Дельфины здесь тонут

Там, где ты был.

      Непредвиденное и незапланированное путешествие в Осетию, страну, куда обычно не ездят на отдых, всерьёз удивило и маму Кирилла, и его сестру. Она искренне не понимала, с какого перепугу её бывший молодой человек пригласил её брата, с которым они даже не были близкими друзьями, полететь с ним к себе на родину. Кирилл долго думал, что сказать, но решил: проще честно, пусть частично. Ведь предстояло пересечь границу другой страны, и, как сказал Алан, на КПП ставят печать при въезде. Скрывать смысла не было. — Почему ты не сказал, что вы друзья? — спросила Катя, нахмурив брови и наблюдая, как он доедает пюре с варёной сосиской.       Прошло два дня после новогодней ночи, и уже рано утром им предстоял полёт во Владикавказ, откуда автобусом они пересекут границу с Южной Осетией. Прямых рейсов туда нет: для большинства стран Осетия считается частью Грузии. Только Россия и несколько других государств признали её частью РФ. — Да как бы я тебе сказал? — пожал плечами Кирилл, накалывая на вилку сосиску. — Ты ведь страдала по нему… Я не хотел, чтобы ты просила меня позвать его, передать что-то или спрашивала, знаю ли я что-то. — Значит, врал мне. — Кать, я не хотел тебе врать. Я не со зла. Просто так было проще. — В голове не укладывается, — сказала она, скрестив руки. — Вы такие разные, и вдруг друзья… да ещё такие, что он тебя зовёт с семьёй встретиться. — Катюш, — вмешалась мама, уже полчаса носившаяся по квартире в поисках «приличной рубашки» для сына. Он доказывал, что покупали её давно и он из неё вырос, но мама не верила. — Дочь, это даже хорошо, что они дружат. Во-первых, он твоему брату мозг на место поставит, а во-вторых, будет навещать, тебя видеть… может, вы сойдётесь ещё.       Кирилл едва заметно натянуто улыбнулся, быстро доев пюре, поднялся из-за стола и направился к себе в комнату. Ему предстояло затолкать в небольшой кейс кроссовки, куртку потеплее, джинсовку, футболки, штаны, носки и бельё — и ни черта туда не помещалось. Он редко куда-то ездил, и опыта в упаковке вещей почти не имел. Мама всучила ему вакуумные пакеты, к которым он отнёсся скептически, смеясь над насосом и шутя про надувные секс-игрушки, но когда упаковал куртку и увидел, насколько та уменьшилась, улыбка исчезла с лица.       Сестра провела вечер в своей комнате, слушая музыку и не подавая признаков жизни. Мама время от времени стучалась в дверь, предлагая чай, покушать или что-то ещё, а та лишь отказывалась. Кирилл чувствовал себя виноватым: даже частично говоря правду, он всё равно обманывал. Но как иначе? — Можно войти? — постучал он. — Да. — Девушка негромко согласилась.       Кирилл осторожно вошёл: она сидела на кровати с ноутбуком, листая страницу паблика ВКонтакте с музыкой. В комнате играла украинская группа «Бумбокс». Голос был узнаваем, но этот трек он до этого не слышал. Брат сел рядом, прислушиваясь к тексту, наблюдая, как Катя слегка качала головой в такт музыке, губы чуть подрагивали, а глаза то и дело ловили экран. — У них новый трек? — тихо спросил он. — Нет, старая, — покачала головой она, не отрывая взгляда. — Но я только нашла её.       Кирилл улыбнулся про себя, ощущая странное тепло — не только от музыки, но и от того, что она здесь, рядом. Впервые за долгое время он почувствовал, что жизнь, хоть частично, может быть простой и лёгкой.

Подбирать слова было некогда,

Отступать, бежать назад

Просто некуда да!

Если ты со мной,

Я принимаю бой!

Хочешь - буду твой,

Я - твой!

      Музыка была слишком панковой для сестры, которая обычно слушала что-то «девчачье» или «сопливый реп», как его характеризовал брат, морщась от её треков. Что-то с ним происходило или он правда начал иначе воспринимать русскоязычную музыку? — Прикольная песня, — честно сказал он, присев на кровать рядом с ней. — Лина фанатеет от них. Они нас, наверное, ненавидят. — Почему? — Кир, — закатила она глаза, усмехаясь уголком рта. — Ты правда не понимаешь? — А, ты про аннексию Крыма… Ну да, наверняка… — У меня подружка была украинка. Она давно тут жила, наверное, лет семь, пришла к нам в младших классах. Когда в Донецке и Луганске всё началось, её родители стали странными. В итоге они уехали в Киев. — Почему? Они же вроде хотели отделиться от Украины? Донбасс. — Алан говорил, что всё не так однозначно, и что, скорее всего, будет война, но это бред, — махнула рукой, закатив глаза. — Ему везде мерещится война, потому что она была в его стране. — Я тоже не думаю, что будет война, мы живём в современном мире, — задумчиво сказал Кирилл, прислоняясь к стенке рядом с сестрой. — Но то, что происходит с Украиной, — хуёво. Представляешь, если бы часть страны, где живут твои родственники, внезапно отделили или начали бомбить? — Не представляю… Мама тоже расстраивается, когда новости смотрит. Говорит: «Хотя бы Крым от бомбёжки спасли».       Кирилл кивнул, положив голову на её плечо и заглянув в ноутбук, где Катя переключала треки на странице подруги Лины, выискивая что-то новое. — Алан зайдёт к нам сегодня? — с надеждой спросила она. — Нет. Должен? — Не знаю… Просто. — Голос Катин стал тише. — Кать, он спрашивает о тебе, но не хочет заходить, потому что мама снова насядет, плюс тебя мучить не хочет. Ты же понимаешь. — Понимаю, — кивнула она, вздыхая и закрывая крышку ноутбука. Они затихли на пару минут, а Кирилл мягко гладил её по светлым волосам, думая о том, как хотел бы, чтобы Алан любил её в ответ. Он бы пожертвовал собой, своими чувствами, чтобы они были счастливы. С ней ему самому было бы лучше, проще…       Мгновение стало слишком печальным. Пока Кирилл подбирал слова, Катя заговорила сама: — По району ходят слухи, что я с отцом спала. Половина людей считает меня бедной и больной, другая — шлюхой. — Чего блять? Кто тебе такое сказал? — взвился Кирилл, садясь ровно и глядя ей в глаза. — Назови имена, я пойду поговорю с ними. — Мне уже не десять лет, Кир, можешь не бегать и не бить мальчиков, — улыбнулась она, гладя его по колену. — В глаза никто не скажет, они сплетничают за спиной. Одноклассница даже поругалась с кем-то за меня, а я почувствовала себя виноватой. — В чём ты, блять, виновата? В том, что родной отец трогал тебя? С каких это пор ребёнок виноват в таком? — Кирилл уже начинал злиться, голос повысился. — Ты же знаешь людей. У некоторых всегда «сама виновата». У многих… — Катя поправила распущенные волосы, взяла его за руки и посмотрела прямо в глаза — такие же голубо-серые, как и у неё самой. — Поезжай в Осетию, отвлекись, но возьми с собой мой полароид. Там десять кадров. Сфотографируй Алана с семьёй, договорились?       Кирилл обнял её, крепко прижимая к себе и грустно вздыхая. За что ей всё это? Почему не может быть обычным подростком с нормальными проблемами? Почему в свои неполные семнадцать она стала такой сильной?       Последней вещью, которую он положил в рюкзак как ручную кладь, была черная Polaroid Z340. Кирилл не помнил, где сестра её взяла, но наверняка отец подарил. Она любила фотографироваться с подругами, и на стене всё ещё висела фотокарточка с Аланом. На фото он казался ещё более бледным, а чёрные брови придавали лицу брутальности.       Ночью Кирилл созвонился с лучшим другом, спрашивая, собирается ли он тоже, ведь вылетал через день в Сеул. Представляя, что когда вернётся с Осетии, друга уже не будет, было тяжело. Он так быстро влился в быт Кирилла, что вычеркнуть его снова казалось невозможным. Жизнь будто подталкивала парня быть самостоятельным, забирая отца, лучшего друга — последнюю опору и поддержку.       В пустой, просторной комнате Кихуна их накрыла грусть. Парни обнялись, хлопая друг друга по спине, едва не рыдая. — Спасибо, что приехал. Если б не ты, я бы точно пропал, — выдавил Кирилл, редко выражая благодарность вслух. — Ничего не пропадёт, — скромно ответил темноволосый парень, обнимая друга. — Ты помог мне найти Катю, разобраться в себе немного. Хотелось бы, чтобы остался, но там у тебя лучшая жизнь, — вздохнул Кирилл, выпрямляясь. Слёзы наворачивались, и чтобы отвлечься, потрепал приятелю чёлку. — Не кисни. Мы увидимся. Я обязательно навещу тебя в Корее, и ты накормишь меня кимчи. — Привези мне селёдку только с собой. — Да успокойся со своей селёдкой, вчера доел всю у нас дома, — засмеялся Кирилл. Они в последний раз поиграли в приставку, поговорили о недавно начатой «Одни из нас», и парень грустно побрёл по мокрому снегу к себе домой.       Кихун пожелал ему удачи с Аланом, ещё раз напомнив, что он его друг и что Кирилл должен хотя бы с ним делиться происходящим, ведь больше не с кем. Признаваться кому-то из близких в своей сексуальной ориентации он вряд ли решится в ближайшем будущем. Считал себя слабым за это, но ничего не мог поделать. Пока было не время, как ему казалось.

День 1.

      Просыпаясь задолго до рассвета, он уже застал маму на кухне: она заваривала ему чай и разогревала выпечку. Кирилл просил её спать, но это было бесполезно. Он умял один круассан, попил чай, натянул заранее приготовленные джинсы, свитер и кроссовки с тёплой курткой, взял чемодан и остался в проходе, слушая лекции матери о том, чтобы везде носил паспорт. Пошутив про карман в трусах, Кирилл вышел из дома. Катя не проснулась его провожать; она обняла его на прощание ночью. — Привет, — встретили его сонные глаза Алана, стоявшего у машины, прижавшегося к себе от холода и докуривавшего сигарету. — Привет, ты как? — спросил Кирилл, открывая багажник и закидывая туда сумку. Там уже лежала похожая вализа друга. — Спать пиздец хочу. — И не напоминай… А тачку ты где оставишь? — В Шереметьево есть парковка, онлайн забронировал место на неделю, — сквозь зевок сказал Алан, и Кирилл заразился, прикрывая рот ладонью.       Спешить было некуда: вылет через два с половиной часа, поэтому они неспешно ехали по довольно заполненной трассе. Люди спешили на работу, иначе откуда все взялись в такую рань — непонятно. — Ты летал уже? — спросил Алан, бросая короткий взгляд на сонного пассажира. — Ага, в Европу к родственникам. По России тоже летал, но в детстве. Не помню. Мама всё ещё рассказывает, как в Советском Союзе было дешево летать на самолётах. — Да, но были очереди и рейсы задерживались. Но это правда, дешево. Мой отчим говорит, что тогда в Москву от нас летали за 100 рублей. — А зарплата какая была? — 200 рублей, — усмехнулся Алан, глядя на дорогу и на фары встречных машин. — У тебя родственники в Европе? — У меня там сестра живет двоюродная, или троюродная, какая-то дальняя. Мы не общаемся. Она переехала в Германию ещё в 90-х. — И как там тебе, понравилось? — Нет, — покачал головой Кирилл. — Европа — не моё. Бюрократия, скучные лица, серость. Та же Россия, но дороги лучше, а диджитализация хуже. — Ну ты сравнил, конечно, — удивлённо усмехнулся Алан. — Все кричат, что там лучше. — Может быть, я ведь не жил там, а лишь бывал.       Аэропорты всегда навевали на Кирилла необъяснимое волнение: что-то пойдёт не так. Теперь он это почувствовал намного ярче, ведь летел куда-то без родителей, которые обычно собирали документы, проверяли билеты. Расслабляться нельзя.       Они прошли регистрацию, сдали сумки и с рюкзаками неспешно пробирались по длинным коридорам дьюти-фри, заполненным людьми, выискивая кофейню в огромном подобии шоппинг-центра.       Стоя за высоким столиком, Кирилл скинул рюкзак на пол и снова зевнул. На часах было шесть утра, посадка откроется через полчаса. Алан принёс им две чашки кофе, поставил на столик и встал напротив. — Ты же без сахара пьёшь? — взглянул брюнет. Сонный вид Кирилла напомнил ему утренние часы, когда они проводили ночь вместе, и он выглядел так же.       Кирилл кивнул, взял чашку двумя пальцами и медленно отпил, согревая внутренности после улицы. — Я тебя даже не спросил, спрашивал ли ты маму, не против ли она, что ты берёшь с собой «левого чувака». — Да, сказал ей. По телефону не понятно, как она отреагировала. Вообще, хотел с тобой поговорить по этому поводу… — сделал глоток Алан, но кофе был слишком горячим, и он зашипел, недовольно хмурясь и отставляя чашку. — Как ты пьёшь такое горячее? В общем, хотел сказать: моя мама — сложный человек. Я буду сам с ней разговаривать, или ссориться. Воспринимай это как часть поездки. Но зато посмотришь Осетию. Мне кажется, тебе понравится. — Ты не очень оптимистично настроен по отношению к своей маме, — улыбнулся Кирилл, спокойно отпивая ещё. Для него это была привычная температура для горячего напитка.       Алан улыбнулся загадочно в ответ, замалчивая что-то, но Кирилл не стал допытываться, оставляя это на потом, наслаждаясь тем, что ехал куда-то с другом. Вскоре они направились к своим воротам.       Стоя в очереди на посадку, они смеялись с фотографий в паспортах друг у друга, с лиц людей, которые постоянно метались по холлу в панике, выискивая свои гейты. Почему-то некоторые стояли в очереди первыми по часу, хотя можно было спокойно сидеть на креслах и ждать объявления — ведь места уже были зарезервированы. Какой в этом смысл?       Алан уступил Кириллу место у окна, ведь сам уже равнодушно относился к облакам. В каждом ряде было по шесть мест, разделённых проходом, по которому метались люди, долго усаживаясь. На третье место у Алана с краю сел мужчина, засыпавший до начала полёта с маской на глазах. — Опытный путешественник, — толкнул его локтем Алан, кивая на соседа и шепча Кириллу. Тот усмехнулся, глядя на мужчину: рот раскрыт, голова безвольно откинута назад, и он тихо сопел. — Боже, месяц не спал, — покачал головой Алан. Лететь оставалось всего два с половиной часа, и он никогда не спал в полётах домой.       Стюардессы устроили забавное представление перед вылетом, демонстрируя, что делать при аварийной ситуации. Кирилл рассматривал инструкции с карикатурными рисунками, напоминающими дешёвый комикс: человечек с кислородной маской с гротескным лицом.       Самолёт уже пробил облака, и за иллюминатором тянулось ровное тёмно-синее небо. В салоне стоял гул — не оглушающий, но ощутимый, словно его чувствуешь кожей. Шум турбин был ровным и убаюкивающим, напоминая далёкий морской прибой. Временами скрипели панели, где-то звякала тележка стюардессы, редкие голоса звучали приглушённо, словно через толщу воды. Кирилл поймал себя на мысли, что этот постоянный гул успокаивает, отвлекает от лишних мыслей, будто самолёт отрезал его от земли.       Он заткнул уши наушниками, слушая музыку, а Алан сел набок, забирая один наушник и вставляя его в своё ухо. Там играла Placebo — Every You, Every Me. Неловко глядя на экран блокировки айфона, Кирилл ощущал взгляд тёмных глаз рядом. Слышалось дыхание, тёплое. Он положил голову набок, видя чёрные радужки, обрамлённые длинными ресницами. Кирилл ловил себя на мысли: что бы ни случилось дальше, он никогда не забудет этих глаз.       Кирилл прижался к иллюминатору, не в силах отвести взгляд от рассвета, пробивающегося сквозь облака. Солнце окрашивало заснеженные вершины предгорий Кавказа в мягкие розовые и золотистые оттенки. Склоны медленно прорезались сквозь низкие облака, а тёмные хвойные леса на фоне выглядели как миниатюрные пятна.       Турбины самолёта тихо гудели, лёгкий скрип кресла напоминал, что он всё ещё здесь, в салоне, но мыслью он уже внизу, среди гор. С каждым поворотом лайнера скалы и ущелья становились всё ближе и величественнее, словно встречая гостя из далёкой Москвы.       Облака расступались, открывая виды на заснеженные долины, в которых спрятались маленькие сёла и реки. Рассвет окрашивал их серебром и янтарём, и казалось, что время замедлилось, позволяя впитать в себя эту красоту.       Кирилл глубоко вдохнул через нос, ощущая прохладу, смешанную с лёгкой влажностью горного воздуха, доносящегося сквозь иллюминатор. Это было одновременно захватывающе и умиротворяюще — момент, когда мир вокруг казался новым и удивительным, а он — частью чего-то огромного и вечного.       Наконец спокойные, долетевшие до места назначения, люди медленно и без суеты покидали самолёт. Стюардессы вышли из кабины и, прощаясь с пассажирами, желали им приятного дня. Кирилл, проходя мимо и держа рюкзак на плече, улыбнулся одной из них, а та неловко улыбнулась в ответ.       «Да я мог бы быть бабником, но природа решила пошутить…» — подумалось ему, и он лишь посмеялся про себя, спускаясь по ступенькам за Аланом и сталкиваясь с ледяным воздухом, ударяющим лицо. По ощущениям там было холоднее, чем дома, хотя температура воздуха была выше. Из-за влажности ветер казался ледяным. Алан пообещал, что Кирилл привыкнет.       Стоя у главного входа и выкуривая по сигарете, Алан рассказывал, как впервые улетал отсюда и как волновался. Ему было 18, когда он поступил и вынужден был покинуть родной город. Он скучал по дому, и это было заметно. До автобуса оставалось семь часов. — Слушай, а что если оставим чемоданы в камере хранения на автовокзале, чтобы потом сразу схватить и прыгнуть на автобус, а пока съездим к тебе домой? Покажешь свою комнату, — предложил Кирилл, проявляя искреннее любопытство к тому, как на самом деле жил Алан. В Осетии был старый дом отца, но тот не жил там, а квартира находилась во Владикавказе. Мама парня уже была в Цхинвале с отчимом, поэтому квартира была пустой. — Тебе правда это интересно? Я думал, ты ради гор полетел со мной, — усмехнулся Алан, затягиваясь и опуская подбородок в ворот застёгнутой чёрной куртки. Утро было морозным. — Я вовсе не думал о горах, когда с тобой собирался ехать. Мне интересно увидеть Осетию, твою семью и как ты жил до этого. — Хм, — многозначно ответил Алан, задумавшись. — Если правда хочешь, давай заскочим ко мне. Я тоже соскучился по Кевину. На неделе его будет соседка кормить, он там одинокий. — Кто такой Кевин? — Кот мой. — Нихуя, чего молчал? Я обожаю котов, погнали! — выкинул Кирилл сигарету в урну у лавки перед парковкой и ринулся к многочисленным машинам с желтыми шашками и кричащим «такси».       Когда Кирилл переступил порог квартиры, его сразу окутал тёплый аромат дерева, смешанный с едва уловимым запахом пряностей — корицы и сухих трав, словно сама мама Алана пыталась привнести в пространство частицу родины. Сквозь широкие окна мягко падал утренний свет, рассыпаясь по покрывалу с бахромой на диване и отражаясь в полированной поверхности низкого стола.       Кирилл заметил старые фотографии на шкафу: мама в национальном костюме с младенцем на руках, отчим, миловидное лицо Алана с бабушкой. Подростком Алан имел менее выраженные скулы и линию челюсти, чем сейчас, казался смазливым. Каждая фотография хранила кусочек прошлого, делая квартиру живой и насыщенной воспоминаниями. На одной из них был молодой отец Алана — точная копия сына, или наоборот. Мать — женщина с яркими чертами, видна кавказская красота.       Послышалось мурчание, и чёрный кот выглянул из-за дивана. Гость расплылся в улыбке. — Эй, Кевин? — Нашёл его? — спросил Алан из соседней комнаты, видя любимца. Парень присел, выставляя руку и начёсывая спину животного, которое извивалось, словно никто и никогда его не гладил, кроме хозяина. Алан наклонился ближе, и кот начал тереться мордой об его нос и щёки. Было заметно, как они любят друг друга. — Он тебя ждал, похоже, — подметил Кирилл, присаживаясь на край дивана и наблюдая за ними. Алан подхватил Кевина, который настороженно поглядывал на гостя, присел на ковёр у ног Кирилла, давая ему погладить животное. Парень подставил руку, и кот аккуратно понюхал её, присматриваясь. — Погладь, — предложил хозяин. — Не хочу его беспокоить, он не очень доверяет, дай пару минут, — ответил Кирилл, не отводя взгляда. Как человек, у которого всю жизнь были коты и одна собака, он знал, как обращаться с этими своенравными животными.       Алан поднял Кевина под передними лапами, целуя его в морду с напором, и кот прогнулся весь. Тот отпустил его, позволяя понюхать носки гостя. — Ему уже лет десять, обожаю его. Ненавязчивый, независимый, ласковый, когда надо, — описывал Кевина Алан, любуясь им, пока тот терся о джинсы посетителя, уловив аромат другого животного — Музы. — Чёрный…? – дополнил Кирилл с усмешкой. Алан кивнул, улыбаясь слегка. – Он как ты. — Чёрный? Да вы расист, молодой человек, — засмеялся Алан, поднимая взгляд. — Я про всё вышеупомянутое, а не про последнее, — отмахнулся Кирилл. — Ненавязчивый, ласковый… Что там ещё? — Независимый, — добавил Кирилл с улыбкой.       Алан улыбнулся, показывая ряд передних зубов, и снова окрылил Кирилла своей улыбкой, заставляя его не быть серьёзным.       Парень приподнялся на коленях, приблизившись к дивану, накрыв бёдра сидящего перед ним руками, немного подвинув его к краю, и смотрел в глаза. Кирилл медленно наклонялся, соприкасаясь носом. Алан приоткрыл рот, ожидая поцелуя, а Кирилл дразня почти касался рта кончиком языка. Алан грубо схватил его за затылок, опуская лицо чуть ниже и впиваясь в рот требовательным поцелуем. Парень усмехнулся, отвечая с удовольствием, и вскоре удовлетворённый Алан улёгся на живот гостя, располагаясь грудной клеткой между его ног и расслабляясь. — Так странно… — негромко сказал он, сидя у дивана, и глядя в окно. — Почему? — Не знаю, я дома и целуюсь с тобой. Это странно. Знаешь, что было бы страннее? — Алан поднял голову и взглянул на второго, и в глазах зажглась какая-то искра. — Пососаться на кровати матери и отчима.       Долго не сопротивляясь, Кирилл вскоре уже лежал поперёк аккуратно заправленной постели с тёмным покрывалом и узорами, а сын владелицы ложа нависал над ним, плавно целуя. Он касался его тёмных волос на затылке, шумно дыша носом и отвечая на долгий поцелуй с языками. Время замерло.       Комната Алана была тесной, но уютной. Кровать у окна с мягким пледом, письменный стол со старым компьютером и книгами — всё современное, но в деталях чувствовалась старая традиция: фигурки животных из дерева на полках, вышитая картина с солнцем и горами, маленький амулет на дверной ручке.       Он подошёл к окну и взглянул наружу: город ещё тихо дышал под утренним светом, а в квартире ощущалась удивительная тишина, только из кухни доносился тихий звон ложек. Кирилл осознал, что здесь, среди запахов, света и звуков, собрана вся история семьи — прошлое и настоящее переплелись, создавая ощущение, что он прикоснулся к самой сути Алана.       После пары чашек чая, приручения кота и фотосессии животного с хозяином на полароид — один кадр ушёл, оставалось девять — они немного поговорили о городе и постепенно собирались выйти куда-то, чтобы поесть и поехать на вокзал. Выпал выбор на обычное кафе, где взяли по банальному сэндвичу с кофе, а потом вызвали такси на автовокзал.       Машина медленно катилась по улицам центра Владикавказа. Город ещё не отошёл от праздничной суеты: на площадях перед магазинами стояли ёлки, кое-где с переливающимися гирляндами, на тротуарах лежал снег, местами грязноватый, местами всё ещё свежий, блестящий на солнце. Морозный воздух был острым, щипал щеки и делал каждый вдох прозрачным облаком.       В автобусе они уселись сразу за водителем, и как только тот тронулся, оба сразу заснули. Алан скрестил руки на груди, опираясь головой о стекло, а Кирилл улёгся виском на его мягкое благодаря пуховику плечо, так же умиротворённо дремля, пока их не разбудил шум пассажиров на таможне: люди доставали документы, делали то же самое и парни. Люди в зелёных мундирах внимательно осматривали автобус, заглядывали в окна, требуя паспорта. Шум мотора и скрежет тормозов заглушали еле слышное перешёптывание пассажиров.       Кирилл достал паспорт, слегка напрягаясь. Алан коснулся его колена — лёгкий жест поддержки, и казалось, что даже морозный воздух на улице стал немного мягче. Проверка была короткой, но для них это ощущалось как пауза между прошлым и тем, что ждёт их дальше — родной, но чужой, одновременно знакомый и загадочный Цхинвал.       Автобус медленно свернул с серпантина на более широкую дорогу, и пейзаж за окнами постепенно менялся. Снежные склоны Кавказа чередовались с тёмными лесами и редкими деревушками, крыши домов покрыты белыми шапками снега. Река, прорывающаяся между горами, мерцала в утреннем свете, а вдалеке виднелись острые силуэты горных вершин. Морозный воздух казался прозрачным и свежим даже через стекло автобуса. — Тут так красиво… — ошарашенно уставился в окно Кирилл, впервые видя такие горы собственными глазами. — Да, шикарное место. Увы, бедность и война испортили всё.       Когда они проснулись, за окнами уже показался Цхинвал. Город выглядел спокойным и суровым: узкие улицы, низкие дома с простыми фасадами, кое-где торчали старые рекламные щиты. Снег на крышах переливался в мягком свете зимнего солнца, а узкие переулки были почти пустыми. Вдали, на фоне гор, виднелись старые крепостные стены и купола церквей, придавая городу ощущение древности и стойкости.       Алан по пути рассказывал, как город изменился и как люди его испортили. Они выстраивают дома за кредиты и возводят заборы, отгораживаясь друг от друга стенами, становясь холодными. «Засирают» город, не реставрируют старые постройки, где ещё заметен особенный почерк Осетии, а просто сносят и строят что-то новое и безликое. Жизнь в Южной Осетии стала настолько комфортной и спокойной, что потребность выйти на улицу и поделиться своими чаяниями пропала. А если у кого-то и возникает такая потребность, он выносит её на обсуждение в социальных сетях.       Таксист высадил их на заснеженной улице. Невысокий забор, узкая калитка, и за ней старый двухэтажный дом с тёплой желтоватой штукатуркой и окнами, окантованными резными деревянными рамами. Двоюродная сестра Алана, темноволосая и подвижная, уже стояла на крыльце. — Аланы, дидка вас ждала! — протянула она, распахивая дверь. — Заходите, заходите!       Они заскочили внутрь дома, и девушка обняла Алана, затем подошла к незнакомцу, протягивая руку: — Привет! Ты же Кирилл? Меня Амина зовут, я двоюродная сестра Алана. — Привет, да. Приятно познакомиться, — неловко улыбнулся Кирилл, осматриваясь.       Внутри дом был пропитан осетинской традицией, но с привкусом российской бытовой строгости. На стенах висели старые фотографии: отец Алана, праздники с мамой, кадры из детства. На полках — резные деревянные тарелки, небольшие кувшины, вышитые подушки, на кухне — медная посуда, унаследованная от бабушки. В воздухе чувствовался аромат свежего хлеба и специй, смешанный с терпкой свежестью января. Этот дом поистине отличался от квартиры во Владикавказе.       Мать Алана встретила их сдержанно. Она стояла у дверей кухни, руки сложены, взгляд ровный. Скованно, но с едва заметным теплом: — Наконец-то… — тихо произнесла она, не отводя глаз от сына.       Отчим, напротив, был ярким контрастом: широкая улыбка, расставленные руки, словно обнимая весь мир. — Аланы, сынок, уæ дзæуджын! — радостно сказал он, обнимая Алана, тут же добавив что-то весёлое Кириллу, чтобы тот почувствовал себя как дома.       Семилетний сын с тёплыми карими глазами и пухлыми щеками тут же появился у двери, удивлённо глядя на гостей: — Ты кто? — спросил он, но в голосе не было угрозы, скорее любопытство. — Я друг твоего брата, Кирилл, а ты кто? — ответил парень, улыбаясь ребёнку и снимая куртку, которую тут же забрала Амина и повесила на вешалку. Алан обнял и маму, и та начала что-то ему говорить, серьёзно, но не сердито. — А я Тимур, — ответил мальчик, широко улыбаясь.       Сестра Алана провела их по узкому коридору в гостиную, где стоял большой диван и стол с традиционными осетинскими закусками: пироги с сыром, лепёшки, домашние соленья. Всё было аккуратно разложено, словно к празднику, хотя январь уже начинал забывать новогодние украшения. За окнами снова виднелись горы, их серые силуэты проглядывали сквозь снежный туман, и в тишине комнаты ощущалась связь с родиной, с которой так много связано в детстве Алана.       Мать Алана была невысокой, с прямой осанкой. Её высокие скулы, чёткие брови и тёмные глаза смотрели внимательно, но сдержанно. Улыбка появлялась редко — лишь по праздникам или из гордости за сына. Густые тёмные волосы были собраны в пучок. — Здравствуйте, друг моего сына, — наконец обратилась она к Кириллу, и тот неловко кивнул, слегка улыбаясь. — Здравствуйте. Спасибо, что позволили приехать. Мне было интересно посмотреть родину Алана. — Осетию? Тут мало чего туристического. Думаю, это Алан тебя уговорил приехать, лишь бы избежать конфликтов, — холодно сказала она. Сын на это лишь приподнял брови и молча пошёл к столу, где его ждал двоюродный брат с бритой головой и бородой. Батраз, как его звали, приехал из Волгограда на пару дней.       Кирилл ощущал себя неловко из-за матери друга, которая теперь общалась ласково с младшим сыном, накладывая ему один из трёх пирогов — тот любил с картофелем. Кирилл выбрал с сыром, и Алан тоже. Сидя рядом с приятелем, он ощущал какую-то защиту от возможных нападок родственников. Первый тост, пояснил Алан, всегда за Всевышнего, второй — за святых и предков, третий — за умерших, и только потом за живых. Алан выглядел в своей тарелке, гордый и довольный. — Ну что, Кирилл, расскажи, чем живёшь? — поинтересовался Батраз, весёлый мужчина около 35 лет. Он был рослый, с широкими плечами, но по росту не превосходил Алана – тот был всё ещё самым высоким из всех. Было заметно, что те были родственники со стороны матери, и друг выделялся среди них – волосы темнее, нос прямой, выразительные скулы, как у отца. В то время как у членов семьи были волосы светлее, внешность мягче, и их кожа была немного другого оттенка даже. — Я ещё учусь в университете. В этом году заканчиваю бакалавр на графического дизайнера, — ответил Кирилл, пережёвывая солоноватый пирог с тягучим сыром. Корочка была хрустящей, а внутри пирог — мягкий. Запивал он всё это вином, и в какой-то момент поймал себя на том, что уже слегка опьянел, сидя на кухне и куря в компании Алана и Батраза, и обсуждая Россию и её проблемы, включая политическую ситуацию.       На третьем часу они начали ставить виниловые пластинки на проигрывателе, который Кирилл подарил отчиму Алана. Тот обнял гостя, повторяя «спасибо», а потом завязался долгий разговор о музыке. Оказалось, что они оба любят иностранную музыку 90-х.       Амина танцевала со своей трёхлетней дочерью, пытаясь заставить ту стоять на ногах, а та плакала весь вечер. Алан пил виски с братом, к ним иногда подключались мама с тётей. Сёстры были похожи, но стиль одежды отличался: мать Алана выглядела более элегантно и статно.       Гости постепенно расходились, и Алан повёл Кирилла на второй этаж, показывая комнату, где тот будет жить неделю. Запах старого дерева, ковры на стенах, — всё это усиливало ощущение, что Кирилл далеко от дома. — Это была когда-то комната отца, — немного опьянённый, открыл перед ним дверь Алан. Гость робко прошёл внутрь.       Комната отца была простой, почти аскетичной, но в ней чувствовалось тепло человека, который здесь жил. На стене висели старые фотографии — свадьба родителей, семейный снимок с маленьким Аланом, ещё один — отец с друзьями на охоте. Потемневший от времени деревянный шкаф хранил аккуратно сложенные вещи, на верхней полке стояла потрескавшаяся керамическая ваза. На стене висел вышитый вручную коврик с простым геометрическим узором, неяркий, но придающий комнате уют. Под ним стоял диван. В другой части комнаты под окном располагалась односпальная кровать. — Хочешь на кровати лечь или тут? — спросил Алан, проходя в тапочках по линолеуму и зажигая прикроватную лампу. — О, работает ещё. — Он улыбнулся, падая на постель, заправленную старым одеялом из разноцветных лоскутов — мать, наверное, хранила его как память. — Да похуй, где скажешь, — пожал плечами Кирилл и уселся на диван, где уже лежали одеяло, простыня и подушка. Он взглянул на телефон, отвечая на сообщение сестры, и потянулся сонно. — Устал? Давай спать? Я принесу твои вещи, — сказал Алан, поднимаясь и выходя из комнаты. Вернувшись с двумя рюкзаками и чемоданом Кирилла, он поставил их рядом. — А чего не сказал? Я б сам принёс, чего ты по ступенькам тащил? Мама твоя скажет, что я тут как король, — усмехнулся Кирилл, садясь на пол и расстегивая чемодан, чтобы достать шорты и футболку. Он всегда ощущал себя дискомфортно, оставаясь на ночь у Кихуна раньше. Ему казалось и мерещилось, что он мешал домочадцам. — Да принёс уже, не парься, — ответил Алан, стоя лицом к окну и снимая свитер, который кинул на стул у письменного стола. Туда же полетели штаны. Оставшись в боксерах, он уселся на кровать, наблюдая в тёплом свете комнаты, как Кирилл натягивал шорты на упругий подтянутый зад. Его ноги были худыми, но в этом не было слабости: длинные, сухие мышцы четко очерчивались под кожей, особенно на икрах, где каждая линия была будто вырезана. Колени аккуратные, чуть выступающие, лодыжки узкие. Алан поймал себя на том, что взгляд задержался дольше, чем нужно. Он почти физически ощущал, как эти мышцы должны быть на ощупь, как будто напряжение в них передавалось его телу, оставляя странное, тёплое чувство где-то под рёбрами. — А зубы где почистить? — спросил он, а Алан показал рукой направление, указывая коридор и направо – то есть в конец. По пути он встретил маму и отчима, пожелал им спокойной ночи, и женщина даже улыбнулась — Кирилл не понял, было ли это от вина или она действительно немного оттаяла.       Пока он чистил зубы, глядя в зеркало, он замечал, как мало жизни здесь оставлено: никаких многочисленных баночек шампуней, гелей для душа. На ванне стоял один мужской гель 3 в 1, а где-то пылился женский шампунь.       Видимо, семья не часто приезжала сюда. — Не голый тут? — заглянул к нему Алан, закрывая за собой дверь, когда убедился, что гость не пошёл в душ. Он выдавил пасту на зубную щётку, упёрся лопатками в дверь и тоже начал чистить зубы. Кирилл увлёкся узорами на кафеле, забывая про щётку во рту, забавно держа её за щекой, пока пальцем трогал старую стену.       Алан обхватил сзади поперёк живота под рёбрами, вжимая пальцы в тело через ткань одежды. От неожиданности тот аж чуть вздрогнул, глядя на чужие руки на себе. Кирилл наклонился к раковине, сплёвывая пасту и споласкивая рот. Алан же закончил с чисткой до этого, теперь увлекаясь гостем. — Ты чё делаешь? — спросил тот, когда смотрел на парня через отражение в зеркале, видя его руки на себе и макушку головы. Носом тот утыкался ему куда-то в шею. Его руки сильно сжимали, давя на тело и прямо вжимая задом в пах стоящего позади него парня. Он ничего не отвечал на вопрос, лишь забираясь под футболку и накрывая грудную клетку ладонью, а другой рукой – обнимая поперёк талии.       Тот, как дьявол, притаился за спиной, показывая лишь чёрные глаза, пока руки соблазняли. Снова пальцы под одеждой, гладя напряжённый торс, вскоре на бёдрах, и дыхание обжигало кожу шеи Кирилла, который наблюдал через отражение, а у самого уже в шортах всё напряглось, и бельё казалось тесным. Алан забрался в него рукой, начиная трогать, и колени задрожали. Он завёл руку назад, начиная трогать того в ответ, откидывая голову на плечо парня. — Там есть кто? — резко прозвучал голос за толстой дверью. Оба подскочили на месте, убирая руки друг от друга и пытаясь поправить одежду так, чтобы не было видно напряжения в штанах. Алан открыл дверь, выскакивая и едва не сбивая мать с ног. — Зубы чистили, уже уходим.       Кирилл схватил полотенце, которое ему до этого дал Алан, прикрыл им пах, широко улыбаясь его маме и снова желая спокойной ночи. Та похлопала парня по плечу и сказала, чтобы чувствовал себя как дома. — Ты сумасшедший? — спросил парень, заходя в комнату и закрывая за собой дверь на щеколду. Было страшно, что кто-то ворвётся и увидит его в таком состоянии — на шортах ярко виднелся бугорок. — Иди сюда, — сидя на диване, сказал Алан, хлопая по своим коленям. Кирилл стал по сторонам его бёдер коленями, сразу хватая за лицо и крепко целуя. Руки приятно гладили спину, ноги, задирая ткани одежды, и тот слегка приподнимался с его коленей, отираясь о его пах своим и не прекращая мокрый поцелуй.       Ощущений было не описать. Просто быть рядом и погружаться в быт и самого Алана было приятнее, чем что-либо, что он испытывал до этого. Хотелось не отлипать от него ни на секунду, снова раздевать и трогать везде, что Кирилл и делал. Ни издавая ни звука, они трогали друг друга, пока не ощущалось приближение разрядки, и Алан не свалил его спиной на диван, ложась сверху между его ног и начиная тереться обильнее и чаще, при этом закрывая рот Кирилла ладонью и глядя ему внимательно в глаза. Пальцы Алана обхватывали оба ствола, он сел ровно и начал быстро водить ими вниз-вверх, отчего Кирилл раскрыл мокрые губы и напрягся весь, вскоре изливаясь себе на голый живот и грудную клетку.

День 2.

      Ранним утром Цхинвал будто дышал тише. Снег, слежавшийся за ночь, поблёскивал под первыми лучами солнца, а воздух был резкий, чистый — такой, что от него щипало в носу. На горизонте, где город постепенно переходил в равнину, тянулись тёмно-синие силуэты гор, и казалось, будто они дежурят над городом, охраняя его. Ветер шёл оттуда же, прохладный, с запахом снега и сухих ветвей.       Примерно в половину восьмого их подняла мама Алана, крича откуда-то с коридора, чтобы те вставали, но она не пыталась открыть запертую дверь. Кирилл закрыл лицо рукой из-за яркого утреннего солнца, которое светило прямо из окна — они забыли закрыть шторы. Ночью они уснули вместе на кровати Алана, который сейчас от похмелья буквально умирал, мыча и зарываясь лицом в подушку.       Оба приняли душ, попили быстро кофе, и отчим уже подгонял их, ведь за ними приехал Батраз на минивэне, куда упаковались все: мать семейства и отчим — сидели на переднем ряду с водителем, а в салоне напротив друг друга располагались маленький Тимур, Амина с дочерью на коленях, тётка, Алан с Кириллом и бабушка, с которой внуки обнимались до того, как сесть в салон. Она говорила неторопливо, чуть растягивая слова, иногда вставляя осетинские выражения, которые Алан с детства понимал без перевода. В её голосе слышалась мягкость, но за ней всегда стояла твёрдость.       Бабушка Алана была невысокой женщиной, сухонькой, но с прямой спиной — возраст будто не смог согнуть её. На ней всегда был тёплый платок, повязанный по-старинке, и шерстяная кофта, которую она сама вязала. Лицо у неё было в мелких морщинках, но глаза оставались удивительно ясными — тёмные, цепкие, будто умеют разглядывать человека насквозь. — Какой у тебя симпатичный друг, может, его познакомить с нашей Риммочкой, — заулыбалась она, и становилось тепло. — Энэ Сафина, ты всех с ней знакомишь, но надолго там никто не задерживается, — сострила Амина, и Алан усмехнулся лишь молча. Он сидел напротив Кирилла, а бабушка была между ним и сестрой с маленькой дочкой. Рядом с единственным светловолосым парнем сидел младший брат Тимур, играя в своём телефоне в Subway Surfers. — Мама, познакомь лучше своего внука с кем-то, — внезапно послышался голос мамы Алана, которая явно говорила о нём. — Он после Яны так никого и не показывал родителям. Уехал в Москву, бросил девчонку. — Прекрати, Залина, — попытался угомонить её отчим, но его голос для неё будто ничего не значил. Она не создавала впечатления человека, которого могли просто заткнуть. — Ты снова начинаешь? — в миг переменилось лицо Алана, который уставился на мать, что была прямо за спиной Кирилла. Парень неловко смотрел в сторону, ощущая себя лишним. — Тётя Залина, ну они же расстались ещё до его отъезда. Зачем ты снова его упрекаешь этим? — вступилась за брата Амина, пытаясь вытянуть у своей маленькой дочери чёрный платок изо рта, который та капризно жевала. — Кто его трогает? Защитники выискались, — усмехнулась она, будто не принимая всерьёз никого, кроме себя. Алан закатил глаза, отводя взгляд к окну и глядя на дорогу.       Машина медленно каталась по узким улицам, просыпающийся город оставался позади, и чем дальше они уезжали, тем тише становилось. Алан смотрел на горы, на их вечную неподвижность, и чувствовал, как странно легко становится дышать — будто отец всё ещё где-то здесь, среди этих вершин.       Могила отца была расположена на склоне холма. Вдали были видны горы. Холодный ветер. Все вышли из минивэна, одетые в чёрное, и дружно пошли к могиле. Первыми шли мама и Алан, не разговаривая друг с другом, а Кирилл пытался идти позади, ведь был посторонним в их семье.       Невысокий чёрный гранитный памятник с выгравированным портретом — строгие, тёмные глаза, будто глядят прямо в душу. Под фотографией имя, годы жизни и короткая надпись на осетинском: «Æрцыдтæ бауæд» («Светлая память»). Алан стал на колени перед отцом, положил хлеб и плеснул вино на землю, говоря отцу: — Фæстæг уæздан, æнцæг… (Светлая память, папа...)       Маленький брат Алана ничего не понимал до конца, просто стоял рядом, прижимаясь к маме и морщась от холодного ветра, а та вскоре поставила в вазу свежие гвоздики, поправила ограду, стряхнула снег с фотографии. Отчим снял шапку, перекрестился и, не глядя на остальных, тихо пробормотал что-то вроде молитвы.       Кирилл переминался с ноги на ногу, держа руки в карманах и стоя в стороне, ведь не понимал ни то, что те говорили, ни что делали. Он лишь знал, что они скорбели и поминали мужчину. Пока родственники почитали умершего молчанием, мама начала разговор с мужем, негромко, на осетинском. Они будто спорили. Лицо Алана становилось всё более раздражённым, и в какой-то момент он сорвался: — Да ты можешь хотя бы сейчас перестать?! Ты осуждаешь буквально каждое моё действие. Приведи я сюда кого-то из Осетии, ты бы так же возникала, я уверен, — он повысил голос. — Не къыцæг кæнын, сæ уæд уæй, — строго прозвучало из уст женщины, которая развернулась к нему. — Если ты моя мать, то хотя бы раз спроси меня о моих делах и скажи, что скучала, а не критикуй, — отрубил Алан, разворачиваясь и уходя к минивэну, по пути доставая сигареты из кармана. Его мать даже не глянула на гостя, который стоял в стороне, но ощущал, что ссора началась именно из-за него. — Алан, что случилось? Это из-за меня, да? — подошёл к нему Кирилл, пока парень стоял за машиной и курил, глядя куда-то в сторону и раздражённо сжимая зубы до шевеления желваков на щеках. — Может, это прозвучит как отговорка, но я не вру тебе ради утешения — она так бы нашла, к чему придраться, и без тебя. Приведи я девушку, или никого — я был бы хуёвым. — Почему она так? — нахмурился тот, также подкуривая и стоя рядом. — Такой она человек. Хотя к Тимуру она относится иначе как-то. Видимо, я не такой, каким бы она хотела меня видеть, — дёрнул тот плечом, делая вид, что ему всё равно, но в голосе слышалась боль. — Просто молчать уже не могу. Я всегда сглатываю, думаю: «ну она же мама, такая вот она», но сейчас просто вывело. Ты молча, блять, стоишь, а она пиздит снова на то, какие русские другие и какой дурак приводит на кладбище чужого человека с чужой культурой. — Я понял, — кивнул слабо Кирилл, выдыхая облако дыма и пара изо рта. — Наверное, я не должен был ехать. Это и правда твоя семья, ты прилетел увидеть их, а тут я. — Я сам так решил и сам тебя пригласил. Мне нужен был кто-то, кто разряжал бы обстановку или хотя бы отвлекал от этого всего. Каждый мой приезд заканчивается её нравоучениями, — Алан втоптал окурок в снег ботинком. — Заебало. — Ты пробовал говорить с ней откровенно? О том, что тебе не нравится такое отношение, что это твоя жизнь и твои решения? — поинтересовался Кирилл, пытаясь как-то разрешить конфликт. — Не знаю… — задумался тот, пряча кури в карманах куртки. — По-моему, говорил, но не особо помогло. — Сын, ты где? — послышался голос отчима. Он зашёл за автомобиль, видя их и подходя ближе. — Ты не злись на маму, знаешь же её характер. — Я просто не понимаю, что, блять, я такого сделал? — нервно ответил Алан, не собираясь его слушаться. — Понимаешь, — заговорил тот, потирая седую короткую бороду. Мужчина выглядел моложе своих лет и был ниже самого пасынка. — Твоя мама пережила многое в своей жизни. Она пережила войну, потеряла мужа, осталась одна с тобой, и мне кажется, то ужасное время оставило на ней отпечаток. Холодность — это её способ выжить, чтобы не чувствовать боль. — Класс, это повод мне больно делать, значит? — приподнял бровь парень, усмехаясь. Его способ защититься и выжить был не холодность, а скорее нападение. Кирилл наблюдал за ними, задумываясь о том, что Алан сильный и независимый, но такой он из-за страха быть отвергнутым. Он избегает проявления слабости, боится просить о помощи — это «покажет, что мама была права». — Нет, сын, это не оправдание, конечно, но мне кажется, ты просто сильно напоминаешь ей своего отца, и она винит себя за то, что с ним тогда произошло. Боится, что ты винишь её. — Мужчина положил руку на плечо Алана, который лишь вздохнул в ответ, не находя в себе слов. — Она контролирует тебя, чтобы защитить, она доверяет тебе, но боится потерять. Вам нужно поговорить по душам, и всё наладится. Договорились? Вечером пойдём в дом нане Сафине, посидим, и вы уединитесь, чтобы поговорить. — Я не хочу с ней разговаривать, — упрямо ответил он, разворачиваясь и уходя куда-то за машину, вскоре открывая дверь и усаживаясь внутрь. — Кирилл, попробуй его образумить, — вздохнул отчим, с надеждой глядя на парня. — Я заставлять не стану, но поговорю с ним, — кивнул он слегка, улыбаясь краем рта. Мужчина поблагодарил, извиняясь за жену и обещая, что та просто «не в себе немного».       Пока они сидели за ужином вечером во дворе частного дома бабушки Алана, Батраз достал гитару и, сидя в кресле-качалке перед родственниками, которые расположились за столом, начал играть какие-то неизвестные песни гостю. Тот резко перебирал пальцами по струнам, завывая и наслаждаясь, иногда даря взгляды слушателям и расплываясь в улыбке. Без его бороды лицо наверняка было бы намного менее мужественным, как показалось тогда Кириллу. Он попивал вино, в этот раз решая не переборщить с ним и больше сосредоточиться на еде, распробовав что-то наподобие лаваша и уплетая его с колбасками.       Когда тот закончил, он наигранно поклонился, кладя акустическую гитару на кресло и смеясь с родственниками, которые комментировали, что тому нужно было у костров лабать. Алан сидел рядом с другом, разговаривая с Аминой о быту и рассказывая ей, как обстоят дела в университете, но внезапно она начала воодушевлённо просить его сыграть на гитаре. Кирилл удивлённо приподнял брови, глядя на приятеля. — Он что, умеет играть на гитаре?! — Смеёшься? Он же в музыкальную школу даже ходил пару лет! — сказала сестра, и мама Алана слегка улыбнулась. «Она что, помнила, как улыбаться?» — подумал Кирилл. — Сыграй, правда, — пнул его локтем и светловолосый парень, улыбаясь, а Алан лишь хмуро качал головой, пытаясь отказаться от этой затеи. — Сынок, пожалуйста, спой что-то, — сказала бабушка, и тот не смог отказать. Она выглядела как ангел, когда делала жалостливое лицо или когда улыбалась. Алан сел на место брата, взял в руки инструмент и, под разговоры родственников, начал настраивать его под себя. Его тонкие длинные пальцы трогали струны, словно вспоминая что-то, он сел удобнее, и тогда все аж затихли. Кирилл с неподдельным любопытством наблюдал за этим и пообещал себе попытаться не смеяться.       Комната словно потемнела, притихла, когда он взял первые аккорды — песню Кирилл не узнал. Первые аккорды прозвучали тихо, будто пробуя воздух, а потом заполнили комнату — уверенно, ритмично. Голос его был низкий, немного хрипловатый, но именно эта шероховатость делала песню почти интимной. Он не старался тянуть ноты красиво — просто пел, и от этого казалось, будто он открывает что-то личное, только для них. Его длинные пальцы легко, будто лениво, перебирали струны, вытягивая ровный, уверенный ритм. Казалось, будто гитара сама слушается его прикосновений.       В этой музыке не было ничего случайного — слух у Алана был безупречный, и каждая нота ложилась точно туда, где ей и положено быть. От этого момент казался почти интимным: звук гитары наполнял комнату, будто согревая её, а голос — низкий, тёплый — проникал прямо под кожу.

Снег Сможет меня согреть Ты помоги ему Душу мою отпеть Здесь некому будет Сном белым к тебе приду В мысли твои войду Там для себя приют найду На моей луне Я всегда один Разведу костер Посижу в тени На моей луне Пропадаю я Сам себе король Сам себе судья

      Кирилл чувствовал, как его начинает слегка тянуть к этому голосу, как к огню в холоде: в груди что-то дрогнуло, захотелось запомнить эту минуту. Мама не отрывала взгляда от сына. Сначала её лицо оставалось строгим, но постепенно уголки губ приподнялись, и она впервые за долгое время выглядела не просто спокойной, а по-настоящему гордой. Тимур смотрел на Алана снизу вверх с таким восторгом, будто перед ним был рок-герой, а не старший брат. Он настукивал в такт ладонями по своим ногам, иногда сбиваясь, но снова подхватывая ритм.       По завершении Алан вытянул последнюю длинную ноту, уходя голосом вниз и замолкая. Руки перестали двигаться, и повисла тишина на секунду перед аплодисментами восторженных родственников. Они слышали это не впервые, а вот Кирилл на самом деле был шокирован. Он еле хлопал, уставившись на друга, который лишь слегка улыбнулся всем и скромно отошёл от акустической старой гитары, даровавшей ему пару минут славы. — Ты чего не говорил о своих талантах? — пнул его Кирилл восторженно, когда тот сел обратно и взял свой недопитый бокал красного вина. — Какой талант? Просто повыл чуток, — снова скромно ответил он, переводя взгляд на приятеля. — Повыл? Тебе лучше не слышать, как пою я, — Кирилл засмеялся, представляя себя на том кресле с инструментом, а затем снова пнул бедного музыканта: — Ты ахуенно поёшь, у меня аж мурашки по коже пробежались. — Это из-за моих глаз, — пробубнил тот, отшучиваясь. — Заткнись, а.       Мама Алана ушла на кухню, помогая с посудой, чтобы бабушка после них не вымывала ту днями, пока на холодном дворе у обогревателя семья продолжала разговор о умершем главе семейства: каким он был хорошим человеком и как все его любили. Оказалось, что когда отец вернулся в Осетию в 2001 году, они уже были разведены с мамой Алана, но та всегда любила его. И даже когда нашла отчима, всё равно у всех было ощущение, что первый муж не ушёл из её сердца, но попытки склеить семью не увенчались успехом. Она вышла замуж за другого, а отец её сына жил один в Цхинвале, когда снова пришла война. Он тогда находился не дома и пережидал в чьём-то подвале, из которого никогда не вышел. Их завалило, и они умерли с голоду в подземелье. От этой истории Кириллу становилось не по себе. Это напомнило ему сестру, его отца-мразь и то, что в нём есть часть его мерзкого ДНК, отчего злость накрывала. — Алан, — негромко сказал тот, отвлекая парня от рассказа Амины, но та продолжала и без одного из слушателей, вещая о какой-то смешной ситуации на работе. — Может, ты пойдёшь на кухню и поговоришь с мамой? — Зачем? — сразу отвёл взгляд он. — Твой папа прав, просто попробуй сказать ей о том, что не винишь её в том, что твой отец уехал, и что любишь её. — Такой простой. Я таких слов в жизни никогда не произносил, а ты хочешь, чтоб я вот так просто встал и пошёл это сказал? — засмеялся тот, подливая себе вина из декантера после того, как допил арзак, который, как объяснил ранее, пили «для души умершего». — Попробуй. Скажи, что её поведение лишь отдаляет вас, и тебе бы этого не хотелось, ну или что-то в этом духе, — немного пьяно проговорил Кирилл, а его такой же подвыпивший друг хмыкнул на предложение. — Сделай, пожалуйста, а я любую твою просьбу выполню. — Так уж и любую? — усмехнулся он, попивая сухое красное из пузатого бокала. — Клянусь, — прозвучало из уст Кирилла твёрдо, будто тот правда верил, что способен сделать что угодно, лишь бы тот поговорил со своей матерью. Однако он бы сделал многое, чтоб тому стало легче на душе.       Алан посидел ещё немного, задумчивый и будто репетируя в голове, что скажет ей, и в какой-то момент встал из-за стола и ушёл. Хотелось верить, что они придут к какому-то консенсусу и перестанут усложнять жизнь друг другу, начав говорить о своих чувствах. По пьяне Кирилл решил, что и он теперь хочет быть психологом, но смеялся со своих мыслей. Ему казалось, что помогать должны ему.       Проведя с матерью остаток вечера на кухне, он помогал ей с уборкой, и отчиму показалось, что они стали теплее друг к другу, поэтому он сразу же подошёл пожать руку гостю за то, что тот уговорил его пасынка попробовать пойти на перемирие после нескольких лет тихой холодной войны. Конечно, говорить о том, что они станут понимать друг друга внезапно после одного разговора, не стоило, но хотя бы они высказались, а это уже было шагом. Одним из многих.       Кирилл сделал два снимка их семьи за столом на полароид: на них Алан приобнял маму и даже улыбнулся, что было удивительно для него. Один он отдал маме Залине, а второй оставил себе.       Домой их отвёз обратно таксист, ведь Батраз перебрал и уснул на диване, где его и оставили — бабушка была только за. Кириллу казалось, что новогодняя ночь не кончалась и праздник затянулся, а живот уже не воспринимал деликатесы, не удивляясь ничему. Когда они поднялись в свою комнату, за ними прибежал молчаливый Тимур, просясь остаться с братом, и тот без раздумий согласился, укладываясь на кровать с ним и ребёнок показывая ему игры на телефоне в темноте. Кирилл лишь усмехался со смешных реплик паренька, который будто открывал перед братом свой мир.       Когда они уже утихли и Кирилл прижался лбом к спинке своего дивана, наконец расстилая там постель, так как вчера так и не пришлось, под подушкой завибрировал телефон. Он подумал, что это была Катя, хотя они с ней попрощались час назад. Мама задавала миллионы вопросов, но не тревожила звонками — он слал фотографии и успокаивал её, что с ним всё в порядке и его кормят.       «Спасибо тебе, Кирилл. Спокойной ночи», — гласило первое сообщение ВКонтакте от Алана. Он ещё не писал ему там, они даже не были друг у друга в друзьях. Парень улыбнулся, блокируя телефон и засыпая с ним в руках.

День 3

      После долгих разговоров за завтраком с мамой Алана, отчимом и самим парнем, обсуждений жизни гостя и его семьи, Кирилл стал немного встревоженным и обеспокоенным. Он не рассказал об отце. Как о таком вообще можно рассказать? Он понял для себя, что никогда никому не скажет правды. Он будет врать до последнего, что его папа умер. Это он и сказал тёте Залине, а её сын лишь понимающе посмотрел на друга, ничего не говоря ни во время, ни после. Он понимал.       Дядя Артур, отчим Алана, как и обещал, повёз их на своей машине в особенное место. Они заехали в небольшую деревню неподалёку от Цхинвала, где среди заснеженных дворов чернела низкая конюшня. Доски, из которых она была сбита, скрипели под порывами холодного ветра. Январь в этих местах был не таким суровым, как на севере, но утренний воздух кусал лицо и щёки, а от каждого вдоха поднимался белый пар.       Изнутри доносилось фырканье лошадей, тихий перестук копыт о настил. На улице, прямо у входа, стоял высокий мужчина в овчинной шапке и меховой жилетке, держа за повод тёмную лошадь с блестящей от инея гривой. Он улыбнулся, узнав семью— в этих местах все знали друг друга — и пригласил их внутрь.       Внутри пахло сеном, лошадьми и немного дымом — в углу тлела буржуйка, спасая от утреннего холода. Несколько лошадей лениво повернули головы, наблюдая за людьми огромными влажными глазами. Их дыхание клубилось белыми облаками, сливаясь с паром от подогретого воздуха.       Алан на секунду задержался, проводя рукой по морде гнедого жеребца, будто здоровается со старым другом. Маленький брат тем временем радостно топтался по настилу, шепча что-то лошади и тянул руку, чтобы потрогать мягкий, тёплый нос животного.       Вскоре они были на улице, и Кирилл осторожно подошёл к лошади — он ещё никогда не сидел на таком большом и сильном животном. Он ощупал седло, слегка дрожа от волнения, и инстинктивно отступил, когда лошадь тихо фыркнула. — Спокойно, — сказал Алан рядом, с лёгкой улыбкой и уверенным взглядом. — Держись за седло, ноги в стремена. Не дёргайся, дыши ровно.       Кирилл глубоко вдохнул, положил руку на мягкую кожу лошади и аккуратно поставил ногу в стремя. Алан наклонился, поправляя ремни седла: — Отлично, так… ещё раз проверим, чтобы всё было плотно. Она чувствует твоё напряжение, так что расслабься.       Наконец Кирилл медленно залез на спину: сердце стучало в висках, а ладони вспотели от усилия удержать равновесие. Лошадь слегка зашевелила головой, и он едва не соскользнул. Алан мягко подвинул его руку, чтобы она легла ровнее, и тихо подбодрил: — Отлично, смотри, как она реагирует на твой вес. Почувствуй ритм, будь частью движения.       Кирилл ещё немного напрягался, но постепенно его ноги втянулись в стремена, спина выпрямилась, дыхание стало ровнее. Он ощутил, как сила лошади и её мягкий ритм движений будто переплетаются с его телом. Алан стоял рядом, наблюдая за каждым движением, и тихо улыбался, видя, как Кирилл постепенно расслабляется. — Видишь? Всё получается, — сказал он наконец. — Она тебя слушается.       И впервые Кирилл почувствовал странное, почти магическое чувство единения с животным: ноги, спина, дыхание — всё слилось в один ритм, а рядом стоящий Алан словно невидимо поддерживал каждое движение, делая этот первый опыт уверенным и безопасным. Вскоре тот тоже взобрался на коня, и они неспешно бродили по кругу, разговаривая о том, как после смерти отца он начал по каждому приезду в Осетию приходить к лошадям.       Его любимый конь — Баграт. Кирилл сфотографировал их, когда Алан прощался с ним, гладя по гриве и с теплотой глядя в чёрные, как и его собственные, глаза животного, и оставил полароидный снимок себе.

День 4.

      Этот день было решено провести в городе, но без родителей, которые поехали к бабушке помогать с хозяйством. Алан повёл туриста по центральным улицам, вымощенным плиткой, а фасады зданий были украшены элементами местного декора, создавая уникальный городской ландшафт. Мороз заставлял прятать руки и лица в куртки, пока они проходили мимо площади Героев, откуда открывался вид на живописные горы. Кирилл слал фотографии сестре, а та показывала маме, но в какой-то момент они замолчали и перестали отвечать.       Когда они уже уселись в каком-то ресторане и Алан ушёл в уборную, парень с меню в руке другой держал телефон у уха, слушая гудки и ожидая, когда мама поднимет трубку. — Алло, привет, — послышался наконец её голос. — Вы куда пропали? Я три часа уже ответа не получал. Катя обычно с утра до ночи ВКонтакте. — В трубке послышался вздох. Такой уставший и многозначный. — Что случилось?! — Катя пошла гулять с подругами и подралась с кем-то. Вот сижу ей синяк под глазом мажу левомеколем. — Чего? Она никогда не дралась! Что там произошло? — Мы хотели тебе уже дома рассказать, чтоб не портить твою поездку. — Мам, говорите, поставь на громкую связь! — потребовал он, и мама начала тыкать пальцем в экран, пока Катя не выхватила телефон и не сделала всё сама. — Привет, Кир, — послышался голос сестры. — Ты чего там, на бокс пошла? С кем ты дралась?       В этот момент вернулся Алан и сел за стол, удивляясь услышанной фразе. — Просто… Это моя подруга бывшая, с младших классов. Она сплетни распускала… — Какие к чёрту сплетни? О ком? — на секунду он напрягся. Что если кто-то знает, что он — гей? Катя молчала, и эти секунды казались вечностью. — О том, что были ещё дети. — Ну это ведь только сплетни, зачем ты реагируешь? — Она говорила, что мы всё знали и покрывали его. Что невозможно не знать такое, и что я с ним спала, потому что я — шлюха.       Эти слова прозвенели с гулом в голове, и весь мир будто затих. Он больше не слышал ни разговоров других людей в ресторане, ни музыки, ни Кати, если та вообще что-то говорила. Мама на том конце трубки начала успокаивать дочь, говоря ей что-то, а Кирилл лишь смотрел в одну точку за окном, пытаясь прийти в себя и найти, что сказать сестре. — Я разберусь с ними, когда приеду, слышишь? Не поддавайся больше на эти провокации, — выговорил он наконец, и сестра лишь согласилась. По её голосу было слышно, что сил бороться со сплетнями у неё больше не осталось, и едва ли она готова бороться за себя. — Сынок, отдыхай, у нас всё будет хорошо, — забрала у дочери трубку женщина, успокаивая Кирилла. Он угукнул, попрощался и сбросил. — Что стряслось? — спросил Алан, и в тот же момент к столику подошла официантка с подносом и поставила перед ними два горячих блюда. Кирилл молчал, ничего не отвечая, пока девушка мучительно медленно разливала по бокалам вино, и только после того, как она отошла, заговорил: — Катя подралась с какой-то шмарой, которая назвала её папиной подстилкой и сказала, что мол были ещё дети, и мы все знали об этом. — Следствие нашло что-то? — резонно спросил Алан. — Или твой батя признался в чём-то ещё? — Да откуда я знаю? Думаешь, они передо мной отчитываются? — Если бы они открыли дело снова, то твоему отцу бы снова понадобился адвокат. Думаешь, твоя мама снова оплатила бы услуги Владлена Аристарховича, его предыдущего адвоката? — Зачем бы она что-то оплачивала ему? После того, что он сотворил с Катей? Нет, конечно. — Я спрошу его, может, он что-то знает, он крутится в тех кругах, — Алан взял свой айфон с края стола и начал листать контакты, пока не нашёл нужный номер и не набрал его. Владлен был его хорошим знакомым и будущим наставником практики, поэтому они общались. Когда Алан спросил его, знает ли он что-то, тот честно признался, что дело снова открывают из-за новых улик и что он снова защищает Владимира Савельева. После пятиминутного разговора, в течение которого с серьёзным лицом парень лишь угукал и попивал вино, он сбросил и наконец глянул на друга с каким-то странным вздохом, будто предстояло много сказать. — Что он сказал? — с волнением в голосе спросил Кирилл с бокалом в руке. — Следствие нашло новые доказательства, которые могут изменить квалификацию преступления, и прокуратура возобновляет дело. Владлен снова будет защищать твоего отца в суде. Он говорил обтекаемо, так как не может разглашать такую информацию, но… — Чего? Снова защищает отца? Бесплатно что ли? — Конечно нет. Кто-то ему заплатил… — многозначно сказал тот, пожимая плечами. — Кто? Мама что ли? Зачем? — Я не знаю. Он намекнул, что об этом писали где-то, — Алан говорил это, уже открыв браузер и набирая текст.       Кирилл взялся за голову, ставя локти на стол и даже не желая приступать к еде, хотя до этого был голоден. Эта история с отцом преследует его снова, будто бы это никогда не закончится, и словно волны в море, они снова и снова умывают берег, накрывая парня с головой и испытывая его. Он чувствовал, что это что-то серьёзное, что не просто сплетни, ведь дело возобновили, а значит, причины есть. — Блять, — протянул единственную гласную в слове Алан, читая статью в интернете. — Что? Удиви меня, — проговорил негромко Кирилл, откидываясь лопатками на спинку стула и глядя на собеседника, требуя показать, что он там нашёл.       Он больше ничего не говорил. Парень просто положил телефон на стол перед Кириллом, и тот взял его в руки, начиная читать статью известного в России независимого интернет-издания. В этот раз её читала вся страна, а не только Московская область, и от этого уже было страшно. — Сука, — кинул он телефон на стол у нетронутого блюда, встал из-за стола и побрел между столиков, мимо обсуждающего персонала, не замечая ничего на своём пути. В голове стоял белый шум. Алан последовал за ним, говоря официантке, что они ещё вернутся, и отдавая ей одной купюрой деньги за ужин. Он вышел следом за другом. На улице уже потемнело, и по заснеженным улицам неспешно проезжали автомобили, ходили люди, не замечая встревоженного парня и ошарашенного туриста, который внезапно исчез куда-то. Оглядываясь, Алан увидел светлую голову Кирилла под фонарём. Тот сидел на лавке, вытянув ноги вперёд и сунув руки в карманы. Он просто сидел.       Алан присел рядом с ним, доставая сигареты и предлагая одну. Кирилл не отказался. — Личность ребёнка неизвестна? — Не знаю, я думаю, пока ждут заключения ДНК-анализа. — Боже, блять, — снова взялся за голову Кирилл, не находя в себе сил поверить в прочитанное: «На территории дома, где была найдена пропавшая в Подмосковье школьница, были найдены останки ребёнка». Алан подвинулся к нему, приобняв за плечи одной рукой и немного наклоняя к себе. Проходящие мимо люди с сочувствием смотрели на парней, понимая, что с ними что-то произошло, ведь Кирилл выглядел тревожно и испуганно. — Я просто не могу это представить. Он реально кого-то убил? Катя тоже могла быть там, если бы мы не нашли её, так? Как жить с этим теперь? И те люди, которые говорят за нашими спинами, они правы? Мы и правда, блять, семья уродов тогда. Кто поверит в то, что мы ничего не знали? — в панике начал повышать голос парень, будто на себя самого, и покачивался из стороны в сторону, водя пальцами по волосам. Обычно это помогало успокоиться, но сейчас не работало. — Не ударяйся в самокопание. Вы и правда ничего не знали, и вы никого не убивали. Это не ваша вина, а его, — голос Алана негромко звучал над ухом парня, который не слышал ничего, кроме гула в своей голове. — Как жить дальше с этим? — он наконец взглянул в глаза Алану. Они сидели на лавке без верхней одежды, оставленной в ресторане, и холод пробирался под самые кости, кусая до боли. Кожа темноволосого парня на руках покрылась мурашками, пальцы побелели, но он всё ещё сидел рядом, ожидая, когда друг придёт в себя. Оставлять его в таком состоянии он не мог.       Каждое дыхание Кирилла вырывалось из лёгких паром, но он даже не замечал, как челюсти стучат сами по себе. Голова гудела, мысли метались обрывками, не связываясь в одно целое. Мир вокруг будто отдалился, звуки приглушились, и он смотрел в одну точку, не моргая, с широко раскрытыми глазами. Щёки уже не жгло, а словно сковало льдом, но даже это не могло вернуть его в реальность — тело действовало отдельно от разума, который всё ещё переваривал случившееся.       Алан поднялся, беря парня под локоть и притягивая к себе, чтобы тот поднялся и пошёл с ним обратно в помещение. Расстёгнутые вороты рубашек податливо запускали ледяной воздух под одежду, и тело корёжило от дрожи. Парень вынудил Кирилла умыться, и спустя какое-то время, в тишине, они поели остывшие блюда и побрели по улицам обратно домой. Они молчали, и это было тем, что нужно было ошарашенному новостями парню, который не мог смириться с мыслью, что он сын не просто извращенца, но и убийцы. В нём боролись отрицание с чувством вины за то, что он не знал, не замечал и жил с моральным уродом.

День 5.

      Проведя остаток прошлого дня в комнате, Кирилл то и дело говорил по телефону с сестрой, допытывая её о том, знала ли она кого-то, видела ли, подозревала ли, но та лишь отвечала «нет». Он мучительно пытался вспомнить то, чего не знал. Отец часто пропадал якобы на работе, и сын никогда не ждал его обратно, скорее наслаждаясь моментами, когда никто не контролировал его и вместо нравоучений он мог просто играть в компьютерные игры, за которыми и не замечал, как семья разваливалась задолго до того, как об этом узнали все.       Кирилл громко ругался с мамой по телефону, обвиняя её в том, что она покрывает отца сейчас, нанимая ему адвоката, а она оправдывала это тем, что им нужно снять обвинение с «семьи». Это невыносимо злило парня, и он неисчислимое количество раз повторял, что обвиняют её мужа, с которым она жила годами и не замечала под своим носом ничего, а не всю их семью. Обобщая их этим словом, она будто перекладывала вину отца на всех. Мать будто не могла ещё признаться себе самой, что её любимый Володя — насильник и убийца.       Следующий день должен был быть поездкой в горы, и лишь из-за родителей Алана Кирилл заставил себя встать с кровати и выйти куда-то. Он побрился, натянул свитер под горло и спустился в кухню, где его ждал горячий кофе и пирог. — Всё хорошо, сынок? — спросила его бабушка Алана, которая зашла к ним в гости и принесла выпечку. Заботливо поправив его ворот свитера, она улыбалась и видела в его светлых глазах боль. Родители уже разогревали машину. — Кажется, нет, — честно признался он, беря чашку и отпивая немного. Бабушка села за стол напротив, глядя на паренька, который напоминал ей её умершего мужа. Он был русским, не осетинцем, такой же славянской внешности и отличался от всех остальных в их семье. — Жизнь иногда сильно бьёт по нам. Дай себе погрустить и выговориться близким, не замыкайся в себе главное, — понимающе сказала она, даже не представляя, через что он проходит. Кирилл обратился к ней взглядом, видя в её лице столько понимания и доброты, сколько не видел давно ни в ком. Сколько за всю жизнь она пережила таких «ударов»? Сколько раз плакала на кухне по мужу? Сколько раз грустила от одиночества? — Спасибо вам, — кивнул он и слабо улыбнулся, чтобы хотя бы как-то отблагодарить постороннего человека, попытавшегося помочь. — Доброе утро, Æмы, — после тяжёлых шагов по ступенькам послышался такой же будто тяжёлый голос Алана. Он взял свой кофе, садясь за стол и остужая напиток.       Машина тронулась с улиц Цхинвала, скользя по вымощенной плиткой дороге. На передних сидениях мама и отчим Алана спокойно обсуждали хозяйские дела, время от времени поглядывая на дорогу и обмениваясь лёгкими улыбками. На заднем — Тимур, Алан и Кирилл. Маленький Тимур не мог усидеть на месте, скакал и всё спрашивал: — Алан, а там снег весь такой белый? А там медведи есть? А я покатаюсь на санках?       Его звонкий и непринуждённый голос прорывался сквозь шум двигателя, заставляя Кирилла улыбаться. Эти детские вопросы растапливали лёд его собственной тревоги, напоминая о беззаботном детстве, которого он никогда не видел.       Когда машина выехала на серпантин, первые горы появились вдалеке. Кирилл прижался к окну, завороженный: снежные вершины тянулись к небу, их линии острые и чёткие, солнце отражалось на снегу, превращая их в сверкающие огни. Ветер за окном бил в стекло, холодный и резкий, но сердце Кирилла словно согревалось от этого ощущения. Боль, тревога и усталость, которые он носил в груди, медленно вытягивались вместе с морозным воздухом. — Смотрите! — Тимур ткнул пальцем в даль. — Она такая большая!       Кирилл кивнул, не отрывая взгляда от горизонта, и удивление в глазах брата отражало его собственное. Алан тихо подсказывал, как держаться, когда машина петляет по склонам. Тимур перебивал обоих, рассказывая, как зимой любит кататься на санках и строить снеговиков, а его смех смешивался с треском шин по льду, делая поездку лёгкой и живой.       Кирилл чувствовал, как горы вытягивают из него тревогу и тяжесть, словно растворяя всё лишнее. Снежные склоны, замёрзшие ручьи и леса, поблёскивающие инеем, успокаивали разум. Он заметил, как дыхание выравнивается, мышцы расслабляются, взгляд всё чаще останавливается на неподвижности вершин.       Иногда он отворачивался к Тимуру, ловил его восторг, а потом — к Алану, который спокойно держался рядом, будто невидимо поддерживая каждого. С каждым километром Кирилл чувствовал: поездка — это не просто дорога к горам, это путь внутрь себя, возможность отпустить боль и тревогу, впустить лёгкость и радость.       Вскоре машина замедлила ход у начала высокогорной тропы. Кирилл ещё раз оглянулся на цепь сверкающих пиков и понял, что это ощущение свободы и спокойствия останется с ним надолго. Тимур хлопал в ладоши, Алан улыбался, а Кирилл впервые за долгое время позволил себе просто быть, слушая детский смех, шум дороги и завораживающее дыхание гор.       Этот день был умиротворённым. Такой, какой нужен был Кириллу. Он смотрел на город сверху, а горы словно из картона развивались над землёй. Из-за солнечного света они казались миражом. Кирилл сфотографировал Таргимский хребет, а потом мама Алана уговорила их сфотографироваться вместе. Оба парня ненавидели это делать. Они лишь неловко стали рядом на фоне заснеженных гор и уставились в объектив. К ним пришёл Тимур, разряжая обстановку, и они улыбнулись, оставаясь на кадре полароида, который вылез из камеры после щелчка затвора.

День 6.

      Легче не становилось. Мысли бесконечно возвращались в Москву, где мама и сестра боролись со всем миром в одиночку. Катя перестала выходить из дома с тех пор, как о той статье узнала каждая собака, и лишь сидела в четырёх стенах своей комнаты, пока их не вызвали в участок для дачи показаний. Их снова пытали вопросами, снова беспокоили прошлое, вынуждая Катю описывать в подробностях произошедшее, но на этот раз ещё показывали ей фотографии найденных вещей в старом доме, в подвале гаража которого девушка провела месяц. Среди них были какие-то старые игрушки её или Кирилла, его футбольный мяч и какой-то просто хлам. Так же в доме завалялась одна старая кукла, которой у дочери подозреваемого никогда не было, и это подтверждали как она сама, так и её мать.       Никто не мог до конца поверить, что отец был способен сотворить такое, даже сама Катя, которая натерпелась от него много, но никогда тот не производил впечатление убийцы. Кирилл не находил в себе силы даже думать о нём, он больше размышлял о том, как дальше они будут жить. Как идти в университет? Как в глаза смотреть родителям того ребёнка, чью личность ещё не открыли? Как Кате закончить 11 класс? Он заблокировал свою страницу ВКонтакте, ведь туда начали снова сыпаться сообщения.       Алан вошёл в комнату отца, где они временно обитали, и аккуратно закрыл за собой дверь плечом, держа в обоих руках бокалы с пивом. Он поставил оба на подоконник прямо над кроватью, на которой полулежал Кирилл, скрестив руки на груди и молча глядя на друга. Парень не был особо разговорчив в тот день, не захотев ехать с ними в гости к кому-то из родственников. Его семья была разрушена окончательно, он не мог смотреть на счастливых людей, любящих и поддерживающих друг друга. Это слишком ранило. Почему его семья не могла быть такой же?       Высокий парень сел в позу лотоса, собирая немного спортивные штаны в области паха для удобства, а ноги Кирилла в носках оказались прямо перед ним. Он взял голени в руки, начиная сильными нажатиями массировать точки под пятами. Сразу всё тело расслаблялось, поддаваясь прикосновениям. — Мне звонила тётка, мы говорили о том, что дальше может произойти, ибо мама адекватно не рассуждает, говоря о какой-то «семье» и репутации, которых уже нет, — холодно и рассудительно сказал Кирилл. — И что сказала тётка? — переспросил Алан, отпивая немного тёмного пива из бокала и ставя его обратно, затем снова трогая худые ноги. Кирилл лежал в спортивных шортах, и снова колени привлекали внимание слабого к ним парня. — Что нам нужно переезжать. Адвокат сказал им, что батя пойдёт на чистосердечное. Когда опубликуют личность того ребёнка, социальные сети взорвутся, и наша жизнь точно схлопнется, — ответил Кирилл и потянулся за пивом, сразу сделав пять глотков и расслабленно прислоняясь обратно спиной к подушке у изголовья кровати. — Куда переезжать? Куда-то типа Питера? — Алан немного напрягся, кладя запястья на свои раскинутые в стороны согнутые колени. — Не знаю… — Кирилл наконец перевёл на него взгляд, замолкая как-то загадочно. — Знаешь ведь, да? — усмехнулся Алан, потирая шею с рисунком на коже и заметно напрягаясь. — Её дочь предложила нам на время перебраться к ней в Германию. Говорила о какой-то визе на 90 дней, толком не понял ни черта. — Круто, — отрезал тот, потянувшись за бокалом вновь. В горле всё пересыхало. — Да это просто тупая идея её, никуда я не поеду, — покачал головой Кирилл, сразу отметая этот вариант и выкидывая мысли из головы. — Это было бы идеальным решением, вообще-то. Кате бы не помешало сменить обстановку полностью, иначе она тут в депрессию впадёт, — тёмные глаза парня смотрели в такое же тёмное пиво в бокале, покачивая его и наблюдая, как пузырьки газа лопаются и образуются новые. — Алан, — привлёк к себе внимание голосом Кирилл, и тот поднял взгляд, — я не хочу уезжать. — Почему? Ты ведь ненавидишь Россию. — С чего ты взял? Я ненавижу многое в жизни, в людях, но к стране это отношение не имеет. Там такие же люди, которые так же мне не нравятся, но ещё там чужая культура, язык, всё. И там тебя нет. Нас там нет, — проговорил последние слова Кирилл с трудом, выдавливая их из себя, а глаза опустились куда-то на руку Алана — он нервно крутил серебряное толстое кольцо на пальце, которое никогда не снимал.       Кирилл сел на свои подогнутые колени перед ним на кровати, глядя внимательно в глаза, которые всё ещё изучал с интересом, и молча положил ладони на крепкую, но такую хрупкую одновременно шею, большими пальцами гладя линию челюсти. Тёмные зрачки смотрели на него в ответ. Не находя слов, чтобы выразить благодарность и все чувства, от которых распирало, парень лишь начал плавно целовать его губы. Алан будто расслаблялся от этого, но внутри всё ещё была буря. Обстоятельства постоянно испытывали их, снова и снова вбивая клин между ними. Меньше всего Кириллу хотелось уезжать от него, но дико хотелось бежать от всего другого, делать то, что он так хорошо умел — сбегать от проблем.