Перемены

Лето кончилось, а я так и не научился плавать. Ельца я тоже не встречал ни разу, после той ночи, когда она меня проводила. Мне было уже семнадцать лет. У меня было за мою жизнь две течки. Первый раз всё было очень спокойно, а вот второй раз случился в сентябре. Рубашки, что Елец дала мне в ту ночь, так и висели у меня дома. Школьный год уже начался, Елец в школу ходила как штык, но ни разу ко мне не подошла и рубашки обратно не попросила, а я тоже не подходил. Хотя понимал, что надо отдать их ей, но не мог. Иногда дома я надевал её рубашку на голое тело и вертелся перед зеркалом. Я сам себе не мог объяснить, зачем я это делаю, а потом, как сделав, покрывался краской стыда и вины. Обещая себе, что вот завтра пойду и отдам их. Но наступало очередное завтра, а рубашки так и висели у меня в гардеробной. Я себя уже несколько дней чувствовал плохо, и папа Сяба сказал, чтобы я не ходил в музыкалку и в школу. Так я и сделал, но в музыкалку всё равно решил пойти. Виктория Исмаиловна что-то нудела, что совершенно не помещалось в моей горячей голове, и, когда случилась перемена, я вышел и хотел сходить в туалет на третьем этаже. Он был самый чистый, и дотуда обычно младшеклашки не добегали. Когда я поднимался по лестнице, то положительно был не в себе и, судя по всему, считал ворон, так, как не увидел, как два мелких пацана неслись прямиком на меня. Когда я их заметил, то было уже поздно – равновесие моего тела было нарушено, и я, хватаясь за воздух, пытался, видимо, научится летать, но гравитация оказалась сильнее и вот я уже лечу, думая о том, что если я сломаю руку, то сколько же времени я не смогу играть и, значит, не буду ходить в музыкалку и, значит, лопоухую обезьяну тоже не буду видеть, как вдруг, вместо твёрдого пола и лестницы, я ощущаю своим телом тоже что-то твёрдое, но тёплое. Открыв глаза, я вижу Ельца. От неожиданности я замираю и начинаю очень ярко ощущать её яблочный аромат, который стал мне очень знаком из-за моих дефиле перед зеркалом в её рубашках. И понимаю, что у меня начинается течка из-за её чёртовых феромонов, из-за такой близости, эта глупая обезьяна так сильно меня к себе прижимает, и при этом так нежно, что я не осознаю, как мои феромоны сами по себе выходят. Чёрт! Она же заметит! Брыкаюсь, бью её по голове и с яростью выговариваю: — Все вы альфы, животные, руки прочь от меня! Она тут же меня отпускает, а я несусь на третий этаж в туалет. Прерывисто дышу, достаю телефон и звоню папе: — Пап, забери меня из школы, у меня течка началась, — жалуюсь я в трубку папе и слышу: — Сивел, детка, иди в класс, я скоро буду. Дома папа заваривает мне малиновый чай и кормит с ложечки медовой настойкой. Тут резко в мою комнату вбегает папа Рома: — Сивел, бусинка моя, мне папа сказал, что у тебя течка началась, как ты себя чувствуешь? Я тебе купил твои любимые пирожные и ещё апельсинки и манго, — папа с тревогой смотрит на меня и садиться на краешек кровати, беря меня за руку. — Всё хорошо, — тяну я драматично, получая массу удовольствия от внимания со стороны двоих своих пап. — Папа посидит с тобой, пока ты не уснёшь, — он касается губами моей руки и нежно гладит её. — Рома, ему же не пять лет, ему семнадцать, что ты с ним, как с младенцем, — папа Сяба хмурится, но по нему видно, что он сам милуется от поведения папы Ромы. — Ну, Сябушка, любимый, что ты такое говоришь, Сивел всегда для меня малыш, — я лежу и смотрю через приоткрытые ресницы на своих пап, которые даже спустя столько лет брака, вели себя иногда, как юные влюблённые. — Да-да, Ром, всё, пошли, у него течка, а не смертельная болезнь, — и папа Сяба целует меня в лоб, таща за собой папу Рому. — Зови сразу, если что понадобиться, — уже из-за дверей громко кричит папа Рома. Как только дверь за ними закрывается и я перестаю слышать их шаги, откидываю одеяло и вскакиваю с кровати. Идея ужасная, мой разум твердит мне, чтобы я этого не делал, но инстинкт перевешивает, и я крадучись, словно вор в собственной комнате, подхожу к двери гардеробной, открываю её и захожу. Закрыв за собой дверь, я включаю свет. Я всё понимаю, но! Рубашки. Мне нужные рубашки этой глупой лопоухой беты, которая на самом деле альфа. Мне очень стыдно, но это что-то, что намного сильнее моего голоса разума. Заперев на ключ дверь, я подхожу к рубашкам. Беру одну, подношу к носу и вдыхаю аромат. Странно, конечно, что за четыре месяца он не выветрился, но это, скорее, радует меня, чем огорчает. Я ощущаю, как из меня начинает течь. Ноги сводит и сладостно тянет низ живота. В моём гардеробе стоит зеркало в пол, на полу мягкий ковролин, и я, взяв ещё одну рубашку Ельца, опускаюсь на пол, прямо перед зеркалом. Это очень ужасно! Сколько бы раз я себе этого ни говорил, но продолжал так делать. А сейчас, когда у меня была течка, мне нестерпимо хотелось вдыхать запах той лопоухой альфы. Мне не хотелось себе в этом сознаваться, поэтому я и делал такие извращённые вещи, заперевшись в гардеробе, словно прячась от всего мира. Именно тут можно было сказать себе, что мне нравилась Сатурн и что я очень сильно хотел, чтобы она потрогала меня там. Всё то, что от меня требовал Петя, я хотел, чтобы сделала со мной Елец. Эта глупая альфа, с ушами-локаторами и жуткими очками с не менее жуткими скобками на зубах. Я не мог понять, что меня зацепило в ней. Наша первая встреча, где она замерла, так искренне удивившись, что я настоящий? Или же, когда она спасла Родю? Или же в трамвае, когда она себя вела, как главный герой дорамы? А может, это случилось, когда она побила тех двух парней, которые шли за мной? Я никак не мог найти ответа. Но понимал, что в моих снах, эта глупая альфа всегда краснела и никогда не трогала меня. Даже в моих долбанных эротических снах, эта дура вела себя, как джентльмен! А мне так хотелось, чтобы она сделала первый шаг! Я не хотел сам ничего делать, я хотел, чтобы она всё сама сделала. Хотел именно так, а не иначе. Почему другие альфа сразу распускали руки, а эта мартышка только краснела, несла какую-то чушь и боялась до меня дотронуться?! А я, ой как хотел, чтобы она потрогала. Но это я мог себе сказать только тут, сидя в развратной позе, широко раздвинув ноги, с рубашкой, рукав которой я держал своими зубами, представляя, что это её пальцы у меня во рту. Два года назад, я купил себе фаллоимитатор. Очень мне было страшно покупать, но всё завершилось блестящей победой. Мне хотелось, чтобы он был розовый. И вот, достав его из своего укромного места, я наливаю на него смазку и провожу им вокруг своего ануса. Он у меня пульсирует, и это зрелище ещё больше меня возбуждает, мой член становится твёрдым, и я вижу в отражении, как из головки начинает сочиться смазка. Боже, как я хочу, чтобы Сатурн мне отсосала. И только тут, в этой тайной комнате, я могу без стеснения признаться себе в этом. Держу в руках самотык и думаю, какого размера член у Сатурна. Она говорит постоянно, что она бета, но, когда мы в трамвае ехали и его качнуло и Елец полетела на меня, то я случайно задел рукой ей между ног, и там всё было, как у альф. После того случая я не мог не смотреть постоянно ей туда. Ужасно! Но так хотелось увидеть воочию, потрогать его, ощутить его внутри себя. Поэтому держа в руках самотык, я представлял, что это член Сатурна. Прикрепив его к полу, там, где ковролин истёрся, я стал насаживаться на него, смотря на себя в зеркало. Плавно погружаясь всем телом в эту резиновую плоть. Было немного больно, течка была обильной, а запах от рубашки стоял у меня в носу, из-за чего снизу стало так сильно мокро, что резиновый член вошёл до конца. У меня сорвался тихий стон, но я прикрыл рукой рот, и вдыхая аромат Сатурна, стал двигаться, поднимая таз вверх, то опуская вниз, резиновый дилдо уже был весь в моей смазке и мои движения стали чаще, и резиновый член, то появлялся, то полностью исчезал во мне. Мой же член подрагивал от каждого моего движения, и я представил, что это не зеркало напротив меня, а Сатурн сидит и смотрит, как я себя насаживаю на резиновый хер. Стоило только это представить, как волна оргазма болезненным спазмом накрыла меня, мои пальцы ног поджались, а член запульсировал, обильно кончая, и сперма попала не только на мой живот, но и на рубашку, которую я постелил под себя. Как только я закончил, осознания масштаба моего желания, накрыло меня с головой. И вот уже краска стыда покрывает не только мои уши, но и лицо, плечи и даже коленки. Я стыдливо придвигаю к себе ноги, вытаскиваю резиновый член, и ложусь на пол, укутавшись в рубашку Сатурна. *** Через неделю мне стало лучше, и я вернулся в школу. Вечером в музыкалке меня послала в десятый кабинет на второй этаж Нина Павловна, чтобы я принёс ей ноты Дво́ржака. Какие именно она не сказала, и вот я плетусь по лестнице в поисках этих нот. Старый паркет-ёлочка скрипит под моими ногами, и повернув налево, я захожу в десятый кабинет. Закрыв за собой дверь, я включаю свет и начинаю искать среди стеллажей ноты Дво́ржака. И тут начинает мигать свет. «Чёртовы лампочки!» — с такими мыслями я хочу уже выйти из кабинета, как слышу голос обезьяны снаружи. Тело моё двигалось вперёд моего разума, и вот я уже сижу, спрятавшись под столом, и через щель вижу, как открывается дверь и в кабинет заходит Елец, совершенно белая. На её одежде и волосах белая краска. Елец ругается, не стесняясь в выражениях: — Ебучие малявки, попадись мне третий класс, в пыль сотру эту милюзгу, — на этих словах, она бросает свою сумку на пол и начинает стягивать с себя майку, испачканную в краске. Я затаив дыхание смотрю, боясь пошевелиться. Через щель я вижу, что Елец стоит ко мне спиной, и вот мои глаза, даже при таком тусклом свете, чётко видят рельефные мышцы на её широкой спине, каждая мышца играла в этом блёклом свете так, словно была натянутой струной. У меня дыхание спёрло, а затем эта глупая Елец начала снимать с себя штаны вместе с трусами, я и увидел её крепкие ягодицы. Я чуть было не вскрикнул, но вовремя сам себе зажал рот. И тут случается то, что потом стало сниться мне в моих снах, где Елец уже не была такой уж сдержанной. Повернувшись, я вижу прямо перед собой через щель, здоровенный член Сатурна. У неё удивительно ровный ствол, почти что совершенный изгиб, венки, проходя через весь орган, притягивают взгляд. Волосы на лобке русые и их не так чтобы много, но бугрящиеся вены на мускулистом прессе, сводят мой низ живота, и я сжимаю ноги, пряча сам от себя своё возбуждение. Поднимаю взгляд выше и вижу мышцы на почти что плоской груди. Тёмные соски торчат остриями, из-за взгляда на которые, я бессознательно начинаю кусать губы. Господи, лишь бы не выпустить феромоны. Иначе я пропал. Резко тишину десятого кабинета пронзает звук мобильного телефона. От неожиданности я подскакиваю и больно ударяюсь головой о парту, но, к моему счастью, Елец этого не замечает и спокойно берёт трубку и ставит на громкую связь, совершенно не торопясь одеться. — Эй, Елец, дарова, ты щас стоишь? — в динамике слышится громкий низкий голос, очень знакомый, но я не могу сообразить, кому он принадлежит, так как моя голова занята разглядыванием голого тела альфы. — Не-а, стою, — всё же Елец решила одеться, она берёт сумку с пола, наклоняясь корпусом, отчего её член нависает, и я вижу, насколько он у неё большой даже в спокойном состоянии. А что же будет, когда он встанет? От этой мысли мои уши начинаю гореть, так же как и лицо. — Так сядь! Сейчас я тебе такую отпадную новость сообщу, ты охереешь! — радостно из динамика раздаётся голос, который делает паузу и выкрикивает: — Рядом с нами школу для омег открывают! Я сам чуть не оглох, как громко было сказано последнее предложение. Елец замирает, снова позабыв про одежду, и говорит: — Суп, чё, правда? И там Лунин будет? Правда?! — орёт она в трубку. И от того, как радостно она орёт, у меня внутри растекаются розовые пони и сладкие конфеты, но я себе в этом, конечно же, не признаюсь, а продолжаю с вожделением глазеть на голую Елец. — Там все будут! И тот мелкий омега, помнишь, которого ты на катке вытащила от конька Егорова? Так вот! Это оказался друг твоего Лунина, прикинь? — всё так же орёт некий Суп. — Ни хуя себе! Там тебе вроде понравился тот омега? Прикинь ты и я, Сивел и тот омега — мы будем парочками! — на этих словах на том конце трубки заржали, а я уже перестал пытаться быть в своём нормально цвете лица, полностью отдавшись во власть всех оттенков малиново-красного колера, — Мечтать не вредно, Елец, только вот твой Лунин неприступный, сколько ты за ним уже бегаешь? — Захлопнись, Суп, тебе не о том стоит печалиться, чтобы думать о моей беготне за кем-то, усёк? — Елец, если минуту назад была так дружелюбна и радостна, когда услышала новость о школе, то как только этот Суп стал что-то говорить обо мне, то у неё моментально сменился тон и настрой. Мне это понравилось, но, конечно же, я не стал себе в этом признаваться. — Да не кипятись ты, Елец, никто не посягает на твоего неприкосновенного омегу, боже упаси, нас, смертных. Ещё прибьёшь, ненароком, — заржал Суп и отключился. — Блядь! Вот эта новость! — Елец по-прежнему не думала как-то перейти в статус хомо одеждос, и была всё в том же состоянии Адама и Евы, впрочем, я был совершенно только за. У меня стало мокро, и я понял, что ещё чуть-чуть и я не выдержу, и мои феромоны начнут заполнять комнату, и тогда Елец точно меня обнаружит. Она была слепой, но запахи чуяла, как псина какая-то. Я с трудом оторвал взгляд от голой лопоухой беты и стал проигрывать в голове ноты Лунной сонаты. Это помогло, и я даже не заметил, как снова остался один в этом кабинете. После окончаний уроков, я пулей выбежал из дверей школы, но тут меня останавливает крик Ельца: — Это, Сивел, постой, пожалуйста, — я замираю, удивляясь, как же сильно у неё меняется и голос, и интонация, когда она обращается ко мне, но тут я вдруг осознаю, что, скорее всего, эта глупая бета хочет попросить обратно свои рубашки, но после моей течки, на них остались злосчастные следы моей несдержанности, и вообще они пропахли моими феромонами, а посему я решил их ей не отдавать. Да, вот так вот я и решил! Оборачиваюсь и вижу, как Елец в два прыжка оказывается рядом со мной. Мне трудно смотреть ей в глаза после того, что я сегодня увидел. Картина с её голым членом стоит перед глазами, и я тупо опускаю взгляд себе под ноги, боясь, что она каким-то образом сможет прочитать это на моём лице. — Сивел, ты это, забыл, вот, — и она протягивает мне папку с нотами, которую я действительно оставил в классе Виктории Исмаиловны, — А ещё… — но я не даю ей закончить, перебиваю и ляпаю: — А рубашки ты свои не получишь, поняла? — и выхватив из её рук папку, я развернувшись резво убегаю от неё подальше, не слыша, что она говорит: — А ещё телефон ты свой забыл. Но эту фразу я не услышал, и только уже дома я понял, что телефон свой оставил в музыкалке.