Там, где рождается вечность

Эмилия проснулась рано, когда в комнату только-только пробивался утренний свет. Она лежала тихо, не двигаясь, чувствуя, как Даниэль всё так же держит её, даже во сне. Его рука лежала на её талии, дыхание было глубоким и спокойным, лицо повернуто к ней. Впервые за эти дни она позволила себе просто… смотреть. Его черты были удивительными. Чёткая линия скул, правильный подбородок, густые тёмные ресницы, отбрасывающие тень на щеки. Но главное — это странное сочетание в его облике: сила и мужская резкость сочетались с мягкостью, почти детской уязвимостью. Словно в нём одновременно жили альфа и омега. Эмилия вдруг поймала себя на том, что любуется им. Сердце болезненно сжалось, а потом наполнилось такой нежностью, какой она ещё никогда не чувствовала. Она провела пальцами по его щеке, по линии волос, задержалась у виска. Он что-то пробормотал во сне и прижался к её ладони, как котёнок, ищущий тепла. И в этот миг её сознание словно раскололось. Страх и гордость отступили, а на их место пришло другое: уверенность. Огромный прилив силы, но уже не для себя, а для него. Я защищу тебя, — подумала она, глядя на его лицо. Я не позволю никому навредить тебе. Я буду рядом, всегда. Я рожу тебе детей и буду охранять вас всех. Мы справимся. Я справлюсь. Грудь наполнилась теплом, и впервые за долгое время слёзы навернулись на глаза не от ужаса, а от переполняющего чувства. Она наклонилась и тихо коснулась его губ поцелуем — осторожным, чтобы не разбудить, но настоящим. А потом снова легла рядом, позволив себе прижаться к нему, словно к самому дорогому в жизни человеку. Даниэль пошевелился, тихо застонал и открыл глаза. Серые зрачки блеснули, встретившись с её взглядом. Обычно он сразу прижимался к ней, требовал, не отпускал — но сейчас застыл, удивлённый. Эмилия смотрела на него иначе. В её глазах не было прежней растерянности и борьбы. Там горела мягкость, решимость и странное тепло. Она сама коснулась его лица, провела пальцами по скуле и улыбнулась едва заметно. — Ты проснулся, — прошептала она. Он моргнул, и его губы дрогнули в привычной довольной улыбке. — Я всегда рядом… всегда с тобой. Но прежде чем он успел притянуть её, она сама наклонилась и поцеловала его — глубоко, настойчиво, без тени сомнения. Даниэль замер, а потом задрожал всем телом, будто не поверил в то, что это она сама, по своей воле. Эмилия отстранилась лишь на миг, дыхание горячее, голос низкий: — Хочу тебя. Сейчас. И не дожидаясь ответа, она оседлала его бёдра, сама взяла его в себя, двигаясь уверенно, властно, но при этом — с нежностью, с тем новым чувством, что переполняло её. Даниэль запрокинул голову, застонал хрипло, руки его дрожали, когда он вцепился в её талию. — Эми… — голос его сорвался. — Ты сама… ты хочешь меня… Она прижала ладонь к его груди, удерживая ритм, и впервые почувствовала, что именно она ведёт, что она — не только альфа по крови, но и женщина, которая выбирает. А он смотрел на неё снизу вверх, в его глазах горели счастье, восторг и поклонение. Он мой. А я его. — впервые без страха признала Эмилия. Эмилия держала ритм сама, её дыхание было горячим, но голос — неожиданно ровным, почти мурлыкающим. Она смотрела на него сверху вниз, и впервые не только видела в нём уязвимого омегу, а по-настоящему любовалась. — Ты красивый, Даниэль, — прошептала она, проводя ладонью по его груди. — У тебя сильное тело, правильные плечи… такие мужские черты. Он уже дрожал, щеки его вспыхнули, а взгляд метался между её лицом и её движениями. Эмилия наклонилась чуть ближе, дразняще скользя губами по его щеке. — И твой член… — её голос стал ниже, интимнее, почти шёпотом. — Он идеальный. Длинный, горячий, именно такой, каким должен быть у мужчины, который может свести меня с ума. Даниэль всхлипнул от её слов, будто от прикосновения. Его руки сильнее вцепились в её бёдра, всё тело напряглось так, что казалось — он вот-вот потеряет контроль. — Эми… — хрипло выдохнул он, лицо горело. — Не говори так… я… я не выдержу… Но она продолжала, словно наслаждаясь его состоянием. — Ты прекрасный. Сильный. Настоящий. Я горжусь тобой. И хочу тебя ещё больше, потому что ты мой. Его дыхание сбилось окончательно, глаза закатились, губы приоткрылись. Он задыхался под ней, дрожал, будто её слова проникали глубже любого прикосновения. И Эмилия, впервые в жизни, почувствовала, что её похвала, её признание — сильнее любой альфийской власти. Даниэль выгнулся под ней, хватая ртом воздух, будто захлёбывался её словами и её движениями одновременно. Его лицо было красным, глаза влажные, а губы дрожали. — Эмилия… Эми… — он стонал её имя, как молитву, срываясь на всхлипы. — Моё… моё всё… В следующий миг его тело содрогнулось, он резко прижал её к себе, узел встал глубже, запирая их вместе. И впервые Эмилия не стала сопротивляться, не попыталась уйти или изменить позу. Она раздвинула бедра шире, прижалась сильнее, позволила этому чувству полностью захлестнуть её. Его тепло наполняло её, он плакал и стонал её имя, а она закрыла глаза и впервые осознанно приняла всё — и его узел, и его слабость, и его одержимость. И в этот миг её тело отозвалось: волной, горячей, обжигающей. Она кончала вместе с ним, ощущая, как дрожь пробегает по каждому нерву. Впервые — не из-за давления его течки, не из-за силы его запаха, а потому что сама хотела этого. Она прижала его голову к своей груди, дыхание сбивалось, а сердце колотилось, как у зверя в ловушке. Но ловушка эта казалась не тюрьмой, а домом. Я принимаю тебя, Даниэль. Я принимаю всё, что с тобой связано. Они лежали, переплетённые, в тепле гнезда. Эмилия ещё чувствовала, как узел Даниэля держит её внутри, но впервые это не казалось унижением или ловушкой. Она дышала ровно, спокойно, даже с какой-то гордостью. Даниэль был обессиленным, растрёпанным, его волосы прилипли ко лбу, ресницы влажные. Он поднял глаза на неё — серые, сияющие, почти детские в своей искренности. — Эмилия… — выдохнул он, голос дрожал, но звучал мягко, почти счастливо. — Я впервые почувствовал себя настоящим омегой. Слабым. Ведомым. Подчинившимся… и это было… — он замолчал, глотнул воздух, словно боялся разрыдаться снова. — Это было правильно и так волшебно. Она наклонилась чуть ниже, её пальцы прошли по его щеке. Его тело дрожало, словно от жара. И тогда он зашептал, торопливо, с жаром, будто боялся, что она не услышит: — Никогда… никогда ни с одной женщиной я не чувствовал ничего подобного. Все свои течки я проводил один, закрытый, измотанный, ненужный. Я всегда думал, что так и должно быть. А теперь… теперь я знаю, что значит жить ради альфы. — Его губы коснулись её шеи, он застонал. — Я с нетерпением жду следующего месяца, Эми… чтобы снова отдаться тебе. Моей альфе. Моей женщине. Его слова, горячие и отчаянные, проникали глубже любого прикосновения. Эмилия прикрыла глаза, и внутри неё впервые не было протеста. Лишь тихое, странное согласие. Эмилия ещё сидела верхом на нём, чувствуя, как узел понемногу ослабевал, но вместо желания вырваться её впервые накрыло другое — сохранить этот момент, удержать его целиком. Она склонилась к нему, прижала губы к его виску и прошептала: — Ты мой. И я позабочусь о тебе. Даниэль вздрогнул, его дыхание сбилось. Он привык быть тем, кто льнёт, кто умоляет, кто требует её внимания. Но сейчас её голос был другим — в нём звучала настоящая альфа-забота. Она медленно уложила его на подушки, поправила одеяло, словно боялась, что он замёрзнет. Осторожно провела пальцами по его волосам, по влажной коже лба, убрала прядь с ресниц. В её движениях не было ни капли жалости — только уважение и нежность. — Твоё гнездо — святое, — сказала она мягко, оглядываясь на подушки и одеяла вокруг. — Я буду его беречь, как ты берёг меня. Он приоткрыл глаза, взгляд дрожал от эмоций, но улыбка тронула губы. — Эми… — едва слышно выдохнул он, — ты правда… моя альфа. Эмилия наклонилась ниже, коснулась губами его рта, затем его груди, словно запечатывая обещание. — И я буду уважать всё, что ты чувствуешь. Даже если мне будет трудно понять. Твои эмоции — твои, и они важны для меня. Даниэль зажмурился, по его вискам скатились слёзы. Он вцепился в её руку и прижал к губам, не смея говорить. Эмилия впервые ощутила, что роль альфы — не только в силе и контроле. Она может быть опорой. И в этот миг в груди разлилось новое чувство: не только страсть, но и ответственность. Гнездование, казалось, поглотило Даниэля целиком. Он почти не выпускал Эмилию из рук, спал, уткнувшись лицом в её живот или плечо, и просыпался только для того, чтобы снова убедиться, что она рядом. Его движения были мягкими, но навязчивыми: поправить подушку, натянуть одеяло на неё, подложить под бок своё плечо. Эмилия могла бы устать от этого, но что-то внутри изменилось. Она впервые приняла этот мир как часть своей новой жизни и стала двигаться в унисон с ним. Она перестала бороться с гнездом — наоборот, начала его украшать: приносила мягкие вещи из чемодана, аккуратно раскладывала их вокруг, чтобы Даниэль чувствовал уют и ее запах. Когда он тянулся к ней, она не отстранялась — прижималась в ответ, гладя его волосы или плечи, шепча тихие слова, которые успокаивали его сильнее любого лекарства. Ночи они проводили в бесконечных прикосновениях. Иногда Даниэль был нежным — целовал её пальцы, лицо, живот, словно боялся спугнуть. Иногда в нём вспыхивала жадность — и тогда он искал её тело всеми способами, прося её прикосновений, отдаваясь целиком, словно каждая её ласка была для него воздухом. Эмилия училась слушать его. Когда он дрожал от страха быть оставленным — она крепче прижимала его к себе. Когда он задыхался от желания — она открывалась ему, позволяя утонуть в близости. Когда он выдыхался, уткнувшись в её колени, она гладила его волосы, напевая что-то едва слышно, будто для ребёнка. И впервые она поняла: её сила как альфы не только в том, чтобы вести, но и в том, чтобы давать защиту. Даниэль становился спокойнее рядом с ней. Его маниакальная забота смягчалась, превращаясь в трепетную нежность. Он начинал улыбаться чаще, а его серые глаза сияли всякий раз, когда он встречал её взгляд. Она стала частью его гнезда. И больше того — частью его самого.