Призрак Пустыни

Комиссар позже подошёл, когда мы как раз лабу проезжали. Там уже полно машин стояло, здоровенные краны, грузовики, джипы всякие, народу лазило — тьма. Этот герр Альенде хлопнулся на лавку против нас и укоризненно чего-то своим сказал. А потом нам: «Наручи снимите, храбрые господа». Ну что делать? Сняли. Но часы дедушкины я не отдал, а на вопрос что это ответил мол просто часы такие старинные. Комиссар мою руку перехватил, покрутил головой, языком цокнул. «Отличная вещица! Умели же делать, а»? Меж тем поезд набрал приличную скорость и летел, вздымая клубы песчаной пыли, под ровный гул моторов. «Змеи» забрали у нас наручи, ножи. Один из них начал было оправдываться перед комиссаром, но тот только отмахнулся. Ноги вытянул, откинулся на спинку, и толкует нам: «Официально войны между нами и вами нет, хотя все понимают, что есть. Так что официально вы не военнопленные, а обычные бандиты. — опять цокнул языком, удручённо так — Я же не идиот, всё понимаю, мои храбрые господа. Младший состав — военный приказ. Герр теньент вовсе перевозчик по сути своей. Но закон есть закон. Мы безусловно учтём, что вы тут не своей волей, но мой вам совет: на вопросы дознавателя отвечайте без грубости и не пытайтесь юлить. По большому счёту нам и так понятно почему вам дали приказ напасть на научный центр. Осталось уточнить несколько деталей. Со своей стороны я ходатайствовал перед командованием об обмене пленными. Но… — развёл руками — …последнее слово за Стражами». Из этой речи я вынес два момента: герр комиссар обвёл нас вокруг пальца — жизнь наша будет под его охраной ровно до момента передачи Страже. Потом — только ходатайство. Что же, будем надеяться, что те, кого наши в плен взяли, для них ценнее десантника и пилота! И второе — на всякие конвенции рассчитывать нечего. В глазах закона мы просто налётчики и убийцы. Чёрт бы подрал всю эту дипломатию с её тонкостями! Поезд нёсся среди однообразных дюн и пустошей, затем встал на разъезде, пропустил встречный и опять побежал. Комфортные, надо сказать, вагончики оказались. И ход плавный, и не раскачивается почти. Кого трясло, так это Марти, но я его просто держал за плечи и он виду, вроде, не показал. «А почему, герр комиссар, вы на поезде перемещаетесь? Специальное подразделение, могли бы вам аэры дать или багги какие». Альенде только усмехнулся: «А зачем, сержант? Мы же не пустыню сторожим, объекты в этой пустыне. Кому интересен просто кусок выжженой земли? Никому. А объекты у нас все у линии и быстрей поезда туда доберётся разве что воздушный аппарат. Но вы же знаете какая тут жарища днём. Воздух разрежен, подъёмная сила падает. У нас что лайнеры, что космолёты, стараются ночью взлетать и садиться. Антигравы не помогают. Короче говоря, поезд надёжнее, сениор». «Понятно. — говорю — Благодарю за разъяснение». Он улыбнулся и глаза прикрыл.

***

Привезли нас не в Астрополис, а в какой-то оазис жиденький неподалёку от него. Там остановка была — «14й километр». Вывели нас на платформу, передали в руки двух типков в зелёных мундирах. Ещё одному отдали рейг и сумку с пистолем, ножами, наручами. «Зелёные» надели на нас наручники, автоматики у них такие короткие, так один его от нас не отводил просто. Герои — хоть сейчас на памятник! Поезд завыл мотором и ушёл. А мы остались под солнцем палящим. И под конвоем трёх морд, явно не блистающих милосердием. Под этим конвоем ведут нас по выщербленому бетону к низким саманным домикам. Машины стоят явно городские, типа «спорт-купе». Патрульные с мигалками и просто то ли частные, то ли какой-то другой полицейской службы. Пальмы такие раскидистые. Кошу глазом на Марти, а он любопытного щенка из себя изображает. Идёт, лыбится, башкой вертит. «Вот чёрт, — думаю — У парня крыша поехала, что ли»? Завели нас в один такой дом, приводят в кабинет. За столом сидит здоровый моложавый мужик с таким взглядом, что, небось, всякая мелочь воровская прямо на месте ссытся. Перед ним монитор и клавиатура физическая, планшет сбоку брошен. «Ну и древность! — размышляю я — Это же надо так упираться в минимум, чтобы до сих пор писать на пластиковой клаве! Ладно, глянем сейчас насколько ты грозен. Мы же тебе не жульё, мы армия»! Тот на нас посмотрел и на ломаном немецком: «Скафандр ты снимать. Живо»! Ну ладно у меня под ним трико было и рубаха амортизирующая. А когда Марти раздели, так там одни шорты и футболка гигроскопичная. Ну и босые оба, понятно. Носки же в ботинки скафа интегрированы. Мартин и сейчас не особо толстый, а тогда вообще тростиночка был. Прямо мальчишечка. Эта морда зелёная ткнула пальцем в два решётчатых металлических стула посреди комнаты. Конвой нас туда чуть ли не бросил. «Да, — думаю — Это вам не добрый папа Хосе». Встали стражники за нами слева-справа, руки на автоматах держат. «Я есть старший дознаватель Гурин. Отвечать мои вопросы чётко и правда»! Дальше пошло стандартно — имя, звание, личный номер, часть. Это мы ответили. Потом он спросил про тётку и я ему сказал, что она погибла в песчаный шторм, тело лежит в пещере, там помечено. Про то, что собственно мы её привязали и не дали спастись, умолчал. Уж очень нехорошо этот Гурин поглядывал. «Есть плохо. Она быть центровой учёный. Задание ты какой иметь»? «Захватить лабу, вывезти персонал и оборудование»! «Вы всегда воровать! Не придумать! Комиссар вас обменять. Ты есть мелким быть. Я есть согласный. Но…» — и очень нехорошо на нас поглядел. Прикинул что-то, ухмыльнулся: «Казнь надо. Помнить чтобы. Не повторять». Казнь?! Меня аж льдом вечным пронзило. А Мартин так вообще рот раскрыл. Гурин расплылся в зловещей улыбке и говорит: «Не смерть. Запоминать долго. Животные». А потом обратился к конвоирам и хлёстко так: «V kameru sto tri gadov»!

***

Пауль откинулся на спинку кресла и отпил из бокала. А Мартин… С моим парнем творилось что-то страшное. Он кусал губы, отводил глаза, его трясло просто! — Март, — говорю — Ты чего? Пауль отставил вино и мягко предложил Мартину принять на грудь и лечь спать. А мы-де с мастером в рубку уйдём или к нему. Может, ещё чай заварить с лагонданом? Успокоительный. — Нет! — вскрикнул Мартин, — Останьтесь. Прошу вас! Я не хочу остаться один! — Но тебе же тяжело, а ведь не выкинешь всё это, — развёл руками Пауль. Мартин вскочил и бросился к нему. Пауль молча встал и поймал Марти в объятия. Я переводил взгляд с одного на другого. Что же с ними сделали? Рубцы у Пауля появились после службы на пиратском корабле. На Мартине вообще ничего нет. Медицина в Нойе-Саксонии вполне на уровне, но военная на косметологию не заточена. Так что я поддержал предложение Пауля: — Марти, если тебе так плохо, давай принесу снотворное и спи. Он замотал головой, вывернулся из рук Пауля: — Альберт, пожалуйста, сядь рядом со мной на диван. И обними. Мне так легче, а? Я выполнил его просьбу. Мартин прижался ко мне, спрятал лицо на груди. Я перебирал его волосы, гладил и ждал продолжения, пока глухо матерящийся Пауль опустошил уже не один, а два бокала. Мерендж, молочно-синеватое вино с Геллы, имеет одну особенность, на которую часто нарываются новички. Он бродит постоянно. Даже когда разлит по бутылкам. Поэтому меренджевые бутылки имеют сбоку горла пазуху со щелью наружу — чтобы пробку не выбило. С течением брожения вино меняет свойства и надо внимательно смотреть бутылку на свет, чтобы определить предельную дозу. Синеватый мерендж — это лёгкое игристое вино, градусов восемь. Если синева проступила, как полосы арбуза, контрастно, то в мерендже уже ближе к двадцати градусам и резковатый вкус — на любителя. А если вино почернело и белый в нём как раз полосками или ниточками, то перед вами пойло, которое элефанта с ног свалит — страшней русской vodka — градусов семьдесят. Но вкус у чёрного меренджа мягкий, сладкий и градусы не чувствуются. Вот так незнающий выпивает бокальчик, закатывает глазки и падает навзничь прямо у стойки. Потому, кстати, возле стойки умные хозяева баров и ресторанов делают мерендж-зону с амортизирующим полом или антигравной подушкой, врубающейся на падающее тело. Наш мерендж был второй категории, но уже темнел. И два бокала по сто пятьдесят миллилитров подряд, учитывая ещё один в начале, говорили о том, что наш карго круто не в себе. Пауль закусил виноградинкой, покривился, махнул рукой и грохнулся рядом со мной. — Прости, Мартик, но раз уж начали… Короче, слушай, мастер.