Под покровом сна

      Существовало поверье, что безумец никогда не осознает своего безумия — что сумасшествие по самой природе своей слепо к собственному существованию. Но Нора знала теперь: это ложь. Самое страшное в безумии — момент абсолютной ясности, когда понимаешь, что реальность, которую ты считал единственной, была лишь одной из бесконечного множества иллюзий.       К счастью, озарение это не длится слишком уж долго.       — И какие ваши мысли? — аккуратно спросила миссис Неймур.       — Мои мысли? Их слишком много, но, к сожалению, это одновременно означает их полное отсутствие.       «Помни, что ты не…»       Снова навязчивый бесплотный голос вибрировал в затылке. Нора раздраженно повела плечом и сжала губы.       — Не скромничайте.       — Я предельно честна, — горько прошептала Нора, ежась от холода. — Вы хотите, чтобы я сказала, что Ребекки нет и никогда не было. Вы хотите воспользоваться самым простым объяснением и обвинить меня в том, что я сошла с ума. Хотите подвести меня к мысли, что у меня галлюцинации или что-то в этом роде. Это логично, наверное. Не следует множить сущности без необходимости. И на вашем месте я поступила бы точно также и не поверила бы ни единому слову. Но я не на вашем месте, к сожалению. А вы, к вашему счастью, не в моей шкуре.       — Вы правы. Но моя работа — влезть в вашу голову.       — Ничего приятного вы там не найдете, как и в любой другой голове.       — Поверьте, это я знаю лучше вашего. И все равно я тут.       — Мазохизм, — пробормотала Нора.       — Мы здесь не чтобы обсуждать меня, так что…       — Мы тут, чтобы обсуждать меня? — нахмурилась девушка, подаваясь вперед. — Я не хочу. Я хочу, чтобы все закончилось, я хочу, чтобы все снова стало нормально. Я хочу проснуться в своей постели и забыть ваше лицо также, как забываю каждого встречного в этих злосчастных снах.       — Но вы ведь запомнили Ребекку. Почему?       Ребекка. Ее образ преследовал Нору с самого начала, она видела его в день смерти Мальте, в отражении зеркала на заправке и, наконец, наяву. Каждое упоминание этого имени причиняло боль, словно каждая буква впивалась когтями в ее и без того истерзанный разум. Пока Нора боролась с очередным приступом мигрени, миссис Неймур включала на ноутбуке другое видео. На застывшей картинке Нора увидела саму себя, сидевшую в том же кабинете, где она находилась сейчас.       — Вы готовы увидеть? — спросила женщина с легким волнением в голосе, словно она готовилась продемонстрировать нечто революционное.       — Мой допрос? — несколько удивилась Нора. — Ну… Да?       Миссис Неймур нажала клавишу пробела и видео запустилось.

***

      Нора сидела неестественно прямо, глядя перед собой стеклянными глазами, в которых, казалось, даже не мелькали признаки жизни. За кадром послышался звук двигающегося стула, сдавленные покашливания и приглушенные переговоры.       — Вы готовы? — наконец спросила женщина. Кажется, этот голос был отдаленно знакомым.       — Да. Готова.       — Как вас зовут?       — Фредерика.       — Сколько вам лет?       — Тридцать восемь.       — Какое сегодня число?       — Десятое.       — Месяц?       — Октябрь.       — Где мы находимся?       — В полицейском участке. Мэйсон-Бэй.       — Почему?       — Нас обвиняют в убийстве.       — Вас?       — Мы — это Элеонора Бьорк.       — Вы сказали, что ваше имя — Фредерика.       — Эти два утверждения никак не противоречат друг другу.

***

      Та, другая Нора сидела на стуле, закинув ногу на ногу. В ее лице читалась уверенность и чувство превосходства, какое сложно было описать словами, его можно было почувствовать в мерзком вязком комке в горле и в зуде кожи. Она закусывала губу и склоняла голову набок.       — Как вас зовут? — раздался твердый голос миссис Неймур за кадром.       — Нет у меня имени и фамилии, — лениво заявила другая Нора, прокручивая меж пальцев прядь волос. — Предпочитаю гулять налегке: без сумочек, документов и… фамилий.       — Но другие люди же как-то называют вас?       — Да, есть такой грех за душой. Они зовут меня так, как привыкли: Нора. Знаете, я заперта в ее теле, поэтому обычно не обижаюсь.       — А как бы вы предпочитали, чтобы они звали вас?       Другая Нора улыбнулась — и в этом изгибе губ таилось нечто опасное, почти дьявольское. Она придвинулась ближе и склонила голову набок.       — Я бы предпочла, чтобы меня звали Ребекка.