Тень над балом

Бал, 1818 год Зал был залит золотым светом свечей. Хрустальные люстры сияли так ярко, что их отражение множилось в зеркалах на стенах, делая пространство бесконечным. Музыка скрипок и флейт лилась плавно, и шёлковые юбки дам скользили по паркету, словно волны. Элеонора впервые присутствовала на таком торжестве. Её простое платье было скромнее нарядов других девушек, но глаза сияли от восторга. Она старалась не привлекать внимания, прижимаясь к стене, когда пары закружились в вальсе. И всё же она почувствовала — кто-то смотрит. Тяжёлый взгляд, от которого дыхание сбилось. Словно холод коснулся её кожи. Элеонора подняла глаза и увидела его. Он стоял в стороне, среди гостей, но словно не принадлежал им. Высокий, в чёрном фраке, с лицом, на котором свет и тени играли так странно, что невозможно было разобрать его возраста. Ему можно было дать и тридцать лет, и сто. Взгляд — тёмный, пронзительный — будто пробирал её насквозь. Музыка гремела, смех звенел, но всё вокруг словно потеряло смысл, когда их глаза встретились. На мгновение ей показалось, что свечи дрогнули, и весь зал погрузился в тень. Незнакомец не улыбнулся, не приблизился, не сделал ни шага. Но Элеонора почувствовала какое-то необъяснимое чувство внутри. Элеонора постаралась отвести взгляд,но глаза все время возвращались к нему, словно против её воли. Он стоял неподвижно, как статуя, не участвуя в танцах, не разговаривая с дамами, и всё же именно он притягивал внимание сильнее, чем самые громкие гости. Она заметила, что люди вокруг будто стараются обходить его стороной. Слуги спешили пройти мимо, не задерживая взгляда, а пожилые дамы прикрывали веерами лица, едва он оказывался поблизости. Казалось, только она одна не могла оторваться от него. — Элеонора, — позвал её кузен Генри, — пойдём, я познакомлю тебя с одним из моих друзей! Она кивнула, сделала шаг, но что-то заставило обернуться. Незнакомец всё ещё смотрел. Его губы чуть тронула тень улыбки, и сердце Элеоноры болезненно сжалось. Музыка сменилась — начался новый танец. Кавалеры приглашали дам, смех и голоса сливались в единый гул, но Элеоноре вдруг стало душно. Она поспешила в сторону, к высоким окнам, где тянуло прохладой ночи. Она прижала ладонь к стеклу, чувствуя, как сердце бьётся слишком быстро. «Что это со мной?» — подумала она. — Вы слишком юны, чтобы искать прохладу в углу, — прозвучал за спиной голос. Элеонора вздрогнула: она не заметила, как кто-то подошёл. Словно он возник из самой тени. Незнакомец стоял рядом. Тот самый, чей взгляд жёг её с другого конца зала. Теперь же он был так близко, что свет свечей скользнул по его лицу, обнажив резкие черты и холодную бледность кожи. — Простите… — слова сорвались сами собой, почти шёпотом. Он наклонил голову, будто разглядывал её не как собеседницу, а как редкую вещь, случайно оказавшуюся здесь. Его глаза — тёмные, бездонные — не просто смотрели, они будто искали что-то внутри неё. — Простить? — губы его едва тронула тень улыбки. — А разве вы сделали что-то дурное? Она хотела ответить, но дыхание сбилось. Вокруг по-прежнему звучала музыка, пары кружились в вальсе, но звуки стали далекими, словно исходили из другого мира. Он протянул руку, и кончики его пальцев почти коснулись её перчатки. Почти. Едва уловимый жест — и всё её тело напряглось, будто ждавшее этого прикосновения. — Ваше место не здесь, — произнёс он так тихо, что она могла бы решить: ей это почудилось. — Этот свет, этот смех… слишком грубы для вас. Элеонора замерла. Что он имел в виду? Почему каждое его слово звучало так, будто скрывало за собой нечто иное? Она моргнула — и он исчез. Просто исчез. Ни шагов, ни движения. Лишь пустое пространство рядом с ней, и только дрожь на коже напоминала, что он был здесь. Элеонора прижала ладонь к груди, пытаясь унять стук сердца. Всё вокруг снова стало обычным: свечи, музыка, смех. Но теперь она знала — ночь принесла ей тайну, от которой уже нельзя отвернуться? ———————— Дневник Элеоноры 14 апреля 1818 года Сегодняшний вечер в доме Уинтерсов был столь же шумен, сколь утомителен. Музыка, свет, смех — всё сливалось в одно, и мне, признаться, хотелось скрыться в саду, подышать воздухом. И всё же был миг, который я не могу вычеркнуть из памяти. Я видела Его. Не знаю его имени. Никто не представил его, и всё же он был там, среди гостей, словно чужой, случайно оказавшийся в нашем мире. Его взгляд… я не могу описать его словами. Никогда прежде на меня так не смотрели. 15 апреля 1818 года Я пыталась убедить себя, что усталость заставила меня воображать то, чего не было. Но нет. Он говорил со мной. Его голос — тихий, глубокий, как будто звучал не в ушах, а прямо в мыслях. Он сказал странные слова. О том, что моё место — не здесь. Что смех и свет бала слишком грубы для меня. Что это значит? Он исчез так же внезапно, как появился, и никто, кажется, даже не заметил его присутствия. 16 апреля 1818 года Я не спала почти всю ночь. Каждый раз, когда закрывала глаза, видела его лицо, его тёмные глаза. И странное — мне не страшно. Я должна бояться, но сердце моё будто ищет его вновь. Сегодня утром я спросила Генри, кто был тот высокий мужчина в чёрном фраке. Он посмотрел на меня удивлённо и сказал, что не знает о ком я говорю. Никто, кроме меня, его не видел? Дневник Элеоноры 18 апреля 1818 года Сегодня ночью я проснулась оттого, что свеча в моей комнате погасла сама собой. Я ясно помню — оставила её гореть. Но воздух был холоден, как будто окно открыли, хотя оно было заперто. Мне почудилось, что в углу стоит тень. Высокая, недвижимая. Я моргнула — и её не стало. Я убеждаю себя, что это сон. Но почему же тогда утром нашла на подоконнике свежий след росы, хотя шторы были плотно закрыты? 20 апреля 1818 года Мне снова снился Он. На этот раз — будто мы танцевали в пустом зале. Музыки не было, и всё же я слышала её где-то в глубине сердца. Его рука была холодной, но прикосновение заставило меня дрожать. Я проснулась с чувством, что действительно танцевала. На запястье остался лёгкий след, будто от давления пальцев. 21 апреля 1818 года Я пыталась сегодня писать письма тёте, но мысли всё время возвращаются к Нему. Что это? Проклятие? Безумие? Или я… избрана? Мне кажется, что днём я слышала его шаги на лестнице. Но в доме никого не было, кроме служанки. 22 апреля 1818 года Сны становятся всё ярче. Я больше не могу сказать, где они заканчиваются и начинается утро. Он смотрит на меня во тьме — и мне кажется, что я узнаю его. Будто знала всегда. Иногда я ловлю себя на том, что жду наступления ночи с нетерпением. И это пугает меня куда сильнее, чем сама тьма. 25 апреля 1818 года Сегодня, проходя мимо рыночной площади, я услышала разговор нескольких старых торговок. Они шептались о доме на окраине города — том самом, где никто не живёт, или, по их словам, не должен жить. Говорили о «господине, которого никто не видит», о девушках, что исчезали ночью, и о том, что свет свечей в его окнах мерцает, даже когда нет ветра. Сердце моё забилось быстрее. Что если Он — не человек? Что если мои встречи с ним… неслучайны? 26 апреля 1818 года Мать сегодня настороженно посмотрела на меня и спросила, не стоит ли мне меньше гулять вечером. Она ничего не сказала о слухах, но взгляд её был полон тревоги. Я поняла: обо всём знают, но никто не осмеливается говорить напрямую. Я стала задавать себе вопросы, на которые нет ответа. Кто он? Откуда? И зачем выбирает меня? 27 апреля 1818 года Слухи разносятся быстро, как будто сама ночь несёт их на ветру. Служанки шепчутся, что видели в саду тень, которая не принадлежит ни одному из нас. Но когда я выхожу проверить, там пусто. Я начинаю понимать — мир вокруг меня не только красив, он опасен. И есть кто-то, кто ходит по нему незримо, наблюдая за каждым моим шагом. Ночь была густой и тихой. Лунный свет пробивался сквозь густые ветви деревьев, рисуя на дорожках причудливые узоры. Сад казался одновременно знакомым и чужим, словно скрывал что-то, что существовало только для неё. Элеонора шла по извилистой аллее, и сердце её билось так, что казалось, будто весь мир слышит этот ритм. Вдруг в тёмном углу между кустами мелькнула тень. Она вздрогнула, но не могла отвести взгляд. — Вы пришли… — раздался знакомый, тихий голос. Он был низким и глубоким, будто шел из самой ночи. Она замерла. Фигура стояла неподвижно, но казалось, что пространство вокруг него дышит и колышется. Холод исходил от него, такой странный и чужой, что мороз пробежал по коже Элеоноры. — Кто… вы? — выдохнула она, голос дрожал, но слова звучали твёрдо. Он не ответил прямо. Лишь едва заметная тень улыбки скользнула по его губам. — Я ждал вас, — сказал он тихо, так, что её сердце сжалось. — Долго. Дольше, чем вы можете понять. Элеонора взглянула на него с изумлением. «Ждал меня? — подумала она. — Как это возможно?» Он сделал шаг ближе. Каждый его шаг казался одновременно лёгким и тяжёлым, как будто он шёл по воздуху. — Не бойтесь… — его голос был тихий и ледяной, — я не причиню вам вреда… пока вы сами не захотите уйти. Страх смешался с неясным притяжением, и Элеонора поняла, что сердце её хочет идти к нему, несмотря на разум. Он протянул руку, едва коснувшись её пальцев. Прикосновение было холодным, но в нём ощущалась какая-то странная сила, зовущая её. — Кто вы на самом деле? — прошептала она. Он склонил голову, и его глаза блеснули в лунном свете. — Это не важно, — сказал он почти шёпотом. — Важно, что вы теперь знаете обо мне… и я знаю о вас. И словно растворившись в ночной тьме, он исчез. Оставив после себя лишь холодное дыхание ветра, мерцающие тени и ощущение, что всё, что Элеонора знала о мире, теперь — лишь половина истины. 28 апреля 1818 года Я не знаю, как описать то, что случилось прошлой ночью. Сад был тихим, лунным… и вдруг он появился. Никто, кроме меня, не мог его видеть. Но я чувствовала каждое движение, каждое дыхание — будто сама ночь дышала им. Его слова… «Я ждал вас». Они звучат в моей голове, даже когда я пытаюсь думать о чем-то другом. Но самое странное — я не боюсь. И всё же сердце моё стучит, будто предупреждает о том, чего я пока не понимаю. Когда он исчез, остался холод. Лёгкий, невидимый, но ощутимый. Словно тень ночи осталась со мной, а я сама стала частью чего-то, чего нельзя назвать словами. Я не могу больше жить обычной жизнью. Всё вокруг кажется пустым, как если бы только он был настоящим. И я боюсь, что теперь мои дни и ночи будут принадлежать ему… даже если я не знаю его имени.