Призрак Пустыни

Дезерт Ареал Альстара Первого местечко, скажем, так себе. Планета вообще маленькая, материки небольшие, горы выветренные и с речками у них тут не алё. По крайней мере, в Пустынном Поясе Автархии. Груз я перебросил на колониста, там же и медикаменты продал. А потом мы рванули вниз и сели в Астрополисе. В самом городе смотреть нечего. Автархианцы ребята предельно практичные и грубые. Оно понятно: сухой климат, гидропонические фермы, нехватка питьевой воды. Они воду из спейса возят, глыбы ледяные оттуда спускают, от какой-то мёртвой планеты. На поверхности топят в таких здоровых баках под местным солнышком, обеззараживают, минерализируют — и вот это идёт в водопровод. Противная у них тут вода, надо сказать. От того у всей еды привкус жжёной бумаги. Вечером в порту мы и устроили праздник обжорства на борту — своим продовольствием. Ну его, бумагу жевать. После сладкого Мартин ноги вытянул, отвалился, котик сытый, и вдруг говорит: — Пау, а может рванём на то место, а? — Какое, — навострил я уши. — …место? Пауль широко ухмыльнулся: — А давай, — И ко мне повернулся. — Мастер, дай вездеход закажу, а? Прогуляемся, там и расскажем. Прогуляться всё равно надо было. Для здоровья. Низкая гравитация расслабляет мышцы. Альстар-Айн хоть и не полную единичку имеет, но 0,85G всё же лучше, чем бортовые 0,6-0,7. Вездеход это тоже мысля хорошая. Астрополис — квинтэссенция принципа практиш-квадратиш: сетка улиц и квадратные в плане чёрные башни под небеса. Отличаются только высотой и на части ещё полосы вертикальные в три-д-стиле нарисованы грязно-жёлтым. Как ленивый малыш кубиков понавтыкал и сказал «это город». В темноте даже жутко смотрится, хотя и с приличного расстояния. Посреди холмистой равнины как будто скалы чёрные подымаются с белыми щелями — это улицы между ними. Свет в окнах у них тусклый, цвета гноя. Почему-то здесь лампы такой оттенок имеют. Гнойные искорки и белые полоски в чёрных столбах — бррр. Вездеход нам подогнали утром. Тоже такое себе «практиш» — кузов как будто из двух кусков от разных тачек, толстенные высокие колёса и никаких тебе подножек-лесенок-лифтов. По грунтозацепам залезай, за чего хочешь, за то и держись. Пауль, впрочем, с ним быстро освоился. Что значит десант, практика хорошая. Дымила эта скотина жутко, трясло нас немилосердно, но километров этак семьдесят наш «скарабей» выдавал. Почему говорю «этак», потому что половина приборов не работала. Местные на такие мелочи внимания не обращают. Уровень топлива и обороты показывает — хватит! Город мы объехали по убитому просёлку. Астрополис торчит чёрным островом посреди красноватой пустоши. Трава на ней растёт острая жёсткая и почва тут — серая ломкая глина. Пылища за машиной — муттер-фатер! Смотришь, навстречу хвост пыли несётся — это встречный. Влетишь в хвост — ни черта не видать. Когда нас в этом тумане какой-то хрен на грузовике обогнал, я понял что такое «на всю башку отбитые». А про автархианцев в Ойкумене иначе и не говорят. Город уже давно вдали скрылся, когда Пауль свернул с дороги и пошёл по каким-то заросшим колеям к серо-жёлтым холмам вдали. Гелис, как местные свою звезду зовут, старался вовсю. Его белые лучи прожарили нас до того, что вымокли мы до нитки безо всякого дождя. Блин, думаю, в гробу я такие прогулки видал. Лучше бы в баре порта почилили и хорош. Трясти стало меньше, почва была относительно ровная, но пыли прибавилось. Пустынный пояс, что же вы хотите-то? Мы потихоньку поднимались, нос машины задрался вверх. Мартин прижимался ко мне, я обнял его под рёбра. Пауль, ухмыляясь, то и дело поглядывал на нас в зеркальце на потолке у лобовухи. Наш экс-десантник снизил скорость и сказал: — Вот в этом месте мы и сели. Десбот, как сейчас помню, стоял в той низине. Построились, рейги наизготовку. Вылезает наш гауптман Хансен. Рожа, как лимона пережрал, руки на груди сложены и кобура здоровая висит. Мы с ребятами всё гадали: а не компенсирует ли наш гаупт здоровыми пушками мелкий хер? — Пауль почесал башку, издал смешок и мгновенно показал арт из наруча. Да, крепкий дядя их командир был. Прямо пёс войны, — Пока он не услышал и тому, кто сказал, не дал этой дурой по башке. Да, так вот, Хансен он безбашенный был, ходил вечно без скафа. Стоит в чёрном мундире, берет на башке задран кверху, планочка орденская над левым карманом. «Так, выродки немытой задницы, бесславные ублюдки, помои общества, прыщи на роже великой саксонской нации! У нас задача — взять вон тот комплекс, вытрясти его до последнего помойного ведра, яйцеголовых и доки — в бот. Барахло ваше, баб ебать, мужиков убивать. Не спутайте, помойные крысы!» Там на горах был научный комплекс. Так, домиков пять-шесть, казарма охраны и лаба такая из модулей составленная. Сейчас объедем вокруг и увидите. Машина сделала петлю и оттормозилась. Мы нехотя полезли под палящее солнце. Вокруг царила тишина, только ветерок слабый посвистывал да потрескивал остывающий мотор «скарабея». Отвратительного рвотного цвета почва, заросшая кустами, сплошь состоящими из толстых серых листьев, напоминающих кроличьи уши с щипами. Перед нами подымалась наверх расщелина меж двух холмов, а на половине высоты виднелись сквозь кусты развалины низкого дома из белого кирпича. — Вот это вот, — Пауль махнул рукой, морщась, — и был пост охраны. Там трое долбодятлов сидело. Гранату в окно и вперёд. Пошли, мои маленькие дырки. — Ну пошли, толстый член! — отпарировал Мартин и полез на гору первый. Ну погодь, Пау, погодь. Я тебе покажу дырку. Меня и впрямь покоробила такая сентенция. Я тебе не блядь, в конце-то концов. То, что я у тебя вечно сосу, так могу и прикусить. Интересно, решишься по башке дать или хер побережёшь? Наверху мы нашли сплошные развалины, остов грузовика, ржавые рёбра легкосборных модулей и обломки пластиковых панелей, из которых собирались их стенки. Ещё там было полно битой посуды, какие-то ржавые аппараты хрен пойми для чего, целый клубок разных кабелей, обломки мебели и развалины длинного одноэтажного кирпичного строения. — Это казарма была, — пояснял Пауль, небрежно отмахнув ладонью. — Вон там — лаба, а здесь вот учёные жили. Тут, парни, похоже, был когда-то постоянный пост «змей». Есть такая служба у автархов, они пустыни контролят. Но когда мы тут всё поливали рейгами, в казарме сидел взвод каких-то дурачков, вроде курсантиков. Мы их положили в момент. Гаупт орёт: «Занять круговую оборону! Дебора — за мной»! Хансен с пацанами из Деборы в лабу рванул, а мы рассыпались по холмам на три стороны. Наша позиция на ту сторону была. Пауль двинулся через развалины, а мы за ним. Мартин мрачно ухмылялся, а я недоумевал — на кой чёрт они меня сюда притащили? Ну да, какое-то время назад Германский Союз срался с Автархией, было дело. Но кончилось всё за пару-тройку месяцев. Даже флот не подымали, разве что какая-то мелочь патрульная перестреливалась. Операция десанта, дело обычное. Такими вот укольчиками, как правило, и решается. Поломали рудник, сожгли завод, бабу министра похитили и во все щели на камеру отодрали — как снег зимой на холодных мирах. — Марти, — обернулся я к нему, — А ты-то здесь каким боком? Или ты сюда упал, а Пау тебя на руках выносил? Мартин лишь рассмеялся и обнял меня за плечи. Мы медленно лезли на самую верхушку холма, из-под ног стекали вниз ручейки песка. Пауль взобрался первым и встал, скрестив руки на груди. Он поглядывал на нас с ироничной издёвкой. У, скотина перекачаная! Я не торопился, млея от объятий Марти. Самый горячий секс никогда не заменит мне таких милых моментов в обыденной жизни. Психолог в училище считал, что моя тяга к физическому контакту происходит от неполной семьи, недостатки ласки в раннем возрасте. Да готт его знает! Отец не был со мной как-то груб или что ещё. Просто он работал с рассвета до полуночи, чтобы вытянуть нас троих. Мама рано погибла. Мне и шести не было, когда приехали её коллеги и передали отцу конверт с орлом и сложеный особым образом флаг. Никакого героизма, никакой войны. Рутинный рейс военно-транспортного корабля с припасами для орбиталов. Взрыв плазмолайдера. Причин не отыскать. Тел — тоже. Странная пара были мама с папой. Астроинженер и бауэр. Братья с папой пашут землю и растят скот, а я брожу по спейсу. Позор семьи. Дезертир. Контрабандист. Отщепенец. Я мерно переставлял ноги, обняв Марти за пояс. Лезть было тяжеловато, мышцы ныли, ослабленные половинной гравитацией. Терпи, парнишка, это надо. Ветер нёс запахи сухой земли, тонкий резкий оттенок металла. Высоко в небе кружила огромная птица. Свет Гелиса — зеленоватый, резкий — слепил глаза. В рту пересохло. Мы забрались наверх и моим глазам предстал простор огромной пустыни с горами километров за пять-шесть. Между нами и красно-кирпичными скалами пустыню разрезала блестящая нить железной дороги на невысокой серой насыпи. К востоку насыпь поворачивала и превращалась в эстакаду, чей хвост терялся где-то в скалах. Оттуда на нас в этот момент вылетел скоростной поезд. Скошенная морда, тёмное стекло, овальные огни. Состав нёсся к Астрополису почти бесшумно и был длинным, как анаконда. Свист воздуха, конечно, доносился, но грохота — никакого. Серебристая змея мчалась через пустыню целеустремлённо и ровно. — Красивая техника, — заметил Мартин, медленно стаскивая руку с моих плечей. — Не поверишь, что автархская. Пауль хмыкнул: — Автархи разные, Март. Это змейка явно родом из Шато-Лати или Ней-Бордо. В Дезерт Аре живут потомки руссов и латино, а франки в своё время захватили плодородный край. Мартин повёл плечами и я отодвинулся, тоже потянулся всем телом. На высоте было не так жарко, ветер обдувал. Правда, пыль нёс, но терпимо. — Так на кой вы меня сюда притащили? — я начал немного злиться. Ну ладно бы мне озеро солёное показали или оазис. На худой конец хватило бы Города Грехов, спрятанного в пустыне. А симпатичный экспресс всё равно не перевесит тряску, мусор и жарищу. Пауль зашёл со спины, положил свои здоровенные лапы мне на плечи и чуть наклонился: — Вот смотри, Аль, видишь в тех скалах пещеру? — Нет, — честно ответил я, поскольку склон мне казался однообразным. — А она есть, — дыхание Пауля щекотало мочку уха. — И в ней мы провели с Марти целую ночь и целый день. Внизу мелькнул хвост экспресса и поезд умчался в пыльную даль, оставив за собой медленно оседающие полосы красной взвеси. Пауль выпрямился, вздохнул: — Эта линия и сыграла роковую роль в той операции. Хансен и парни из Деборы зачистили гнездо умников и принялись сливать инфу, паковать всякие там аппараты-препараты. До сих пор не знаю что они тут изучали. А мы, взвод Берта, как раз вот тут и разлеглись. — Кто-то из учёных успел кинуть аларм, — Мартин зевнул и скрестил руки на груди. — Верно! — рявкнул Пауль, — По этой линии и прилетел бронепоезд. Куда короче этого красавца и страшный, что старый пидор в пьяном виде. С него и посыпались «змеи», целый батальон. Они были не дураки десантироваться рядом. Высадились там, в пустыне, где склон положе. А бронепоезд начал обстрел прямо по гребню и пара лэнсов пикнуть не успела, как зажарилась. Бывший десантник тяжело вздохнул: — «Змеи» нас уделали, Альби. Обошли, взорвали челнок, живо загнали наших вниз и приласкали миномётами. Мы открыли кинжальный огонь, но толку с него было мало. Эти парни — дети пустыни. Она их скрывала до последнего момента. Антон вырезали почти полностью, Целлу — тоже. Мы сбились у лабы, дали аларм на орбиту, где ждал крейсер. Хансен матерился, как рыцарь Соларского Ордена, но против почти пятисот рыл сорок с хвостиком — не сила. У нас было ещё двадцать два раненых, — он тяжко вздохнул — и три заложника. Два мужика в годах и тётка лет тридцати. Учёные. Я начал догадываться как здесь оказался Мартин, но решил смолчать. — Марти и я были тогда совсем молоденькие, — продолжал Пауль. — Он лейтенант, я сержант. Оба недавно из училищ. Честно, у меня в брюхе ледяной ком катался, когда «змеи» подобрались совсем близко. Мы их не видели, пока комиссар не показал нам белый флажок. Он был крепкий мужик. Сушёный, что чернослив, лет сорока, наверное. Вышел из-за развалин казармы без оружия, в чёрном комбезе. От лица только глаза видно в прорези. И впрямь как змей. Комбезы у них облегающие, похожи на чешую. Говорил по-немецки, как мы с тобой. — Комиссар предложил сдаться? — спросил я, чуть обернувшись. — Да. Причём он не давил безоговорочной капитуляцией. Понимал, видать, кто перед ним. Десант Саксонии, — гордо заявил Пауль и до меня дошло, что он до сих пор гордится своей принадлежностью к десантным войскам. Не то что я, тварь беглая. — Хансен злился, но комиссар был терпелив. «У вас треть отряда беспомощна, гауптман». — сказал он. — «Без шаттла вам не покинуть планету. Вы в низине, а мы на высотах. У вас сорок три бойца, у меня — четыреста тридцать один. Отдайте всё, что вы захватили, отпустите заложников и бросьте оружие. Мы отвезём вас в астропорт и посадим на нейтральный борт. В спейсе вы перейдёте на свой крейсер и вернётесь домой. Мне не нужны ваши трупы, мне нужны эти учёные и результаты их работы. Сегодня просто не ваш день, герр гауптман». — Я хлопнулся прямо на холм, — Мартин гордо вздёрнул голову. — Дурак был. Думал их всех пришибить десантной шлюпкой, но не заметил поезд. Он мгновенно сделал из моего корыта решето. Стреляют эти ребята классно. Еле выскочить успел и бросился вниз. А там такой бардак! — Хансен, едва корыто раздавило пол-отряда «змей», скомандовал «бегом марш». Мы уже знали кто хватает раненых, кто заложников. Но «змеюки» были везде. Я бежал и тащил ту тётку, а сбоку от меня прыгал и палил во все стороны из слабенькой пушки пилот шлюпки, — смеясь, пояснил Пауль. — в суматохе мы все втроём опять взбежали сюда и съехали с дюны, как с горки. Ох, и кусалась же та стерва! И орала на каком-то древнем языке. Пауль тяжело вздохнул, пальцы прижали мой комбез. — Мы бежали, тащили эту дрянь уже вместе, а на горе били очередями и вопили, как все черти в аду — там погибала моя рота, а я смывался подальше, — в сторону полетел тяжёлый плевок. — Мне хотелось только жить и жить не в клетке. Если приглядишься, Ал, ты увидишь вход. Он у самой земли, почти щель. Мартин споткнулся об куст и скатился прямо туда. Я забросил бабу и спрыгнул сам. — В пещере было неплохо, — подал голос Мартин. Он сел прямо на песок, охватил руками согнутые ноги. — Высокий свод, крошечный источник воды, стекавшей куда-то вглубь. Мы все пили, как насосы. Потом Пау велел этой тётке сесть в глубине, а мне глаз с неё не спускать. И стрелять в ноги если что. Он даже костёр развёл из обломков ящиков. Чёрт их знает откуда они там взялись. — Да, — подтвердил Пауль. — Чуть в стороне я отыскал груду дощечек и мятые старинные консервные банки. Сейчас такого уже не увидишь, но нам показывали в роликах по выживанию. Запаяный жестяной цилиндр, а внутри — особым образом свареный продукт. Я вскрыл одну ножом, но там оказалась чёрная труха — то ли просочился воздух, то ли консерва была уж очень древняя. Зато из досок я сделал костерок и смог на нём в этих жестянках подогреть разведённый сухосуп. — Мы не знали что делать, — Мартин покрутил головой. — «Змеи» шарили повсюду, пришлось заткнуть той тётке рот. Есть она отказалась и обозвала нас «pidarasi iobanni, suki nemecki», что бы это ни значило. Мне было очень страшно, поверь. — Мне тоже, Марти, — нехотя признался Пауль, — но я не мог признаться, ведь испуганый солдат уже покойник. К тому же я видел в той тётке крохотный шанс. «Змеи» наверняка поняли бы, что она у нас и не стали бы шмалять с огнемёта. Условия комиссара я счёл приемлемыми. В конце концов — много навоюют один сержант и один пилот даже на хорошей позиции? У меня осталось два рожка, а у Марти — один. Сто шестьдесят патронов на четыре сотни противников. Главное, чтобы не сбежала учёная. Она была нашей козырной дамой. — Да, — Мартин снял с пояса флягу и сделал хороший глоток. — Мы сидели в пещере и ждали когда они найдут вход. Но вдруг учёная пошевелилась и мотнула головой. Она хотела что-то сказать. Пауль вытащил кляп. «Вы мёртв. Красный шторм». Вот что она сказала. А потом мы услышали дикий вой, крики и рёв поезда. Он ревел, как тысячи быков, которым сдавили яйца. Через четверть часа он оборвал гудок, зато газу дал — как ты на взлёте. И мы поняли, что состав уходит. Почти сразу в расщелину ворвалась туча пыли с жутким ветром. Нас сбросило вглубь, там склон был и каменная ложбинка. Учёная страшно закричала, но вскоре затихла. А мы лежали, прижимаясь друг к другу, пока над головами летели тучи красной пыли и какие-то ленты. Этот вой до сих пор стоит у меня в ушах. Мартин замолчал и уставился в небо. Лицо его стало отрешённым, задумчивым. — Присаживайся, — предложил Пауль и сел на песок рядом с Мартином. — Двух старых вояк пробило на трёп. Да уж, теперь не отвертеться. Их, бывает, заносит крепко. И я последовал совету. Птица в небе продолжала нарезать круги, высматривая добычу.