We're going for a ride!

Прошло три дня, а мы с Акселем так и не поговорили. Он будто всячески пытался избежать этого разговора. Возвращался под утро, когда я еще ворочался в беспокойном полусне, и уходил, пока я не спускался вниз. Завтракал в гостиной, а не на кухне, отвечая на мои робкие «доброе утро» лишь коротким кивком. Если наши глаза случайно встречались, он смотрел на меня отстраненно, или сразу старался отвести взгляд. Стыд горел во мне вечным огнем. Придурок. Идиот. Я пытался зарыться в рутину, чтобы не сойти с ума. Нашел ближайший обменник и получил свои две тысячи двести четыре евро. Листал местную газету с объявлениями о работе, на которые, казалось, могут откликнуться только самые совершенные люди. «Опыт работы официантом обязателен». Хоть я и работал раньше в кафе, трудовой книжки у меня с собой не было, а на слово мне вряд-ли поверят. «Свободное владение голландским и французским». Я знал только французский и школьный немецкий, которого хватало разве что на «hallo» и «danke». Я раздраженно откинулся на кровать и сжал пальцами переносицу. На четвертый день, ближе к полудню, я сидел на диване, бесцельно уставившись в пустой камин, когда услышал шаги на лестнице. Не торопливые шаги на работу, а медленные, тяжелые. Аксель спустился в гостиную. Он выглядел сонным, волосы слегка растрепались, а под глазами еще не сошли отеки. На нем были простые треники и футболка, отчего мое юношеское сердце сделало кульбит в груди. Он прошел прямо на кухню, не глядя в мою сторону. Через минуту донесся звук льющейся воды и шипение конфорки. Я встал, опираясь на спинку дивана, и заковылял к кухне. Мужчина стоял у стойки, спиной ко мне, смотрел, как темная струйка кофе наполняет большую белую кружку. – Аксель? – мой голос прозвучал почти беззвучно, чуть громче шепота. Он не обернулся. Только плечи слегка напряглись. – Я хотел извиниться. Это было глупо и неправильно. Не знаю, что на меня нашло, – слова вылетали пулеметной очередью, перебивая друг друга. – Я все испортил. Тишина заполнила комнату. Аксель взял кружку, медленно повернулся. Его взгляд, все такой же бесцветный, скользнул по моему лицу, задержался на моих переплетенных от волнения пальцах. – «Неправильно»? – он произнес это слово с легкой, язвительной интонацией. – Никто не спорит о том, правильно это или неправильно. Ты ломанулся в стену на полном ходу, бросившись целовать незнакомого мужчину, как только узнал, что он владелец гей-клуба. Это не здорово, Ноэль. Я не твой спаситель на белом коне. Я дал тебе крышу над головой, потому что ты был в крови, под дождем и потому что у тебя, судя по всему, больше никого нет, – он поставил кофе на столешницу с глухим стуком. – Но я не подписывался на подростковую драму. Его правда резала мою душу, как лезвие. Расчетливо, больно, безжалостно. Но в его словах не было злобы. Была усталая констатация факта. – Я знаю, – прошептал я, глядя на свои носки. – И я благодарен. Очень. Я просто... – Слушай, бельчонок, – перебил он меня, и от ласкового прозвища я слегка расслабился, – Ты пережил ад. И может, когда-то ты мне об этом расскажешь, – он сделал паузу, глядя куда-то мимо меня, – Я хочу, чтобы ты кое-что уяснил. В этом доме тебе рады. Но не переходи границы дозволенного, хорошо? Я кивнул, с трудом сглотнув ком в горле. Он был прав. Ужасно, невыносимо прав. – Я понимаю, – выдавил я. – Я уйду. Как только найду, куда. И работу. Я не хочу быть обузой. Аксель нахмурился. В его голосе снова появилась твердая нотка: – Не торопись с побегом. Ты еще еле ходишь, а город тебе незнаком. И брось называть себя обузой, – сделав глоток кофе, мужчина задумчиво пожал плечами, – Если хочешь, можешь работать у меня в клубе. Не волнуйся, геи не кусаются. Я покраснел от такого призрачного намека и недовольно фыркнул. Аксель лукаво подмигнул мне и хрипло рассмеялся, наблюдая мою изменившуюся физиономию. Я впервые за эту неделю позволил себе искреннее улыбнуться. На следующее утро напряжение в доме, хоть и не исчезло полностью, но заменилось шатким перемирием. Мы с Акселем завтракали на кухне. Вместе. Какой-никакой прогресс. – Так, о работе, – Аксель отложил книгу, которую читал прежде. – Приходи сегодня в клуб к восьми вечера. Познакомишься с командой. Сделаешь пару пробных смен на раздаче, посмотришь, как тебе. Оплата почасово, плюс чаевые. Устраивает? – Да! Конечно! – я чуть не подавился яичницей и словил на себе насмешливый взгляд голубых глаз. – Спасибо, я постараюсь не подвести. Весь день я провел в лихорадочной подготовке. Перетряхнул свои скудные пожитки (которые были куплены мною в тот период времени, что Аксель со мной не разговаривал) в поисках чего-то однотонного и относительно приличного. Нашел странные серые джинсы и темную рубашку – выглядел как школьник на собеседовании, но лучше ничего не было. Нервы грызли меня изнутри. Мысль о том, чтобы войти в гей-клуб не как гость, а как сотрудник, казалась нелепой и пугающей. Что я там буду делать? Будет ли кто-то ко мне приставать? Что подумает Аксель, наблюдая за моей беспомощностью? Клуб открывался в девять, поэтому, когда я вошел внутрь, он казался безжизненным без привычного количества ярких посетителей. Все работники уже начинали суетиться, протирать столики, полы и проверять колонки у небольшой сцены. Я прошел к барной стойке, оглядываясь по сторонам и чувствуя себя не в своей тарелке. Мои ладони вспотели, и я поспешил вытереть их о грубую ткань джинсов. – А, наш новобранец! – голос раздался справа. Я узнал его – Реми, бармен с простодушной широкой улыбкой и до смешного сумбурной прической. – Пошли, познакомлю тебя с ребятами. Он повел меня к дальней части стойки, где копошились еще двое: девушка с коротким черным ежиком и тоннелями в ушах, энергично протиравшая бокалы, и парень постарше, с невозмутимым лицом, нарезающий лимоны так шустро, что мои глаза не успевали за лезвием ножа. – Знакомьтесь, Ноэль, – объявил Реми. – Ноэль, это Магдалина, или просто Мэг – наша королева коктейлей и единственная, кто может предотвратить пьяный дебош без полиции. А это Борис – гуру чистоты. Если Борис сказал «протри здесь», ты должен его послушаться, даже если поверхность сверкает. Мэг нежно улыбнулась, махнув тряпкой, а Борис просто удостоил меня мрачным взглядом, будто его заставили оторваться от просмотра порнофильма. Ладно, пример неудачный, но я уже начинал бояться этого парня. Реми быстро провел для меня экскурсию: где что лежит, как пользоваться кофемашиной, где брать чистые стаканы, куда ставить грязные, как отмечать заказы (пока что мне доверяли только простые напитки вроде воды, кофе, газировки или пива). Все казалось одновременно простым и невероятно сложным под гнетом нервозности. – Главное правило – не паниковать, – наставительно сказал бармен, поднимая вверх указательный палец. – Если не знаешь, что делать – спроси нас, мы поможем. И старайся не пялиться на гостей, даже если они в костюме феи или кожаных подвязках. Равно как и на полуголых танцоров на подиуме. Профессионализм, детка. Я кивнул, чувствуя, как жар поднимается к щекам. Мысли о том, что Аксель где-то здесь и наблюдает за моей неуклюжестью, сводили с ума. Ровно в девять зазвучала первая, пока тихая, музыка, и в дверях появились первые посетители. Сначала поодиночке, потом парами, небольшими группами. Клуб начал оживать, наполняться смехом, разговорами, звоном бокалов. Первые заказы обрушились на меня лавиной. «Два пива!», «Воду с лимоном!», «Кола лайт со льдом!». Руки дрожали, когда я наливал пиво, боясь перелить пену за края. Стакан со льдом выскользнул из мокрой ладони, но я чудом поймал его. Реми, который устраивал настоящее представление рядом, наливая хихикающим парням разноцветные шоты, бросил мне ободряющую ухмылку. Я поставил заказ перед гостем и вдруг за моей спиной раздался знакомый мурчащий голос. – Отлично, бельчонок, – Аксель стоял, прислонившись к стеллажу с бокалами, скрестив руки. На голом теле красовался черный пиджак, застегнутый всего на одну пуговицу, и открывавший татуировки на груди. Раньше я их не замечал. – Ребята тебя не сильно гоняют? – Нет, – пискнул я, не зная, куда деть глаза. Если продолжу на него смотреть, то начну нагло пялиться на оголенные участки кожи, смущая себя еще больше. – Расслабься, ты не на экзамене, – он оттолкнулся от стеллажа. – Если будет совсем тяжко – зови. Но я думаю, справишься, – и прежде чем я успел что-то ответить, мужчина направился вглубь зала, к одному из подчиненных. Его слова ударили в грудь теплой волной. Я был готов расплыться лужицей от того, что он меня похвалил. Что верил в меня. Я почувствовал, как тело наливается жаром, и не смог сдержать глупую улыбку. Напряжение последних дней, страх быть выгнанным, вина за свой поступок – все это на секунду отступило, растворившись в простом «отлично». Смена закончилась ближе к трем ночи. Ноги гудели с непривычки, особенно больная, но внутри меня возникло маленькое чувство победы – я справился. Аксель, занятый разговором с поставщиком у входа, лишь коротко подмигнул мне на прощание и махнул рукой: «Иди, отдыхай». Я вышел на прохладную ночную улицу. Я думал о том, что завтра будет лучше. Что, может быть, все наладится. Я свернул с оживленной улицы, где еще слышались обрывки музыки и смех из других баров, в более тихий переулок. Здесь было темнее, а фонарей почти не наблюдалось. Именно в этот момент, когда я углубился в самый мрачный участок переулка, где тень от высокого здания поглощала почти весь свет, я вдруг уловил запах. Резкий, специфический, отвратительно знакомый. Из глубокой тени под аркой ворот, в двадцати шагах впереди, медленно поднялась чья-то фигура. Огромная, грузная, в засаленной телогрейке с поднятым воротником. Сдвинутая на затылок шапка открывала низкий лоб и маленькие, глубоко посаженные глаза, которые сейчас были прикованы ко мне. Кривая усмешка тронула толстые губы. Это был он. Джерри. Я почувствовал, как земля уходит из-под ног. Не метафорически – буквально. Ноги подкосились, выбивая из легких сбивчивый вздох. Грудная клетка вздымалась в безрезультатных попытках втянуть хоть глоток кислорода, но воздух будто стал слишком вязким. Звон в ушах нарастал, превращаясь в оглушительный гул. Он нашел меня. Всепоглощающий, парализующий страх, который я так старался похоронить под надеждой на новую жизнь, встал передо мной во весь рост, приняв облик этого человека. Дальнобойщик сделал еще шаг. Его рука, огромная, с грязными ногтями, медленно поднялась, чтобы схватить. Меня бросило в жар, потом в ледяной пот. Тремор пронзил все тело – руки, ноги, даже челюсть. Я почувствовал тошноту, подкатившую комком к горлу. Зрение помутилось, края тени фигуры начали расплываться, плыть. Не могу дышать. Сейчас умру. Он убьет меня. Или сделает то, что хотел тогда. Я отчаянно рванулся назад, спотыкаясь о неровности асфальта, и спиной ударился о холодную кирпичную стену. Отступать было некуда. Я прижался к ней, пытаясь стать меньше, незаметнее, зажмурился, судорожно хватая ртом неподатливый воздух. В ушах стояло собственное сердцебиение, смешанное с чужим омерзительно громким смехом. Прошла вечность. Я боялся открыть глаза. Боялся увидеть эту усмешку в сантиметре от своего лица. Но прикосновения не было. Не было ничего. Только тишина переулка, нарушаемая моим собственным прерывистым, всхлипывающим дыханием и далеким шумом проезжающих машин. Я съехал по стене на землю, не в силах держаться на ногах. Колени подогнулись, я обхватил их руками, судорожно сжал, пытаясь хоть как-то унять дикую дрожь, сотрясавшую все мое существо. Трус. Я начал сходить с ума, раз перепугался собственной галлюцинации? Слезы, горячие и соленые, потекли по коже, и я запрокинул голову назад. – Ноэль! Ноэль, ты меня слышишь? – чьи-то крепкие ладони легли мне плечи и я, практически проскулив от страха, попытался вырваться, – Тише, бельчонок, это я! Ну же, посмотри на меня. Его голос прорвал пелену паники. Передо мной было напряженное, бледное лицо Акселя. Он стоял на корточках передо мной, глядя тревожно, даже испуганно. Узнав его, я подался корпусом вперед и уткнулся в шею мужчины. Аксель не оттолкнул меня, не отстранился. Его руки крепко обхватили мою спину, прижали к себе. Я вцепился в его пиджак, спрятал лицо в чужом плече и заревел. Рыдал громко, всхлипывая, задыхаясь, трясясь всем телом. Я рассказал все. Не связно, не подробно, а урывками, сквозь шмыганье носом, но поведал ему обо всем. Об отце и Франции, о матери и горящей машине. О Джерри. Я не помню, как мы дошли до дома. Помню только сильную руку Акселя вокруг моих плеч, помню мокрые от слез щеки, помню его шепот и губы на своем виске. Помню, как он вставил ключ в замок, как свет прихожей ударил по глазам, заставив меня зажмуриться. Помню вопрос, заданный в теплой спальне, которую я прежде не видел. – Какое печенье ты любишь? Я медленно, ведь каждое движение давалось мне с огромным трудом, лег на подушку. Запах его шампуня, его кожи был повсюду. Такой знакомый и безумно успокаивающий. Я натянул одеяло до подбородка, повернувшись на бок, чтобы видеть его. Вопрос был таким неожиданным, таким...обыденным, что мозг на секунду завис, пытаясь переключиться с недавнего срыва. – Шоколадное? – выдавил я, не понимая. Свинцовые веки предательски тяжелели. – С орехами...или без... Когда я проснулся, комната уже была пуста. Но на столике неподалеку стояла большая стеклянная тарелка с моим любимым шоколадным печеньем.