Дельфины здесь тонут

В этом мире умирать не ново, но и жить, конечно, не новей.

— Здравствуйте, вы к кому? Могу чем-то помочь? — подняла голову блондинка в очках, сидевшая на ресепшене. Она улыбалась с лёгкой, еле уловимой фальшью — будто старалась выглядеть умнее, чем была на самом деле. Кириллу совсем не хотелось ей улыбаться — наоборот, хотелось поскорее отвести взгляд. Алан наклонился вперёд, уперевшись локтями в высокий стол, и чуть приблизился к ней. — Здравствуйте. Не могли бы вы помочь мне найти моего давнего друга? — Алан мягко улыбнулся, глядя ей прямо в увеличенные линзами глаза с заметным слоем макияжа. — Какого друга? — отозвалась она, слегка смутившись, опустила взгляд на монитор. Очки сверкнули, отражая свет экрана. — Серёга... Простите, Сергей, — Алан замялся так правдоподобно, что выглядел совершенно искренним, хотя врал ей в глаза. Кирилл внимательно смотрел на него, приподняв брови в ожидании продолжения. — Сергей Головакин.       Он был близким другом моего брата. Брат недавно погиб — авария... — девушка приоткрыла губы, на лице мелькнуло сочувствие, — и я хотел бы сообщить Сергею. Его старый номер недоступен, или, может, я когда-то неправильно его записал... Но мне очень хотелось бы пригласить его на похороны. Может, вы могли бы просто помочь устроить нам встречу? Я не прошу личных данных — понимаю, вы наверняка ответственный сотрудник и такие вещи не разглашаете. — Да, к сожалению, номер я вам дать не могу. Но встречу... устроить могу. — Я был бы вам очень благодарен.       Девушка закивала. Её упругие, коротко подстриженные волосы качнулись на плечах. Она встала, поправила на себе шелковую блузку и неспешно направилась к другому столу, где стоял телефон. Набрала чей-то номер, снова посмотрела на Алана — теперь уже с тёплой, почти кокетливой улыбкой. Кирилл закатил глаза, скрестив руки на груди. Он смотрел в сторону диванов, расставленных у белых стен просторного холла, украшенного окнами и множеством плакатов с названиями издательств. Само здание было высоким — наверняка здесь размещалось десятка два компаний. — Алло, Дима? Пропусти ребят к лифтам, они к другу поднимаются... Ну и что?.. Всё, давай, пропусти. Спасибо, — произнесла она, вернувшись к парням с видом человека, выполнившего важную миссию. — Пройдёте по коридору до поста охраны, потом налево — к лифтам. Девятый этаж, там найдёте нужное издательство. — Спасибо вам. Вы очень добрая. И привлекательная, — сказал Алан, широко улыбнувшись. Девушка засмущалась, опустилась обратно на стул.       Охранник по имени, судя по всему, Дима молча пропустил их через один из турникетов, где сотрудники прикладывали карты. Посетителей в это время почти не было — середина рабочего дня. Парни спокойно вызвали лифт и нажали нужный этаж. — Ну ты актёр, пиздец, — пробурчал Кирилл, глянув на своё отражение в зеркале. Он отметил, как похудел: уже пару недель нормально не ел — только курил и иногда пил пиво. — Спасибо. Я такой, — Алан усмехнулся одним уголком рта. — Ты дал мне подсказку, а я просто использовал свою сильную сторону. У меня глаза красивые — я и показал ей их. — Тоже мне, кот из Шрека, — фыркнул Кирилл.       Они подошли к нужной двери. Алан, уверенный в себе, толкнул её локтем и почти ворвался внутрь. Секретарь, женщина средних лет в свитере, вздрогнула, невольно приподнявшись со стула. На её лице смешались тревога и выражение «я просто хотела досидеть до конца рабочего дня». — Вы кто такие?! — её голос дрогнул и стал высоким. — Головкин, выходи! — громко бросил Алан, глядя в сторону узкого коридора с тремя скромными дверьми. Секретарша рванулась было встать на пути, одновременно заикаясь и изображая собой миротворца, готового лечь на гранату — лишь бы никто не кричал. — Головкин, сука! — Головакин, — тихо поправил Кирилл, почти начиная смеяться с происходящего.       «Если нас сейчас упакует полиция, день точно станет незабываемым», — подумал он.       Алан не слушал ни Кирилла, ни секретаршу, которая безуспешно пыталась удержать обстановку под контролем. Он решительно шагнул к первой двери и дёрнул за ручку. За ней оказался пустой конференц-зал — с таким длинным столом, будто здесь заседал Совет галактики, а не клепались лживые статьи. — Мне нетрудно открыть все кабинеты. Выходи, — сказал он громко, но без крика. Это была угроза, обёрнутая в вежливость.       Он открыл вторую дверь. Там сидели несколько сотрудников — двое за ноутбуками — и с удивлением уставились на двух незнакомцев, которые, казалось, окончательно выжили из ума. — Добрый день. Головкин Сергей? — спросил Алан с фирменной прямотой. — Головакин, Алан… — снова поправил Кирилл, прикрывая рот рукой и срываясь на смех. Он вспомнил знаменитого маньяка с таким именем, и ситуация показалась ему абсурдной.       Алан нахмурился, бросил короткий взгляд на друга, а затем снова на растерянных сотрудников. — Головакин, Головкин — кто-то из них здесь?       Один из сотрудников отрицательно покачал головой. Осталась последняя дверь. Алан бросил взгляд на секретаршу — она уже схватилась за телефон, явно собираясь вызвать охрану или полицию. — Вы что себе позволяете?! — послышался голос, и из кабинета наконец вышел тот, кого они искали. Вальяжно, не спеша, с выражением возмущённого хозяина положения. — Головкин. Объясните своей сотруднице, что если она сейчас вызовет полицию — это будет не в вашу пользу, — спокойно сказал Алан. — Мы пришли договориться по-хорошему. Иначе у вас начнутся серьёзные проблемы. — О чём вы вообще говорите? Кто эти придурки, Света?! — полноватый мужчина повернулся к секретарше, та буквально дрожала.       Они что, и правда выглядели так угрожающе?       Кирилл вспомнил, как Полина когда-то сказала: «Алан выглядит пугающе, потому что всегда серьёзен». И ведь действительно — когда Алан улыбался, девушки таяли, а когда становился серьёзным — его начинали бояться. Кириллу же казалось, что даже его кошка Муза не воспринимает его всерьёз. А вот Алана боялись. И, возможно, даже кошки. — Вот это — господин Савельев, — продолжил Алан, указывая на Кирилла, — тот самый, про кого ты недавно написал статью. В которой утверждается, что он якобы кого-то домогался. А я — его адвокат. Мы готовы подать заявление за клевету. Но прежде хотим предложить решить это в досудебном порядке. Или вы предпочитаете разборки с правоохранителями? — Света, — глухо сказал Головкин, не глядя на неё, — не звони.       Секретарша, будто очнувшись от гипноза, медленно опустила трубку. Её взгляд метался между начальником и непрошеными гостями. Казалось, она всерьёз подумывала уволиться уже к обеду.       Он завёл их в кабинет, что-то говорил о доносчике, о неком «источнике информации». Алан в ответ спокойно, но твёрдо указывал на нарушение закона и давал понять, что молчать они не станут. Кирилл чувствовал себя так, будто пришёл с отцом к директору школы.       Он оглядел помещение: кабинет был примерно по размеру как та комната с пятью столами, где бедные сотрудники, наверное, штамповали такие же жёлтые статьи. Взгляд зацепился за фотографию на стене — Головакин с ребёнком и золотистым ретривером. Незнакомый, неприятный и даже обидевший его человек вдруг показался Кириллу на йоту ближе. Любит животных — значит, в нём что-то есть.       Журналист в начале пытался юлить, его лицо налилось краской, и создавалось впечатление, будто галстук душит его не только физически, но и морально. Аргументов не хватало. В какой-то момент он сдался — рухнул в кресло и устало выдохнул: — Хорошо. Я опубликую опровержение.       Кирилл почувствовал облегчение — хоть немного, но справедливость восторжествовала. Он уже собирался повернуться к двери, но Алан, как ни в чём не бывало, попросил лист бумаги формата А4 — для письменного подтверждения договорённости.       Кирилл вздохнул. Значит, сидеть тут придётся ещё.       Прошёл почти час: разговоры, составление текста, уточнение формулировок, обсуждение сроков публикации. И вот, наконец, они вернулись к машине — с победой. Кирилл посмотрел на Алана по-другому. Раньше он думал, что работа адвоката — это сплошная защита преступников и поиск лазеек в законах. Но оказалось — не только.       Оказавшись безграмотным в собственных правах и законах, Кирилл обратился к тому самому «скучнейшему» адвокату, каким Алан бы ему раньше казался. И теперь — не жалел. — Ты меня правда удивляешь, — покачал головой Кирилл, опьянённый победой и на миг забывший, что его ждёт дома. Это была всего лишь сотая часть его проблем. — Когда ты орал «Сергей Головкин среди вас?», у тех бедолаг чуть глаза не вылезли! — Почему? Ну, перепутал. И что? — хмыкнул Алан, пристёгивая ремень. — Это маньяк из девяностых. Он детей убивал. Много. С особой жестокостью. — Хм. Ну и хорошо, что перепутал. Пусть ему стыдно станет, — усмехнулся Алан, только сейчас осознавая комичность ситуации. — Знаешь, — сказал Кирилл, протягивая руку к магнитоле и нажимая «плей», — я всегда интересовался маньяками. Читал, смотрел документалки, фильмы… А теперь, наверное, не смогу.       Он замолчал, но вскоре продолжил: — Когда понимаешь, каково это — по-настоящему, становится слишком темно. Хочется наоборот — тянуться к свету.       Зазвучала группа Кино. Кирилл не стал переключать — оставил. Из колонок заиграла одна из самых узнаваемых мелодий. Алан вставил ключ в замок зажигания, мотор завёлся, машина тронулась. — Я начал интересоваться историей с детства — из-за военного прошлого моей страны, — вдруг сказал он. — Сначала разбирался в том конфликте, слушал рассказы отца и дяди. А потом, по их отсылкам к прошлому, начал копать глубже: история Грузии, связи, войны, судьбы. Потом всё это стало как снежный ком. Наслоения, ссылки, имена, источники... И в итоге я оказался за учебниками и методичками историков. — Ты больше ничем не увлекался? Я, например, с детства любил рисовать, — сказал Кирилл, глядя на Алана. Его лицо мягко озарял дневной свет, подчёркивая густые ресницы. — Ну, что-то было, конечно. Но я не хотел всю жизнь заниматься плаванием и уходить в спорт, который калечит — и морально, и физически. — Калечит? — удивился Кирилл. — Я думал, наоборот. — Профессиональный спорт калечит, — повторил Алан. — Я плавать до сих пор люблю, но теперь это просто хобби. Не призвание.       Он пожал плечами и прибавил скорость. Машина не спеша катилась по пустой дороге, приближаясь к перекрёстку, за которым начиналась плотная толкучка — казалось, до дома Кирилла ещё долго.       «Как там мама?» — вдруг подумал он. Разблокировал телефон и машинально проверил уведомления из «ВКонтакте». — Я вот спортом особо не занимался. Ну, футбол нравился в детстве. Но друзей у меня было мало, и по-настоящему играть начал лет в пятнадцать. А это уже поздно, чтобы серьёзно двигаться в ту сторону — хотя бы пытаться.       Он написал маме:       «Я во всём разобрался. Был в том издательстве, они пообещали опубликовать опровержение. Я ничего плохого не делал. Скоро буду дома».       «Я во всём разобрался…» — мысленно повторил он и усмехнулся. На деле во всём разобрался Алан. — Почему друзей мало было? — спросил Алан, не отрывая взгляда от дороги. — У меня их куча была. Но плавают не косяками, поэтому мы редко гуляли вместе. Я вечно пропадал в бассейне. — Не знаю… Я был немного замкнутый. И странный, наверное. Много врал. А такое никто не любит. — Ты и сейчас врёшь. — Чего?! Когда это я врал? — опешил Кирилл, даже повысив голос от неожиданности. — Что я красивый, — еле сдерживал улыбку Алан, глядя на дорогу и обгоняя медленных водителей на шестиполосной автостраде. Он явно превышал допустимые 130 км/ч — от ускорения плечи вжимало в кресло. — Отвали, — выдохнул Кирилл, усмехаясь и отводя взгляд.       На секунду он действительно задумался: а врал ли он ему когда-то? Что-то говорил, что не чувствовал? Но не вспомнил ничего конкретного. — Я тебя домой везу, верно? Мама там ждёт? — спросил Алан. — Домой, да. Наверное, ждёт. А может, уже и нет — может, на работе. Она пока не отвечает, — ответил Кирилл, качая коленом в такт песне, игравшей в колонках.       Он смотрел в окно на проносящиеся мимо машины и на людей за рулём. Некоторые с удивлением оглядывались на них, будто спрашивая: «Куда вы так несётесь?»       Он чувствовал благодарность.       Не просто за помощь в издательстве, не за документы или громкие слова. За моральную поддержку. За то, что Алан держал рядом, не осуждал, просто был.       Кирилл посмотрел на него иначе. Глубже. Он увидел в нём силу. Настоящую.       До этого казалось, что Алан — просто немного разбалованный парень с юга, у которого главная проблема — как устроиться в столице и казаться умнее, чем есть. Но теперь — всё по-другому.       И да, сначала он привлекал внешне. Но теперь — чем-то гораздо большим. Его тянуло к нему. Не телом — характером. Поступками. Упрямой стойкостью.       Он был тем, чего самому Кириллу так не хватало в себе.       Прощание оказалось не таким тяжёлым, как он ожидал. Кирилл знал — они обязательно увидятся снова. Алан провожал его взглядом, словно прощаясь, но не навсегда. «Держись», — говорил его взгляд. Кирилл кивнул, обещая постараться. В последний раз посмотрел ему в лицо — и скрылся за дверью подъезда.       Дома пахло сигаретами. Кирилл удивился — мать не курила. Он прошёл в гостиную. На диване спала женщина, сжавшись в комок, с включённым телевизором. Там крутили какую-то дешёвую мелодраму. Кирилл присел на край дивана, посмотрел на маму — и про себя, без слов, попросил прощения.       За всё. За тревогу. За то, что пришлось ей пройти.

      Ноябрь тянулся вязко и холодно. Каждый день был серым, мокрым, и будто нарочно давил на плечи. Дела у Кирилла были такими же — тягучими, но уже не рушащимися. Всё стало чуть стабильнее. После опровержения сообщения с оскорблениями почти прекратились. Иногда кто-то всё ещё писал гадости — он отвечал коротко, просто:       «Пошли нахуй».       Он больше не стремился иметь хороший авторитет. Понял: те, кто не верят, не поверят никогда. А доказывать — зачем?       И он, и его мама теперь почти не бывали дома. Кирилл взял академический отпуск и устроился в кофейню возле дома. Работа — тяжёлая. Улыбаться людям было особенно сложно. Поэтому он чаще молчал и просто варил кофе. Капучино. Американо. Литрами.       Хотя бы это он хотел делать хорошо.       Помол зёрен, эспрессо, вспенивание молока, смешивание, подача – этот ритуал был чем-то священным и даже успокаивал. Хотелось всё свободное время чем-то занять, чтобы не думать и просто пережить этот период жизни. Встречи с Аланом на протяжении ноября были редкими, но каждая придавала сил, чтобы продержаться до следующей. Они прятались в тени ночных улиц, в квартире парня или его машине, иногда выходя в свет как друзья — и прячась, чтобы быть кем-то большим. Речь никогда не заходила о том, что будет с ними дальше. У их отношений не было статусов и названий, были лишь обрывки встреч и чувства.       В какой-то из четвергов — медленных и будничных, когда в заведении было немного людей — Кирилл позволил себе выйти и сесть снаружи за один из столиков, превращаясь без фартука в обычного клиента и попивая американо с сигаретой в пальцах. К счастью, снаружи были обогреватели, нависающие над головами под навесом, который прятал от дождя. С тех пор снег больше не шёл. Алан пропадал всё на дольше и дольше, и перерывы между встречами увеличивались, но спросить его, почему — Кирилл не смел. Он не мог требовать. Алан был как чёрный бродячий кот, которого гладишь, только когда он сам решит подойти — на короткий, почти неуловимый момент, перед тем как снова исчезнуть где-то между улиц. — Эй, я хотел бы, чтоб моё кофе заварили именно Вы, уважаемый, — послышался голос со стороны, и Кирилл нахмурил брови, поворачивая голову набок и надеясь, что это не к нему обращаются. Его глаза тут же раскрылись широко, и рот приоткрылся — сигарета выпала изо рта прямо в опустошённую чашку на столике. — Ты серьёзно?! — воскликнул Кирилл, поднимаясь и бросаясь навстречу Кихуну. Он не видел старого друга детства уже пару лет. Парень азиатской внешности похорошел с их последней встречи, в нём появилась какая-то серьёзность, он немного вытянулся, но всё равно оставался ниже лучшего друга. Кирилл обнял его крепко за плечи, буквально душа собой, и Кихун рассмеялся — на его щеках показались ямочки. — Я сюрприз хотел сделать, пришёл к тебе, а мама говорит — он на работе. Я не поверил даже. Ты же грёбаный бездельник! — говорил тот, чей голос Кирилл в последний раз слышал неделю назад по телефону. Кихун учился в Сеуле, и времени на общение почти не оставалось, но он всегда говорил, что в душе оставался русским и хотел восполнять этот пробел разговорами и совместным просмотром фильмов онлайн. Как и всегда, руки до этого доходили изредка. — Я поверить не могу, что ты прилетел, — всё ещё не мог насмотреться на него Кирилл, качая головой и начиная подмерзать, ведь они стояли вдали от обогревателей, и холод сразу пробирал до костей.       Они вошли в кафе, и Кирилл с гордостью начал показывать каждому из своих коллег своего старого друга, который выглядел так по-корейски, что одна из работниц — фанатка к-поп — кажется, получала микроинфаркт. Она пыталась что-то говорить ему по-корейски, а он отвечал по-русски, игнорируя её потуги и постоянно возвращаясь вниманием к другу, отпуская шутки и наблюдая, как тот готовит им кофе с собой.       Отпрашиваться не пришлось, ведь рабочий день и так подходил к концу, поэтому вскоре оба спокойно вышли на улицу с бумажными стаканчиками с горячими напитками и пошагали в сторону дома Кирилла. Ветер растрепывал тёмные прямые волосы Кихуна, который бесконечно щурился от холода — отвык, подумал Кирилл. Они обсуждали изменения, которые потерпел их район, начиная от качелей, которые снесли с детской площадки и заменили на тренажёры. Никто не понимал, кому они сдались — от этого подростки не станут здоровее. Они собирались там, чтобы покурить, и пьяными лазали по ним ночами, выделываясь друг перед другом, будто висеть вниз головой с турника было чем-то особенным. — Короче, помнишь, тут была оградка? — начал Кирилл, показывая рукой в сторону дальнего угла двора, и друг тут же обернулся, глядя в указанную точку и кивая. — Так вот, прошлым летом туда вписалась тачка с пьяным мужиком, и оказалось, что это был один из любовников Дашки из третьего подъезда! — Да ладно? Ты чего мне не рассказывал? — засмеялся парень, пиная друга плечом и ускоряясь, ведь они уже подходили к его подъезду. — Не знаю, из головы вылетело. — Слушай, может, купим что-то в магазине к чаю для мамы и Кати? Угловой ещё открыт? — воодушевлённо спросил он, останавливая Кирилла, который сразу в лице переменился. Он так и не рассказал ему о сестре — будто это точно поставило бы точку на прошлом и окончательно забрало у него надежду. Кирилл замолчал, сглатывая ком в горле и опуская взгляд в пол. — Я тебе должен кое-что сказать. Но давай сделаем это в квартире, ладно? — Ты пугаешь меня, — настороженно ответил Кихун и пошёл к подъезду, дверь которого Кирилл отворил ключом, и те поднялись на лифте на этаж молча. Друг постоянно смотрел на Кирилла, замечая, как тот увядает на глазах. Он знал, что ему предстоит узнать что-то ужасное, и от этого накрывало волнение.       Квартира выглядела иначе, чем три года назад, когда Кихун в последний раз был гостем в их семье. Здесь больше не пахло едой и не веяло гостеприимностью. Теперь, когда переступаешь порог, тебя встречал какой-то холод — и даже лампы будто светили по-другому. Парень снял куртку, обувь и прошёл в кухню, где было по-прежнему чисто, но на столе больше не лежали конфеты, как раньше, и не висели гирлянды с начала ноября — в ожидании Рождества или после Хэллоуина, который так любили Кирилл и Катя. Им нравилось устраивать вечера с ужастиками, тоннами снеков и газировок. Это не на шутку пугало не ведающего ничего парня, и он присел на мягкую обивку углового дивана за столом, терпеливо ожидая хозяина дома, который нехотя справлялся со снятыми кроссовками — всё ещё носимыми им даже при низкой температуре — и плёлся на кухню к другу.       Кириллу было страшно. Он боялся, что тот обидится на него за то, что он не сказал важные новости сразу, что оставил в неведении. В слепом неведении ужасного. — Кати больше нет, — сказал Кирилл, сжимая руки в кулаки, сидя напротив друга и боясь смотреть тому в глаза. — Что? В смысле? Что ты имеешь в виду, Кирилл?! Она переехала? — Кихун повысил голос, требуя быстрее услышать что-то, что развеет его самые страшные мысли — мысли, которые, к сожалению, и оказались истиной. — Нет, она не переехала. Она пропала месяц назад. Ушла из дома и не вернулась, — голос Кирилла дрогнул. Всё снова всплывало перед глазами — день, когда Катя ещё была дома, когда она уходила, и никто её не удержал. А потом — недели боли и слёз, которые начали входить в привычку, но душа всё ещё упрямо ждала её возвращения. — Пропала?.. Ты мне ничего не говорил про это… — с паникой в глазах сказал Кихун, поднимаясь и начиная шагать по кухне туда-обратно, пока Кирилл рассказывал всё: про исчезновение, про отца, который должен быть осуждён через неделю в начале декабря, и про то, как они до сих пор не знают, что случилось с Катей, где она, жива ли.       Кихун просидел час за столом, держась пальцами за переносицу, пытаясь заставить себя поверить, что всё это — не чья-то злая шутка. Как Кирилл мог не рассказать ему? Как они вообще это пережили? Это точно была реальность, а не сюжет триллера?       Кирилл виновато смотрел на свои руки, потирая пальцами ладони до побеления, не зная, что сказать другу. Самому становилось паршиво. — Ты должен был мне рассказать. Я ведь друг твой, или кто? — Конечно, друг. Я просто… Я не мог, понимаешь? Когда мы общались, я представлял, что всё по-старому. Что Катя за стенкой, мама не плачет, а папа — на работе. Я создавал себе иллюзию, будто я всё ещё тот самый я, в той старой реальности. Мне не хотелось разрушать этот мираж. У меня нет больше ничего, кроме воспоминаний, — тихо произнёс он, поднимая взгляд на приятеля. Карие глаза Кихуна смотрели на него молча, с болью. — Я не зол на тебя, — выдохнул тот. — Но мне безумно жаль, что меня не было рядом. Как мама? Всё плохо? Где она сейчас? Она ведь была дома недавно, когда я заходил. — Скорее всего, ушла в супермаркет. С ней не всё хорошо, Кихун. Вообще не хорошо. Она всё ещё говорит о Кате в настоящем, надеется, что та вернётся вечером, готовит её любимую еду, убирается в комнате, покупает ей одежду… Это безумие, — Кирилл провёл руками по лицу, словно стараясь стереть с себя это чувство, и сам уловил, как это всё звучит со стороны. Будто он живёт в дурдоме. — Мне сложно. К психологу она не пойдёт. К отцу мы больше не ходим. Она о нём вообще не говорит, будто его больше не существует. Мне кажется, она даже не злится на него, потому что, чтобы ненавидеть — нужно признать, что он убил Катю. — Блядь… — выдохнул Кихун. Это было как ночной кошмар. — Какая жесть…       Ему было безумно жаль друга, которого он оставил одного, и чувство вины накрывало его с головой. Кихун встал, подозвал Кирилла к себе и обнял за плечи. Каждый раз, когда кто-то так делал, Кирилл с трудом сдерживал слёзы, которым никогда не давал воли — даже наедине с самим собой. Они всё ещё казались чем-то постыдным, слабостью, которую он себе позволить не мог.       В двери провернулся ключ, выдёргивая парней из их дружеских объятий. Они переглянулись, и Кирилл негромко сказал: — Пожалуйста, не задавай ей много вопросов о Кате. Я не хочу успокаивать её всю ночь, ладно? — Конечно, как скажешь, — кивнул тот, усаживаясь на стул и делая вид, будто ничего не произошло. — О, мальчики, вы тут! — вскрикнула женщина, занося пакеты в кухню. Она постарела буквально за месяц: перестала красить волосы, перестала следить за собой. Её лицо будто обзавелось новыми морщинами, а у корней волос виднелась седина, резко контрастирующая с окрашенной длиной. — Дай обниму тебя снова, сынок, — сказала она с улыбкой, раскрывая объятия перед единственным другом своего настоящего сына. Кихун с жалостью в глазах посмотрел на неё, поднялся и крепко обнял. Он молчал, только погладил её по спине, прежде чем отпустить.       Она тут же начала рассказывать о том, как видела на улице каких-то странных сектантов, отвернулась к холодильнику и начала раскладывать продукты по полкам. А Кирилл, молча переглядываясь с Кихуном, вздыхал и с грустью слушал её.       Вскоре, после ужина — пюре и отбивных — они с Кириллом вышли на балкон. Парень прикурил, а Кихун просто стоял рядом, ведь давно бросил. Он разглядывал район, который одновременно и изменился, и остался таким же, каким он запомнил его, уехав из России и вернувшись впервые за три с лишним года. Кирилл сел на подоконник, обхватив себя одной рукой, чтобы не замёрзнуть слишком быстро, хотя на них были куртки. — Скучал по этому — курить с тобой тут, смотреть на горящие окна этих домов и просто разговаривать, — негромко сказал темноволосый парень, поправляя прямую чёлку и подпирая рукой острый подбородок. — Я тоже. Хотелось бы, чтобы ты никогда не уезжал, — вздохнул Кирилл, осознавая, насколько ему не хватало друга в жизни. — Как Поля? — Мы расстались, когда Катя пропала. Мне сейчас не до отношений.       Кихун немного удивился, снова осознавая, что больше ничего не знает о жизни своего лучшего друга, и от этого становилось ещё грустнее. Будто он жил не в другой стране, а на Юпитере. Почему тот так мало рассказывал о себе? — Я, честно говоря, думал, у тебя кто-то есть. Ты стал пропадать, редко отвечал на сообщения... Но теперь, кажется, понял, — вздохнул Кихун, глядя на сигарету в пальцах Кирилла. — Ну, нет. Просто работа и все эти проблемы... Понимаешь? — Да, понимаю.       Они замолчали, слушая ветер и смех где-то во дворе — подростки снова столпились на бывшей детской площадке, которую теперь называли спортивной. Оба упирались локтями в раму открытого окна и смотрели вниз, наблюдая за парнями, пившими пиво где-то на турниках. — Я хочу тебе кое-что рассказать, — неожиданно начал Кихун. Он не знал, стоит ли копаться в прошлом — вдруг это только ранит Кирилла ещё больше? Но ему казалось, что именно сейчас это было уместно. — Расскажи, конечно. — Только ты не злись, что раньше не говорил. Я тоже был немного... травмирован. Помнишь, в Корее я ходил к психологу?       Кирилл кивнул, внимательно глядя на друга, который был ему почти как брат. Было приятно снова говорить с ним вот так — не по скайпу. — Психолог тогда сказал, что нужно выговариваться — мол, станет легче. Ну, и я... Короче, — он скрестил руки на груди, и куртка зашуршала, — помнишь, я был влюблён в Катю?       Друг кивнул, вспоминая, как тот дарил подарки его сестре. Она тогда казалась совсем маленькой для него, но все вокруг называли это милым. А Кириллу было противно. Друг и сестра — что может быть хуже? Только отец и сестра... Эта мысль вызвала у него озноб. — Блядь, не могу, — покачал головой Кихун, пытаясь выговориться, но не находил слов. Он переминался с ноги на ногу, кусал губы, потом неожиданно протянул руку за сигаретой Кирилла. Тот с удивлением отдал ему наполовину выкуренную. Кихун затянулся глубоко, сжав фильтр большим и указательным пальцами, будто это был косяк, а не обычная сигарета. — Твой отец... он, как бы... — Он что, и тебя насиловал? – замер Кирилл в ступоре, опережая друга своими предположениями. — Ну, физически — нет. — А как?! Твою мать, ты меня сейчас с ума сведёшь, — Кирилл вцепился в подоконник, снова усаживаясь на него и забывая о холоде, о ветре, о раздражающих малолетках под окнами. — Когда мне было лет девять... или около того... мы были в доме твоего деда. Помнишь? — Ну?.. — выцедил тот, напряжённо глядя на друга. — Я тогда был там один раз — на твоём дне рождения. Мы с твоей семьёй жарили шашлыки... Но я потом ещё пару раз туда возвращался. — Так он же продал его! Как?.. Когда?.. — нахмурился Кирилл, явно не понимая, к чему всё это. Отрицание читалось в его взгляде, в сжатой челюсти, в руках, скрюченных на подоконнике. — Он не продал его, Кир, я думаю он врал вам. Как-то раз, когда ты был в летнем лагере, после твоего дня рождения, он предложил моим родителям свозить меня туда на рыбалку с Катей. Она тогда мелкая была, ей было лет… шесть? Ну, мой папа с удовольствием спихнул меня, ибо вечно был на работе, а мама тогда болела. В общем, сначала всё нормально было, мы просто гуляли, он сводил нас на ставок, мы плавали даже, вроде, а потом он нам предложил поиграть во что-то. Мы согласились. Я ведь тогда вообще ничего не понимал, и я бы никогда сам, понимаешь? – словно полились из него оправдания перед другом детства, который терпеливо слушал, ощущая, как те приближаются к чему-то ужасному. — Он нас заставлял трогать друг друга в игровой форме и снимал на камеру, на которую вы праздники записывали, ту серую Сони.       Земля уходила из-под ног. Кирилл даже моргнуть не мог — смотрел куда-то в чёрный горизонт, сквозь туман пытаясь разглядеть что-то, отдалённо похожее на многоэтажки. — Катя тогда плакала, — тихо сказал Кихун. — А твой отец пообещал мне подарить твою старую Dendy. Помнишь, тебе на тот день рождения подарили Sega Genesis? Я так хотел ту ёбаную приставку...       Он слегка покачивался, стоя, как и Кирилл, наклонившись вперёд. Локти до боли вжимались в оконную раму. Он докурил сигарету, но продолжал держать в пальцах потухший, горячий окурок — будто не замечал ожога. — Я делал всё, что он говорил, понимаешь?.. До сих пор, по ночам, я иногда слышу, как она плачет, Кир.       Его голос дрожал, но он продолжал: — Я забыл об этом. До девятнадцати лет вообще не вспоминал. Будто вытеснил. А потом — словно из ниоткуда — оно вернулось и начало меня сжигать изнутри.       Он резко вдохнул, будто воздуха не хватало. — Я вспомнил, почему влюбился в Катю. Как мы росли. Как целовались, блядь, хотя были в разных возрастах, и всё это было... неправильно. Я так себя виню. За то, что молчал. Что был трусом.       И он заплакал. Беззвучно, судорожно, уткнувшись лбом в своё запястье, и где-то рядом тлела сигарета. Кирилл закрыл лицо рукой. Он не знал — плакать ему или злиться. Не на Кихуна — тот, как и Катя, ничего не понимал. Он злился на своего отца. На мразь, которая не просто искалечила его сестру. Она разрушила жизнь и его лучшему другу. — Прости меня, Кирилл… суку, — со слезами на глазах выдохнул Кихун, обернувшись к лучшему другу. — Это из-за моего молчания он тогда не сел. Из-за меня он сделал это с Катей. Если бы я только знал — точно бы что-то сделал, клянусь…       Кирилл обнял его одной рукой, прижимая лбом к своему плечу — так же, как совсем недавно сделал Алан. Теперь он сам был тем, в чьё плечо плакал дорогой ему человек. И всё, что он мог, — это просто быть рядом.       Кихун рыдал. По-настоящему, как ребёнок.       Стоит ли говорить, что они никогда не плакали друг при друге? Разве что в далёком детстве — когда падали с деревьев, разбивали локти и, корчась от боли, валялись в траве. Сейчас это было чем-то похожим. Только теперь болели не колени, а души.       Успокоив друга всем, чем только мог — словами, тишиной, чаем — Кирилл дождался, пока тот уснёт у него на кровати. А сам остался лежать рядом, глядя в тёмный потолок. Не моргая. Он пытался представить всё, что услышал. Каждую деталь, каждое слово. И с каждым разом ему хотелось закричать. Почему его отец за решёткой? Он хотел взять нож и убить его. За такое можно было бы и отсидеть десяток лет — лишь бы эта мразь больше не дышала с ним одним воздухом. Лишь бы больше дети не страдали.       Он убил морально четверых: дочь, друга сына, свою жену и самого Кирилла.       Вибрация телефона где-то рядом вырвала его из раздумий. Он поднял устройство над лицом, разблокировал и прочитал только что пришедшее сообщение.       «Выйдешь?» — Алан.       Предыдущие сообщения от него были примерно в том же духе: «Жду там-то» или «В такое-то время буду тут и тут». Подписан он был просто «тот самый», не давая имени, чтобы не провоцировать маму, если та вдруг заглянет в телефон.       Кирилл опустил экран на грудь, в которой всё болело, и вздохнул, раздумывая — хочет ли он сейчас с ним видеться или нет. Понадобилось минут пять, чтобы подняться с кровати, тихо выйти в коридор, натянуть куртку и кроссовки и спуститься на первый этаж. Снова пошёл дождь. Он плакал за Кирилла, которому так хотелось тоже разрыдаться и захлебнуться в слезах.       Алан встречал его, сидя на капоте своего автомобиля под усиливающимся ливнем. Кирилл подошёл, держа руки в карманах. Казалось, обоим было всё равно на дождь. — Привет, — сказал низким голосом Алан. — Привет, — ответил Кирилл. На секунду в нём вспыхнул слабый огонёк — хоть немного согревающий. — Что с тобой? — спросил Алан, замечая серьёзность друга. — Ты злишься, что меня долго не было? Прости, отчим приезжал, я не мог врать и убегать к тебе. — Я не зол на тебя, всё нормально.       Алан взял его за руку, слегка притянув ближе — чтобы Кирилл оказался прямо у капота. Сам он сполз по машине вниз и встал на ноги. Его пальцы ненавязчиво коснулись подбородка друга, будто без слов спрашивая, что же всё-таки случилось. — Пойдём, может, пройдёмся? — предложил Кирилл, осторожно сжимая край куртки Алана пальцами, стараясь сдержаться и не привлекать внимание под окнами своего дома. Только этих слухов ему сейчас не хватало.       Алан кивнул, нажал кнопку на ключах — машина в ответ издала привычный писк, словно обещая ждать их здесь. Парни пошли вдоль домов, перешагивая через лужи. — Как твой папа? — спросил Кирилл, имея в виду отчима Алана, которого тот называл отцом за то, что тот вытащил его из депрессии. Они жили с мамой Алана во Владикавказе. — Хорошо. Я подарил ему твой проигрыватель — он был дико счастлив, — слабо улыбнулся Алан, глянув на Кирилла и добавив: — Ещё раз спасибо. Долго искал такой, но всё не мог найти рабочий. — Не за что ещё раз, — ответил Кирилл с легкой улыбкой. — Я б всё тебе отдал. — Слишком откровенно, спокойно — и это, похоже, удивило Алана.       Он остановился под фонарём, стал перед ним и положил ладонь на мокрую от дождя щёку Кирилла. Затем впился губами в его рот.       Кирилл блаженно закрыл глаза, отвечая на поцелуй, и тепло растеклось по телу. Алан целовал его шею, показывая, как сильно скучал, хотя никогда не говорил об этом вслух. — Иди сюда, — тихо сказал Кирилл и потянул Алана за собой в переулок с гаражами, где по ночам обычно не было ни души. В их районе не водилось наркоманов, а подростки обычно гуляли ближе к магазинам с алкоголем и сигаретами.       Кирилл притянул Алана за ворот куртки, продолжая крепкий поцелуй и нежно оттягивая его нижнюю губу, чтобы вдохнуть побольше воздуха, а затем снова впиться в губы. Он был словно обезболивающая таблетка — действие короткое, но настолько сильное, что притупляло жжение в груди. Страшно было привыкать к этому, забыть и жить как прежде уже не представлялось возможным, но сейчас ничего другого не имело значения.       Алан сжимал его руками, прижимая спиной к двери гаража в почти кромешной темноте, снова мучая шею Кирилла, почти оставляя засосы, но всё же стараясь сдерживаться.             «Как же я скучал» — постоянно пролетало в мыслях, и Кирилл почти себя до возбуждения довёл перед тем, как попытаться остановиться. Алан накрыл руками ягодицы через джинсы, вжимая пальцы и тем самым впечатывая его пахом в свой, уже твёрдый. Дальше обоюдной мастурбации и ублажения друг друга орально они пока не заходили, словно если бы зашли, то обратно пути не было бы, как только признаться самим себе, что те геи.       «Хотя, что бы это поменяло? Натуралы не сосут члены», — постоянно думал про себя Кирилл, но говорить про это он боялся. Не хотелось всё разрушить и спугнуть Алана.       Высокий парень уткнулся локтем в металлическую дверь у головы Кирилла, который дышал тому в плечо, пока вторая его рука расстегивала джинсы и вскоре касалась паха через бельё. — Ты чего, прям здесь? — риторический вопрос Кирилла, чей половой орган уже налился кровью и напрягся, будто предавая его в который раз. Алан без слов продолжал, пытаясь насытиться моментом, и затыкая парня поцелуем, который длился до тех пор, пока шёл дождь, и пока они оба не дошли до пика возбуждения.       Тяжело, с перебоями в дыхании, Кирилл застегивал чужие штаны, затем обратно затягивал ремень и устало, но плавно целовал знакомые пухлые губы — такие знакомые, будто неотъемлемая часть его самого. Алан делал то же самое, «упаковывая» обратно близко стоящего парня, и в конце подарил ему долгий поцелуй с языками. — Ты с ума сошёл, отвечаю, — сказал Кирилл, сглатывая сухость в горле и пытаясь разглядеть силуэт парня, который застёгивал куртку. Под пуховиками одежда уже вся была мокрой. По вискам стекала вода, и казалось, что можно было задохнуться от ливня, наполнившего рты. — Ну, не в первый раз. У меня нет сил терпеть, когда вижу тебя, — ответил Алан, и они направились обратно к освещённой части улицы, медленно шагая в сторону машины, от которой так и не ушли далеко. — Послушай, я хотел с тобой поговорить серьёзно, — вспомнил Кирилл о том, что тревожило его ещё до встречи с объектом своих чувств. Он согласился на разговор, и они уселись в автомобиль. Оба заняли заднее сиденье, чтобы оказаться в тени и не попадать под слабый свет фонарей. Двери захлопнулись, и обогреватель кое-как начал согревать салон и промокших в нём парней. — Неделю буду сушить салон после этого, — усмехнулся Алан, доставая бутылку воды из кармана за передним креслом и отпивая большие глотки. — Мой друг прилетел сегодня, представляешь? — начал Кирилл. — Какой друг? Кореец, что ли? — удивлённо переспросил Алан, возвращая бутылку в руку жаждущего. Кирилл кивнул и пил с горла. — Это же здорово. Надолго он? — Не суть, слушай. Раскрылись новые стороны моего папаши, — он закручивал крышку, сгибая одну ногу в колене, чтобы сесть набок и смотреть в лицо Алану, который, расслабившись, положил голову набок. Свет в салоне не горел, лишь уличные блики кое-как освещали его мокрое от дождя бледное лицо. — Какие стороны? О чём ты? — Он рассказал мне то, из-за чего я, наверное, не усну недели две… — Кирилл глубоко вдохнул, собираясь с мыслями, и вытер подбородок от остатков ливня, смешанных со слюной после поцелуев. — Короче, батя мой не просто Катю совращал, а ещё и руками друга моего. Когда ему было лет десять, он возил их на дачу и порнуху детскую с их участием снимал.       Алан выровнялся, слегка приоткрыл рот и нахмурил густые тёмные брови, с которых стекали мелкие капли воды по вискам и скулам. Он молча слушал. — Мы-то думали, он дачу продал, а он сохранил её после деда. Откуда он тогда взял деньги, чтобы убедить маму, что действительно продал дом, я не знаю. Но факт остаётся фактом — он не раз возил их туда и заставлял Кихуна и мою сестру трогать друг друга, — Кириллу слегка стало тошно от сказанного. Он снова открыл бутылку и отпил немного. — Ты шутишь? Это же пиздец какой-то… — словно снял с его уст слова Алан. — Я знаю. Он бедный от психолога не отходил, и только когда я рассказал ему про Катю и папу, он выговорился и плакал у меня на балконе. — Бедный парень, — с сочувствием в голосе сказал Алан, затем спросил: — Так он на даче деда твоего их совращал? А дед где в это время был? — Да нет, это был дом деда. Он там жил, в Подмосковье. — Понял, — кивнул Алан, прокручивая в голове услышанное. Через несколько секунд обоих будто осенило. Они встретились взглядом, словно телепатически обменялись идеей.       Кирилл вскочил, схватил снятую ранее куртку с переднего сиденья, а Алан ринулся к водительскому, заводить машину. — Ты точно помнишь адрес? — спросил Алан, вставляя ключ в замок зажигания и проворачивая его. — Нет, нихуя не помню. Я был там всего пару раз, когда был маленьким. Кихун помнит. Я его разбужу, и поедем? — Да, давай бегом. Возьми с собой нож какой-нибудь, фонарик, зарядное, что ли. — Ага… — кивнул он, разговаривая через открытую дверь. Когда почти развернулся уходить, наклонился и взглянул на Алана, уточняя: — Нож? — Ну блин, я не знаю, где мы окажемся. У меня тут только пневмат. — Окей… — Кирилл выровнялся, наклонившись обратно сразу же: — Чего?! Пневмат?! — Да иди уже, Кирилл!       Парень рванул по лестничной клетке, поймал лифт на третьем и доехал до верхних этажей. Он остановился у двери квартиры, глубоко вздохнул и замер, обдумывая план действий. Нужно было тихо войти, не разбудить маму, пройти в свою комнату и быстро вывести друга, не вызывая лишних вопросов. Он боялся, что следов Кати там уже нет.       В последний раз он так крался, будучи в десятом классе, когда пришёл домой пьяным после полуночи. Не разувшись, он проходил мимо закрытой двери родителей и тихонько прикрывал свою дверь. В темноте кошка замурчала, и Кирилл слегка вздрогнул. — Муза, — нервно прошептал он, чуть шипя, чтобы она не мешала.       Кихун спал на животе в его домашних вещах. Кирилл присел на кровать и попытался разбудить друга, дёргая за плечо, пока тот не промычал и сонно не посмотрел на него в темноте. — Ты чего? — хрипло спросил Кихун, а его челка смешно торчала в разные стороны, будто он нарочно так уложил её, а не просто уснул неудачно. — Просыпайся, одевайся, нам надо идти, — тихо сказал Кирилл, стараясь объяснить всё максимально кратко. — Куда? Давай лучше спать, а? — пробормотал Кихун и снова лёг щекой на подушку. — Вставай, чувак, я серьёзно. — Да куда? — простонал Кихун, неохотно поднимаясь и садясь на заправленную кровать Кирилла, на которой уснул пару часов назад в чужих спортивных штанах. — Просто поверь мне. Всё объясню позже. Надевай свитер, и погнали, — настойчиво повторял Кирилл, вставая и включая прикроватный светильник, который озарил теплым светом уголок комнаты.       Кихун многострадально вздохнул, шаркнул ногами по полу, затем медленно надел свитер и снова простонал, умоляя дать ему ещё поспать и не устраивать ночные приключения. На часах была полночь. — Можно я что-нибудь возьму с холодильника? — внезапно спросил Кихун, пока Кирилл мысленно перебирал вещи, которые нужно взять с собой. — Чего? Боже, да бери что хочешь, пошли на кухню, — сказал Кирилл, кидая в университетский рюкзак портативный зарядник и вспоминая, что инструменты отца лежат в кладовке.       Отправив друга на кухню, Кирилл прокрался в кладовую с фонариком, выискивая среди груды хлама большую черную коробку с инструментами. Наконец он заметил что-то нужное и осторожно выудил отвертку и лом, стараясь не издавать ни звука, чтобы не разбудить маму и не вызвать лишних вопросов, на которые пока не было ответов. Куда они едут и зачем — он не знал, но нуждался в хоть каких-то подсказках о том, где же его сестра. — Ты тут жрёшь? — прошептал Кирилл, войдя на кухню с набитым рюкзаком. Там Кихун с таким же набитым ртом, как сумка друга, еле жевал вчерашние тортеллини из холодильника. Тот кивнул и предложил тоже взять кусочек, но Кирилл отмахнулся и достал нож из столового ящика. — Хочешь меня откормить и сожрать, что ли? — усмехнулся Кихун, чуть не подавившись. — Ты дебил, — усмехнулся Кирилл. — Бери этот судок с собой, и пошли.       Они вышли в коридор. Кирилл уже собирался выскочить, но вспомнил, что другу нужно обуться. Тот отдал свой открытый судок с едой, а сам сел на пол и в темноте принялся зашнуровывать кроссовки. — Они же, блять, холодные, как ты их ешь? — удивлённо спросил Кирилл, глядя то на еду, то на друга, который всё ещё пережёвывал тесто с сырной начинкой. — А ты попробуй. Я так скучал по русской еде, — ответил Кихун, пытаясь встать, но нелепо хватаясь за стену и почти падая от сонливости. — Это итальянская кухня, так-то, — приподнял бровь Кирилл, наконец выталкивая друга из квартиры и аккуратно прикрывая дверь за ними.       В лифте по пути вниз Кихун молча жевал тортеллини, повторяя, что хочет спать и что эти ночные приключения ему совсем не по душе, а Кирилл лишь молча ждал, когда они доберутся до первого этажа и наконец рванут к истине.       Алан подъехал ещё ближе к подъезду. Кирилл, сойдя со ступенек, сразу запрыгнул на переднее сиденье машины. Он оглянулся на друга, который медленно жевал, бросая взгляды то на Алана, то на Кирилла. — Ну, чего стоишь? Садись! — прошипел Кирилл последние слова. Какой же он иногда был медленный, и так всегда. В детстве, когда собирались куда-то, Кихун мало того что пару раз решал сходить в туалет, так ещё и внезапный голод его одолевал перед выходом. — Если бы я тебя не знал, хуй сел бы, — пробормотал Кихун, всё же послушно усаживаясь на заднее сиденье, держа в руке итальянский пельмень, который вскоре оказался у него во рту. — Ты там такие орудия в свою сумочку упаковал, мама меня по частям в лесу бы неделю собирала.       Алан не удержался от смешка. Услышав эти слова от незнакомого ему парня, он никогда бы не подумал по его внешности, что тот говорит по-русски. — Вот этот клоун — мой друг Кихун. А это — Алан. — Он не твой друг, получается? — задумчиво спросил Кихун, сидя в тусклом свете салона на заднем сиденье посередине и поглядывая вперёд на дорогу между передними сиденьями — машина тронулась. — Чего? — Кирилл повернул голову, нахмурившись, глядя на собеседника через плечо. — Ну, ты просто имя назвал. А где приставка «друг»? Получается, не друг. — Заткнись, Кихун, и ешь, — сухо отрезал Кирилл. — Понял, — кивнул тот, откинувшись спиной на кресло и с радостью замолчав.       Алан направлялся к Новорязанскому шоссе, которое было в пятнадцати минутах езды от них, игнорируя иногда светофоры — улицы всё равно были пустыми, пока они находились в пределах их района. — У меня по расписанию сон, вообще-то, — почесал голову Кихун, промолчав лишь минуту. — Было бы куда увлекательнее, если бы вы мне рассказали, куда мы едем. — Ты помнишь, где находится та дача? — Дача? — Да, о которой ты рассказал мне, куда вас возил отец. — Кирилл посмотрел в его глаза, разворачивая к нему корпус.       Друг переменился в лице, сглатывая то ли ком в горле, то ли остатки еды. Он глянул на Алана, который с холодным взглядом молча смотрел на дорогу, делая вид, что не слушает их разговор. — Ну… В принципе, наверное… километров 15-20 от МКАДа, там… — замялся азиат. — Там село небольшое. — Еганово, да? — Да. Там озеро, рядом церковь была, и вот оттуда я бы вспомнил дорогу.       Все замолчали. Кирилл ощущал эту витающую в воздухе тишину и чувствовал, что Кихун вот-вот пошутит, и тот действительно заговорил: — Вы камеру взяли? — Какую, к чёрту, камеру? — сначала не понял Кирилл.       Алан рассмеялся, глядя на него через зеркало над панелью, качая головой — явно понимая грязную шутку. Кирилл закатил глаза. — Всё, этот поток искромётного юмора не остановить. — Да ладно, мне он уже нравится, — улыбнулся Алан. Ему сейчас нужно было хоть как-то отвлечься от тяжёлых мыслей, ведь чем ближе они приближались к посёлку, тем страшнее становилось.       Что там ждёт? Труп девушки? Прошёл уже месяц, насильник под арестом, значит, она либо пролежала там мёртвая всё это время и дом заполонил смрад, либо умерла от голода, и исход тот же — труп уже начал разлагаться...       Все понимали, куда едут и зачем, но только Кихун старался разряжать обстановку, иногда вставляя неловкие вопросы. — А реально, это друг твой новый? Я даже в обиходе твоего имени не слышал. — Я друг Кати.       Кихун замолчал. Он всё ещё испытывал чувства к ней, и ревность невольно проснулась в нём, сравнивая себя с парнем на водительском сиденье. Тот выглядел всё более задумчивым. — У меня ведь ключей нет, ты понимаешь? — вернул Кирилл всех к делу, обращаясь к Алану, пытаясь в голове выстроить план. — Понимаю. Нужно осмотреть территорию, заглянуть в окна... Может, почувствуем запах, заметим следы борьбы. — Постойте, вы думаете, Катя... Катя там?! — вскликнул Кихун. — Вероятность есть, куда ещё он мог её вывезти? Дома у него всё обыскали, ничего не нашли, а дом за городом, как нам казалось, он давно продал. Полиции мы о нём ничего не говорили, — объяснял Кирилл. — Можно вопрос? — не унимался Кихун. Оба, Алан и Кирилл, одновременно спросили: — Что? — А почему вы такие мокрые? — Бегали, — кратко ответил Алан. — А почему футболка сухая и совсем не пахнет? — Кихун, я тебя сейчас с локтя вынесу, — прорычал Кирилл. Алан улыбнулся, вспоминая дурацкую шутку из интернета. — Дорогой, где ты был? — подыграл он, остановившись на светофоре за другой машиной и глядя на азиата, который улыбнулся — хоть кто-то оценил его юмор. Кихун похлопал Алана по плечу, затем кулаком слегка пнул Кирилла. — Мне нравится этот парень, а ты — зануда, Кирилл.       На шутливый упрёк Кирилл лишь вздохнул и отвёл взгляд в сторону окна, за которым мелькали огни ночного города и проносились машины. Дорога вела их куда-то, откуда они вернутся другими, казалось парню. Страх отдавал болью в животе, и там будто всё переворачивалось постоянно, доставляя дискомфорт.       Скорее бы доехать и не томиться в ожидании страшного.