Потерянное эхо

      Эрсина Рубидия впервые встретила в лаборатории майстера Татлина, когда тот внезапно пригласил свою ассистентку в экспериментальный корпус поздно вечером. Туманная записка, начертанная быстрым неразборчивым почерком, заставила тогда ещё лисентирин Гаусс сорваться с места и примчаться в здание коллегии быстрее, чем когда-либо. Она боялась, что с прототипом их крыльев что-то случилось, что какой-то артефакт оказался неисправен, что коллеги из соседних комнат случайно их затопили или устроили пожар… что угодно плохое. А оказалось, что майстер нашёл наконец им добровольца, готового испытать крылья и поучаствовать в их опытах, рискнув здоровьем и разумом. Молодой человек, подтянутый и стройный, хоть и не слишком высокий, мягко улыбнулся ей – или немного в пустоту? кто знает... – при встрече почти одними глазами, серо-голубыми как весенний лёд, но от этой неуловимой улыбки в ту ночь у Рубидии потеплело на душе. Русый и белокожий, юноша представился Эрсином Илаи и оказался лейтенантом третьего авиационного батальона Деймарской Императорской армии. Авиатор, с детства грезивший о небе и готовый ради него на любой риск.       Майстер Татлин, чрезвычайно довольный собой, тут же обрадовал свою лисентерин, что ей предстоит доработать модель эфирных потоков, которые должны соединить будущие крылья с телом и разумом пилота, специально под их гостя, а дальше им займутся целители. Только в тот момент Рубидия осознала, насколько велика ответственность, возложенная на неё майстером. Молодой офицер едва ли был старше самой лисентирин, но от её расчетов и знаний зависело, выживет ли Эрсин Илаи или нет и останется ли после эксперимента в здравом рассудке. Она сомневалась, стоит ли вообще браться за это дело, но сам Илаи подтолкнул её и помог решиться. То ли он уже в довольно юные годы обладал странной проницательностью, то ли Рубидия в молодости не умела владеть собой и скрывать истинные чувства, но Эрсин явно почувствовал её сомнения и невозмутимо, будто не он сейчас соглашался на невиданный эксперимент, сказал ей:       – Не сомневайтесь, госпожа Гаусс. Всё в руках Творца, я готов на него положиться, и вы тоже полагайтесь. Сейчас у вас с уважаемым майстером есть шанс совершить невозможное, и поэтому я хочу рискнуть собственной жизнью и довериться вам. Не волнуйтесь, я понимаю, что со мной может случиться, но ничуть в вас не сомневаюсь. Просто попытайтесь, просто сделайте всё, что нужно – во имя Деймара и вашей науки.       И столько необычайной уверенности и порождённого ей спокойного бесстрашия слышалось в его словах и чудилось в несокрушимом льде глаз, что у Рубидии тогда мурашки пробежали по коже. Эрсин Илаи, казалось, действительно знал, какой будет его смерть и когда назначен его последний час, и потому он не боялся собственной кончины. Но и в те годы, и во все следующие его пугающий фатализм скорее притягивал, чем отталкивал, и сначала лисентирин, а позже уже майстерин Гаусс находила Эрсина вполне интересным и даже обаятельным мужчиной, пусть и со своими странностями, к которым вполне можно было привыкнуть. Находила… когда-то очень давно, почти двадцать лет назад…       За двадцать с лишним лет присутствие в жизни Рубидии пилота, который всё-таки стал первым авиаром больше двух десятилетий тому назад, стало настолько привычным, настолько правильным и естественным, что страх, поселившийся в сердце майстерин с началом операции в Сильте, захлестнул её с головой после злополучной статьи. Казалось невозможным, что адмирал Илаи действительно может перестать существовать… умереть. Эрсин пережил Великую войну и все беды послевоенного мира, он как будто олицетворял собой весь Деймар, которому служил всю свою жизнь – чудом выстоявший, тяжело раненный и вновь оправившийся от ран самой страшной из войн, которая должна была стать последней для человечества.       “Не стала, “ – билась в висках чудовищная мысль. Но ведь Рубидия знала об этом давно, с тех самых пор, когда поползли первые слухи о неминуемом возвращении Сильты под контроль Республики. Она уже обо всём знала и упрямо гнала от себя жуткое осознание, ведь война всегда лишь забирала. У императоров и царей она крала власть и богатство, у простых людей – жизни, здоровье, покой, надежды, друзей и родных… Оставалось лишь цепляться за осколки разбитого прошлого, и для Рубидии одним из них был Эрсин с его почти безразличной невозмутимой стойкостью. Был?       Нет, не был, а до сих пор есть! Пока не подтверждена смерть и не найдены крылья или тело, ничего не ясно до конца. Оставалось лишь ждать – ждать возвращения остатков отряда, новых вестей из Сильты и хоть какой-то информации о судьбе адмирала Илаи. Не мог Первый из авиаров исчезнуть бесследно, слишком важной и влиятельной фигурой в Деймаре и воздушных силах Республики был Эрсин, слишком много слухов и легенд о нём ходило с самого начала Великой войны. Больше восхищённых сплетен сочинили лишь про Лотара Мейтнера, который со временем дослужился до звания вице-адмирала, но так и остался для большинства деймарцев и их врагов Красным бароном. Никто так и не поверил, что перепонки на крыльях он выкрасил в алый исключительно из уважения к артефакторской коллегии. И Рубидия два с лишним десятилетия тому назад не поверила.       Все авиары с самого начала поразительно отличались друг от друга. Как-то так случилось, что все лётчики, осмелившиеся поставить на кон жизнь и рассудок ради собственных крыльев, оказались незаурядными личностями. Не всегда история и путь, о которых Рубидия узнавала за время, пока подгоняла крылья под будущих авиаров и их собственные потоки эфира, ей нравились. Не всегда она одобряла желания и страсти юношей, что приводили совсем ещё молодых людей в стены Алой коллегии и лабораторию майстера Татлина. Как с трудом вызнала лисентирин Гаусс у Эрсина, её наставник имел весьма обширные связи и сумел заинтересовать своим проектом кого-то из высоких чинов Имперской армии, и потому авиаторам спустили распоряжение выдвинуть нескольких добровольцев для участия в эксперименте и создании нового летательного средства. Первым, почти не сомневаясь в решении, вызвался тогда ещё лейтенант Илаи – он всем сердцем верил, даже чувствовал, что его смерть ждёт совершенно не там. Может быть, в небе и от вражеской пули, а может, в погребальном костре горящего триплана на земле, или и вовсе, в мирной жизни и совсем по-дурацки, но точно не от рук целителей и не на грани между человеком и артефактом. Эрсин решился из желания летать и чувства долга перед родиной – и первым обрёл крылья.       Но единственным ему остаться было не суждено. Из третьего авиационного было выбрано девять кандидатов, не считая лейтенанта Илаи, и четверых из них отсекли целители, а ещё одному отказала сама Рубидия после долгих попыток всё-таки оптимизировать модель под него – согласно всем расчётам, мозг авиатора не смог бы контролировать все потоки эфира и не справился бы с возросшей плотностью изменённых потоков.       С оставшимися лисентирин Гаусс пришлось познакомиться во время вживления и настройки крыльев, да и наблюдать за обучением авиаров ей было интересно. Процесс превращения человека в крылатого авиара требовал немалых усилий и вмешательства магов сразу двух коллегий, Белой и Алой. Пока целители создавали в мозгу претендента управляющие центры для третьей пары конечностей, вживляли рутилиевый артефакт-переходник и меняли структуру эфирных потоков во всём теле, связывая их с имплантатом, артефакторы создавали сами крылья, огромные и кожистые, так похожие на суставчатые крылья летучих мышей. Ещё одно прозрение, которое Рубидия втайне приписывала самой себе: не изобретать новую форму, похожую на живое крыло лишь внешне, а скопировать природную почти полностью, сохранив не только механику, но и тонкую эфирную структуру. Майстер Татлин полжизни посвятил своим орнитоптерам, пытаясь заставить их летать, но эфирно-артефактные машины неизменно показывали себя хуже механических, упорно не желали работать так, как было задумано, и в отличие от аэропланов позволяли пилоту только-только подняться над землёй, но на длительный полет заряда артефактов не хватало. По правде говоря, орнитоптеры Татлина летать не могли. Не могли до тех пор, пока Рубидия не принесла ему схему эфирной структуры живых крыльев летучей мыши, подсмотрев её по совету Киашу – самой очаровательной друидки, которую майстерин Гаусс довелось в своей жизни встретить. Киашу хоть и посмеивалась над нелепыми попытками артефакторов, но искренне сочувствовала Рубидии и подсказала, как оживить искусственные крылья и заставить их действовать. Найти вечерницу, пушистый маленький комочек с огромными перепончатыми крыльями вместо передних лап, неуклюжий на земле, но вёрткий и грациозный в воздухе, и рассмотреть, как именно течёт эфир сквозь её тело во время полёта. Именно скорость и манёвренность птиц изначально вдохновила майстера Татлина на эксперименты и создание принципиально новой летучей машины – с живыми, мягкими крыльями, а не жёсткими, “мёртвыми”, как называл майстер крылья аэропланов. Но несмотря на свою веру в пластичную конструкцию махолёта, он не понял самого главного, не смог правильно воспользоваться движущей силой эфира и переступить через догму академического знания. Как будто даже изменённый взор не позволял ему выйти за пределы привычного. Друиды видели мир иначе, и Рубидия радовалась, что могла взглянуть на него с той же стороны. Всё благодаря Киашу и её рассказам про мэ – так друиды называли эфир, считая его чуть ли не живым. Точнее, сущностью самой жизни и любого естественного процесса, которая струится по венам вместе с кровью, пульсирует в такт сердцебиению и сокращению мышцам, падает на землю с дождём и опускается под солнечными лучами. Если мэ перетекает из одной формы в другую, если эфир проходит через любую материю, взаимно влияя на неё, то и крылья майстера Татлина из фантастического концепта становились реальностью. Оставалось лишь подобрать способ связать артефакт с живой плотью, и после множества расчетов и экспериментов им с майстером удалось достичь успеха. Они перепробовали многое, создавали опытные образцы и из дорогих артефактных сталей, что так хорошо держали эфирные потоки, и из дешёвых мягких металлов наподобие золота, и пытались использовать смолы, растворяющие в себе подвижный эфир, чтобы в конце концов остановиться на сложной композиционной структуре. Инженеры, наверное, успели трижды возненавидеть всех алых магов за неуёмность и безумную фантазию майстера Татлина, и Рубидия не могла им не сочувствовать. Но когда лисентирин или её майстер напитывали конструкцию энергией, механические крылья сияли, будто живые струи мэ текли сквозь них естественно и непринужденно. Рутилий, лёгкий и прочный, стал основой для прочного остова, плотная перепонка натягивалась между искусственными подвижным пальцами, эфир неосязаемой сетью сосудов пронизывал сложную конструкцию, столь близкую к совершенству.       Всё ради того, чтобы целители вживили крепления для крыльев в тело авиатора, связали рутиловые имплантаты с костями и нервами, протянули сквозь них эфирные структуры, превращая авиатора в авиара – человека, способного чувствовать внешние имплантаты как собственные конечности и летать, точно птица. Или точно летучая мышь – огромная дневная летучая мышь, которая держит в человеческих руках оружие или инструменты во время полёта. Правда, на земле авиары с пристёгнутыми крыльями представляли из себя зрелище одновременно комичное и жуткое, потому что из-за тяжести и размеров имплантатов они могли только ползать, подобно вечерницам опираясь на свернутые крылья. Взлёт и посадка для летунов тоже оказались нетривиальной задачей, с горизонтальной поверхности подняться в воздух для многих из них было сложно, большинство авиаров предпочитало сначала забраться на возвышенность или даже на стену. Большинство – но не Лотар Мейтнер.       Фрайхерр Мейтнер далеко не первым подвергся превращению в авиара, но обладал невероятным, почти сверхчеловеческим упорством и храбростью, граничащей с безумием. Он едва дождался, пока заживут раны после операции, чтобы впервые раскрыть крылья – и полетел раньше всех. Он рисковал собой и артефактом, но научился взлетать в прыжке, отталкиваясь от земли не только крыльями и ногами разом – во время наблюдений за ним Рубидия с изумлением обнаружила, что Лотар интуитивно ухитрялся управлять потоками эфира, поднимая себя в воздух. Он не проходил через ритуал, не носил повязку мага и не скрывал под ней раздвоенные глаза, не мог увидеть эфир – и всё же чувствовал его и использовал.       Странное чутье позволяло ему чувствовать не только эфир, но и взгляд лисентирин – Мейтнер каким-то демоническим образом понимал, когда она оценивает результаты эксперимента и обучение авиаров, а когда наблюдает именно за ним.       – Фройляйн Гаусс, вам нравится смотреть, как ползают желающие летать? – однажды с лёгкой насмешкой окликнул он Рубидию. Та осталась невозмутимой и спокойно ответила, глядя в прищуренные серо-зеленые с крапинками глаза:       – Мне нравится наблюдать за тем, как люди по-разному распоряжаются крыльями, которые им достались. Вы, фрайхерр, например, чуть не сломали их вчера, хотя каждая пара создается очень долго и требует очень много труда.       В ответ Лотар лишь поднял бровь.       – Вчера вы отнеслись к моей промашке гораздо спокойней.       – Вчера, как вы помните, – отрезала Рубидия, – вы демонстрировали манёвренность, которую смогли развить на наших крыльях, не столько мне, сколько майстеру Татлину. Я не могу ругать вас вперёд своего руководителя, это не очень прилично и правильно.       – Как же вы вообще живёте столь правильно и честно? – возвёл глаза к нему авиар, – Скучно вам, наверное, до безумия…       Скучно?! О какой скуке может идти речь у лисентирин?! Да ей просто некогда скучать! Она вместо сна уже неделю рассчитывала, как модифицировать эфирную структуру крыльев, чтобы демонов Мейтнер не рвал её по наитию, даже не зная, что и как он делает! Измененные глаза уже болели от нагрузки, но она не жаловалась и упорно делала свою работу – и это он называет “скучно жить”?!       Рубидии отчаянно хотелось зашипеть на него или даже ударить Мейтнера, чтобы хоть как-то смыть с холёного красивого лица эту до омерзения снисходительную улыбку. Или резко рвануть потоки эфира, чтобы разогреть рутилий на лопаточных имплантатах… или хотя бы обжечь человеческую кожу.       Нет. Недопустимые мысли. Не за тем она носит повязку и проходила через расщепление взора.       – Благодарю вас за заботу, фрайхерр, но у меня нет времени на скуку. Частично как раз из-за вас и ваших крыльев.       – С ними что-то не в порядке? – тут же подобрался авиар, будто подумал, что Рубидия собирается отнять у него способность летать.       – Сейчас с ними всё в порядке, но, учитывая вашу манеру летать, я собираюсь немного изменить их эфирную структуру. Майстер как раз одобрил разработанную схему.       Лотар, чуть помедлив кивнул.       – Тогда ладно, я принесу вам крылья сегодня вечером. Но меня восхищает воображение вашего майстера. Он же сумел создать артефакт, который и впрямь ощущается как вторая пара рук.       Не только и не столько майстер занимался именно созданием и разработкой имплантатов. Рубидии даже стало обидно: без её усилий майстер так и занимался бы орнитоптерами, и никакой бы Мейтнер сейчас его не хвалил! Но… но откуда фрайхерру это было знать? Кажется, он вообще видел в лисентирин Гаусс всего лишь ассистентку майстера-изобретателя, которая мало что понимает в работе артефакта на самом деле и потому чаще мешает, чем помогает.       Вслух же Рубидии пришлось ответить с привычной вежливостью:       – Фрайхерр, майстер Татлин изначально планировал создать не крылья, а махолёт, который бы никак не связывался ни с телом пилота, ни с его эфирной структурой. Он предпочитает более традиционные машины, пусть и созданные на основе артефактов и общепринятых теорий артефакторики.       Она заметила, как заинтересованно прищурился Мейтнер и вгляделся в её лицо.       – А на каких же нестандартных теориях зиждется создание таких вот крыльев?       – На принципах непрерывности эфирных потоков и исследованиях целителей. Не то, чтобы они прям нестандарны, но принцип непрерывности обычно применяется артефакторами, а целители работают исключительно с потоками эфира в теле пациента. Совмещать артефакторику с целительством умеют только зелёные маги.       – Зелёные? У вас же не существует такой коллегии.       – Друиды, – пояснила Рубидия, стараясь не обращать внимания на усмешку, в которой растеклись губы Мейтнера, когда она упомянула друидов. К сожалению, в представлении большинства людей и даже магов друиды были известны прежде всего своей свободой нравов, экзотичностью облика и умением шутить непристойно и богохульно разом. А ведь только друиды практиковали магию, не разделяя её по областям, как было принято в коллегиях. – На самом деле, они могли бы в любой момент объявить себя отдельной коллегией… их даже звали и предлагали зелёный цвет, но они отказались.       Друиды отказались, и во многом из-за формализма магических коллегий. Но именно их представления о мэ помогло в создании крыльев. Проработать бы ещё теоретическое обоснование для текучести эфира с учетом друидских представлений. Возможно, стоит попробовать сегодня же вечером, после крыльев… Опять у неё будут болеть глаза от долгих расчетов и голова от недосыпа…       Судя по так и не угасшей ухмылке на губах авиара, упоминанием друидской коллегии он не проникся и пропустил объяснения Рубидии мимо ушей. Зато догадался, кто же на самом деле разработал живые механические крылья.       – Интересно… Значит, это всё-таки не майстер, а вы столь близко и плодотворно общались с друидами? Странное знакомство для приличной девушки, – Мейтнер заинтересованно склонил голову набок и тут же пояснил: – Мне всегда казалось, что с детьми природы девушке очень легко перестать быть приличной.       Рубидия нахмурилась: не его это дело, что связывало её с друидами вообще и Киашу в частности. Рогатая друидка, по тёмным косам которой змеились вечнозелёные плети барвинка и весной распускались светло-фиолетовые цветы, была весьма далека от понятий о приличии у людей вроде Лотара, но с такими, как он, друиды обычно даже говорить не желали.       – Фрайхерр, не опускайтесь до столь низких предположений. Друиды интересны прежде всего своей способностью взаимодействовать с эфиром и своеобразной этическо-философской системой. Вероятно, они знают об эфире гораздо больше, чем маги любой из коллегий, поэтому нам есть, чему у них поучиться.       Мейтнер лишь возвёл глаза к небу.       – О, Творец, как же скучно вы живёте, фройляйн… Вы же с майстером как-нибудь отметите мои крылья после того, как переделаете?       – Вы и сами можете их отметить, майстер Татлин разрешил, – отрезала Рубидия. Майстер и впрямь был не против, чтобы фрайхерр сам выделил изменённые крылья, но вот обсуждать с Мейтнером его способности или хоть как-то намекать ему на изменение взора строжайше запретил. Ну и пусть разбираются сами, Рубидия всё равно не умела и не могла провести ритуал, даже если бы захотела.       – Отмечу, – усмехнулся Мейтнер, – И не сомневайтесь, тогда мои крылья никто и ни с кем не перепутает. А заодно продемонстрирую уважение майстерам и лисентиарам Алой коллегии.       Он не успел выполнить своё нахальное обещание во время обучения и выкрасил крылья гораздо позже – всего неделя оставалась в тот день до того, как Телим выдвинул свой знаменитый ультиматум, потребовав от Деймара отдать Сильту и тем самым восстановить историческую справедливость. Отказ означал войну, которая и без того тлела на юге и готова была заняться на востоке, но теперь пришла и на деймарские земли. И сразу множество вещей, что виделись такими важными и серьёзными, оказались сущей мелочью. Выяснилось, что все обиды ничтожны, а усталость и больные глаза не имеют значения, когда необходимо зачаровать ещё пару авиарских крыльев срочно… ещё пять пар… ещё пару десятков… И всё, что оставалось, это стиснуть зубы и идти вперёд, работать ещё усердней, чем раньше, втайне жалея о потраченном времени и разговорах, которые были полны бессмысленных глупостей, в то время как самое главное так и осталось несказанными. Сколько раз Рубидия жалела, что последний разговор под мирным небом она обсуждала с Эрсином демонова Мейтнера вместо того, чтобы хотя бы попробоваться признаться ему в своих чувствах.       Илаи с Мейтнером почему-то друг друга сильно недолюбливали. Эта неприязнь ощущалась между ними с самого начала, чудилась в насмешках Лотара и подчёркнуто вежливом и равнодушном тоне Эрсина, когда тот нехотя упоминал своего крылатого соратника. Честно говоря, Рубидии хотелось узнать, в чём причина их разногласий, но Илаи упорно уходил от ответа. И лишь в последний тихий вечер, после которого их жизнь навсегда изменилась, когда недолгий горный закат заливал долину розовато-золотистым огнём, лисентирин Гаусс всё же решилась спросить его открыто. Осторожно подвести разговор и спросить, но перейти к Мейтнеру от родной для Илаи Сильты, где у него остались сестра и родители, оказалось не так просто…       – Вы скучаете по дому, Эрсин? – спросила Рубидия, когда тот, как ей показалась, слегка погрустнел от воспоминаний, хотя по выражению его лица и взгляду, который почти всегда был направлен мимо собеседника, не так уж просто было понять, что Илаи думает и чувствует. По крайней мере, если он не хотел специально это показать, но к его невыразительной мимике и слабой эмоциональности можно было привыкнуть. Рубидии вон удалось, хоть и не без труда.       – Скучаю, – согласился тот, – но я надеюсь, что скоро смогу вернуться домой хотя бы ненадолго. Хочу точно знать, что с Виенной и родителями всё в порядке.       – Возможно, если действительно придёт приказ использовать авиаров в качестве пограничных войск, за безопасность приграничья и вашей семьи можно будет не опасаться. Вы сможете вернуться к ним и служить поблизости…       – Было бы очень хорошо, но о такой удаче я даже боюсь мечтать, – ответил он, – Да и переведут не одного меня. Вот он шанс! Рубидия тотчас же ухватилась за возможность увести разговор в нужное ей русло.       – Вы не хотели бы, чтобы вас перевели уже сработанным отрядом вместп с остальными авиарами?       – Моё желание или нежелание не имеют значения, симпатии и антипатии не имеют значения, когда у меня есть приказ, – отрезал Илаи, но Рубидию больше интересовал иной вопрос.       – Вы о Лотаре Мейтнере? Мне кажется, что вы с ним не слишком ладите, – продолжила она, продолжая крутить в руках свою красную повязку. В отличие от большинства людей, Эрсина совершенно не пугали и не смущали её двойные глаза, поэтому можно было не скрывать их за полупрозрачной тканью. – Почему? Чем он вам настолько не нравится?       Авиар, только что охотно рассказывавший о юности в сильтском приграничье и семье, тут же подобрался, обернулся к Рубидии и посмотрел ей прямо в изменённые глаза – слишком прямо, слишком пристально, не отводя неживого взгляда.       – Лотар Мейтнер – не слишком-то надёжный и не обремененённый излишней честью человек. Я не думаю, что женщина, которая решится выйти за него замуж, будет счастлива, – с пугающей серьёзностью признался Эрсин, окатив Рубидию полярным холодом во взгляде, и шутка про ревность замёрзла у неё на губах. Хотя очень хотелось думать, что дело именно в ревности и хоть каком-то интересе к самой лисентирин Гаусс. Но Илаи задумался о чем-то своём, он явно знал о сослуживце нечто важное и неприятное. И всё же… С чего бы авиару заводить речь про чьё-то замужество, да ещё и с ней?       – Почему же? Фрайхерр Мейтнер кажется не самым плохим человеком. Он ещё и при титуле, вполне обеспечен, да и внешне недурен… – В отместку за слова и мрачность, на миг её смутившие, Рубидия всё-таки не удержалась и поддела Эрсина.       Тот лишь хмуро посмотрел на неё.       – В том-то и беда. Рубидия, вы знакомы с кем-нибудь из представителей родовой знати, кроме Мейтнера?       – Знакома, – ничуть не задумываясь, ответила лисентирин. – С вами.       Илаи-то тоже по рождению был дворянином, хотя по какой-то непонятной причине старался это скрывать. Возможно, Рубидия слишком привыкла к отсутствию врожденных титулов среди носящих повязку мага, ведь в Коллегиях гораздо больший вес имели связи и знакомства, ну и умение работать с эфиром, разумеется. Конечно, в интриги верховных майстеров и майстерин даже самую одаренную лисентирин никто не стал бы посвящать, да и сама она не стремилась влезть в этот змеиный клубок. И всё же взаимоотношения аристократии казались ей чем-то далёким от жизни и отягощенным бессмысленными правилами и условностями. Ну вот какая разница, кто ведёт свой род от древних деймарских рыцарей, а кому дворянство даровано имперским патентом? С точки зрения инженерской дочери, никакой, но происхождение всё же до сих пор имело значение в высших слоях общества.       – Вы ошибаетесь. Ни один потомственный аристократ не примет меня как равного себе. Просто потому что дед мой получил титул и право передать его по наследству за заслуги перед Империей, а женат был на незаконорожденной дочери одного из северных маркграфов.       – То есть, вам могут сейчас припомнить, что ваш прадед свиней пас? Ой, извините, я не хотела вас обидеть… – заметалась Рубидия, у которой в голове не укладывалось услышанное. Получил титул от Императора… дед Эрсина должно быть, жил и служил Деймару лет пятьдесят или шестьдесят назад, не меньше… Не родственник ли её друг тому самому генерал-фельдмаршалу Илаи, который даже в исторические хроники вошёл под прозвищем Оружейника из-за своего происхождения? А она про свиней ему в лицо заявила…       – Ничего страшного. По сути, вы правы, разве что со свиньями слегка ошиблись, – качнул головой Эрсин. – Само по себе отношение со стороны родовой аристократии лично меня не слишком беспокоит, но отрицать его было бы глупо.       – И вы пытаетесь меня предостеречь от чересчур близкого знакомства с Мейтнером?       – Рубидия спросила нарочито легкомысленно и словно бы в шутку, но внутренне она надеялась, что это именно предостережение. Может, она и впрямь нравится лейтенанту Илаи, и потому он ревнует её к сослуживцу, может, весь этот разговор – знак хоть какой-то надежды на взаимность, и потом они..       – Лисентирин, – осторожно склонил голову авиар, – у вас на глазах повязка, а значит, вы сами в состоянии решить, что вам следует делать. Я уж точно не стану указывать вам, с кем и насколько близкие знакомства заводить. Мне совершенно не нравится Лотар, но вы не обязаны меня слушать, если он вам по-человечески симпатичен.       И вроде бы Эрсин ничего обидного не сказал, наоборот, совершенно не претендовал на её свободу, но спокойствие и даже равнодушие, с которыми он отнёсся ко всем попыткам вызвать у него хотя бы тень ревности, в тот вечер её разочаровывали. Девятнадцатилетнюю девчонку почти оскорбляло, что понравившийся ей человек не испытывает к ней никаких чувств, кроме дружеских, она даже хотела на него обидеться – вдруг хоть это поможет вызвать в лейтенанте Илаи ответный интерес? – а уже на следующий день Телим напал на Сильту, и авиарам пришёл приказ возвращаться к службе. Эксперимент не свернули, но пришлось менять его условия, срочно собираться и ехать на юг, перебираться из уютной лаборатории в полевые лагеря. Через четыре года Рубидии удалось вернуться в Эллери, на почти родные берега фьорда, она даже защитилась и получила право носить уже не лисентиарскую, а майстерскую повязку, вот только была уже совсем другим человеком. Слишком многое произошло за эти четыре года, слишком многое она узнала, увидела, услышала и пережила с того вечера и так по-дурацки законченного разговора.       …А теперь, спустя много лет, та же самая проклятая Сильта вновь стала причиной межгосударственного конфликта и отобрала у Рубидии друга, как будто насмехаясь над ужасами Великой войны и теми миллионами смертей. И Гаусс не оставалось ничего, кроме как смириться и верить, нелепо и отчаянно верить, что произошла ошибка, что сильтская операция не перерастёт в нечто большое, что вести о разгроме авиаров ошибочны или неточны. День за днём она ждала, выцепляя из газет и слухов крохи информации, а после вестей о возвращении авиаров села за письмо, которое могло бы прояснить ситуацию. Один из немногих авиаров, к кому Рубидия могла обратиться и кто мог знать о том, что на самом деле случилось в Сильте.       Лотар Мейтнер. Он вместе с Эрсином участвовал в планировании и осуществлении операции, он был там на своих алых крыльях и видел провал сил Республики.       На удивление, Мейтнер даже ответил ей, но его письмо повергло её в смятение. Если он не врал, майстерин Гаусс совершенно не разбиралась в людях и за двадцать лет ничего не поняла об Эрсине.       Лотар Мейтнер, пусть и в очень обтекаемых выражениях, намекал ей, что поражение Республики было не случайным, и телимцы знали обо всех подробностях операции. Лотар Мейтнер явно подразумевал предательство адмирала Илаи.