Селенис. Серебряная Сотня

Луна. Кратер Астон, Цитадель 2 февраля 323 года Лунного Конкордата В допросной — привычная полутьма, скрадывающая темные стены, будто это обитель вечной тени, вязкой, осязаемой. Лампа в тусклом металлическом корпусе бросает безразличное пятно холодного света лишь на стол с нейроэкраном. Тишина в небольшой комната — ничего не должно отвлекать от напряженной, но необходимой беседы. Нет здесь ни модулей с датчиками, ни затейливых станков с фиксаторами. Только холодно поблескивает тяжелая цепь с наручниками, свисающая с потолка: терпеливо ждет очередного пленника. Впрочем, это, скорее, символ подчинения, чем необходимость — это землянин стал бы с отчаянными криками вырываться во время наказания, но слайдер будет терпеть удары плетью столько, сколько решит Дознаватель. Руре́лион привычным жестом поправил высокий воротник темно-бордовой униформы экзекутора. Не любил цвет этот, он слишком контрастно подчеркивал его белоснежные волосы, заплетенные в длинные косы, и северную красоту, унаследованную от Первого Предка, аристократичную, но холодную, как ветер в ледниках. Услышал однажды, как сослуживец тихо обронил ему вслед в тени коридора: «Снежная орхидея в крови». Жгучей обидой тогда полыхнуло в груди — ведь белые орхидеи, это символ смерти, траурные цветы, что стоят у ложа каждого слайдера в день его Последних Искр. Простая фраза, невинная, в общем-то… Но как же неприятно было вспоминать ее, когда в начале дня надевал форму… Выдохнул, в очередной раз стол свой придирчивым взглядом окинул — идеальный порядок, как и всегда: ровной стопкой собраны отчеты, и даже стилус лежал именно так, как рекомендовано в Кодексе. Нервничал? Нет, с плетью работал мастерски. Но скреблось в груди едва ощутимое волнение — Дознаватель впервые доверил самостоятельно оценить тяжесть нарушения и выбрать для виновного правильное наказание. А это означает не просто причинить физическую боль, что входит в стандартный протокол экзекутора, но помочь освободиться от боли душевной. И ошибки здесь недопустимы. Бесшумно разъехались стальные двери, и в допросную вошел слайдер с длинными пепельными волосами, забранными на висках в мелкие брейды с бриллиантовыми зажимами. Плечи напряжены, на красивом лице — безразличие и спокойствие. — Корнет Тере́нсион, клан Вагнер. — сухо представился виновный, не глядя в глаза. — Я пришел просить наказания. — Офицер Рурелион, клан Шварцвольф, — ровным тоном отозвался экзекутор и приложил руку к груди в знак приветствия. — С этого момента вы будете выполнять все мои приказы. И отвечать на вопросы. Вам понятно, корнет? — Да. Слайдер непроизвольно сжал кулаки, на побелевших костяшках пальцев засверкала злая молния — ожидаемая вспышка протеста. Зубы стиснул, но покорно склонил голову. И жест этот, признание безоговорочной власти над собой, невольно отозвался у исполнителя наказаний неясным трепетом внизу живота, будоража темные желания, запертые в глубине души. Усилием воли подавил неуместное ощущение: он здесь, чтобы выполнять свою работу. Выслушать. Оценить. Принять решение. Но уж никак не получать удовольствие! Да, оно неизбежно будет, но… позже. Рурелион указал виновному на стул и открыл его личный файл на нейроэкране: ему двадцать, ровесник. В разделе «Нарушения» не обнаружилось ничего, кроме единственного предостережения: увлекается гонками на нейротрассе, что в кратере Астон может привести к штрафу. Работать, в общем-то, не с чем, но… — Любите быстро летать? — начал дознание Рурелион — Да. Но не нашим трассам, само собой, а в кратере Лоренц. В столице нет скоростных ограничений. — отстраненно ответил слайдер и демонстративно скрестил руки на груди. — Я — эпилептоидный психопат второй стадии. Мне необходимы сильные ощущения. — Не самый распространенный диагноз у нас в Астоне, — кивнул Рурелион. — Он и толкнул вас на нарушение? Если да, то не вижу повода для наказания, ибо Джон Слайдер сказал: «Психопатия есть наша природа. Такими создали нас земляне. Но слайдеры научились использовать ее на благо Селениса, что есть наша Луна и наша Земля». Тягостная тишина повисла в допросной. Рурелион взглянул на парня — желваки играли, искры хаотично метались по стиснутым кулакам. Но в том и заключается служба Дознавателя: вытащить под звездный свет то, что виновный прячет во тьме. Не для того чтобы осудить, но понять, как помочь. И уговоры, увы, здесь не помогут — придется ломать эту «стену». — Отвечать. — голоса не повышал, но сказал это таким тоном, что слайдер раздраженно дернул плечом: понимал, что придется подчиняться — Было раннее утро. Я выбрал на навигаторе пустую трассу, чтобы ни с кем не соревноваться. — негромко, но твердо произнес Теренсион, будто самого себя пытался убедить в том, что сейчас делает правильный шаг. — Облетел по спирали Верховную Цитадель на пятой скорости, полюбовался величественной пирамидой и пышным Садом Мхов у ее подножия. На очередной развязке ожидал сигнала продолжать, и вдруг из бокса вынырнул «Штерн»: лимитный, выпущен в честь трехсотлетия Лунного Конкордата. Завис рядом. А у меня — кастомный «Интерсептор». Полагаю, дальше все и так понятно. Просто дайте мне уже плетей. Рурелион невольно подался чуть вперед: «Звезда» или «Перехватчик» — это извечный спор до искр в глазах, до вызова на ринг. Два боевых нейрокара, тяжелые в импульсном управлении, завораживающие контрастом: у «Штерна» формы плавные, обманчиво-изящные, салон из натуральной кожи и всякие драгоценные цацки, а «Интерсептор» — ничего лишнего, дизайн лаконичный, эргономика и мощь… Но происшествие на трассе было бы зафиксировано в разделе «Нарушения», а значит, проблема не в самих гонках. И если не выяснить, в чем именно, дальнейшее будет не облегчением, а бессмысленной болью. — Кастомный? У меня тоже, — негромко произнес Рурелион, и виновный впервые взглянул ему в лицо — мельком, но все же. — Расскажете про него? — Он очень красивый, мой «Интерсептор»… Будто антрацитовый бархат с искорками, я расписал его мерцающими созвездиями: Персей и Андромеда, — голос Теренсиона потеплел, бледные губы тронула гордая улыбка, потухший взгляд ожил серебром. — Такой сильный!.. Имя дал ему: Виктор. Победитель. А тот «Штерн»… Шелково-черный. Роскошный, но… неживой будто. Как Пустота без единой Звезды, понимаете? — Еще бы, — осторожно подхватил Рурелион, втайне радуясь, что нащупал нужную «струну». — И что же его владелец? — Он что? — вскинул голову виновный. Глаза его горели хищным темным пламенем. — Он мне крикнул дерзко: «И это все, на что ты способен, недоискрик? Как далеко ты можешь зайти?» — Вихри! — невольно вырвалось у Рурелиона. Едва сдержал молнию, полыхнувшую по рукам: да какой же слайдер стерпит такое оскорбление?! Сам бы прямо на месте научил «нейролитового мальчика» хорошим манерам, без вызова на ринг! — Этот псих рванул вперед на седьмой скорости. Без разгона даже — не пожалел машину… — рвано выдохнул виновный. — И я летел за его «Штерном», как хищник за жертвой. За своим трофеем. За победой. А он несся обезумевшей кометой… Надорвалось что-то в душе, Теренсион сжал руки, будто снова оказался за пультом Победителя, и не было больше допросной — только адреналиновый вихрь скорости, на которой огни небоскребов и неоновых голограмм сливались в сплошные яркие полосы. Мозг работал на пределе возможностей, взгляд безошибочно выхватывал резкие повороты нейростеклянного лабиринта, нервы на пределе, в груди кипел азарт… Он слился с металлом «Интерсептора», в венах своих ощущал его лихорадочный пульс, сам стал Перехватчиком, который преследовал Звезду… Тот слайдер выбирал самый сложный маршрут: малейшая ошибка, и влетишь в стену. Будто на прочность испытывал, распалял желанием доказать превосходство - а кто же не хочет быть лучшим? Это суть, сама природа слайдеров: побеждать. — И тут он… Этот слайдер сбросил скорость и мы почти поравнялись: мой Победитель и его безликий черный «Штерн» — азартно продолжал Теренисион. — О вихри, я в одном рывке был, думал, что поймал! Но этот псих вдруг рассмеялся и крикнул: «Нужен дополнительный стимул? Если догонишь, сделаю в постели все, что пожелаешь!» И снова вперед на седьмой… Теренсион провел по вискам, будто пытался стереть из памяти эти слова, но перед глазами снова хаотично мелькали обрывки воспоминаний: как скорость стала почти осязаемой, как хлестало адреналином, когда вылетели на самый сложный участок трассы… Резкие повороты, виражи — не осталось больше никаких сомнений, одна только мысль билась в сознании: «Догнать. Взять себе». — Не знаю, что на меня нашло, — голос его стал жестким, щеки зарделись лихорадочным румянцем. — Я никогда не испытывал влечения к парням, но этот слайдер… Он другой. Я понимал: он просто играет со мной, но… чем больше я пытался избавиться от этого желания, тем сильнее меня тянуло. И я уже не мог остановиться. Не мог и не хотел, слышите? И нет, я не догнал его. Рурелион оторопело смотрел в серебристые глаза Теренсиона, и не видел в них стыда, только темное желание. У самого от смущения скулы вспыхнули — непросто в такой ситуации подобрать правильные слова. — Гм… Среди уроженцев Астона не принято… ну… — его голос дрогнул, и он невольно сбился. — Чтобы мужчина с мужчиной… Но ведь это не запрет, а лишь традиция нашего кратера. Если вы просите наказания, я должен понять, почему оно для вас важно. Чтобы впредь не повторять такого или избавиться от того, что гнетет? — Второе, — с надломом отозвался слайдер. — Не могу забыть этого красивого безумца. Представляю, что сделал бы с ним. Это не просто соблазн… Это шанс попробовать что-то неизведанное. Неправильное, но такое манящее… Потому и пришел сюда. Я не хочу больше этих мыслей, слышите? Это невыносимо! Выбейте их уже плетью! Теренсион замолчал и откинулся на стуле. Серебристо-серые глаза его затуманены, на губах — странная, неуместная совсем улыбка. Будто… наслаждался воспоминаниями этими. «Все, что пожелаешь»… Рурелион окончательно смутился и едва слышно сглотнул. И сердце предательски билось уже не от ощущения власти, а от этого безумного рассказа. Это не просто обычная беседа о праве и запрете — попытка совладать с тем, что уже не поддается контролю. Ох, и задачку подкинул Дознаватель… В руки взял себя: он здесь не для того, чтобы искать оправдания или пускаться в размышления, как бы поступил сам. Выслушал — теперь должен принять решение. — Ваше Сиятельство, — его голос звучал неожиданно твердо. — Возможно, я не могу до конца понять ваши чувства. Но то, что вы говорите… Когда заходишь слишком далеко, порой сложно самому вернуться назад. Я помогу в этом. — Я не знаю, чего хочу, — негромко отозвался Теренсион. — Перестать думать о нем, или… Найти. Понять, чего добивался этот слайдер. Ведь я ему понравился, да? Но если так, почему он просто не предложил мне… Фраза оборвалась. Рурелион мог бы приказать высказать мысль полностью, но не стал. И так понятно: слайдер ответил бы вежливым отказом на предложение близости. Но когда себя предлагают в качестве трофея… О звезды, а сам как поступил бы?.. Едва уловимо щемило в груди обидой за Теренсиона и его расписанного созвездиями Победителя. Наверное, было бы лучше ему догнать «Штерн» и сполна получить свой приз. Но увы, тот псих сейчас, уж конечно, резвится в каком-нибудь клубе, и про свое спонтанное развлечение даже не вспоминает. Или, того хуже, хвастается дружкам. — Теренсион, — мягко произнес экзекутор. — Мы, астонские, живем по своим традициям, которые непонятны другим слайдерам. Вас спровоцировали: манипулировать азартом и желанием победить — вариант беспроигрышный. Трофей, он ценен уже тем, что его надо завоевать. Вы ни в чем не виноваты. То, что я сделаю, не будет наказанием. Я дам облегчение. Извольте обнажиться по пояс, я отвернусь. Когда Рурелион заковывал слайдера в наручники, пальцы подрагивали, на скулах румянец вспыхнул — не от волнения или стыда, но от смущения, которое не мог объяснить. Не в первый раз уж наказание казалось лишь предлогом для наслаждения подчинением. Полным, безоговорочным. Власть над чужим телом и мыслями захлестывала жгучей волной, сметала «позолоту» строгого воспитания и железной дисциплины. Обнажала истинную природу слайдера, а это — тьма, которую лучше бы держать под замком. И каждый раз, когда охватывал этот остро-сладостный трепет, а сердце билось быстрее, невольно возникала мысль, что наслаждаться происходящим — это тонкая грань, всего один шаг за черту, и тьму уже не удастся вернуть под контроль. Рурелион невольно тряхнул головой, пытаясь избавиться от совершенно неуместных в этот момент противоречивых мыслей. Должность экзекутора рекомендована ему по результатам ежегодных тестов: склонность к контролю в сочетании с параноидальной психопатией — это орудие, которое должно созидать, а не разрушать. Вроде бы, все правильно. Так ведь? — Считайте удары, — приказал экзекутор и отстегнул от от пояса черный снейк с металлическими наконечниками на хвостах. — Если собьетесь или позволите протоколу безопасности отключить сознание, я дам вам время на регенерацию, и мы начнем заново. — Благодарю, Ваше Сиятельство, — сквозь зубы процедил Теренсион. По скованным рукам его ярко метнулась взбешенная молния Виновный, конечно же, не показывал своих чувств, но экзекутор знал, что внизу живота у слайдера скрутился ледяной узел — ожидание неизбежного терзало мучительнее, чем само наказание. — Готовы, Ваше Сиятельство? — участливо спросил Рурелион — Да, — твердо отозвался слайдер и едва не охнул от обжигающего удара, что рассек молочно-бледную кожу. — Раз!.. Рурелион знал, что он сейчас чувствует — ведь Дознаватель не щадил учеников во время порки, чтобы они точно понимали, что делают. Слайдер не может сопротивляться боли от плети из-за импульсной памяти, которая с каждым ударом заставляет вновь и вновь ярко переживать воспитательную порку во время первой подпитки — как лопалась кожа, как волнами накатывал ужас от обреченных криков землянина, которого медленно убивал своей молнией, как снова безжалостно свистела плеть… — Два! — обжигающий удар лег прямо под кровоточащей полосой Что же там за слайдер на черном «Штерне», от которого Теренсион потерял голову? Ну ладно еще там, на трассе — кто же откажется от вызова, будь то ринг, стрельба в тире или гонка, ведь побеждать, доказывать свое превосходство — это естественная потребность. И сам точно так же бросился бы в погоню за наглецом, чтобы поймать его и… — Три! — Теренсион непроизвольно напрягся так, что рельефные мышцы его дрожали Рурелион не просто умел работать с плетью — любил это. Выверял каждый удар, ловил малейшие изменения ритма дыхания, чтобы дать правильно прочувствовать боль перед следующим. Молния Теренсиона пыталась защитить своего носителя регенерацией, не понимая, что делает только хуже — там, где вспухший рубец на глазах становится розовой полосой, ляжет новый обжигающий удар, и он ужалит острее, чем в предыдущий раз. — Четыре, — выдохнул Теренсион. Ни стона, ни слез. Они будут, но гораздо позже. Земляне наивно полагают, что слайдеры не чувствуют боль, но это не так. А плеть — это больше, чем физическая боль. — Вы думаете о нем сейчас? — спросил Рурелион. — Хотите найти этого психа? — Да! — рвано отозвался виновный. — Хочу намотать его черные шелковые волосы на кулак, хочу связать его, чтобы он искрил от осознания своей беспомощности, хочу, чтобы он кричал мое имя! — Пять. Голос слайдера едва уловимо дрогнул, и Рурелиона обдало сладостно-острой волной наслаждения. Кровь на плети, на темно-бордовой униформе, на белоснежных волосах… Сердце билось так, будто из груди сейчас выскочит — да, вихрь побери, он получал искреннее удовольствие от происходящего! А имел ли на это право? Как можно решать за другого, когда сам не понимаешь, правильно ли мыслишь? Удар за ударом. Ритмично, размеренно. Рурелион любовался узором багровых росчерков, расцветающих на молочно-бледной мускулистой спине, наслаждался каждым вздохом, и… вихри, на языке хотел ощутить алые капли крови, что будоражили ароматом металла и свежестью озона. И понимал, что никогда не позволит себе этого — дать волю той тьме, что закипала в груди, рвалась наружу и терзала запретными желаниями… «Сделаю все, что пожелаешь» — фраза эта не утихала в сознании, и… о звезды, как же хотелось, чтобы вместо Теренсиона в цепях здесь был тот псих на черном «Штерне»! Пороть до тех пор, пока вместо дерзости в глазах его не увидишь искреннее раскаяние, а потом на колени поставить, и… Вихри! Фантазия такую картинку выдала, что сладостной тяжестью налилось внизу живота. И тут же окатило волной ледяного протеста — этого еще не хватало! Нельзя даже думать про такое с мужчиной! Теперь придется при всех рассказать о своих постыдных мыслях на Субботних Откровениях: экзекутор возбудился от того, за что сейчас беспощадно терзает плетью виновного. Где грань? Как далеко ты можешь зайти, Рурелион?