Тишина на 47-м

      Когда мы закончили возиться с «проектом» — а на деле это было больше похоже на марафон по разбору чужих криво оформленных идей, — я выбралась из кабинета с чувством, будто выжата насухо.       Коридоры уже были тёмными, только дежурное освещение под потолком выдавало, что здание ещё не спит. Лифт ехал долго, и я машинально сунула руку в карман за телефоном.       Экран загорелся — и только тогда я заметила, что в мессенджере маленькая цифра «14» уже какое-то время горит красным. Уведомлений не было: телефон был в «без звука» после утреннего разговора с Громовой, и, судя по всему, я просто благополучно пропустила весь поток.       Прокручиваю вверх — и, конечно же, вся эта лавина от Алины.       10:42 — Ты там уже в самолёте?       10:45 — Скажи, что вы хотя бы сидите не рядом!!!       11:03 — Зая, ответь. Я нервничаю.       11:15 — Если эта ледяная кобра сядет к тебе, делай вид, что спишь.       11:28 — Или читай что-то очень скучное, чтоб отвалила.       12:02 — Молчание — это плохой знак. Ты жива?       12:15 — Отправь хоть точку, чтобы я поняла, что тебя не сбросили.       12:47 — ЗАЯ!       13:00 — У меня уже ладони вспотели, ты понимаешь?!       13:05 — Если она что-то тебе скажет, не смотри ей в глаза. Говорю серьёзно.       13:40 — Всё, я гуглю, как вызывать полицию прямиком из Франции.       14:10 — Нет, ну серьёзно, почему ты молчишь? Я же умру тут.       14:12 — Ладно, напишу ещё раз, чтобы точно увидела: ОТВЕТЬ.       14:13 — …или хотя бы пришли эмодзи с черепом. Я пойму.       Я стою возле лифта и утыкаюсь в экран, чувствуя, как уголки губ непроизвольно дёргаются то в сторону улыбки, то в сторону раздражения.       — Боже, Али… — выдыхаю я. — Я тебя когда-нибудь прикончу.       Палец зависает над клавиатурой, и я вдруг понимаю, что оправдываться нет сил. В голове всё ещё звенит от взгляда Громовой, её шагов, её слишком близкого дыхания.       Отвечу потом. Когда смогу хотя бы нормально вдохнуть.

***

      Следующие несколько дней будто слились в один длинный, вязкий от недосыпа и странного напряжения.       Я приходила утром, садилась за свой стол — и, как по часам, где-то в поле зрения появлялась Громова. Не важно, что я делала: писала отчёт, перебирала материалы или просто шла налить себе воды — она всегда была рядом. Иногда мимоходом проходила между рядами, даже задерживаясь у чужого стола, рассматривая документы, но всё время так, чтобы я знала — она наблюдает за мной. А иногда казалось, что её тень падает на меня даже тогда, когда она была в другом конце зала. И это… выматывало.       К обеду женщина могла бесшумно появиться за моей спиной, будто из ниоткуда, и сухо сказать:       — Пойдём.       Без объяснений. Без эмоций. Просто — пойдём. И я шла за ней. В её кабинет. В переговорку.       Вечером — то же самое. Я собиралась уйти, но тут же в почте всплывало задание «на пять минут», которое затягивалось на час.       К третьему дню я поймала себя на мысли, что даже в лифте невольно смотрю в зеркальную стенку, не отразится ли там эта строгая фигура с холодными глазами.       И вот, к концу недели, офис снова начал оживать. Пустые ряды заполнялись людьми, шум возвращался, и привычный рабочий гул почти заглушал мои собственные мысли.       Вернулась и бухгалтерия, и маркетинг, и остальная половина IT. А в пятницу утром, пока я ковырялась в почте, за спиной послышался знакомый визгливый:       — Зааай!       Я едва успела обернуться, как на меня налетела Алина, обвив руками так, будто мы не виделись целый год, а не пару недель. Запах её дешёвых, но упрямо любимых духов ударил в нос, и я машинально похлопала её по спине.       — Ты вообще нормальная?! — зашептала она в самое ухо. — Что это вообще значило?       — Что… — я чуть отстранилась, но Алина уже отлипла, вытащила телефон и, нажав на экран, сунула его мне под нос.       Там, после её длинной стенки сообщений с просьбами «хоть что-то ответить», торчала моя реплика: «Я почти не скончалась, несколько дней назад, ты не представляешь».       Я уставилась на неё, и в голове сразу всплыл момент, когда я это писала.       Это было в тот вечер, когда я была подвыпившая, так как хотела расслабиться после столького навала работы и столько стресса со стороны Громовой. Не спорю, «скончаюсь» тогда казалось самым точным словом. Но, судя по Алине, она решила, что я говорила о чём-то совсем другом.       Подруга всё ещё держала меня за плечи, глядя в упор — глаза блестят, щеки разрумянились.       Вокруг нас уже гудел оживший после отпусков офис. Люди возвращались, и в коридорах снова появилась эта плотная звуковая завеса — кто-то смеялся в отделе маркетинга, кто-то с громким шорохом доставал бумаги из архивных коробок, кто-то орал в трубку, пытаясь докричаться до партнёров из другого часового пояса. Вентиляторы системных блоков гудели под столами, кофемашина выстреливала паром каждые пару минут, и от этого стоял смешанный аромат кофе, полироля для мебели и ещё чего-то явно человеческого — духов, кремов, дезодорантов.       Я стояла с Алиной прямо у прохода между столами, и люди то и дело проходили мимо, задевая нас сумками или папками. Где-то в глубине open space звякнули стаканы, кто-то громко пожаловался на кондиционер, а потом раздался дружный смех. Всё снова было привычно шумно и тесно — будто сама ткань этих будней вернулась на место.       Алина всё не собиралась меня отпускать.       — Ну и? — повторила она. — Что ты имела в виду?       Я машинально отвела взгляд, и в голове всплыл тот вечер. Тогда я уткнулась в телефон, отвечая на её бесконечные сообщения — сначала заботливые, потом требовательные, потом просто полные знаков вопроса, — и в конце концов написала то самое: «я почти не скончалась, несколько дней назад, ты не представляешь».       Но сейчас… рассказывать? В этом гуле голосов, под стук каблуков по ковролину, когда в двух шагах кто-то спорит о смете? И тем более при том, что за стеклянной перегородкой в противоположном углу я отчётливо вижу Громову. Она как раз говорит с кем-то из юридического отдела, но её взгляд скользнул в нашу сторону ровно на секунду. Этого хватило, чтобы я ощутила, как внутри всё сжалось.       — Давай потом, — произношу тихо, почти вполголоса. — После работы. Где-то в другом месте.       Она нахмурилась, а потом заметно оживилась, радостно хлопнув в ладоши.       — В кафе? — предложила она с тем самым заговорщицким блеском в глазах. — Всё равно пятница. Можно себе позволить.       — В кафе, — от безысходности согласилась я, стараясь не оборачиваться к стеклу, где всё ещё маячил строгий силуэт Громовой.       Алина, кажется, решила развить успех:       — А завтра… — она понизила голос, будто собиралась озвучить план кражи века. — Пойдём на выставку безделушек на главной улице. Ты же всегда зависаешь там часами.       Я не удержалась от улыбки.

***

      День тянулся так, будто кто-то медленно перематывал плёнку. После нашего разговора с Алиной я вернулась к ноутбуку, но каждая строчка отчёта давалась с трудом — мысли упрямо уползали куда-то в сторону предстоящего вечера. Офис постепенно входил в привычный ритм: телефоны звонили, почта сыпалась без передышки, а кто-то — без остановки клацал пальцами по клавише. Все эти звуки раздражали до невозможности, не давая нормально работать.              Громова мелькала то у переговорки, то у кофемашины, иногда просто проходила мимо моего стола — взгляд холодный, но задерживающийся ровно на секунду дольше, чем надо. Каждый раз от этого у меня внутри что-то подрагивало, и я торопливо возвращалась к экрану, притворяясь, что меня полностью захватили цифры в Excel.       Когда стрелки часов подобрались к шести, воздух в офисе стал меняться — плотный рабочий гул растворялся, и вместо него проступал шелест собираемых сумок, щёлканье выключателей и приглушённые разговоры о планах на вечер. Я глянула на Алину — она уже застёгивала пальто, держа телефон между ухом и плечом, и оживлённо обсуждала, какое место в кафе лучше бронировать.       Я закрыла последнюю вкладку в браузере, сохранила файл и захлопнула крышку ноутбука. Мы обе переглянулись — тот самый немой сигнал «ну что, пошли».       По пути к выходу мы притормозили у стола Кирилла — нашего отдела всё же нельзя было просто так покинуть без слова. Парень сидел, слегка откинувшись в кресле, и ковырялся в графике на втором мониторе, на коленях у него лежала куртка.       — Кирилл, — наклонилась Алина. — Мы уходим, если что, предупреди…       — Громову? — он поднял бровь и чуть ухмыльнулся, явно уловив во фразе больше, чем мы хотели сказать. — Конечно, скажу.       И эта его улыбка — чуть насмешливая, но без злости — заставила меня почувствовать, что он понимает куда больше, чем нужно.       Мы быстро попрощались, и, когда вышли в коридор, шаги по ковролину звучали как-то особенно тихо. Лифт ехал медленно, и в зеркальной стенке я невольно проверила — а вдруг Громова выйдет из-за угла? Но коридор был пуст.

***

      Двери лифта распахнулись, и нас встретил пустой, чуть прохладный холл. Свет из настенных бра падал мягко, вытягивая длинные тени по полу. За стойкой ресепшена сидела секретарша — худая, в строгой блузке, с идеально собранными волосами. Она медленно подняла взгляд от монитора и провела им по нам, будто оценивая не столько, кто мы, сколько — куда мы направляемся в такой час. В её глазах мелькнуло что-то странное. Не открытое осуждение, но и не простое любопытство.       — Хорошего вечера, — произнесла женщина ровно, без намёка на улыбку.       — И вам, — ответила Алина слишком бодро, и мы обе почти одновременно ускорили шаг к стеклянным дверям.       Мы двинулись к стеклянным дверям. Широкий полированный пол скользил под каблуками, и наше отражение шло рядом — два силуэта в длинных тенях, смешанных с отражением огней с улицы. Автоматические створки чуть замерли, реагируя на нас с лёгкой задержкой, и только потом разъехались в стороны.       Сразу же навстречу хлынул прохладный воздух — с запахом кофе из соседней кофейни и чем-то металлическим от близкой проезжей части. Где-то неподалёку громко щёлкнул светофор, и загудела пробка. В витрине напротив мерцала вывеска бара, а в окнах второго этажа виднелись силуэты людей, смеющихся и чокающихся бокалами.       Алина глубоко вдохнула и тут же улыбнулась.       — Я знаю одно место. Там потрясающий чай с бергамотом и безумно вкусные булочки с корицей. Нам нужен сахар, Зая. Много сахара!       — И кофе, — буркнула я. — Чтобы в меня вернулась хоть какая-то жизнь.       Мы свернули с главной улицы в более тихий переулок. Асфальт здесь был чуть потрескавшийся, местами в щелях пробивалась тонкая зелёная травка. Под ногами тихо шуршали мелкие камешки и сухие лепестки отцветших лип. Над нами висели переплетённые гирлянды из маленьких лампочек — кто-то так и не снял их после летнего праздника. В тёплом золотистом свете они выглядели, как подвешенные в воздухе капли мёда.       — Так что это было, а? — Алина скользнула на шаг вперёд, обернувшись, чтобы глянуть мне прямо в лицо. — В тот вечер, когда ты «почти не скончалась».       Я усмехнулась, но не ответила.       — Сначала — моё обещанное кофе, — сказала я. — Потом — признания.       Она театрально закатила глаза, но замолчала, и мы пошли дальше, слушая, как из соседнего бара вырываются глухие басы. Где-то рядом открылась дверь, и наружу вывалились двое парней в костюмах, пахнущие дорогим парфюмом и табаком. Они громко смеялись, не замечая нас, и скрылись за углом.       Кафе — о котором говорила Алина оказалось крошечным, с большими окнами, на которых были наклеены стикеры котиков. Внутри горели мягкие лампы, а над стойкой висел медный чайник, из которого тонкой струйкой шёл пар. За стеклянной витриной лежали аккуратные ряды булочек, маффинов и песочных пирогов.       Когда мы вошли, маленький колокольчик над дверью звякнул, и бариста — молодой парень с синими волосами и вязаным свитером — приветственно кивнул.       Ему тут не холодно?       Запах свежей выпечки ударил так, что у меня моментально заурчало в животе. Мы выбрали столик у окна, и я, наконец, почувствовала, как напряжение немного отпускает. За стеклом проплывали силуэты прохожих, капли света от витрин и отражения проезжающих фар.       — Ну, — Алина подалась вперёд, обхватив ладонями кружку. — Теперь-то расскажешь?       Я глубоко вдохнула, грея ладони о кружку с латте. Пена уже осела, и от напитка шёл сладковатый, обволакивающий запах ванили. У Алины был чай с мятой — пар от него поднимался лёгким облачком, щекоча ей щёки. Она смотрела на меня так, будто собиралась вытряхнуть из меня все секреты, даже если придётся для этого сидеть здесь до утра.       Булочки за стеклянной витриной манили золотистой корочкой и густым ароматом корицы, но я упрямо мотнула головой, когда Алина потянулась за меню.       — Нет, — сказала я. — Только напитки. Нам же потом ещё куда-то влезть нужно, а я не собираюсь катиться по улице, обжимая живот.       — Ты бессердечная, — вздохнула Алина, но всё же убрала руку. — Ладно. Но ты понимаешь, что теперь должна рассказать что-то настолько juicy, чтобы компенсировать моё моральное страдание без булочки.       — Ладно, — выдохнула я, делая первый осторожный глоток. — Только ты не перебивай.       Алина резко подняла правую руку, пальцы вытянуты и плотно сжаты, ребро ладони почти касается виска. Локоть — чётко в сторону, под прямым углом, будто отмеряет невидимую линию дисциплины. Глаза при этом сузились чуть насмешливо, уголок рта дёрнулся в едва уловимой ухмылке — формально жест военный, но исполнение выдаёт иронию. Ладонь не прилегает к голове, а замерла в миллиметре от неё.       В движении была какая-то театральность: кисть взлетела не по прямой, а с легким изгибом, словно рисуя в воздухе полукруг — ей явно нравилось это маленькое представление. И когда рука застыла в верхней точке, на мгновение повисла тишина, будто даже воздух перестал вибрировать.       — Сэр да сэр! — прикрикнула девушка.       — Тише ты! На нас люди смотрят! — шиплю сквозь зубы, сжимая её запястье и нервно оглядываясь по сторонам. — Это на тебя так действует отсутствие сахара?       Губы подруги уже дрожат от сдавленного смеха, но она снова подносит руку к виску. Её пальцы слегка подрагивают от еле сдерживаемого хохота, а глаза блестят с таким бесстыдным весельем, что мне одновременно хочется и толкнуть её в плечо, и засмеяться самой.       Остальные косятся в нашу сторону — кто-то с недоумением, кто-то со скукой, а пара подростков и вовсе ухмыляется, будто ждёт продолжения этого дурацкого спектакля. Я краснею до корней волос, и делаю вид, что не знаю эту идиотку, но она, конечно, тут же хватает меня за локоть и шепчет с фальшивой серьёзностью:       — Так точно, командир! Приказывайте дальше!       И всё — сдержаться уже невозможно. Я фыркаю, она хохочет, и через секунду мы обе дивимся от смеха, под осуждающие взгляды вокруг.       — Ой, боже… — сквозь смех выдыхает девушка, прикрывая ладонью рот, но плечи всё ещё предательски вздрагивают.       Алина делает глубокий вдох, закусывает губу, будто пытаясь вжать в себя оставшийся хохот, и наконец выдыхает. Глаза её по-прежнему блестят озорно, но голос уже звучит ровнее — только лёгкая дрожь в кончиках слов выдаёт недавний приступ веселья.       — Ладно, ладно, успокоилась, — протягивает она, вытирая пальцем подступившую слезинку. Затем резко хлопает меня по плечу, откидывает волосы назад и смотрит прямо в глаза с деловым видом: — Ну что, Зай, выкладывай. Мне уже не терпится услышать.       Её тон — эта странная смесь снисходительности и любопытства, будто она и правда готова выслушать что-то важное, но в любой момент может снова рассмеяться мне в лицо. А ещё она слегка наклонилась вперёд, руки упёрты в бёдра — поза "ну-ка, давай, не тяни". И я понимаю: если хочешь сохранить хоть каплю серьёзности, лучше начинать говорить. Прямо сейчас.       — Это было пару дней назад, на работе, — говорю, без капли намёка на шутку.       Алина чуть подалась вперёд, глаза блестят — она явно готова к очередной моей «истории из офиса».       — Сижу я, значит, у себя за столом, делаю вид, что дорабатываю проект, — начала я, играясь с кружкой. — А на самом деле хотела включить фильм. Ну, так, в маленьком окошке, чтобы никто не заметил. И вот я уже всё устроила: вкладка замаскирована, звук на минимум… и тут случайно нажимаю не туда.       — Не туда? — брови Алины опасно поползли вверх.       — Очень не туда, — вздохнула я. — Экран вдруг весь заполняет… ну, откровенная картинка.       Алина уже прикрывала рот ладонью, вот-вот готовая ко второму раунду нашего «хихи-хаха, девочки, я щас обоссусь», но я продолжила:       — Я в панике, кликаю, пытаюсь закрыть, а тут чувствую — кто-то стоит за спиной. Оборачиваюсь… и, конечно, там Громова!       Подруга прыснула в кулак и едва не опрокинула свой чай.       — Всё, Зая, ты попала! — сделала вердикты подруга, продолжая хихикать.       — Подожди, — отмахнулась я. — Это ещё не конец. Не поверишь, что дальше было.       Я вдохнула и уставилась куда-то мимо её плеча — на стену позади, вспоминая.       — В тот день, когда я к ней пошла после того, как мы с тобой и ребятами посидели в джаз-клубе… — слова словно цеплялись друг за друга. — Ну, короче говоря… мы поцеловались в её номере.       У Алины чуть ли не отвалилась челюсть, но я не дала ей вставить ни слова:       — А потом… она просто вышвырнула меня. Без каких-либо объяснений, — я сделала глоток, но он не помог убрать ком в горле. — На следующий день, в самолёте, эта коза-дереза вела себя так, будто ничего не было! Даже флиртовала! Ты понимаешь?!       И тут у Алины вдруг глаза сделались круглыми, как блюдца. Она резко ударила меня ногой под столом.       — Ай! — поморщилась я. — Хватит меня бить!       — Зая… — начала она, но я перебила:       — Нет, подожди, я ещё не всё сказала.       Уже хочу продолжить, как чувствую — на плечо мягко, но с явной силой легла чья-то ладонь. Пальцы сомкнулись, чуть вдавливая ткань пиджака в кожу.       Я замерла, сжимая кружку с моим бедным кофе так, что костяшки побелели. — Не помешаю? — сладко произнёс знакомый голос.