем и неуклюже перепрыгивал ступеньки, стремясь вниз. – Только пришел? – Аксель спросил, поймав мой взгляд. Сердце колотилось так бешено, что я едва расслышал вопрос. Глаза неотрывно смотрели на Акселя сверху вниз, когда я все-таки выдавил из себя скомканное "да". Он сделал шаг вперед, и я невольно отпрянул еще на ступеньку выше. – Бельчонок, что стряслось? На тебе лица нет. – Мне очень хотелось съязвить и указать причину моего разочарования, но я предпочел пока что держать язык за зубами. Все же, полной картины я еще не узрел. Плотно сжав зубы, я пробормотал что-то невнятное, и брови Акселя сползли к переносице. – Оставайся сегодня дома. Я попрошу Шона тебя заменить. Я хотел запротестовать, сказать, что вполне способен отработать свою смену, но шестое чувство не давало мне покоя. Дело близилось к ночи, и Аксель отправился обратно в гостиную, чтобы собраться на работу. «Она снова начнет шантажировать» Кто эта «она»? И какое отношение ко всему этому имею я? Я медленно поднялся наверх, в свою комнату, и закрыл дверь. Щенок, уставший от прогулки под дождем, тут же свернулся калачиком на коврике и засопел. Я же сел на кровать, сжав кулаки, и попытался разобраться в обрывках услышанного. Меня передернуло от мысли, что я мог невольно стать его проблемой. Я поймал себя на том, что грызу ноготь, и резко одернул руку. Нервное напряжение требовало выхода, и я встал, начав шагать из угла в угол. В голове крутились обрывки фраз, но никак не складывались в единую картину. Я не заметил, как сжал кулаки так сильно, что ногти впились в ладони. Данте, почуяв мое состояние, поднял голову и укоризненно тявкнул. – Эй, приятель, все хорошо, – улыбнулся я ему и провел кончиками пальцев по мягкой шерстке. Я прислушался к звукам в доме: шаги внизу, звон ключей, затем — щелчок входной двери. Он ушел. Я подошел к окну и увидел, как Аксель садится в машину. Мой черед действовать. Я вышел из коридора и свернул налево – к той двери, вход в которую мне был негласно запрещен. Ручка поддалась сразу же, как только я за нее дернул. Кабинет был просторным, но казался меньше из-за массивной мебели и заставленных книжных стеллажей, уходивших под потолок. Громадный дубовый стол стоял спиной к окну, а на нем я заметил аккуратные стопки бумаг, пару ручек в тяжелом стальном держателе, пепельницу с одним бычком. Ничего лишнего. Я подошел к столу, чувствуя себя предателем. А ведь он мне доверял. Мои глаза скользнули по бумагам. Счета, контракты, что-то на юридическом языке – ничего внятного. Я осторожно потянул верхний ящик стола. Заперто. Нижний тоже. Вот черт...Я огляделся снова. Стеллажи? Там были книги по экономике, праву, истории, несколько художественных в дорогих переплетах. Никаких личных папок. Камин? Рядом с ним стояло кресло и маленький столик с журналами. И тут мой взгляд упал на небольшой, почти незаметный комод из темного дерева, стоявший в углу за столом. Он не вписывался в строгий рабочий стиль кабинета, вызывая у меня сомнения. Старинный, с изящными бронзовыми ручками. Я подошел. Верхняя часть была открытой полкой, где стояли несколько рамок с фотографиями. Я наклонился. Одна из них сразу же зацепила мое внимание. Молодой Аксель, почти неузнаваемый – меньше морщин на лице, гладко выбритый – стоял, обняв за плечи темноволосую девушку с ослепительной улыбкой. Они смотрели друг на друга так, как смотрят только те, кто безумно счастливы сейчас и уверены, что так будет всегда. На заднем плане – море, пальмы. Что это за девушка? Я нахмурился и тревожное чувство ревности застряло у меня в груди. Нижняя часть комода имела два ящика. Я потянул за первую ручку. Ящик поддался легко. Внутри лежали беспорядочно сваленные бумаги, папки, конверты. Мое сердце застучало чаще. Я осторожно начал перебирать. Старые письма, вырезки из газет и какие-то личные записки на неизвестном мне языке. Ничего криминального и совсем ничего про меня. Последняя надежда – второй ящик. Я потянул за ручку. Он не поддавался. Заперт. Я попробовал сильнее – тщетно. Раздосадованный неудачей, я выдохнул и оглянулся на стол. Мой взгляд упал на пепельницу, которую я заметил раньше. Рядом я нашел почти сливающийся с темным деревом, маленький металлический ключ. Вот оно. Я схватил предмет. Подбежав к комоду, вставил его в замочную скважину второго ящика. Легкий щелчок и он подался. Я резко открыл его. Внутри лежала одна-единственная тонкая папка, темно-синяя, без надписей. На второй странице был полицейский рапорт, к моему удивлению составленный во французском участке. "Райан Мэттьюз, в настоящее время проживает по адресу...состоит на учете в связи с наркотической зависимостью...Имеет непогашенные судимости за мелкие кражи и мошенничество...В последнее время проявляет повышенный интерес к месту проживания сына..." Какого хера? Я стал листать документы дальше и наткнулся на что-то вроде билета, или пропускной карточки, спрятанной между страниц. На ней был написан адрес на английском языке, а снизу чьим-то аккуратным почерком подпись: Мэттьюз Р. Мой отец. Он...искал меня? А Аксель знал. Он знал все это время и молчал. Я лихорадочно переворачивал страницы рапорта, выхватывая обрывки фраз: "требует денег", "установлено наблюдение". В глазах плыло. Я даже не услышал, как хлопнула входная дверь внизу. – Роешься в моих вещах? – голос мужчины заставил меня подскочить на месте от неожиданности. Я вздрогнул и засунул билет себе в карман, оставив папку лежать на тумбочке. Искать оправдания было поздно, но вот что я заметил – Аксель вел себя странно. Прислонившись к косяку, он расслабленно скрестил руки на груди и смотрел сквозь меня. Запах алкоголя, смешанный с его обычным запахом – кожи, табака, чего-то древесного – ударил в нос. Мне стало неловко. Я видел Акселя разным: властным, насмешливым, расстроенным, даже испуганным – но никогда настолько пьяным. От расстерянности я и не знал, что сказать. Мужчина пересек комнату слишком быстро для напившегося человека и буквально пригвоздил меня к столу, поставив руки по обе стороны от меня. Я испуганно вжался спиной в столешницу и неловко отвёл взгляд в сторону. Все нужные слова вылетели из моей головы когда Аксель находился так близко. – Понимаешь, бельчонок… – его губы почти коснулись моего уха. – Есть вещи, в которые лучше не совать свой любопытный носик. Я плохой человек, и это ещё поймёшь. Его рука, тяжелая и горячая, легла мне на шею. Большой палец скользнул по линии челюсти, заставив меня вздрогнуть всем телом. В его взгляде читалось признание границ, которые он сейчас переступил первым. – Ты…пьян, – выдавил я, пытаясь отстраниться, но сам уже почти лежал на столешнице. Он усмехнулся коротко и беззвучно. Его губы, чуть приоткрытые, были так близко к моим, что у меня спирало дыхание. – Достаточно, – прошелестел он. – Сколько времени ты это скрывал, а? Я сначала даже не понял, про что он, пока не посмотрел вниз, в пространство между нашими телами. Сердце упало в пятки. Я вообще перестал дышать. Взгляд Акселя, мутный от выпитого, но все равно пронзительный, скользнул вниз, туда, где тонкая ткань моих джинсов предательски выдавала мою реакцию на его близость, на этот невыносимый контакт. Жар хлынул в лицо, и я стыдливо закрыл лицо руками. – Я не слепой, Ноэль. И не святой. – он замолчал, будто подбирая слова, и уставился куда-то за мое плечо. – Не прикоснуться к тебе за все это время – пытка посерьезнее любой твоей выдумки. – Тебе нужно спать, – не узнавая свой голос, просипел я. Мужчина нахмурился и, спустя несколько тяжелых секунд задумчивого молчания, все же кивнул. Довести Акселя до спальни было задачей со звёздочкой. Он почти не шел сам, его ноги заплетались. Я, задыхаясь, буквально тащил его по лестнице, опираясь на стену. В спальне он рухнул на кровать, сбросив пиджак на пол. Я наклонился, чтобы снять с него ботинки. Когда я потянулся, чтобы попытаться расстегнуть хотя бы верхние пуговицы его рубашки, его рука вдруг резко схватила мою запястье. Аксель притянул мою ладонь к себе, к своей груди. Я почувствовал биение его сердца – учащенное, сильное. Его другая рука поднялась и легла мне на затылок. Не грубо, но настойчиво. – Не уходи… – его голос стал низким, томным. – Останься со мной. Эти слова стали точкой невозврата. И все стены, все страхи, все рациональные доводы рухнули как карточный домик под натиском этого простого, невыносимого желания. Я боялся. Боже, как я боялся. Боялся его, боялся себя, боялся последствий, которые наступят завтра. Его рука на моем затытке слегка надавила, нежно, но неумолимо притягивая мое лицо к его. Я не сопротивлялся. Мои веки дрогнули и закрылись, когда его губы, неожиданно мягкие, коснулись моих. Вздох вырвался из моей груди непроизвольно, стоном потерянности и одобрения одновременно. Аксель почувствовал мою реакцию. Рука сползла с затылка на щеку, пальцы вцепились в волосы у виска. Поцелуй углубился, стал влажным, требовательным. Вкус виски, его язык, осторожно коснувшийся моих губ – все это сводило с ума. Существовал только он. Теплота его тела подо мной, легкость касаний, пьянящий, опасный мир, сузившийся до размеров кровати. Он перевернулся, прижимая меня к матрасу своим весом. Я ахнул от неожиданности, но звук был поглощен его ртом. Колено Акселя нежно раздвинуло мои ноги, найдя место между ними. Это приятное давление, тепло, исходящее от него – все это заставляло мое тело выгибаться навстречу, предательски отзываясь на каждое движение. Мои руки, наконец освободившись от оцепенения, сами потянулись к нему: коснулись жестких волос на затылке, скользнули по мощной спине, ощупывая рельеф мышц под мятой рубашкой. Мне хотелось прикоснуться ко всему сразу, убедиться, что это не сон, не еще одна мучительная фантазия. Он оторвался от моих губ, его дыхание было тяжелым, прерывистым. Пуговица моих джинсов расстегнулась с тихим щелчком. Я зажмурился, чувствуя, как все внутри сжимается и распирает одновременно. Его губы снова нашли мои, заглушая стон, который я не смог сдержать, когда пальцы Акселя опустились ниже, накрывая меня через тонкий хлопок. Я вцепился в его плечи, ногти впились в ткань рубашки, от которой он уже через секунду избавился. Его пальцы нашли путь под резинку трусов, коснулись обнаженной кожи. Я вздрогнул всем телом, как от удара тока, электрический разряд пронзил меня от кончиков пальцев до затылка. Он чувствовал меня, как никто другой. Чувствовал, где прикоснуться, где замедлиться, где усилить давление. Его движения становились все смелее, настойчивее. Аксель вел, а я тонул, сгорал, отдаваясь ему целиком и полностью. Боль, когда он вошел в меня, была острой и неожиданной, но его губы на моих, его ласковый шепот "Тише, малыш, тише..." заглушили ее, превратив в часть этого безумного, сладкого падения в никуда. Я обвил его ногами, вцепился в его спину, закинув голову назад, теряя себя в ритме, который мужчина задавал – сначала жестком, почти грубом, потом замедляющемся, глубже, сильнее, пока волна наслаждения не накрыла с головой, выбив из груди прерывистый стон, его имя, сорвавшееся с влажных губ. Мир плыл. Я лежал под ним, ощущая дрожь в каждой части тела, запах секса и алкоголя, и полную, оглушающую пустоту в голове. Что мы наделали? Что я наделал?