Клыком и песней

Вглядевшись в напряжённое, хмурое лицо полуорка, Эладор тихо цокнул языком. — Прости, что завел разговор о таком, — он покаянно потёрся щекой о его плечо и прижал открытую ладонь — ту, пораненную — к ладони Горрага. Смешно, рука эльфа оказалась намного меньше, хотя вроде пальцы длинные… — Не будем загадывать на завтра. Ты же знаешь, я трепло, если что, выкручусь. Может, твой отец проникнется и скажет, что даёт нам своё родительское благословение на долгую и счастливую жизнь. Эладору самому стало смешно от такой невозможной картины, но очень уж хотелось, чтобы бедный полуорк улыбнулся, а то морщины того и гляди со лба на нос набегут. Горраг тихо фыркнул — глухо, коротко, с горьковатой усмешкой. — Благословение, — повторил он с такой интонацией, будто слово само по себе звучало нелепо. — От него? Разве что топором в спину… Он хмуро посмотрел на соединённые руки, сравнивая свою широкую, шершавую лапу и эльфийскую ладонь, длиннопалую, белую, изящную. А затем почти по-доброму усмехнулся. — Но ты правда умеешь болтать так, что мне становится легче. Если уболтаешь моего отца и шаманов, я первый поверю в сказки. В воображении молодого полуорка, пока он глядел на гладившие его запястье пальцы Эладора, промелькнула абсурдная, но оттого ещё более желанная картина. Просторная пещера, запах дыма и крови, тяжёлые шкуры, развешанные по стенам. На троне, украшенном костями побеждённых врагов, сидит вождь — его отец, мрачный, суровый, с лицом, изрезанным шрамами. Глаза сверлят Горрага так, что по спине бегут мурашки. В обычной жизни это всегда означало одно: презрение, ненависть, требование унизить или убить — и сын должен был подчиняться. Но сейчас в воображении Горрага происходит невозможное. Отец поднимается. Подходит. Его шаги гулкие, тяжёлые, каждый отдаётся ударом сердца в груди, всё громче, всё чаще. И вдруг он кладёт свою огромную руку на плечо сына — не давит, не ломает, а просто держит, крепко и уверенно. — Ты сделал свой выбор, — говорит он низким, хриплым голосом, — и я принимаю его. Потом тяжёлый взгляд вождя падает на замершего рядом эльфа. В этих глазах нет ни привычного орочьего презрения, ни ярости. Только что-то, похожее на уважение. Может быть, даже на признание. — Береги его, — бросает он коротко. И у Горрага от этой невозможной фразы внутри всё сжалось. Грудь наполнило странное, обжигающее тепло. Стало почти больно, потому что он знал — этого никогда не будет. Его отец не скажет таких слов. Но сам образ, сама мысль о том, что когда-то могло бы быть так, заставила Горрага вдруг задыхаться от того, чего у него никогда не было. И он моргнул, резко возвращаясь в реальность, словно вынырнул из глубокой пучины. Эладор сразу заметил, что молодому вожаку тяжело. Что его почти разрывало от тревоги, от новых чувств, от непривычной привязанности, от чего-то, что подозрительно напоминало зарождающуюся любовь. Это он, остроухий эльф, пробудил в орке такое, дал ему эту слабость и силу, значит, ему и отвечать за него теперь, пока тот не освоится, не привыкнет и не почувствует, что сможет выдержать. — Эй, ты не один, — напомнил Эладор тихо. — Мы вроде как вместе в этом завязли. Значит, и выбираться будем вдвоём. Не волнуйся раньше времени, вот познакомлюсь с твоей семьёй — там и решим, что делать дальше. А вдруг все скажут: «Ой, какой забавный, давайте его оставим»? Шутливые слова пробились сквозь напряжение в глазах полуорка, как луч солнца через дым. Горраг криво усмехнулся, и в этой усмешке — странная смесь облегчения и уязвимости: — «Забавный, давайте его оставим», — повторил он и покачал головой. — Ты правда думаешь, что кто-то из моих так скажет? Ха. Скорее скажут: «Давайте его зарежем, чтоб не смущал Горрага». Впрочем, в его голосе уже не было мрака — только усталость и тихая, неумелая нежность. Он снова притянул эльфа к себе, крепко, почти отчаянно. — Но ты прав, — выдохнул он ему в волосы. — Мы вместе. И пока ты рядом… я выдержу. — Хм, я сегодня уже чуть не сгорел, — жизнерадостно заявил Эладор. — Второй раз уже на чистом опыте выберусь. Он опять легкомысленно потёрся носом о кончик носа Горрага — скорее поддержка, чем флирт. — Видишь? Я немного волнуюсь, но не боюсь. И ты не бойся. А если ты ещё раз меня поцелуешь, я вообще стану сильным-пресильным и горы сверну, не то что предстану перед твоим отцом. Горраг заворчал на такие нежности, неуютно заёрзал, но уши его предательски потемнели от прилива крови, а в глазах появился блеск, который трудно было спутать с чем-то иным. — Опять за своё, остроухий… — пробурчал он и склонился ближе. — Ну, посмотрим, сколько силы у тебя будет после этого. Поцелуй вышел более уверенным, чем первый: в нём всё ещё чувствовалась грубая неуклюжесть, но стало заметно, что орк уже начал учиться. Он будто пробовал на вкус не только губы своего пленника, но и саму идею того, что можно черпать силу не из злобы, а из близости. Он даже повторил то, что раньше делал Эладор, и слегка лизнул его губы кончиком языка. Затем отстранился и пробормотал: — Вот. Теперь ты обязан быть сильным. Потому что я… я верю в тебя. Губы эльфа на вкус странные — солоноватые от крови, чуть горькие от трав, которыми тот лечился, но всё это для орка стало сладостью, потому что это было настоящее, не выдуманное и не вырванное силой. С каждым мгновением он чувствовал, как уходит его прежняя ярость и вместо неё в груди распускается что-то тёплое, дикое и пугающе прекрасное. Эладор тихо сидел рядом, укутанный в плащ, держа Горрага за руку. Это молчание было драгоценно, потому что эльфу и самому надо было осознать, что он чувствует, понять и принять. Это уже вышло за рамки игры и флирта, и он вдруг подумал, что придётся догонять эту лавину, что рвётся из сердца его невольного любовника. Он слегка вздрогнул, чувствуя, насколько сильна огромная лапа, сжимающая его руку — кажется, орк мог бы раздавить кости одним движением пальцев, но вместо этого держал так осторожно, словно то была единственная драгоценность в мире. Горраг сжал зубы, но наружу всё равно прорвалось глухое, очень тихое: — …Мой эльф, — и он сразу напрягся, боясь собственной слабости. Полуорк отвернулся, опустив голову, но пальцы его всё же не отпускали чужой ладони. Эладор сам осторожно взял его за подбородок, подтолкнул, чтобы заглянуть в глаза. — Если хочешь, то — твой, — сказал он просто, без обычного сарказма и уловок. И всё же не удержался: — Но когда ты послушаешь мои шуточки и ворчание на протяжении хотя бы десяти лет, то можешь сам сбежать с воплями: «Зачем я связался с этим сумасшедшим эльфом?» Честно говоря, все мои бывшие любовники так и делали, разве что без воплей обходилось. Обычно это было что-то типа: «Ну, дело не в тебе, а во мне, нам надо расстаться». Или мое любимое: записка на столе с благодарностями и пожеланиями отныне быть только друзьями. Это так, на случай, если не придумаешь, как лучше меня бросить. Горраг сперва удивлённо и неуверенно улыбнулся на словах «если хочешь, то — твой», но почти сразу опять насупился, слушая легкомысленную болтовню эльфа. — Дурак ты, — хрипло бросил он, но не оттолкнул чужой руки. Наоборот, чуть склонил голову, позволяя пальцам удерживать его подбородок. — Если ты мой, то я не брошу. Никогда. Даже если сам захочешь убежать, пойду за тобой. Он резко втянул воздух, злясь то ли на себя за неумение говорить красиво и образно, то ли на тех, о ком рассказывал Эладор. — Другие — кретины слепые, — упрямо добавил он. — А я… я держать буду. До конца. Эладор позволил ему это — притянуть, обнять, присвоить. Внутри зудела одна мысль, не давала покоя, и он всё же решился её высказать, хоть и страшно было доверять такое. — Я немного боюсь. Если так пойдёт и дальше, я могу… слишком сильно к тебе привязаться. И тогда, если что-то с тобой случится, я… Я погибну, даже если буду полностью здоров и не ранен. Мы, эльфы, странные создания, с нами иногда такое бывает. Так что, пожалуйста, постарайся оставаться живым, ладно? Ради меня. Горраг долго молчал, уткнувшись лбом в макушку эльфа, и Эладор почувствовал, как часто билось сердце полуорка. — Я… не знал, что так бывает, — хрипло произнёс он наконец. — Чтобы кто-то умирал без другого — мы даже не всегда горюем о своих мёртвых. А погибнуть от тоски по умершему — это… страшно. Но и красиво. Он обхватил лицо эльфа обеими ладонями, снова посмотрел прямо в глаза. В его взгляде не стало привычной жёсткости — только искренняя, дикая, совсем ещё неумелая забота. — Я буду жить, — выдохнул он, будто клятву приносил. — Хотя бы ради того, чтобы ты не умер вот так. Ради тебя. Эладор глубоко вздохнул и тихо сказал в ответ: — Я верю тебе, мой бывший враг. А теперь давай-ка позволим тебе немного отдохнуть. Даже самым сильным воинам не повредит поспать, а если мы ещё немного поцелуемся, твои бедные ребята умрут от зависти или от того, что слишком сильно вытянули шеи, пытаясь нас подслушать. После увидим, что принесет нам завтра. Горраг усмехнулся, без раздражения — в этом звуке слышалось усталое согласие и какая-то едва заметная нежность. Он ещё раз, будто проверяя, вжал эльфа в себя, как будто тот мог раствориться в ночной темноте, а потом тяжело кивнул, немного расслабившись. — Спи тогда рядом, — буркнул он. — Так я точно не дам никому тебя забрать. К костру они вернулись вместе, не держась за руки, просто шли рядом. Чужие перешёптывания и урчание сопровождали каждый их шаг, но Горраг только бросил один короткий взгляд на молодых орков — и отвернулся, укладываясь на расстеленной шкуре. Никто не удивился, когда эльф устроился рядом с ним. Гораг больше не двигался, только притянул к себе эльфа поближе и замер, погружаясь в сон так, в не очень удобной позе. Но отпустить свою добычу, своего удивительного остроухого он уже не мог, словно его объятия были лучшим оберегом от ночных кошмаров и любых бед. Ему редко снилось что-то, помимо войн, крови и охоты, но сегодняшняя ночь стала исключением — видно, слишком сильным оказалось новое непривычное чувство. Начался сон привычно: тьма, запах дыма, звон оружия. Он шёл среди воинов, и каждый шаг отдавался тяжестью, будто ноги были закованы в цепи. Но постепенно шум и кровожадные крики отступили. Вместо поля битвы он вдруг оказался среди зелёных деревьев — высокий лес, светлый, совсем чуждый для него. Ветви вековых деревьев нависали над его головой, и сквозь листву пробивались золотые лучи. Он шёл и чувствовал, что не боится. В руках не было меча, плечи стали свободны от тяжести брони, обшитой мехом. И тут впереди появился Эладор — сидел себе на поваленном стволе, улыбался, словно так и надо. Не язвительно и не хитро, а просто тепло, будто всегда был там, в этом лесу. — Нашёл тебя, — выдохнул Горраг во сне, и эти слова прозвучали как победа, как долгожданный конец пути. Он протянул руку — и эльф взял её и не отстранился. Взгляд Эладора из сна был сияющим, счастливым, обещавшим столь многое… Но в глубине сна осталась тревога: за спиной эльфа мелькали тени, силуэты вождя Гротта и воинов, будто готовые вырвать любимого из его рук. И Горраг даже во сне прижал эльфа к себе и угрожающего зарычал, чтобы отогнать их. Лес дрожал, но тени не решились приблизиться. Эладор медитировал недолго — было достаточно пары часов, чтобы он чувствовал себя неплохо весь остаток дня и ночь. В туманных видениях он пытался найти выход из своего положения. Горраг вроде бы к нему неравнодушен, но одного союзника, пусть и такого могучего, маловато. Впрочем, если среди орков найдется хотя бы несколько таких, как Хрук, то его шансы станут повыше. Осторожно высвободившись из-под руки Горрага, он поднялся и прошёл мимо часовых. Показалось, или пара из них окинули его не очень-то добрыми взглядами? Да уж, так недолго и забыть, что он не среди друзей. Пока он старательно умывался в ледяном горном ручейке и искал подходящий лист лопуха в качестве полотенца, в лагере началось шевеление: Горраг проснулся, как всегда быстро, хищно, сразу ощутив в воздухе перемену ветра. К нему направился один из часовых. Это был Корг, тот орк, что больше походил на дикого косматого медведя и лишь немного уступал Горрагу в росте и ширине плеч. — Вожак, — нахмурился он. — Я, это… поговорить хочу. Насчет твоего трофейного эльфа. Горраг, ещё не до конца стряхнувший сон, но уже вполне готовый и сражаться, и рвать глотки, поднялся и угрюмо глянул на своего воина. — Говори, — низко проронил он, и голос у него был такой, что даже ветерок немного притих. Орк переминался с ноги на ногу, явно собираясь с духом: — Мы уважаем силу, вожак. Ты взял эльфа, как и положено победителю. Но все видят, что ты держишь его не как трофей. Это… — он поморщился, — это странно. Многие думают, что он околдовал тебя. Что ты… не такой, как прежде. Он бросил быстрый взгляд в сторону ручья, где пленник возился с лопухом, и оскалился. — Я не про себя говорю. Другие шепчутся. Кто-то скажет об этом старым шаманам. А если они решат, что ты слабеешь… тогда они сами решат, что делать с эльфом. Горраг медленно придвинулся, его тень легла на воина чёрным пятном. В его голове всё ещё мелькал сон — лес, рука Эладора, ощущение, что он нашёл что-то настоящее. И потому слова молодого воина зацепили его особенно сильно. — Ты боишься, что я стал слабым? — Горраг наклонил голову, и в его голосе не было насмешки — только холодное любопытство. — Может, хочешь сам проверить? Корг немного побледнел, но сдержался и не отступил. Его пальцы сжали рукоять топора словно сами собой. — Я хочу, чтобы ты подумал, вождь. Эльф — это опасность. Для тебя и для всех нас. Горраг сверкнул глазами, клыки его обнажились мгновенно, и даже повидавший многое Корг, который и сам мог похвастаться тем, что железо грыз зубами, невольно сглотнул. — Он — мой, — раздельно, с явной угрозой сказал вожак. — Кто тронет его — тронет меня. Запомните это все. Молодой воин опустил голову, но по тому, как он стиснул зубы, видно было — вопрос не закрыт. Шепотки в отряде уже начались. — Ты наш вождь, тебе виднее, — всё же сказал Корг. — Но эльфы враги, завет бога Зулгара гласит: увидел эльфа — убей, отрежь его мерзкие уши, выковыряй блестящие глазюки и сделай себе ожерелье. А нет, так жрецу отдай, чтобы тело зря не пропадало. Песенки всякие, шуточки — это остроухие умеют, это забавно и тебе, может, даже нравится. Но… — он помялся, видя, как опасно блестят глаза Горрага. — Твоего отца, да правит он долго, не зря прозвали Убийца Эльфов. Я слыхал, ему не хватает всего несколько эльфячьих ушей до тысячи. Да и жрецы не будут рады, если ты станешь играть с остроухим вместо того, чтобы поднести им его как почтительный дар. Я так, вожак, просто болтаю. Горраг стоял неподвижно, словно вырубленный из скалы, только дыхание его стало чуть глубже, тяжелее. В глубине души он признавал правоту воина — в его племени всегда было так, ни один эльф до сих пор не выжил. Однако Горраг, стремительно и неожиданно шагнув вперёд, сгрёб Корга за грудки и щёлкнул клыками перед его лицом. — Завет Зулгара, говоришь… — его голос заворчал как приближающийся гром. — Знаю я про него. Знаю и про отца. Но скажи мне, храбрый, если я стану повторять каждый шаг отца, как мне стать вождём после него? В последний раз повторяю: эльф — мой трофей. Я решу, что с ним делать. Не жрецы, не шаманы, даже не мой отец. Если я захочу подарить его Зулгару — я сам поднесу его на алтарь. Если захочу оставить себе — оставлю. И если кто-то из вас тронет его без моего слова… — он оскалился совсем по-звериному, привычно пугающе, — тот не проживёт достаточно долго, чтобы пожалеть о своём решении. Корг тяжело вздохнул. — Понял, вождь. Другим тоже передам. И всё же, уходя к остальным, он бросил подозрительный злой взгляд на возвращавшегося от ручейка эльфа и украдкой коснулся рукояти топора. Эладор это увидел. Трудно было не заметить, что сворачивающие лагерь орки переговариваются, и некоторые поглядывают на него угрюмо. Пренебрегая скудным завтраком, он торопливо подошёл к Горрагу и очень осторожно коснулся его локтя. — Здравствуй, — он нервно улыбнулся. — Из-за меня начались проблемы, да? Горраг мгновенно обернулся, и минутная жестокость на его лице чуть смягчилась, когда он увидел эльфа. Он отвёл взгляд от хмурых воинов и словно погасил в себе бурю, вздохнув глубже. Очень медленно он накрыл пальцы эльфа на своём локте большой ладонью — осторожно, как будто боялся, что его гнев может вернуться. — Ты здесь ни при чём, — произнёс он низко, но достаточно громко, чтобы слышали ближайшие орки. — Проблемы у тех, кто не понимает, что я сказал. Эльф — мой. И точка. Несколько орков, услышав это, поспешно отвернулись, делая вид, что заняты оружием или припасами. Но воздух всё ещё оставался густым от напряжения. Горраг наклонился ближе к своему пленнику, уже тише сказал, только для его ушей: — Они привыкли жить по старым заветам. А я… я впервые иду против них. Против отца. Из-за тебя. — В голосе не было упрёка, скорее странная смесь решимости и тревоги. — Но я не отступлю. А ты… не жалеешь, что пошёл рядом со мной? — Я рад, что вчера мы поговорили, — дипломатично ответил Эладор. — И мне приятно, что я тебе дорог. Просто… только не сердись! Но я и впрямь в чём-то согласен с твоими воинами. Они у тебя славные и многое понимают, но они молоды и не правят в вашей общине. Не хочу, чтобы у тебя были неприятности из-за тощего остроухого с длинным языком. Надо подумать, как сохранить твоё положение и не навлечь бурю, и в то же время сделать так, чтобы мои уши остались при мне. Горраг скрипнул зубами. — Ты говоришь то же, что и мои псы, — проронил он. — Только другими словами, более цветисто. Если бы кто-то из них сказал мне такое ещё раз, я бы ему клыки выбил. Но от тебя… звучит по-другому. — Он замялся: — Слушай. Я могу просто приказать им всем молчать и улыбаться, но это ненадолго подействует. Они уважают силу, но силу я уже показал. Теперь нужно что-то, что сделает тебя в племени… не просто «эльфом в цепях». Чтоб в их глазах ты был не добычей, а… может, трофеем особым, вроде знака. Или союзом, — он запнулся на этом слове, будто оно ему казалось непривычным. И вдруг, прищурившись, задал вопрос: — Что у вас, эльфов, делают, когда хотят показать, что двое связаны? — Ну, — Эладор неловко кашлянул. — У нас есть штука, которую называют «брак». Его отмечают по-разному у разных народов. Эльфы и люди делают это примерно одинаково — один из партнёров делает предложение второму или второй, становясь на колено и прося его или её стать его супругом. Он слышал, что у орков есть понятия «муж» и «жена», но никаких священнодействий, которые бы походили на свадьбу, пир или обмен кольцами, они не практикуют — просто начинают жить вместе, и после этого считаются как бы «мужем и женой». Однако в основном орки встречаются для того, чтобы размножиться, и многие их пары просто расходятся после рождения отпрысков, передавая их на воспитание до пяти лет женщинам, а затем — отдавая в тренировочные лагеря для обучения бою. И лет в 12 орки уже становятся взрослыми и могут убивать. Всё это пронеслось в голове, и он пожевал губу, прикидывая, как бы получше объяснить. — После того, как предложение сделано, партнёр может согласиться, и тогда тот, кто предлагал, надевает второму на палец кольцо как символ того, что они помолвлены. Через некоторое время, которое у каждой пары свое, они могут пожениться, а могут разорвать помолвку, если не подошли друг другу или передумали. Если доходит до свадьбы… Ну, там проводится пышный пир, большая церемония, где все нарядно одеты, а наши священники — жрецы — проводят обряд, который соединяет пару перед ликом богов и смертных. Он осёкся и умолк. Честно говоря, эльфу не понравилось то, что Горраг попросил его об этом рассказать. С этого большого ребёнка станется сейчас сделать глупость. Горраг выслушал его внимательно, будто заметки в голове делал. И чем дальше эльф рассказывал, тем больше в глазах полуорка появлялось странного напряжённого огня. — Значит, — медленно повторил он, смакуя каждое слово, — у вас это называется «брак». И чтобы все знали, что двое связаны, один встаёт на колено, а потом есть символ — кольцо. И пир, и жрецы… — он фыркнул, явно не понимая прелести длинных церемоний. — Но главное — все знают, что вы теперь вместе, и никто не имеет права тронуть. Хорошо. Кольца у меня нет. Жрецов твоих тоже не будет. Но мне не нужны их слова, чтобы знать, что ты мой. — Он удивительно плавно для такого громилы опустился на одно колено, не заботясь о том, что земля жёсткая и каменистая, и поглядел снизу вверх — с такой серьёзностью, что стало почти страшно. — Ты говорил, что хочешь остаться моим, а не игрушкой общины. Тогда скажи — примешь ли ты моё предложение по-вашему? На миг он забыл обо всём лагере, о взглядах воинов, даже о своём отце. Остался только эльф, он сам и это нелепо-торжественное предложение в сердце орочьего стана. Эладор прямо физически почувствовал, как вся кровь отхлынула от его лица. Украдкой он бросил взгляд по сторонам — ну что ты творишь, дурной вожак, зачем ты сводишь на нет все мои старания! Лагерь притих. Даже те, кто таскал мешки или гремел оружием, замерли, будто им в горло вцепились невидимые пальцы. Несколько орков переглянулись, и в их глазах читалась смесь недоверия, злости и чего-то вроде шока: ведь их вождь, сын самого Убийцы Эльфов, сейчас на одном колене перед остроухим! Один пробормотал: — Что он делает?! Другой, чуть постарше, не скрывал презрительного оскала. Даже юный Хрук, которому эльф понравился, неловко засопел, отводя взгляд от вожака, который в глазах любого орка сейчас добровольно унижался перед чужаком. В Эладоре сейчас не было больше нежности, не было даже отголоска того взаимопонимания, которое они вроде бы обрели ночью. Только чистый ужас, потому что вожак отряда сейчас подписывал приговор и себе, и ему. — Горраг, — горло свело, он едва мог говорить, паника накрывала волнами. — Встань, пожалуйста. Я ценю твой жест, но это делается не так. Это… мы знакомы несколько дней, и половину этого времени были врагами. Принимать такой дар только из-за моей безопасности — неправильно, такие союзы заключают после того, как будут полностью уверены, что пара готова к семейной жизни. Я… прости меня, я хотел бы принадлежать тебе, но я совершенно не готов к… к такому. Лучше скажи, что я твой раб, может, меня оставят тебе как собственность. Это легче объяснить. В глазах Горрага вспыхнуло что-то очень опасное, хотя он и старался держать лицо. Его клыки чуть обнажились, но ярость была направлена не на эльфа — скорее, на весь мир вокруг, который заставил его так сказать. Орк поднялся на ноги резко, так же быстро, как припал на колено. Шепотки среди воинов усилились, но он не смотрел на них — только на Эладора, и голос его почти сорвался: — Раб?.. Ты думаешь, я назову тебя рабом? — в груди у него клокотало рычание. — Чтобы твои уши остались целы? Чтобы отец был доволен? Чтобы шаманы посадили тебя в вонючие клетки с другими отчаявшимися? Он сжал кулаки, рычание прорвалось из горла, и воины вокруг невольно отступили от его кипящей ярости. — Нет, — отрезал полуорк. — Ты не раб. Ты либо мой… либо ничей. — Да чтоб тебя, упрямец! — не выдержал Эладор. — Ты вообще знаешь, что такое ложь во спасение?! Наедине можешь меня хоть на руках носить, спасибо большое, но будь добр не подставлять наши головы под топор твоего отца! Если я — твоя собственность, то это хотя бы та причина, которую твой вождь примет и поймёт. Честное слово, такое впечатление, что орк тут я, а не ты! Он в отчаянии сжал пальцы. Боги, это просто глупо, орк настолько быстро привязался к нему, что уже возомнил, что они пойдут через всю жизнь рука об руку! Очень мило, но не вовремя, да и как сын советника самой королевы свяжет себя с тем, кого знает меньше недели и кто ещё недавно убивал его знакомых и едва не прикончил его самого? Орки вокруг уже не просто шептались — они переглядывались, кто-то криво усмехался, кто-то явно подначивал соседа, толкая того локтем. Атмосфера сгустилась, как перед грозой. — Ложь во спасение? — Горраг с силой ударил кулаком по груди. — Орки не спасаются ложью! Орки стоят прямо и ломают препятствия на пути! Уступают и лгут только слабаки! Я — не слабый! — Вожак, — осмелился подать голос Корг. — Ты что, и правда под чарами? Ты ж видишь, остроухий смотрит на тебя как на чудище пещерное! Они все такие, играют, колдуют, обманывают. «Ложь во спасение», слыхал? Нельзя верить тому, кто так болтает! Он тебе в штаны залезет, чтобы выжить, а как будет случай, улепетнёт и к своим побежит, а на нас потом его остроухое племя войной пойдет! Вожак, ты что, хочешь всё племя погубить ради смазливой мордашки? Речь часового, грубая и прямая, мгновенно раскатилась согласным шёпотом в толпе. Горраг не шевельнулся. Он стоял неподвижно, и только челюсти ходили ходуном, будто он сдерживал яростный рык, загоняя его в горло. — Смазливая мордашка? — повторил он, и голос его стал опасно ровным. — Ты, Корг, сейчас на грани. Он развернулся и сорвался на рык, на дикое, яростное, полное огня: — Я вижу, как он смотрит на меня! И вижу, как вы смотрите на него. Ты думаешь, я не знаю, что эльфы хитрые? Думаешь, не чувствую, когда они врут? Но если так хочется, спросим его! Эльф! Ты врёшь мне? — Ты спрашиваешь, — тихо ответил Эладор. — Значит, уже сомневаешься во мне. Он перевёл взгляд на что-то за спиной полуорка. Горраг попытался обернуться, но поздно — несколько его орков просто бросились к нему и ударили его обухами топоров по голове. Не убить, лишь оглушить, ибо они искренне верили, что вожак обезумел. Видя, как огромный воин тяжело падает на землю, эльф горько скривил губы. — Спасибо, — коротко сказал он оркам. И протянул руки, чтобы его снова связали — на сей раз как следует.