Пока я здесь

Этой главы не должно было быть. Но Анис-аль-Джалис подарила образ, а Lello и LeksRaiber поговорили о чем-то в комментариях. И из этого всего получился этот текст. Спасибо вам большое! –––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––– Два дня квартира Бартуша существовала в пыльной полудреме. Алекс практически не вставал с дивана и по большей части спал. Горло по-прежнему саднило, и болела голова. И только под вечер в двери еле слышно скрежетнул ключ. – Бартек, ты дома? – голос у Тимофея был уставшим. – А, это вы, Алексей Юрьевич… – Здравствуйте, – с опаской сказал Алекс, но голос звучал уже уверенно, только немного сипло. Тимофей больше ничего не спросил и остался в коридоре. Мальчишка спешно оделся и выскочил туда же, склонился, быстро зашнуровываясь. – Может быть, останетесь? Как-то, знаете… не по себе мне, – выговорил богатырь какую-то неуклюжую фразу. – Нет. Дела. Тимофей ничего не сказал и пошел мыть руки. Алекс выбежал на улицу, вжимая в кулак ключ от квартиры. И куда теперь? Он покрутил головой, словно пытался по-собачьи принюхаться и взять след, но животные инстинкты сейчас скорее тормозили дело, а логика всё еще плавала в каком-то мутном мозговом желе. Порыв иссяк, Алекс плюхнулся на лавку у подъезда. Из окна первого этажа как по команде вылезла помятая рожа, осоловелыми глазками очертила пространство и продолжила, словно бы давно начатый с Алексом разговор. – А вот я ей говорю, не лей свой сраный фосфат в лилии. Льёт! – победоносно подытожила рожа. – А ты ей, потаскун, во всём потакаешь! – Что? – Алекс поразился слову «потаскун» и ошалело смотрел в окно, где разыгрывалась какая-то драма. Там возник старик в замурзанной майке и, не тратя слов попусту, стал закрывать окно, отпихивая рожу вглубь комнаты. – Осатанела совсем! – высоким фальцетом воскликнул старик и тоже напустился на Алекса. – Здоровый какой, сидишь, газоны топчешь! Иди помогай! – А? – Алекс заозирался вокруг в растерянности. – Скотобаза хренова! – вновь встряла рожа. – Да идите вы!.. – заорал что есть силы Алекс, но голос тут же надорвался, переходя в хриплый, сдавленный визг. – Всё! Все идите на хуй! Ненавижу вас всех! Суки вы все, суки! – Он трясся, колотя кулаком по спинке лавки, выплескивая наружу всё, что копилось днями. – Зачем вы все ко мне лезете?! – уже бессмысленно, в никуда сипел он. Алекс орал так, не щадя порванной глотки, что с детской площадки на шум потянулись алкаши. А на первом этаже поспешно закрыли окна и исчезли. И в секунду, когда он наконец выдохся, раздался знакомый голос – ровный и ясный, будто вбитый гвоздь в эту истерику: – Смотри-ка, не сдох. Я приказал ему сдохнуть, а он не послушался. Бартуш как будто бы активировал какие-то скрытые в мальчишке силы. Он выпрыгнул куда-то вверх, начал было колотить Хозяина в грудь, но рухнул и просто катался по земле, издавая нечленораздельные звуки, судорожно хлопая руками по асфальту. – Ээээ, парень, да что с ним? Припадочный, что ли? – загудели голоса. Алекс почувствовал, как Бартуш придавил его коленом, усмиряя истерику. Потом поднял его голову и прижал к себе. Мальчишка не сопротивлялся. – Сынок Режиссёра, – услышал он, когда окончательно затих, – тронутый маленько. – Да нет у Режиссёра никого, какой ещё сынок? – возмутился надтреснутый голос. – А он его взаперти держал, чтобы по улицам не шатался, а теперь он, вишь, вырвался и бузит, – вставил свой пятак кто-то осведомлённый. Алекс ничего не хотел слышать, он обмяк и всем телом вжимался в Бартуша, пытаясь спрятаться. Но реальность наступала, пробиваясь через ощущения. Сначала в нос ударил терпкий дух перегара и немытого тела. Потом мальчишка поймал на себе взгляд Хозяина — тот с мрачным, голодным вожделением смотрел на его шею, вглядывался в синюшную полосу от верёвки. И наконец, он с абсолютной ясностью понял: Бартек пьян вдрызг. И успокаивает его, повинуясь каким-то звериным инстинктам, которые существовали ещё задолго до их рождения. – Пойдём, пойдём, маленький, – зашлёпал слюнявым ртом Бартуш, – здесь нельзя нам. И туда нельзя, – с ненавистью махнул в сторону дома. – Пойдём. – Тсссшшш, – приложил он палец к губам, когда они проходили мимо алкашей. Алекс держался за руку Бартека и не шёл, а буквально брёл, не понимая, куда его ведут. – Сява, ключи дай, – обратился Бартуш к длиннолицему субъекту. И, получив какие-то гигантские отмычки, повёл мальчишку дальше мимо публики. Алекс с удивлением обнаружил, что двигался Бартуш вполне уверенным шагом, даже не пошатывался. Они прошли несколько соседних домов и вошли в подъезд многоэтажки. Лифт на последний этаж, Бартек долго возился с решётчатой дверью, открывающей путь на крышу, и чуть не сверзся со скользких ступенек, втягивая туда Алекса. – Ну вот и всё, – сказал он подозрительно трезвым голосом. И Алекс почувствовал наконец глубокое спокойствие. Будто бы опустился на дно океана, по которому где-то вверху проплывают акулы. На крыше обнаружилась небольшая будка с довольно яркой лампочкой. Рядом стоял деревянный стеллаж, на котором громоздилась случайная посуда, коробки и прочая утварь. Бартуш вынул из каморки несколько объемных пакетов и отнес их на другой конец крыши. Развернул несколько одеял. Потом опустил на пол будки стоявший на ребре довольно чистый матрас. Сел на него, широко выставив ноги, и жестом велел Алексу: – Садись спиной. Обопрись о меня. Они полулежали и смотрели с крыши на город. – Как будто мы с тобой на матрасе куда-то плывём, – обронил Бартуш. И звезды считаем, – твои справа, мои – слева. Его рука медленно поднялась к лицу мальчишки. Он не гладил, не ласкал. Он, словно нащупывал новый, незнакомый мир. Большой палец нашёл родинку на губе Алекса и замер, прикоснувшись к этому маленькому, тёмному островку, будто бы нашёл единственный тёплый живой бугорок в океане тумана. Алекс откинул голову и закрыл глаза. Он почувствовал тот самый, настоящий запах Хозяина и растёкся у него на коленях. Бартуш гладил борозду, которая легла под кадыком, полукругом огибая шею, как грубый, незастёгнутый ошейник. Потом нагнулся и приник к ней. Не целовал, а рисовал странный узор сухими губами, словно пытался выпить боль, впитать её в себя, не упуская ни миллиметра тёплой, израненной кожи. А дальше что-то бесшумно говорил, будто бы заговаривал темной нежностью своего мальчика от всех бед и всех несчастий. Алекс чувствовал именно так. Он попытался понять, что думает Бартуш, — и не смог. Попытался понять, пьян ли он или трезв, — и не смог. Попытался предположить, что будет завтра... и не смог. Сознание начало мерцать. Алекс постепенно уплыл в сон. Он был не исцеляющим, но наслаждающим, как долгий секс без оргазма. Ночью он проснулся и какое-то время не мог понять, где он. Но Бартуш, молча, во сне, подгрёб его к себе, и они снова уснули.