Рыцарь Храма Соломона

      Все трое замерли, выгадывая время для первого выпада. Жослен быстро просчитывал варианты. Сначала надо вывести из игры мальчишку: противник он никакой, но в ответственный момент запросто нападёт со спины. И не покалечить — после этого Лавочник точно не успокоится. Это ж надо так неудачно! Как эти говнюки умудрились найти друг друга да ещё и его выследить?! И накрутил мальчишка Лавочника, конечно, знатно. До того, что тот перестал соображать, что делает.       Жослен откашлялся.       — У меня не было выхода! Я понятия не имею, как этот щенок умудрился выйти из Тампля! Попасть туда было нельзя! Меня бы просто схватили.       — Ты мог попытаться! Хоть попытаться! Откуда ты знаешь, какое решение принял бы Магистр?! Да, ты мог попасться, но предупредил бы! Но ты же только о себе любимом печёшься! Только о своей шкуре думаешь! А теперь Орден обезглавлен! Да не просто обезглавлен, почти все в цепях!       От ярости Лавочник потерял бдительность, и Жослен поспешил напасть. Он и разговор-то начал для отвлечения внимания. Люсиану хватило одного удара кулаком, чтобы отлететь к стене и сползти по ней без памяти, — он вообще не ожидал, что сначала нападут на него. Ну вот. Теперь можно и Лавочником заняться.       Тот даже не отвёл глаз от Жослена, чтобы глянуть на потерявшего сознание служку, лишь досадливо рыкнул и медленно пошёл по кругу, выискивая прореху в обороне. По тому, как чётко и выверенно он двигался, приходилось признать неприятный факт: своей активной неприязнью, вечными подколками и регулярными трёпками под видом тренировок Гуго вырастил Жослену на беду опаснейшего противника — горячки боя, которой так грешат многие, у того не было и в помине. И Лавочнику было вполне по силам осуществить задуманное убийство.       — Бертран, не дури. Я всё понимаю, у тебя там отец, но у меня там тоже близкие люди, если не по крови, так по духу.       — Ты не спас даже Гуго! А его ведь арестовали позже! Ты мог его вытащить!       — Не мог.       — Ах, не мог! Как у тебя удобно всё получается! Куда ни кинь — везде непреодолимое стечение обстоятельств! Сволочь!       — Клянусь всеми святыми — не мог! Или я предупредил бы его одного, или спас бы де Ла Фоли с десятком братьев и казной его командорства. Счёт шёл на часы, мне надо было выбирать, в какую сторону ехать, — и я выбрал Орден, а не друга. К тому же ему не дали бы ускользнуть. Досмотрщик Англии и Франции и представитель Ордена при Папской курии — не рядовой командор, слишком ценный зверь, вокруг него шпионов в Пуатье было немерено. Ну вот такая я сволочь, не могу я разрушить всё, что сделано. Я столько сил вложил, чтобы создать пути отхода. Все мы под угрозой суда ходили, твой приятель головой рисковал, чтобы увести из казны хоть что-то, я в каждом городе безопасные лёжки организовал… И не только во Франции. Я нашёл! Я такое нашёл! Да, мы не успели, король начал раньше, но ведь много сделано!..       Бертран бросился, Жослен увернулся, оскалился, чувствуя жжение там, куда достало лезвие, сделал выпад сам, и они продолжили кружение.       — …И после всех трудов ты предлагаешь мне просто пойти и сложить голову в надежде, что Магистр отбросит спесь и прислушается? Да даже прикажи он закрыть ворота и обороняться, Тампль остался бы единственным не взятым командорством во всей стране! А как ты думаешь, сколько рыцарей послушались бы его приказа и пошли против короля?! И пропал бы я ни за грош, и вся моя затея пропала бы! Для чего же мы приложили столько усилий?! Навигация закрыта до весны, и вести не добрались до Кипра. Ещё возможно предупредить тамошних братьев, организовать сопротивление…       — Лжец. Ты опять убаюкиваешь меня сказками.       Атака, контратака, кинжал чиркнул по Бертранову рукаву, и он зашипел сквозь зубы, не рискуя отвести взгляд от противника, чтобы оценить рану.       — Складно говоришь и сладко поёшь, но каждый, кто тебе помогает, оказывается в дураках. А ты словно и ни при чём! Ты вон на свободе! А Робер…       — А Робер был поумнее и сначала выслушал бы! Ты, судя по одежде, попадаться не собираешься? Ну так и помоги мне! И Ордену! У меня и так ни сил, ни денег, ни людей! Особенно людей.       — Ага.       Лавочник кинулся на него снова, и после нескольких пустых выпадов с обеих сторон Жослен, изловчившись, вышиб кинжал из его руки и не удержал свой. Они сцепились врукопашную: Лавочник пытался добраться до горла противника, Жослен пытался стряхнуть его. Это нужно было сделать быстро, потому что служка уже приходил в себя, мотая головой и покачиваясь. Магистрово отродье никак не стряхивалось и почти добралось до горла, а Жослен начал уставать — в суете последнего года он порядком запустил воинские упражнения, в то время как его соперник явно не праздно перевёл последние месяцы, да к тому же был в самом расцвете сил. В голове мелькнуло, что вот так глупо помереть — смешнее не придумать.       В рычании и пыхтении противники не услышали топота приближающихся шагов.       — Эт-то что ещё? — грозно гаркнуло над ними, и сцепившихся в смертельном клубке храмовников растащили несколько рук.       Ну что, довыяснялись отношений…       Лавочник, пару раз дёрнувшись, застыл. Молодец, голова наконец включилась. Жаль, поздно: городская охрана, пять человек. Да как же глупо!       — Я ещё раз спрашиваю: что здесь происходит?       Жослен с Бертраном в напряжении уставились друг на друга. Бертран досадливо дёрнул щекой, моргнул, перевёл глаза на возглавляющего патруль капитана, и Жослен с изумлением увидел, как мрачный храмовник на глазах превращается в обиженного горожанина:       — Как хорошо, что вы пришли мне на помощь, благородные воины! Этот негодяй подсунул мне гнилой товар. Моя лавка разорена! Я искал этого мерзавца и нашёл! Он пытался скрыться от меня! Вы же поможете отвести его в тюрьму?       Сбоку что-то потрясённо вякнул Люсиан и был награждён таким взглядом василиска, что тут же заткнулся и действительно почти окаменел. О, Лавочник и в воспитании толк знает. Ну да, с таким-то учителем…       — Да вы сейчас оба туда пойдёте, утром разберёмся.       Бертран попытался всплеснуть руками, за которые его держали двое, и заголосил:       — Да что ж это делается, добрые люди! Я пострадал, и меня же в тюрьму! Господин капитан, возможно, два экю поменяют ваше мнение? Люсиан, эй, Люсиан! Подай господину капитану мой кошель. Он в суме. Да пошевеливайся, негодный мальчишка!       Панические мысли вихрем проносились в голове Жослена. Нет, не согласятся, напрасно Лавочник надеется откупиться. Затолкнут в холодную до утра, потом потащат разбираться к судье, а там и до опознания недалеко.       В этот момент случилось сразу несколько вещей: кошель буквально ожил и выпрыгнул из рук служки, монетки звонко и весело запрыгали в разные стороны, заорал сначала один державший Лавочника солдат, отпуская того и хватаясь за сломанное пяткой колено, потом второй. Жослен очнулся, вывернулся из рук своих конвоиров и метнулся к валяющемуся на земле кинжалу. Через какие-то мгновения патруль, не ожидавший такой прыти от двух разругавшихся торговцев, полным составом уже лежал в злосчастном закутке.       — Волоки сюда, в тень.       — Руку, руку со света отпихни. Оружие туда же.       — Эй, ты, за ноги бери. Раз-два, взяли!       — Э-э, Люсиан. Люсиан, только ты не падай. Не па… Да прекрати ты его бить!       — Ну извини, нюхательную соль не ношу! Всё? За мной! Бегом!       Как хорошо, что добрые горожане затворяют на ночь окна и по улицам не шастают! Две окровавленные тени неслись по тёмным улицам плечом к плечу, по пятам следовала третья. Жослен почти впечатался в двери недавно покинутого им дома и резко стукнул молотком. Давай же, давай, скорей, пока лишних глаз не случилось.       — Кого черти принесли? — рявкнули из-за двери.       — Барт, я это, быстрее!       Дверь распахнулась, Жослен втолкнул туда своих несостоявшихся убийц, заскочил сам и захлопнул двери. Сполз спиной по стене, тяжело дыша.       — А…       Хозяин растерянно переводил глаза с одного незваного гостя на другого. Жослен откашлялся.       — Не брат Бертран, не брат Люсиан, не брат Бартелеми. Не рад возможности представить вас друг другу.       — За вами погоня? У вас кровь.       — Нет, надеюсь, нет погони. Царапины, но нам надо привести одежду в порядок, остановят для проверки — будут… вопросы.       — Да у нас отродясь городская стража никого не проверяет и не трогает, приличные улицы.       — Может, до сих пор и не трогали. А мы вот стражу потрогали. Скоро кто-нибудь тела обнаружит, и начнётся светопреставление. Сейчас быстро в порядок себя приведём и уйдём по одному, за городом соединимся. Тебе с нами надо уходить, Барт, без документов тебе тут тоже опасно. Доедешь со мной до Нанси, выправим тебе бумагу, наймёшься оттуда в охрану обоза назад до Реймса. Чтобы не подкопаться.       Осчастливленный хозяин только воздух ртом хватанул:       — Ну и сволочь же ты, Жослен!       — Работа такая, для всех сволочью быть, — сердито огрызнулся Жослен. — Ах, да. Задолжал.       Развернулся и от души влепил пощёчину сначала Лавочнику, потом его прихвостню.       — Довольны? Сопляки, глупцы! Один из самых спокойных городов был!       Мальчишка, которому прилетело третий раз за ночь, оскорблённо взвизгнул и кинулся было на обидчика с кулаками, но был пойман за шиворот Лавочником.       — Люсиан. Всё.       — Да он же!..       — Цыц! Я сказал — всё. Пока что. — Лавочник растёр щёку, зло и холодно глянул на Жослена.       Жослен кивнул. Перемирие не мир, но всё же лучше войны. Бартелеми попереводил глаза с одного на другого, потом выставил руку, ограждаясь:       — Даже знать не хочу. Мне сейчас ещё Жаннет скандал закатит. Перевязаться вам надо, и одежда в крови — надо переодеться.       — Мне ничего не надо, — отказался Бертран. — Кровь остановилась, рукав я плащом прикрою. Люсиан, идём. У меня рекомендательное письмо настоящее, сам я тоже не вызываю подозрений. Два дня выжду, и покинем город. Где мы встретимся? В Нанси, я правильно понял?       — В Нанси через неделю, в таверне «Святой Франциск» на выезде у восточных ворот. Буду ждать три дня. Эх, ну что ж ты сразу в драку полез, отдал бы капитану эти два чёртова экю! Вдруг бы он всё же польстился на взятку?       Бертран удивлённо глянул на Жослена.       — Да откуда у меня такие деньги? У меня медяки-то по строгому счёту. Я наврал ему, чтобы отвлечь всех на упавшие деньги.       — Так а как же ты мог быть уверен, что кошель упадёт и солдаты отвлекутся?!       Бертран ухмыльнулся:       — Я молился. Люсиан столько всего разбил и сломал, что просто не мог не рассыпать содержимое моего тощего кошеля! И он меня не подвёл.       Всю обратную дорогу Люсиан гневно сопел, но своё мнение пока что держал при себе. Бертран рассчитался с хозяином, попутно простодушно рассказывая, что удачно встретил старинного своего приятеля и как чудесно будет путешествовать дальше с его обозом, жаль только, что выходит обоз уже через пару часов. Тут же купил еды в дорогу и поднялся в комнату собраться.       — Вы же сказали, что не тронетесь с места ещё два дня.       — Сказал. Но это же не значит, что я так и сделаю.       — А… Вы хотите напасть на него в дороге?       — Я не хочу, чтобы напали на меня, пока я сплю. Ты говоришь, что много предателей. Только ли среди новых братьев? Я не верю Жослену. Гуго арестовали в Пуатье на несколько недель позже. С Жосленовой-то пронырливостью — и не успел предупредить?! А уходить сейчас самое оно: тишь да гладь, убитых ещё не обнаружили, хорошо бы до утра всё так и осталось. Сейчас выехать из города не получится — ворота закрыты, но с рассветом надо миновать их сразу же, как только возобновится движение. Придётся пару часов переждать в каком-нибудь укромном переулке. Пока смена караула, пока поймут, что патруль не вернулся, пока прибежит счастливчик, который наткнётся на тела… И знаешь… Сейчас, погоди. Вот, я твоё тряпьё не стал выбрасывать, переодевайся. Я утром выеду, а ты пойди поотирайся рядом с домом этого Бартелеми, посмотри, правда ли уехали, потом сюда, милостыню неподалёку проси да смотри и слушай, что вокруг происходит, что про убийство будут говорить. Через сутки выйдешь через восточные ворота и пойдёшь к Нанси. Я буду ждать тебя в первом же придорожном постоялом дворе. Всё понял? А теперь пошли, рассвет скоро.       — Мы убьём Жослена?       Бертран вздохнул:       — Пока нет.       — Почему?       — Потому что мы неправы. Вернее, я неправ: гнев и отчаяние застили мне глаза. Нельзя горячиться, когда принимаешь такое решение.       — Но он же предатель! И трус.       — Если он предатель, ночью нас придут арестовывать. Поэтому я и хочу уйти сейчас и проверить. А если трус… Вот это проверить сложнее, но если честно, он двуличный мерзавец, продуманный негодяй, шпион короля или госпитальеров — кто угодно, но только не трус.       Кто даст ответ, если боги молчат?       Жизнь перечёркнута гардой меча.       Доброй дороги тем, кто ушёл в туман.       Белая роза ранит ладонь,       Наш путь лежит через яркий огонь.       В священном огне сгорает людская чума…       Плачь, плачь флейта в моих руках       О тех, кто ушёл в туман, без права вернуться.       Да будет их дорога светла и легка,       Пусть жизнь через тысячу лет им позволит проснуться…       Высшая цель или чья-то игра,       Смерть вместе с нами сидит у костра,       Чудится крови вкус в ритуальном вине…       Ночь обрывает отчаянья крик:       Кто-то пройдёт ещё тысячу лиг,       А кто-то обнимет землю в смертельном сне       Плачь, плачь флейта в моих руках       О тех, кто останется жить в этой страшной битве.       Сила любви сильнее, чем смерть и страх,       А верный лук надёжней любой молитвы…       В мёртвых зрачках отразится луна.       Друг не очнётся от вечного сна.       Ненависть стынет в душах нетающим льдом.       Кровью оплачено право на жизнь.       Кровь между пальцев водою бежит,       Но нам не вернуться назад в разрушенный дом.       Плачь, плачь флейта в моих руках       О тех, кто примет из мёртвых рук наше знамя.       О детях войны, в чьих глазах застыли века,       О тех, кто шагнёт вслед за нами в людские сказания.       Плачь, плачь флейта в моих руках…       Наталья Новикова (Тэм Гринхилл)