Ее жестокая империя

      

Робин

      Свет софитов обжигает кожу, подобно лампам для загара, но меня не перестает трясти. Платье, в которое меня «впихнули», едва прикрывает что-либо — оно явно предназначено для женщины гораздо менее пышных форм, чем я, а вырез такой глубокий, что боюсь дышать полной грудью. Ноги подкашиваются на каблуках, которые я никогда раньше не носила, шпильках, из-за которых кажется, будто я хожу по настоящим ножам. Другие женщины за кулисами шептали наставления сквозь накрашенные губы: «Стой прямо. Улыбайся. Не выгляди испуганной».       Я проваливаю их все с треском.       Я старалась не слышать голос аукциониста, хотя прислушалась, когда он упомянул Лот №7, потому что это я.       — «И наконец, у нас в наличии настоящий ‘бриллиант’ — нетронутый, неиспорченный, готовый к тому, чтобы его забрал нужный покупатель».       «Нетронутый». От этого слова у меня сводит живот. Это не совсем правда, но мне сказали — тот человек, которому я позвонила, — что я получу больше денег, если покупатель будет считать меня девственницей. Я чуть не отказалась прямо тогда, однако дети были так взволнованы, а деньги так соблазнительны — да и, в конце концов, мой сексуальный опыт был редок и случался нечасто, так что…       Мне тошно.       Комната простирается передо мной во тьме, как адская пропасть, и я благодарна, что свет ослепляет меня. Похоже, в глубине зала происходит какое-то замешательство, впрочем, минуту спустя аукцион действительно начинается.       Слава богу, я не первая. Хотя до меня добираются достаточно скоро. Каждая другая женщина была продана значительно дешевле ста тысяч, которые мне пообещали как пряник, так что мои ожидания поубавились. Тем не менее, даже сорок тысяч помогли бы. Да что угодно помогло бы.       — «Стартовая ставка, господа? Кто даст пять тысяч?» — Поднимается табличка. Затем еще одна. Цифры растут так быстро, что я едва могу дышать — двадцать пять, тридцать, сорок тысяч. Перед глазами все расплывается. Этого не может быть. Это не может быть реальностью. «Думай о деньгах», — говорю я себе. — «О деньгах».       Седовласый мужчина с глазами мертвой акулы, сидящий в первом ряду, смеется над чем—то, что нашептывает ему его спутник. Его табличка поднимается, показывая пятьдесят тысяч, и он смотрит на меня так, словно я образец, который он с удовольствием будет препарировать.       Это безумие. У меня нет никаких причин полагать, что тот, кто заберет меня себе, не гребаный серийный убийца. Логан был прав, мне никогда не следовало этого делать, из-за моей наивности меня убьют…       Поворачиваюсь и делаю шаг к кулисам. Старуха, которая вытолкнула меня на сцену, все еще стоит там, с каменным лицом, читая мои мысли. Я могла бы ее оттолкнуть, правда. Уверена, что могла бы…       Но тогда у меня никогда не будет шанса получить деньги.       Мэйси. Я заставляю себя думать о лице моей сестры, об Эдриане, который, как и я, пытается совмещать две работы и заботиться обо всех. О Алисии и Дейне, которые начали поговаривать о том, чтобы взять подработку, чтобы внести свой вклад в общее дело…       Это ради них. Я могу выдержать тридцать дней чего угодно ради них.       Ставки уже поднялись до шестидесяти тысяч.       — «Семьдесят пять тысяч!» — выкрикивает мужчина с мертвыми акульими глазами, даже больше не орудуя своей табличкой. Друзья подбадривают его, а мне хочется провалиться сквозь землю.       — «Я услышу сто тысяч?» — заискивающе голосит аукционист.       В зале повисает тишина. Мое сердце колотится о ребра с такой силой, что, я уверена, слышно всем. Может быть, это конец, и я уйду с этим типом — «акулой» и как-то выживу.       Чей-то голос разрезал тишину из глубины зала.       — «Один миллион долларов».       Акцент был восточноевропейский, слова прозвучали четко и повелительно. Все головы в зале повернулись на звук, и я напрягла зрение, пытаясь разглядеть что-то сквозь ослепляющий свет прожекторов.       Из дальнего конца комнаты выходит внушительная фигура. В нем, по меньшей мере, шесть футов пять дюймов роста, он сложен как танк, с седеющими волосами и лицом человека, который видел насилие вблизи. Дорогой костюм не может скрыть накачанных мышц под ним.       В зале воцарилось гробовое затишье. Даже аукционист выглядел ошеломленным.       — «Миллион долларов», — повторяет «великан», и его голос легко разносится по помещению. — «В биткоинах или наличными, на ваше усмотрение».       Рот мужика с глазами акулы открывается и закрывается, как у рыбы. А его друзья внезапно проявляют большой интерес к своим напиткам.       — «Продано!» — Молоток аукциониста ударил так громко, что я аж подпрыгнула.       Я пыталась осмыслить произошедшее, пока чьи-то руки уводили меня со сцены. Ноги так сильно дрожали, что я едва могла идти, а эти каблуки казались орудиями пытки. «Великан» ждал меня у подножия ступенек сцены, с непроницаемым выражением на лице. Он уже несколько раз набрал что-то на своем телефоне, и аукционист кивнул ему, подтверждая сделку.       Мне сказали, что деньги будут храниться для меня под доверительным управлением. Разумеется, они возьмут комиссию. А остальное я получу по истечении тридцати дней.       Затем они передали ему мой телефон, который я оставила за кулисами. Мне нужен мой телефон. Я обещала позвонить Эдриану и сообщить ему, когда уезжаю на «съемки пробного эпизода». Я уставилась на мужчину, который только что купил меня, в ужасе. Если я считала, что парень с глазами акулы был плох, то этот гораздо, гораздо хуже. Он возвышался надо мной, даже когда я этих дурацких каблуках.       — «Идем», — бросил он и направился к выходу.       Я, спотыкаясь, пошла за ним, мои лодыжки опасно подворачивались. Каблуки зацепились за ковер, и я чуть не рухнула, но каким-то чудом удержалась на ногах. «Великан» не замедлил шаг и не оглянулся.       — «Подождите», — задыхаясь, попыталась я не отставать. — «Пожалуйста! Я не могу — эти туфли…»       Он резко остановился и обернулся. На секунду я подумала, что он поможет мне, как джентльмен, предложит руку, однако вместо этого он наклонился и просто подхватил меня, перекинув через плечо, как будто я ничего не весила.       — «Эй!» — запротестовала я, колотя кулачками по его спине. — «Поставь меня!»       Он полностью проигнорировал меня, неся через казино и наружу, в ночную жизнь Вегаса. Неоновые огни размывались мимо, когда он шел по тротуару, и у меня начало все кружиться перед глазами от того, что я висела вниз головой.       — «Пожалуйста», — попробовала я снова, но он лишь «поправил» хватку и продолжал идти. Мы свернули в темный переулок между двумя зданиями. Паника охватила меня. Вот оно. Здесь он убьет меня и избавится от тела. Я начала вырываться сильнее, пытаясь освободиться, толку-то — его хватка не ослабевала.       — «Отпусти меня! Помогите!» — закричала я, но переулок был пуст, а шум казино заглушал мой голос.       И вдруг мы выходим из другого конца переулка на оживленную улицу, и я перестаю кричать от удивления. «Великан» останавливается рядом с длинным черным лимузином с тонированными стеклами. Дверь открывается изнутри, и он усаживает меня на мягкие кожаные сиденья, прежде чем я успеваю что-либо понять. Затем он кладет мой телефон на сиденье подле меня.       Я хватаю его и отодвигаюсь назад, готовая броситься к другой двери, когда знакомый голос останавливает меня.       — «Здравствуй. Ширли, верно?»       У меня отвисает челюсть. Напротив меня, в элегантном черном костюме, скрестив ноги и совершенно невозмутимая, сидит женщина из бара. Та, что флиртовала со мной вчера. Та, от которой у меня учащалось сердцебиение и «горели» щеки.       — «Вы?» — пропищала я.       Она улыбается, и это то самое выражение «кошки, которая съела сливки», которое так меня заворожило ранее.       — «Сюрприз».       «Великан» садится на переднее сиденье рядом с водителем, и перегородка поднимается, обеспечивая нам уединение. Женщина наливает две порции водки из «мерзавчиков» в холодильнике, встроенном в дверцу, в то время как лимузин отъезжает от тротуара и вливается в поток машин.       — «Выглядишь так, будто тебе это не помешает», — говорит она, протягивая мне стакан.       Беру его дрожащими руками, не уверенная, стоит ли мне выпить или швырнуть в нее и попытаться сбежать.       — «Я не понимаю. Вы меня купили?»       — «Ага». — Она медленно потягивает свой напиток, наслаждаясь, словно мы на коктейльной вечеринке, а не после аукциона, связанного с торговлей людьми. — «Миллион долларов. Довольно крупная инвестиция».       — «Но… зачем?» — вопрос вырывается едва слышным шепотом.       Она изучает меня поверх края стакана, ее янтарные глаза непроницаемы.       — «Возможно, я питаю слабость к красивым вещам. Или, возможно, мне просто не понравились те альтернативы, которые тебя ждали в той комнате».       Я вспоминаю мужчину с глазами акулы и вздрагиваю.       — «Спасибо, — тихо говорю я — наверное».       Женщина смеется, и звук ее смеха напоминает темный шелк.       — «Не спеши благодарить».       У меня внутри все переворачивается.       — «Тридцать дней», — продолжает она, откидываясь на спинку кожаного сиденья. — «Такова была договоренность с Гатто, не так ли? Тридцать дней… ‘дружеского общения’. Как думаешь, что это может означать?»       От того, как она произносит эти слова, мои щеки заливает жар.       — «Я… я думала… то есть, Гатто сказали, что это просто… ну, вечеринки».       — «Вечеринки?» — Ее улыбка становится шире. — «О, Ширли. Прошу, скажи, что ты не настолько наивна».       Я такая. До мозга костей наивная.       — «Наверное, я не очень-то об этом переживала», — нехотя признаюсь я. Это чистая правда. Я думала только о деньгах и старалась не думать о том, что придется сделать, чтобы их получить. — «И меня зовут не Ширли. Просто Логан — бармен — так меня называет. На самом деле меня зовут Робин. Через 'и'», — добавляю, и тут же жалею об этом. Вряд ли эту женщину сильно волнует, как пишется мое имя.       — «Тогда почему он вообще назвал тебя Ширли?» — недоумевает она.       Я вздыхаю.       — «Потому что он говорит, что я такая же невинная, как Ширли Темпл. И, наверное, он был прав».       Она запрокидывает голову и смеется.       — «Робин. Красивое имя. Тебе идет, пташка. У тебя есть паспорт?» — любопытствует она, так резко меняя тему, что у меня голова кругом идет.       — «Я — кто? Нет. Зачем мне…»       — «Неважно». — Женщина пренебрежительно машет рукой. — «Придется приземлиться на частном аэродроме. Так даже удобнее».       — «Мы куда-то полетим?» — Паника проникает в мой голос. — «Я не могу покинуть страну. Моя семья…»       — «О них позаботятся», — бесстрастно заверяет она. — «Просто скажи мне, что им нужно, и я все устрою. Только тебе придется отдать свой телефон. Не хочу, чтобы ты отвлекалась во время нашего ‘дружеского общения’».       Пристально смотрю на нее. Эта женщина так буднично говорит о деньгах, о полетах на частные аэродромы, о «покупке» людей, что кажется, словно она живет в совершенно ином мире, отличном от моего.       — «Мне нужно позвонить брату», — требую я. — «Нужно дать ему знать, что со мной все в порядке».       Она смотрит на свои часики — изящные, такие же красивые и дорогие, как и она сама. — «Полагаю, у тебя есть несколько минут».       Дрожащими пальцами набираю номер Эдриана, и он отвечает после второго гудка.       — «Робин? Как… все прошло?»       — «Мое прослушивание прошло успешно», — выдавливаю, стараясь, чтобы мой голос звучал ровно. — «Очень хорошо. Меня выбрали для участия в шоу. Но, Эдриан, мне нужно тебе кое-что сказать. Я буду за границей весь следующий месяц. Не могу сказать, где именно. Я подписала соглашение о неразглашении».       — «За границей? Ух ты, это что, какие-то грандиозные съемки, да?» — Я слышу растерянность в его голосе. До этого момента он мне не верил. Он знал, что это прикрытие, просто не понимал, для чего. А теперь…       Теперь он хочет верить.       — «Да. Самые настоящие грандиозные съемки», — повторяю, как попугай. Бросаю взгляд на женщину, которая наблюдает за мной своими непроницаемыми янтарными глазами. — «И телефона у меня тоже не будет».       — «Но Робин…»       — «Призовые деньги — миллион долларов». — Молчание на том конце линии затягивается так надолго, что я думаю, звонок оборвался. — «Эдриан?»       — «Миллион?» — Его голос срывается. — «Робин, ты… ты серьезно?»       — «Совершенно. Мне сказали, что это будет следующее крупное реалити-шоу на телевидении».       — «Робин, это… ты все изменишь для нас».       Слезы наворачиваются на глаза.       — «Я так сильно всех вас люблю, родные. Пожалуйста, позаботься о себе и о них».       — «Мы тоже тебя любим. Заполучи этот приз, ладно? Мы здесь справимся».       Я завершаю звонок, прежде чем начать плакать. Женщина тянется к моему телефону, и я неохотно отдаю его.       — «Реалити-шоу?» — иронизируя, спрашивает она, в ее голосе слышится легкое веселье.       — «Меня бы не отпустили, если бы знали правду».       Что-то мелькает в выражении ее лица, слишком стремительно, чтобы уловить.       — «Кстати, меня зовут Ева. Ева Новак».       — «Моя фамилия Риверс. Робин Риверс».       Она вновь улыбается, и на этот раз в ее улыбке есть что-то почти нежное.       — «Знаешь, я изначально подумала, ты можешь быть подставной от Гатто. ‘Медовой ловушкой’. Но это ведь не так, правда?»       Чувствую, как мои глаза расширяются.       — «Нет, не так. Клянусь».       — «Нет», — соглашается она. — «Ты не такая. Ты просто очень отчаянная и невинная молодая девушка, которая была достаточно умна, чтобы использовать те достоинства, с которыми родилась».       С гримасой оглядываю свой наряд.       — «Если это можно так назвать. Да. Наверное». — Я в панике поднимаю глаза. — «Ой… разве мне не нужно собрать сумку, если мы куда-то улетаем, или…»       — «В этом нет необходимости. Все, что тебе потребуется, будет предоставлено. Абсолютно все». — Я предполагаю, что лимузин направляется к какому-то частному аэродрому, о котором она упомянула. Сквозь тонированные стекла смотрю, как мимо проплывает Вегас — город, где я выросла, где моя семья может спать спокойно, не беспокоясь, благодаря тому, что я только что сделала.       — «Куда мы едем?» — спрашиваю я женщину.       Ева взбалтывает свой напиток, и на хрустале отражается свет неоновых вывесок.       — «Домой».       — «В ваш дом?»       — «Наш дом», — поправляет она, ее голос низкий, властный, окончательный. — «На следующие тридцать дней».       То, как она это произносит, заставляет меня поежиться. Я заперта в машине с женщиной, которая только что купила меня на аукционе, и направляюсь в какое-то неизвестное место без паспорта и без возможности вернуться домой, кроме как через нее.       Думаю… думаю, я влипла.       Но что самое худшее?       Какой-то темной, коварной части меня любопытно посмотреть, что будет дальше.