Своевременная замена

— И знаешь, что самое ироничное? — Ле Бин внезапно усмехнулся, и в его глазах плеснулась странная смесь зависти и насмешки. — Сяо Лун и Мин Чжу... они, пожалуй, старейшие из всех, кого ты встретишь. По меркам возраста их летисчисление давно перевалило за все мыслимые границы. Говорят, Сяо Лун был свидетелем того, как первые семена Дриад проросли в почве новорожденной планеты. А Мин Чжу... ее слух помнит тишину, что была до Большого Взрыва. Но взглянешь на них – и увидишь юношу и девушку лет двадцати пяти, не больше. Он сделал паузу, наслаждаясь недоумением на лице Дэ Шэна. — Это не магия в привычном понимании. И уж точно не тщеславие. Это... побочный эффект их абсолютного слияния со своими мирами. Сяо Лун – это плоть от плоти Дриад. Его тело – не просто человеческая оболочка. Это гибрид, биологический интерфейс между нашим видом и сознанием Леса. Клетки его тела обновляются соком Древ-Колоссов, а те не знают старения – лишь циклы роста и покоя. Его кожа гладкая, как кора молодого деревца, глаза зеленые и ясные, без единой морщинки у век. Но если посмотреть в эти глаза достаточно долго... — Ле Бин понизил голос, — Можно увидеть не юношу, а древний, мудрый лес, что смотрит на тебя изнутри. Он не молод. Он первозданен. — А Мин Чжу? — тихо спросил Дэ Шэн, и в его голосе прозвучало нечто, похожее на благоговейное изумление. — Мин Чжу? — Ле Бин смягчился, его взгляд стал почти нежным. — Ее случай ещё страннее. Говорят, она не просто слышит звуки Вердании. Она резонирует с самой ее частотой. Ее тело, ее клетки, ее ДНК вибрируют в унисон с фундаментальной нотой вселенной. А эта нота... вечно юная. Время не властно над чистым звуком. Оно не стареет, не изнашивается. Так и ее физическая форма – это эхо той самой изначальной, нетленной вибрации. Взглянешь на нее – увидишь хрупкую девушку с кожей, подобной перламутру, и губами, что, кажется, вот-вот дрогнут в улыбке. Но эти губы шептали слова утешения цивилизациям на заре их рождения. Этими ушами она слышала предсмертный хрип первых звезд. Ее молодость – это не обман. Это атавизм – возвращение к изначальной, нетленной сущности звука, что был до материи. Он покачал головой, и в его жесте читалось некое почтительное недоумение перед этим феноменом. — И самое пугающее... это касается всех, кто достигает их уровня служения. Всех Жрецов. Их внешность застывает в момент наивысшего расцвета их связи со стихией. Для Сяо Луна это был момент, когда Лес впервые признал в нём не гостя, а часть себя. Для Мин Чжу – миг, когда она различила в хаосе звуков Великую Симфонию. Они оба давно перестали быть просто людьми. Их юная внешность – это лишь удобная маска, любезно предоставленная им их мирами, чтобы не сойти с ума от бремени вечности. Потому что, согласись, куда проще нести свою ношу в теле, полном сил и гибкости, чем в дряхлой, немощной оболочке. Ле Бин замолкает, давая Дэ Шэну осознать весь ужас и величие этого дара. — Так что, глядя на них, не обманывайся. Ты видишь не юность. Ты видишь вечность, прикинувшуюся смертным. И это, поверь мне, куда страшнее, чем любой морщинистый старец. Потому что за этой внешностью скрывается нечеловеческое терпение, нечеловеческая перспектива и нечеловеческая... усталость. Усталость от того, что все меняется, а ты — остаешься. Навсегда двадцатипятилетним. Навсегда на пике своих сил. Навсегда... одиноким в своём бессмертии. — Не думай, что их вечная молодость – удел лишь старых жрецов, — Ле Бин усмехнулся, и в этот раз в его усмешке слышалась горькая самоирония. — Юн Лу и я... мы, конечно, не такие древние, как те двое. Прожили, быть может, всего лишь половину их пути – каких-то жалких пять-шесть тысячелетий. Но наши тела... да, они такие же. Застывшие на пороге между юностью и зрелостью, будто время споткнулось о наш порог и забыло нас здесь. Он развел руками, словно демонстрируя себя – этот вечный парадокс плоти и духа. — Взгляни на меня. Двадцать пять лет, не больше. Ни морщинки, ни седины, ни намека на усталость в мышцах. Иногда я просыпаюсь и на мгновение забываю, кто я – мне кажется, будто вчера только закончил обучение в академии. Но потом память возвращается волной... и я вспоминаю лица тысяч умерших друзей, вкус вин с давно исчезнувших виноградников, запахи городов, обращенных в прах. Юн Лу выглядит как безусый юноша, чье лицо еще не знало забот. Но его глаза... в них плавают айсберги целых эпох. Когда он смотрит на тебя, кажется, будто на тебя смотрит сама вечная мерзлота. Ле Бин прошелся по комнате, его движения были по-прежнему легки и полны энергии, но в них читалась странная, накопленная веками усталость – не физическая, а та, что просачивается в душу, когда ты слишком долго наблюдаешь за круговоротом жизни и смерти. — Наша молодость – не подарок судьбы и не награда. Это... необходимость. Инструмент. Представь, что тебе предстоит сражаться или управлять стихиями тысячелетиями. Старое, дряхлое тело стало бы помехой – оно болело бы, слабело, требовало ухода. Наши миры, наша магия... они консервируют нас в состоянии наивысшей эффективности. Для Юн Лу – это момент, когда он впервые прикоснулся к абсолютному нулю и не замерз, когда холод стал не врагом, а продолжением его воли. Для меня... — он на мгновение задумался, его пальцы непроизвольно сжались, — Это миг, когда я осознал, что знание важнее силы, что один вовремя найденный ответ стоит армии. В тот миг что-то щелкнуло – и время отступило. Он повернулся к Дэ Шэну, и в его взгляде читалась странная смесь зависти и сочувствия. — Но между нами и ими – пропасть, которую не измерить годами. Сяо Лун и Мин Чжу стали своими мирами. Они уже не помнят, каково это – стареть, болеть, чувствовать, как постепенно угасают силы. Для них вечная молодость – естественное состояние, как дыхание. Мы же... — его голос сорвался, — Мы до сих пор носим в себе память о смертности. Мы молоды телом, но в наших душах сидят старики, которые видели слишком много. Иногда я ловлю себя на том, что ищу в зеркале морщины, которых нет. Или подсознательно жду, когда же, наконец, мои суставы начнут скрипеть по утрам, спина – болеть от непогоды... Но нет. Тело упрямо твердит нам: «Ты молод. Действуй». И это сводит с ума. Потому что душа уже устала действовать. Ле Бин горько усмехнулся, и в его глазах мелькнула тень той самой усталости, о которой он говорил. — Так что не обманывайся нашей внешностью, Дэ Шэн. Да, мы выглядим как ровесники. Но Сяо Лун и Мин Чжу – это древние духи, для которых человеческая форма стала лишь удобной одеждой. А мы... мы просто очень, очень старые дети. Мы застряли в вечном переходном возрасте – уже не смертные, но еще и не боги. И это, поверь, куда более жуткая участь. Потому что мы до сих пор способны удивляться. До сих пор можем ошибаться. И до сих пор помним вкус времени на языке – тот самый вкус, который они давно забыли. Иногда я думаю, что наша вечная молодость – это не привилегия, а самая изощренная форма пытки. Нам дали все время мира, но отняли право на старение – единственный процесс, который придает времени смысл. — А Хон Се и Мэй Ли... — Ле Бин сделал паузу, и в его глазах заплясали огоньки, словно он видел перед собой этих двоих. — Они наши младшие. Совсем юные по сравнению с нами. Им нет и тысячи лет – по нашим меркам, будто вчера родились. Он облокотился на каменный выступ, и его поза стала немного более раскованной, как бывает, когда говорят о младших родственниках. — Хон Се... — Ле Бин усмехнулся. — Смотришь на него – видишь дерзкого юнца, готового на спор броситься на целый легион. Его тело, застывшее в момент наивысшего напряжения сил, идеально отражает его суть. Он все еще верит, что любую преграду можно сокрушить чистой яростью. Его связь с песками Ксарота – это не слияние, как у Сяо Луна с лесом, а скорее... соревнование. Он бросает вызов буре, и буря отвечает ему тем же. Его молодость – это вечный рассвет, полный гнева и энергии. Но за этой внешностью... — Ле Бин покачал головой, — скрывается душа, которая уже успела познать горечь поражений, но еще не смирилась с ними. Он как раскаленный клинок – острый, опасный, но способный перегреться и сломаться. — А Мэй Ли? — спросил Дэ Шэн, и в его голосе прозвучало неподдельное любопытство. — Мэй Ли... — лицо Ле Бина смягчилось. — Она кажется хрупким цветком, только что распустившимся после дождя. Ее связь с ее миром... я бы назвал это не слиянием, а симфонией. Гармонией. Ее вечная весна – это не застывшее состояние, а постоянное, трепетное обновление. Она не носит тяжесть веков, как мы. Вместо этого она несет в себе чистую, незамутненную надежду. Когда она смотрит на мир, она все еще видит в нем чудо, а не механизм. И в этом ее сила – сила, которую мы, старшие, растеряли за тысячелетия. Ле Бин отхлебнул воды из своей фляги, и его взгляд стал задумчивым. — Но не думай, что их путь легче нашего. Мы, прожившие дольше, уже смирились со своей участью. Мы нашли свои якоря – знание, холод, тишину. А они... они все еще в поиске. Хон Се ищет точку приложения своей ярости, которая не испепелит его самого. Мэй Ли ищет способ сохранить свою чистоту в мире, полном жестокости. Их молодость – это не дар, а испытание. Испытание на прочность. Смогут ли они пройти через тысячу лет, не ожесточившись и не разочаровавшись? Смогут ли они, в отличие от нас, пронести свою первоначальную суть через века? Он посмотрел на Дэ Шэна с легкой ухмылкой. — Мы, старшие, смотрим на них со смесью зависти и тревоги. Завидуем их энергии, их страсти, их способности удивляться. И тревожимся, понимая, какие испытания ждут их впереди. Потому что рано или поздно их юный пыл столкнется с непреодолимой стеной реальности. И тогда им придётся сделать выбор – сломаться, как Хон Се того опасается, или найти новый путь, как надеется Мэй Ли. — У Жрецов также есть свои сильные стороны, например стихия. Сяо Лун управляет животными. Он не дрессировщик в цирке, не повелитель зверей. Он... дирижер в оркестре, где каждый музыкант – плоть от плоти Леса. Он провел рукой по воздуху, словно рисуя невидимые узоры. — Представь: ты идешь по лесу, и к тебе подходит волк. Но в его глазах – не злоба, не голод. Там... понимание. Как будто он знает, зачем ты пришел, еще до того, как ты сам это осознал. Это не контроль. Это глубокое, на уровне инстинктов, взаимопонимание. Сяо Лун не отдаёт приказы. Он... делится намерением. И лес откликается. — Значит, он может заставить любого зверя подчиниться? — в голосе Дэ Шэна прозвучало сомнение, но и любопытство. — Заставить? — Ле Бин покачал головой. — Нет. Это не рабство. Это союз. Он может попросить стаю птиц затмить небо, чтобы скрыть твое перемещение. Медведица может отвести своих детенышей подальше от твоего пути, не потому что боится, а потому что понимает, что твоя дорога важна. Но если ты придешь в лес с мечом и огнем... — Ле Бин сузил глаза, — Тогда проснутся не только звери. Сам воздух станет твоим врагом. Пчелы будут жалить в незащищенные места, змеи кусать точно в артерии, а хищники начнут охоту, о которой ты даже не узнаешь, пока не почувствуешь их дыхание на своей шее. Он сделал паузу, давая Дэ Шэну представить эту картину. — Его сила – не в подчинении, а в гармонии. Он стал голосом Леса, его волей. И животные – лишь часть этого сознания. Они – его глаза, уши, когти. Но не рабы. Союзники. И этот союз куда страшнее любого приказа. Потому что противник имеет дело не с отдельными существами, а с целой экосистемой, внезапно обретшей разум и цель. — Мей Ли, повелительница земли...Эта девочка... она не управляет землей в том смысле, как ты думаешь. Она не сдвигает горы и не разверзает пропасти. Ее связь с почвой... это нечто гораздо более глубокое. Он присел на корточки и провел ладонью по каменному полу Обители, словно гладя шерсть спящего зверя. — Ее мир, Примф, – это планета зверолюдей, как ты знаешь. И земля там... живая. Не в метафорическом смысле, как на Дриадах. А буквально. Каждый камень, каждый пласт почвы – это часть великого, дремлющего сознания. И Мэй Ли – его голос. Его пробужденная воля. — Земля... с сознанием? Я не замечал... — Дэ Шэн нахмурился, его рациональный ум сопротивлялся такому понятию. — Именно. — Ле Бин поднялся, смахнув с ладони невидимую пыль. — Она не командует землей. Она разговаривает с ней. Просит. И земля откликается. Нужно укрытие? Корни деревьев сплетаются в купол за считанные секунды. Нужна дорога? Земля сама расступается, образуя тропу. Но если кто-то придет на ее землю со злом... — его голос стал тише и суровее, — Тогда сама почва станет врагом. Она будет хватать за лодыжки, как трясина. Камни будут отскакивать от скал, точно прицельные снаряды. А песок под ногами превратится в стальные тиски. Он посмотрел на Дэ Шэна, изучая его реакцию. — Ее сила – в гармонии. В сотрудничестве. Она не завоевывает природу, как это делают некоторые. Она становится ее частью. И в этом ее уникальность. Пока её ноги касаются земли, она черпает из нее бесконечную силу и знание. Она чувствует каждый шаг на мили вокруг. Слышит шепот корней и камней. Для нее нет тайн в недрах, нет секретов в пещерах. — А зверолюди? Они тоже часть этого... соглашения? — Примфы? — Ле Бин кивнул. — Они – дети этой земли в самом прямом смысле. Их шерсть, их когти, их инстинкты – все это порождение воли планеты. И Мэй Ли для них – не повелительница, а старшая сестра. Защитница. Та, кто говорит с Матерью-Землей и доносит ее волю. Они слушают ее не из страха, а из любви и уважения. Он замолчал, давая Дэ Шэну осознать эту концепцию. — Не обманывайся ее юностью и хрупкостью. Когда Мэй Ли ступает по земле своего мира, она неотделима от него. Атаковать ее – значит атаковать саму планету. И поверь мне, — он многозначительно поднял палец, — Ты не хочешь разбудить гнев земли. Это медленный, неумолимый гнев. Гнев оползней, землетрясений и разверзающихся бездн. Гнев, против которого бессильны армии. Ле Бин повернулся спиной к Дэ Шэну. — И помни: она не управляет землей. Она ее любит. И земля отвечает ей взаимностью. А любовь, как известно, куда более мощная сила, чем любое принуждение. Ле Бин медленно повернулся, и в его глазах вспыхнули крошечные молнии, отражая ту силу, о которой он собирался говорить. — Ты думаешь, власть Юн Лу ограничивается лишь холодом? О, нет. Холод – это его природа, его сущность. Но электричество... это его гнев. Он щелкнул пальцами, и в воздухе на мгновение повисло тихое потрескивание, пахнущее озоном. — Представь: абсолютный холод, где молекулы замирают, а время замедляется. И в этой ледяной тишине рождается чистейшая энергия. Статический заряд, что копится в кристаллах льда. Разность потенциалов между ледяным небом и замерзшей землей. Юн Лу – не просто повелитель холода. Он — дирижер этой застывшей симфонии энергии. Он может годами копить ее в ледяных глубинах Инерии... и выпустить одним разрядом, что разрежет небо пополам. — Молнии? — Дэ Шэн сузил глаза, словно пытаясь разглядеть в воздухе следы этой силы. — Не просто молнии. — Ле Бин провел рукой по горизонтали, и волосы на его руке встали дыбом от статики. — Целенаправленные разряды, что бьют точнее любого стрелка. Электрические сети, что опутывают противника, парализуя и сжигая изнутри. Он может создать статическое поле, в котором любое движение рождает болезненный шок. А его коронный прием... — Ле Бин понизил голос до доверительного шепота, – ... «Ледяная Гроза». Когда с небес обрушивается не просто град, а заряженные сгустки льда, каждый из которых – миниатюрная молния, готовая к взрыву. Он выдохнул, и его дыхание на мгновение сверкнуло крошечными искорками. — Но самое страшное – это не разрушительная сила. Это контроль. Юн Лу может направить разряд так, чтобы он лишь оглушил, но не убил. Может зарядить электричеством лед, создав проводящие структуры, способные думать быстрее любого компьютера. Его крепости не просто высечены изо льда – они пронизаны живыми электрическими цепями. Под его властью лед становится не просто камнем, а идеальным проводником и хранителем энергии. Ле Бин скрестил руки на груди, и по его одежде пробежали маленькие голубые искры. — Холод – это его щит, его вечность. Но электричество – это его меч. Его воля, облеченная в мгновенную, неумолимую скорость. И когда этот молчаливый, вечно юный правитель поднимает руку, помни: за внешним спокойствием скрывается буря, способная испепелить целые города. Он может заморозить твою кровь... или просто остановить твоё сердце одним импульсом. Без звука, без предупреждения. Просто тихий щелчок пальцев... и вечная тишина. Ле Бин усмехнулся, и в этот раз его усмешка была обжигающе-резкой, словно треск ломающихся углей. — Хон Се... О, это не просто огонь. Это – ярость, обретшая форму. Пламя, которое он носит в себе – не элемент, не стихия. Это продолжение его воли. Он резко сжал кулак, и в воздухе запахло гарью и раскаленным песком. — Представь пустыню Ксарота в полдень. Солнце, что выжигает все до тла. Вот он – Хон Се. Его огонь – это не уютное пламя в очаге. Это песчаная буря, что стала огненным смерчем. Он не приручает огонь. Он высвобождает его. И этот огонь... он живой. Он слушается малейшего порыва его гнева. — Значит, он может сжечь всё, что захочет? — Дэ Шэн отступил на шаг, будто почувствовал исходящий жар. — Сжечь? — Ле Бин рассмеялся, и его смех напоминал треск сухих веток в костре. — Он может заставить огонь плясать. Может выжечь врагу глаза, не тронув ресниц. Может создать из плаща из живого огня, что сожжет любое оружие, коснувшееся его. Его огонь слушается его так, как твоя рука – тебя. Он может быть безжалостной преисподней, испепеляющей целые долины... или тонким лезвием, выжигающим болезнь из раны. Ле Бин провел рукой по воздуху, и за его пальцами потянулся сияющий след, словно от раскаленного клинка. — Но его истинная сила не в разрушении. Огонь Хон Се – это огонь преображения. Он может плавить песок в стекло, создавая целые дворцы за несколько часов. Может выковать оружие из ничего, лишь сжав горсть раскаленного воздуха. Его последователи учатся не просто метать огненные шары. Они учатся понимать огонь. Чувствовать его голод, его ярость, его очищающую природу. Он замолчал, и в тишине будто слышалось отдаленное потрескивание. — Есть легенда, что Хон Се может призвать «Дыхание Пустынного Солнца» – сферу чистого пламени, горящую так ярко, что на нее невозможно смотреть. Она не сжигает плоть – она испаряет самую материю. Но и это не главное. Главное – это его связь с огнем. Он чувствует каждую искру в радиусе мили. Может разжечь костер одним взглядом. Может заставить пламя гореть без воздуха, без топлива – лишь на одной его воле. Ле Бин улыбнулся, и этот жест был совершенно иным – легким, почти невесомым. — И Мин Чжу. Ты думаешь, ее власть ограничивается лишь звуком? Звук – это лишь видимая часть ее силы. Основа же – воздух. Тот самый воздух, что является и холстом, и кистью для ее симфоний. Он плавно провел рукой перед собой, и в воздухе закрутились невидимые вихри, заставляя плащи обоих трепетать, словно от ветра. — Она не просто слышит вибрации вселенной. Она чувствует само дыхание мира. Каждое движение воздуха для нее – как нота в партитуре. Она может создать нежный бриз, несущий аромат цветов... или вызвать ураган, что вырывает деревья с корнями. Но её истинная сила не в разрушении. — А в чём же? — Дэ Шэн невольно вдохнул глубже, словно пытаясь ощутить то, о чем говорил Ле Бин. — В контроле. — Ле Бин сомкнул пальцы, и воздух вокруг них на мгновение застыл, стал густым, как сироп. — Она может создать невидимый барьер из сжатого воздуха, что остановит любую стрелу. Может сделать воздух таким разреженным, что враг задохнется, или таким плотным, что он не сможет пошевелиться. Она может ходить по воздуху, как по земле, или парить в невесомости, словно пушинка. Он разжал ладонь, и воздух снова пришел в движение. — Но самое удивительное – это ее симбиоз с звуком. Она может послать шепот на другую сторону планеты, используя воздушные потоки как проводник. Может создать звуковую линзу, чтобы услышать разговор за километр. А ее боевые техники... — Ле Бин сделал паузу, и в его глазах мелькнуло уважение, — ...они прекрасны и ужасающи. Она может выпустить «Витой Клинок» – сжатый вихрь воздуха, режущий сталь. Или создать «Воздушный Купол», внутри которого звуковая атака усиливается в сотни раз, разрывая барабанные перепонки и ломая кости. Ле Бин взмахнул рукой, и по помещению пронесся легкий ветерок, шелестящий, словно страницы древней книги. — Ее сила – в невидимом. В том, что другие принимают как данность. Воздух, что мы вдыхаем... для нее это оружие, щит, инструмент и посредник. Она может наполнить легкие противника водой, собрав влагу из воздуха, или создать вакуумную сферу, в которой гаснет жизнь и звук. Но она редко использует такие методы. Ее путь – гармония, а не разрушение. Однако если ее мир или ее близкие под угрозой... — он многозначительно посмотрел на Дэ Шэна, — ...тогда воздух вокруг нее становится смертоносным оружием. Тихим, невидимым и безжалостным. Ле Бин отступил на шаг, и воздух снова стал обычным. — Так что не обманывайся ее хрупкостью. Пока ты дышишь, ты в ее власти. И это, возможно, самая абсолютная форма контроля из всех, что ты когда-либо видел. — А я? — Ле Бин улыбнулся, и его улыбка внезапно стала плавной, текучей, словно отражение в воде. — Моя стихия... Вода. Но не думай, что это просто реки и озёра. — Он раскрыл ладонь, и в воздухе над ней заблестела сфера из чистой воды, медленно вращающаяся и переливающаяся всеми оттенками синего. — Вода – это основа жизни. Но также и величайшая тайна. Она течет, подчиняясь лишь своим законам, не спеша, но неумолимо. Она может быть спокойной, как зеркальная гладь озера... — Сфера в его руке замерла, став идеально прозрачной. — И яростной, как океанский шторм, сокрушающий скалы. — Вода взъярилась, забурлила, и в ней заплясали свирепые вихри. — И что, ты можешь вызывать потопы? — спросил Дэ Шэн, глядя на водяной шар с нескрываемым интересом. — Потопы? — Ле Бин мягко рассмеялся. — Это слишком грубо. Вода – это искусство. — Он сжал пальцы, и водяная сфера распалась на мириады капель, которые замерли в воздухе, словно роса. — Я могу вытянуть влагу из воздуха, чтобы утолить жажду в пустыне. Могу создать туман такой густой, что в нем потеряется целая армия. Могу провести тебя под водой, создав вокруг тебя воздушный купол. А еще... — его голос стал тише, — ...я могу чувствовать воду повсюду. Слышать ее шепот в жилах земли, ощущать ее пульс в живых существах. Для меня нет тайн, скрытых под поверхностью. Он сделал движение рукой, и капли в воздухе выстроились в сложный узор, напоминающий снежинку. — Но главная сила воды – не в ее мощи, а в ее памяти. Каждая капля хранит в себе эхо прошедших времен. Я могу опустить руку в реку и услышать отголоски голосов тех, кто пил из нее тысячу лет назад. Я могу читать историю мира, как по открытой книге, просто прикоснувшись к влаге, что впитала ее в себя. — В его глазах на мгновение отразилась бездонная глубина. — Это и благословение, и проклятие. Помнить все... это тяжело. Водяной узор рассыпался, и капли с тихим шелестом упали на пол, бесследно впитавшись в камень. — Вода не ломится напролом, как огонь Хон Се. Она обтекает препятствия, и в этом ее сила. Она точит камень не силой, а постоянством. — Он посмотрел на Дэ Шэна, и его взгляд стал глубоким, как океан.