Такой же

Это утро началось не с тихого чаепития в уютной тишине апартаментов, а с резкого, химического запаха стерильности в лаборатории Янь Цзэ. Воздух был холодным и неподвижным, обжигал легкие своей чистотой. Янь Цзэ, заинтригованный наблюдениями Лу Сяня, устроил Шэн Юэ не просто экзамен, а настоящее путешествие по извилинам его собственного разума, серию тестов, заставлявших память кричать от напряжения, логику — выстраивать немыслимые параболы, а нейроны — пылать огненными трассами. Результаты заставили даже видавшего виды исследователя заинтересованно присвистнуть. — Эйдетическая память в ее абсолютном проявлении, — бормотал Янь Цзэ, и его пальцы слегка дрожали, перебирая распечатки, испещренные идеальными графиками. — А аналитические способности... Лу, здесь речь идет о качественно ином уровне мышления. Он не просто запоминает факты — он выстраивает многоуровневые связи мгновенно, как будто дышит этим. Лу Сянь молча слушал, скрестив руки, и сквозь плотную ткань мундира чувствовал, как по коже бегут мурашки. Это было и пугающе, как видение бездны, и обнадеживающе, как первый луч в кромешной тьме. — Значит, ему можно доверять анализ данных? — спросил он прямо, и его собственный голос прозвучал для него глухо, будто из-под толщи воды. — Доверять? — Янь Цзэ усмехнулся, и в этом звуке был хруст ломающегося льда. — Его мозг работает как квантовый компьютер. Если он что-то видел или слышал, это навсегда вшито в его нейронные сети. Вопрос не в том, можно ли доверять, а в том, сможем ли мы когда-нибудь по-настоящему понять, как он это делает, не сойдем при этом с ума. Именно тогда, глядя на безупречные, почти инопланетные графики, у них и родилась идея. Она висела в воздухе, густая и неизбежная. Альбинизм объяснял внешность — эту бледную, хрупкую оболочку. Но для его нечеловеческих когнитивных способностей требовалась другая, не менее редкая, но существующая в медицинских анналах легенда. — Гипертимезия, — произнес Янь Цзэ, и слово, будто раскаленный металл, вплавилось в виртуальную медкарту. — Синдром сверхточной автобиографической памяти. Редчайшее неврологическое состояние. Объяснит его феноменальную память и, возможно, даже некоторые... особенности восприятия. Будем говорить, что это побочный эффект. Лу Сянь молча кивнул, чувствуя тяжесть этого решения на своих плечах. Теперь у странного бледного юноши с бездонными, поглощающими свет глазами был не только статус и имя, но и ещё один официальный диагноз — ярлык, призванный скрыть правду, какой бы она не была на самом деле. С этим новым, тщательно сконструированным прошлым они и продолжили свой день — день, который должен был пройти так же спокойно, как и предыдущие. Но судьба, жестокая и насмешливая, уже готовила свой следующий ход. Командный центр Цитадели практически стал для Шэн Юэ таким же привычным пространством, как квартира Лу Сяня. Ритм этого места — мерцание голографических карт, от которого рябило в глазах, ровный, навязчивый гул процессоров, сдержанные, будто бы приглушенные ватой голоса операторов — был для него сложной, но понятной симфонией, которую его мозг раскладывал на ноты и партии. Он уже не просто стоял у стены, ожидая. Лу Сянь позволил спокойно перемещаться здесь, и Шэн Юэ использовал это время, чтобы впитывать каждый аспект работы гигантской машины управления городом-крепостью. Сегодня здесь было особенно людно и душно. Возле голографического стола, от которого веяло холодным электрическим ознобом, собралось несколько инженеров в пропахших машинным маслом и потом комбинезонах, их голоса, хриплые от усталости, спорили о показаниях датчиков. Начальник центра, суровый мужчина по имени Мао с вечной кружкой крепкого, горького кофе в руке, который в нынешнее время был дороже патронов, хмурился, и каждая морщина на его лице кричала о раздражении, глядя на рапорт о расходе топлива. Мао с раздражением, с такой силой, что костяшка пальца побелела, ткнул в планшет и поднес рацию ко рту, и его голос прозвучал как скрежет металла: — Транспортный отдел, это Мао. В рапорте опять ошибка — в графе «техобслуживание» указан грузовик №7, а по факту работы проводились на №4. Исправьте и пришлите корректные данные. Такие мелочи съедают время, которого у нас и так нет. Шэн Юэ наблюдал за начальником Мао. Резкие, точные движения, сжатые брови, низкий голос, не терпящий возражений. Таким же строгим и сосредоточенным Лу Сянь бывал во время совещаний по видеосвязи со своего передатчика или изучения документов. Только с одним отличием, которое уловил Шэн Юэ: в строгости генерала не было этого едкого, человеческого раздражения, лишь холодная, всепоглощающая, нечеловеческая ответственность. А в глазах Мао плескалась усталость от чужих ошибок, кислая и знакомая. Шэн Юэ сидел на запасном стуле рядом со столом Лина, следуя за быстрыми, порхающими пальцами связиста, бегущими по клавиатуре, словно танцующими пауковками. Его собственные пальцы лежали на коленях неподвижно, холодными мраморными изваяниями, но ум повторял каждое движение, анализируя логику команд, ощущая виртуальный вес каждого байта. Взгляд Шэн Юэ скользнул по знакомым лицам. Молодая операторша Вэй с двумя мониторами, в свете которых ее лицо казалось бледным призраком, на экранах бежали строки кода, словно зеленые струи дождя. Пожилой картограф Ли, ворчащий себе под нос над неточностью старых схем, и запах пыли от его бумаг был древним и горьким. Лу Сянь, получив срочное сообщение, лишь на ходу кивнул в сторону Шэн Юэ — короткий, доверительный жест, — и быстрым, решительным шагом, от которого звенели плиты пола, вышел из командного центра. Он делал так уже не в первый раз, и команда давно привыкла к молчаливому гостю, ставшему частью пейзажа. Лин только что закончил короткий разговор с генералом по внутренней связи, уточняя некоторые рабочие моменты насчёт вооруженного сопровождения доставщиков из Ковчега. Положив трубку, он обернулся и увидел Шэн Юэ, который с привычным, почти инопланетным спокойствием наблюдал за работой картографа Ли. — Эй, Шэн Юэ, — Лин откинулся на спинку кресла, снимая очки, и усталость заструилась с его лица, как маска. — Скажи нам честно. Как ты там с ним живёшь? Он когда-нибудь дома улыбается? Или хотя бы просто так, без дела, бровью не двигает? Сержант Цзян, прислонившись к стойке, фыркнул, и звук был теплым и живым на фоне механического гула: — О чем ты спрашиваешь? Он, наверное, даже спит по стойке «смирно». И чай пьет с таким видом, будто это топливо для броневика. Шэн Юэ посмотрел на них своими ясными, бездонными глазами, в которых отражались огоньки мониторов. Он уже понимал, что это шутка, но не видел в ней повода для смеха — лишь любопытный социальный ритуал. — Нет, — ответил он ровно, его голос был чистым стеклом, падающим в воду. — Он не спит «смирно». И чай пьет... просто спокойно. — Шэн Юэ на секунду замолчал, подбирая слова, ощущая их вкус и вес. — Он не такой. Внутри... Довольно мягкий... Лин и Цзян переглянулись. Эта простая, искренняя констатация, лишенная всякого подтекста, прозвучала куда убедительнее и пронзительнее любых их залихватских шуток. Она приоткрыла завесу в неизвестное, и за ней было что-то теплое, почти человеческое. Шэн Юэ снова погрузился в наблюдение. Ему нравилась эта атмосфера деловой суеты, где его способности находили иногда полезное применение, как ключ находил свою скважину. Он чувствовал легкую вибрацию пола от работы генераторов, пронизывающую его ступни, улавливал привычный запах, немного пыльный. Все было как обычно. До поры. Прошло несколько дней. Снова находясь в командном центре, на этот раз в присутствии Лу Сяня, Шэн Юэ наблюдал за привычной рутиной. Генерал стоял рядом, обсуждая с Мао график патрулирования, и в воздухе висела ровная, рабочая атмосфера, густая от концентрации. Всё было спокойно и предсказуемо, как тиканье часов на краю пропасти. И вдруг... это случилось снова. Звук был похож на просто фоновый шум в эфире, который все давно научились игнорировать, как игнорируют собственное сердцебиение. Но для Шэн Юэ он был не статичным белым шумом, а сотней перекрывающих друг друга шепотов, криков, стонов — целой симфонией отчаяния. И среди этого хаоса, этого виртуального ада, он уловил новый сигнал. Четкий. Настойчивый. Совсем не похожий на искаженный, безумный крик «Маяка». Этот был слабее, физически ближе и... пронзительнее, как лезвие, входящее прямо в мозг. Он не читал его как слова. Он чувствовал его кожей, нервами, каждым волокном своего существа — отчаянный, беззащитный импульс, полный липкого, живого страха и хрупкой, как паутина, надежды. Это была просьба о помощи, крик в пустоту, исходивший не из другого укрепленного пункта, а откуда-то из мертвых земель, из самой гниющей утробы пустоши. Шэн Юэ медленно поднял голову, и его взгляд стал отрешенным, остекленевшим, будто он смотрел сквозь сталь и бетон Цитадели, сквозь время и пространство, прямо в самое сердце тьмы, туда, откуда доносился этот зов. — Они зовут, — тихо, но с металлической четкостью произнес он, обращаясь в никуда, и его голос разрезал рабочий гул, как нож. — Они боятся. И ждут. Лу Сянь мгновенно обернулся. Он узнал это выражение лица — то же отрешенное, трансовое сосредоточение, похожее на то, что было при контакте с «Маяком». Холодная волна страха и азарта прокатилась по его спине. — Кто зовет? — шагнув к нему, спросил генерал, отсекая все лишнее, его голос был тихим, но в нем слышалось стальное, готовое к выстрелу напряжение. Шэн Юэ медленно перевел на него взгляд, и его глаза были полны чужих эмоций, как два озера, в которые слили весь ужас мира. — Сигнал... о помощи. Слабый. Из пустоши. — Он говорил обрывочно, будто слушая и переводя одновременно, его горло сжималось от чужой паники. — Не город. Люди... несколько. Они очень напуганы. В центре замерли. Воздух стал густым и неподвижным, как в гробу. Все понимали: если это не «Маяк», то кто-то еще выжил там, снаружи. И они в беде. И этот факт был одновременно шокирующим и священным. — Можешь определить источник? — Лу Сянь не сводил с него глаз, его ум уже просчитывал варианты, маршруты, риски, как мощный компьютер, но в груди сжимался ледяной ком. Шэн Юэ кивнул и закрыл глаза, полностью погрузившись в поток данных, отрешаясь от плоти. Он начал диктовать, и его голос стал монотонным, лишенным эмоций, превратившись в живой, дышащий декодер, в инструмент: — Координаты... Сектор 7-Эпсилон... Смещение... 31.2304... по северной оси... 121.4737... по восточной... Высота... минус тридцать метров относительно уровня Цитадели... Помехи... сильные... биологические признаки... нечеткие... пять... возможно шесть источников... Лин, не теряя ни секунды, пальцы которого стали молоточками пианиста, вбивал числа в систему. Голографическая карта в центре зала ожила, масштабируясь с шипящим звуком, пока алая, как капля крови, метка не замерла в безжизненном секторе, отмеченном старыми, как мир, руинами. — Есть захват! — крикнул Лин, и его голос сорвался от волнения. — Координаты подтверждаются. Это... старый город. Считалось, что он обрушен и заброшен навсегда. Воцарилась гробовая тишина, давящая, как свинец. Все смотрели на эту пульсирующую метку, затем на бледного, как призрак, юношу с закрытыми глазами, который только что услышал шепот из радиационного ада. Он не просто дал им координаты. Он дал им надежду, острую и опасную, как бритва, и новую, пугающую загадку одновременно. Лу Сянь стоял неподвижно, его взгляд был прикован к мерцающей, как злой глаз, точке на карте. Внутри него все кричало об опасности, о безумии этой затеи, но годы командования научили его отключать панику, превращая ее в топливо для холодного анализа. Выжившие в пустошах. Слабый сигнал. Старые тоннели, пахнущие смертью. Если это правда — это меняло всё. Если это ловушка... он не мог позволить послать туда кого-то другого. Чувство долга жгло его изнутри. — Готовим группу, — его голос прозвучал ровно, но с такой силой, что разбил тишину вдребезги. — Я поведу их сам. — Я поеду с тобой. Все взгляды, тяжелые и изумленные, устремились на Шэн Юэ. Он открыл глаза, и в них не было ни страха, ни сомнений, лишь тихая, нечеловеческая уверенность, сверлящая и неотвратимая. — Нет, — отрезал Лу Сянь, даже не глядя на него, сжимая челюсти так, что кость затрещала. — Слишком опасно. Ты не представляешь... — Я смогу услышать их снова, — настаивал Шэн Юэ, и в его ровном голосе была сталь. — Если сигнал изменится... или если это не они. Я смогу отличить. Я почувствую разницу. Лу Сянь нахмурился, чувствуя тяжесть этого решения, давящую на него всей массой Цитадели. Он смотрел на хрупкую, почти невесомую фигуру с бледным, лишенным шрамов лицом и понимал: это не просто юноша. Это инструмент невероятной точности. Оружие массового познания. Ключ ко всем дверям. Мысль о том, чтобы использовать его, как расходный материал, вызывала у него тошноту, подкатывающую к горлу. Он дал ему убежище, а теперь вел навстречу неизвестной, хлюпающей угрозе. «Но в нашем выжженном мире иначе нельзя,» — сурово, как плетью, напомнил он себе. Чувство вины — роскошь, которую мы не можем себе позволить, сладость, которая смертельна. Его дар может спасти жизни. Игнорировать это — преступление хуже измены. — Хорошо, — сквозь стиснутые зубы, с усилием, будто вытаскивая из себя раскаленный дротик, выдохнул он, встречая бездонный взгляд Шэн Юэ. — Но ты делаешь все, что я скажу. Без споров. Понял? Шэн Юэ кивнул, и в его серых, чистых глазах вспыхнула странная искра — не радость, а глубинное, почти физиологическое удовлетворение от того, что его полезность, его предназначение было признано. Лу Сянь кивнул, его решение было окончательным. Но затем его взгляд, холодный и оценивающий, как прицел снайпера, скользнул по лицам присутствующих в командном центре. Слишком много ушей услышали то, что не должно было выйти за эти стены. Слишком много глаз видели, как Шэн Юэ впадал в транс и диктовал координаты из ниоткуда. Плебеи не должны трогать священные реликвии. Он сделал шаг к солдату из своей личной охраны, наклонившись так близко, что ощущал запах его пота и металла обмундирования, чтобы слышал только он. — То, что произошло здесь сегодня, — его голос был тихим, но обжигающе четким, как удар хлыста, — не должно стать темой для разговоров даже среди своих. Ни шепота. Ни намека. Позаботьтесь об этом. Ясно? Солдат мгновенно осознав серьезность ситуации, лишь коротко кивнул, и в его глазах вспыхнул холодный огонь безоговорочного повиновения: «Так точно, командор». Выпрямившись, Лу Сянь громко, властно отдал приказ, обращаясь ко всем, и каждый звук вжимался в память: — Все полученные данные передать напрямую мне. Никаких рассылок. Начинайте сбор штурмовой группы. Стандартный протокол вылазки за стену. Когда все будет готово, сообщите. Он повернулся и резким, отточенным жестом велел Шэн Юэ следовать за собой. Их уход из командного центра был стремительным и безмолвным, как полет призраков. Дорога до апартаментов так же прошла в гнетущем молчании. Для Шэн Юэ мир сузился до широкой, напряженной спины Лу Сяня, идущего впереди. Он чувствовал исходящее от генераства плотное, сгустившееся поле напряжения. Не страх, а сконцентрированную, готовую взорваться энергию, похожую на ту, что предшествовала важным совещаниям, только сейчас ее источником, ее эпицентром был он сам, Шэн Юэ. Воздух между ними звенел от невысказанного. Войдя в знакомое, пронизанное тишиной пространство апартаментов, Лу Сянь сбросил шинель, и тяжелая ткань с глухим стуком упала на пол. Он, не теряя ни секунды, повернулся к нему. Его взгляд был прямым и тяжелым, как свинцовая плита. — Зачем? — спросил он неожиданно резко, и вопрос, острый и обнаженный, повис в воздухе, полный невысказанного беспокойства, почти отцовской тревоги. — Ты мог помогать из командного центра. Безопасно. Зачем тебе лично ехать туда? Шэн Юэ встретил его взгляд, его собственные глаза были ясными и невозмутимыми, как горные озера. — Чтобы узнать больше, — ответил он просто, и в этой простоте была бездна. — Узнать больше можно и в Цитадели, — резко, почти свирепо парировал Лу Сянь, чувствуя, как раздражение, горячее и живое, подкатывает к горлу. Эта настойчивость, это слепое, детское непонимание очевидной, клыкастой опасности выводили его из себя. — Для изучения мира не обязательно соваться в самое пекло. — Но я хочу узнать не только то, что здесь, внутри, — не отступал Шэн Юэ, его голос оставался ровным, прозрачным, что лишь сильнее раскаляло генерала. — Я хочу понять, что происходит снаружи. По-настоящему. Почувствовать это. Не как данные, а как... опыт. Воцарилась тишина, напряженная и тяжелая, как перед грозой. Две пары глаз — одни серые, ясные и всевидящие, другие темные, полные бури и непосильной ответственности — встретились в немом, яростном поединке двух вселенных, двух принципов бытия. Шэн Юэ видел перед собой не препятствие, а врата в неизведанное. Каждая частица знания, каждый новый, сырой опыт были драгоценны, как воздух. Возможность увидеть мир за стенами, почувствовать его своим существом, вдохнуть его запах смерти и надежды, была бесценным шансом, который его логика, его самая суть, не позволяла упустить. Лу Сянь же видел перед собой хрупкую, непостижимую загадку, которая рвалась в ад, не ведая, что творят «Шепчущие», как воют «Пустышки» и как быстро, мучительно и негероически обрываются жизни в тех краях. Он видел его бледное, беззащитное лицо, лишенное шрамов — этих букв биографии выживания, — и думал о том, как легко этот хрупкий хрустальный сосуд, вмещающий целые вселенные данных, может разбиться о камни жестокой реальности. Минута молчания растянулась в вечность, наполненную тиканьем настенных часов и гулким стуком двух сердец. — К тому же... — тихо, почти шепотом, нарушил тишину Шэн Юэ, и его слова прозвучали как окончательный, неоспоримый, приговорный аргумент, — я ведь пришел из пустоши. Я уже был там. Последняя фраза повисла в тишине, звенящей и густой. Лу Сянь замер, и в его памяти, с болезненной четкостью, всплыл образ — первый раз, когда он увидел Шэн Юэ. Бледный, в чужой, потрепанной одежде, но... совершенно целый. Без единой царапины, без следов борьбы, голода или истощения. Как будто пустоша, пожирающая все живое, просто отпустила его, не посмев тронуть. Эта мысль, как всегда, вызвала леденящий холодок на спине. Загадка, которую он так и не разгадал, теперь сама, с тихим упорством, просилась назад, в свою стихию. Он с силой, с почти стоном выдохнул, и напряжение в его плечах, каменное и невыносимое, немного ослабло. Что-то в бесстрастной, неумолимой логике Шэн Юэ, в этой отсылке к его собственному, абсолютно загадочному прошлому, разоружило его, сломало внутреннее сопротивление. — Хорошо, — начал он, отчеканивая каждое слово, но уже без прежней суровой резкости, с оттенком тяжелой, выстраданной покорности. — Но ты будешь делать только то, что я скажу. Ни шага в сторону. Не прикасаешься ни к чему без моего разрешения, даже к камню. Если я скажу «в укрытие» — ты немедленно, слепо, без мысли повинуешься. Если я скажу «молчать» — ты замираешь, становишься частью пейзажа. Твоя задача — слушать и выполнять мои приказы, как самый последний рекрут. Понял? Шэн Юэ внимательно, с абсолютной концентрацией смотрел на него, анализируя не только слова, но и тембр, позу, микровыражения лица, игру света в глазах. Он видел не злость, а гипертрофированную, почти болезненную осторожность, граничащую с ужасом. — Я понял, — ответил он спокойно, впитывая каждое условие. Затем, после короткой, расчетливой паузы, добавил: — «Статья 14, параграф 3 Полевого устава Цитадели: „Любой гражданский персонал, включенный в состав военной экспедиции, считается некомбатантом и обязан беспрекословно подчиняться командам офицера, ответственного за операцию, в целях обеспечения собственной безопасности и успеха миссии“». Он произнес это ровным, лишенным эмоций голосом, словно просто цитируя погодные данные, но каждый слог падал в тишину с весом свинцовой печати. Лу Сянь замер, уставившись на него, ощущая, как почва уходит из-под ног. Эта книга, толстая и пыльная, стояла на его полке в кабинете. Он был абсолютно уверен, что Шэн Юэ ее никогда не открывал, не прикасался к ней. — Ты... — он с трудом подбирал слова, чувствуя, как горизонты его понимания снова безжалостно раздвигаются. — Ты прочел весь устав? — Да, — просто, как констатацию факта, ответил Шэн Юэ. В этот момент Лу Сянь с новой, ослепляющей силой осознал, с кем имеет дело. Это была не просто полезная способность. Это был живой, дышащий архив, ходячая, всеобъемлющая база данных, чьи границы он до сих пор не мог очертить, не сойдя с ума. И этот архив сейчас с абсолютным, пугающим спокойствием смотрел на него, готовый отправиться в самое пекло, в ад, потому что так приказал его командир. Потому что такова была его функция. — Ладно, — глухо, будто через силу, произнес Лу Сянь, отводя взгляд, не в силах больше выдерживать этот всевидящий, бездонный взгляд. — Иди соберись. Одежда должна быть прочной и не стеснять движений. Пока Шэн Юэ уходил в свою комнату, его шаги были беззвучными по мягкому ковру, генерал остался стоять в центре гостиной, чувствуя, как тяжесть предстоящего, страшная и неотвратимая, давит на его плечи с удвоенной, нечеловеческой силой. Он вел с собой не просто юношу. Он вел самую большую загадку Цитадели, ее самую ценную и самую хрупкую реликвию, и, возможно, ее самое страшное оружие, прямо в логово неизвестности, в глотку тьмы. И тишина вокруг него была зловещей, полной шепота грядущих бурь.