А можно мне другого соулмейта?

Это мой осенний бред –

кинозал для психопата.

Между нами тонкий след –

розы рая, сера ада,

Снегопады, листопады

и другое...

Твою душу унесу,

спрячу в сумрачном лесу,

И в шкатулку, как сокровище,

закрою...

***

Они встречаются снова. Совершенно случайно – как практически все разы до этого. На улице – во время патруля Стюарта. В кафе, в котором он поклялся тогда вслух больше не появляться, а теперь почему-то решает зайти. В магазине, и когда тот в очередной раз приходит, чтобы рассказать Ноэлю о своих снах. Это в какой-то момент становится традицией: раз в неделю в выходной с утра, Натан стабильно заходит к своему "ночному кошмару" и пьет с ним чай, слушает об успехах Солла и забавных историях о Луги... и сам рассказывает: не только о снах, но и о семье, работе, жизни. Ноэль редко рассказывает что-то о своем прошлом – не любит, да и как-то... к месту не приходится. Он даже не думает об этом на самом деле в силу привычки. Несмотря на то, что с родителями у него никогда проблем не было, он знает, что вряд ли достоин называться хорошим сыном. Когда они в последний раз виделись? Пару лет назад? Когда Джер сделал предложение, и Ноэль вдруг осознал, что все серьезно. Тут же почему-то подумал про родителей и озвучил эту мысль почти сразу после того, как неловким движением руки, Солл придвинул к нему кольцо, задавая вопрос. Все это тогда казалось каким-то... чужим? Совершенно чужим. И сейчас кажется. Ноэль никогда не сможет к этому привыкнуть. Подумать только: он – человек, который всю свою жизнь, если не отрицал концепцию отношений, то по крайней мере точно знал, что ему это не нужно – состоит сейчас в браке со своим бывшим пациентом на десять лет старше. Собаку вон даже завели. Не то что бы раньше он ни с кем не встречался: было, разумеется. Когда-то, где-то, но никогда не воспринималось это чем-то долговечным, а в тот момент с кольцом вдруг понял, что попал. Это... и есть любовь? Нет, разумеется да, это она – что же еще?.. Он заботился о Солле, не ожидая ничего взамен. Сначала – из чистейшего интереса и какой-то необычной для него жалости, потом – по привычке, неожиданно для себя ощущая радость при виде не его собственных, чужих успехов. Он чувствовал, что становился живее рядом с Ним. В детстве его часто называли "роботом". Да и во время учебы в вузе – тоже. Джереми сделал его человечней. Ноэль теперь видит перед собой не диагноз и курс лечения – людей, у каждого из которых своя история и обстоятельства. Он стал заботливым и понимающим – не лучшие качества для врача, и это явно не то, чему его учили, однако это работало. Пациенты стали быстрее справляться с проблемами, но не прекращали ходить к нему, засчет чего потеря прибыли даже не оказалась столь значительной, чтобы из-за нее беспокоиться. Утопия – не иначе. Как, оказывается, лучше становится мир, в котором почти каждый может позволить себе психологическую поддержку. И как легко и приятно, оказывается, быть "добрее" – Ноэль говорит это себе из раза в раз, когда внутри него просыпается какая-то душащая язва, которую приходится сдерживать. — Слушай, тут бар открылся на углу, — говорит вдруг Стюарт в разгар одного из их зачастившихся диалогов. Они, пожалуй, стали друзьями – так называются люди, которые не платят ему за беседы. — Не хочешь сходить вечером? И муженька своего бери – выпьем вместе, по-мужски. Натаниэль, несмотря на свою внутреннюю гомофобию со временем научился подключать ко рту мозг, чтобы фильтровать речь. Он, конечно, никогда не вставлял прямых комментариев, однако Ноэлю нравится иногда брать его "на слабо", переводя разговор в это русло, чтобы лицезреть чужую неловкость. Это... мило наверное? В какой-то степени. По крайней мере – интересно. Он старается. Изо всех сил – нужно быть идиотом, чтобы не заметить. И дело не только в их с Джереми "нетрадиционных" отношениях, Натаниэлю будто вся его жизнь дается через усилия, и вот это уже понятно только с его слов. То, как из раза в раз он пытается бросить курить, с какой бережностью говорит о своей семье, будто они – хрупкая ваза, которая вот-вот разобьется, и как неловко отзывается о начальстве. Мир Натаниэля – качели, на обе стороны которых нагружено необъятное количество груза, и маленький камушек способен перевернуть все к чертям. Он знает об этом. И безумно боится – сдувает каждую пылинку, убирает каждый лишний лепесток – боится все потерять. Они встречаются в баре тем же вечером. Сразу после того как Натаниэль выполняет все свои семейные обязанности, а Ноэль – свои. Благо в обязанности эти совершенно не входит сообщать Джереми куда и зачем он идет – нет необохимости, тот слишком доверяет своему "муженьку" – как выразился ранее Натаниэль – чтобы задавать дополнительные вопросы после ответа "На встречу". Холодный вечерний воздух наполняет улицы, так что пальто приходится запахнуть сильнее. Ноэль всегда был особо восприимчив к холоду. Сейчас это ощущается сильнее – засчет ли предполагаемого синоптиками снега на праздники или ситуации в его личной жизни... личной. И он определенно не намерен обсуждать это с Натаниэлем сегодня. К его приходу Стюарт уже стоит около барной стойки и что-то обсуждает с разливающим, а, завидев Ноэля, взмахивает рукой, подзывая его к себе. — Что будешь? — спрашивает он и тут же сам отвечает на собственный вопрос в резвом темпе: — Клюковки! Тут подают клюковки. Ты пробывал клюковку, Ноэль? — благодаря улыбке Натаниэль кажется расслабленным и даже веселым, однако судя по резкости его жестов можно сказать, что он либо уже выпил парочку таких "клюковок" – чего не скажешь по запаху – либо от чего-то нервничает. Так или иначе Ноэль согласно кивает и пожимает плечами. Он не то что бы сильно интересуется подобными видами алкоголя, однако от Натаниэля другого ожидать и не стоило. Да и "клюковок" раньше он действительно не пробывал. Стюарт заказывает три. Ноэль пытается остановить его, и вздыхает, когда бармен отходит, чтобы приготовить заказ. — Джереми не смог прийти, у него дела, — слишком поздно оповешает он, наблюдая за тем, как на столе материализуются рюмки. — Вот как? Ну ничего не поделаешь, — Натаниэль, впрочем, кажется не выглядит удивленным. Он хватает одну и приподнимает, кивая, чтобы Ноэль последовал его примеру. — Вздрогнем! — обернувгись ко всему залу – недостаточно наполненного, чтобы привлечение внимания стало чем-то тяжелым, он повышает тембр голоса. — С Рождеством! И, столкнув края рюмочек, залпом осушает свою. Несколько человек поднимают свою напитки вверх и тоже выпивают. Поднимается небольшой гул – атмосфера немного оживляется. Стюарт ввглядит не столь довольным, сколько удивленным своей выходной и реакцией на нее. Вскинув брови, он упирает вопросительный взгляд на Ноэля, который, рассматривая напиток со всех сторон, выглядит так, будто несовсем понимает, как к тому подступить — Ты чего это? — без раздумий, он хватает третью принесенную рюмку и склоняется над собеседником, мягко кладя руку ему на плечо. — Смотри, берешь и разом... — он эмитирует жест, ожидая, когда Янсен повторит и теперь вместе с ним опрокидывает "Клюковку". Ноэль почему-то понимает причину именно такого способа употребления этой сыворотки как только она проникает в его горло. Горячее жжение мгновенно расплывается во рту, поражая вкусовые рецепторы какой-то невероятной кислотой, и доходит, кажется, до самых легких, заполняя их своим теплом. Доктор тут же прикрывает рот, кашляя в кулак, и ощущает на спине легкие похлопывания от широкой руки Натаниэля. Когда нагрянувшее на секунду оглушение проходит, он различает его довольные смешки и поднимает взгляд, встречаясь с неловкой улыбкой, смотрящей на него. — Кхм, это... — Ноэль вновь закашливается и жмурится, пытаясь прийти в себя. Глаза начинают слезиться, так что он снимает запотевшие очки и выдергивает откуда-то из-за стойки салфетку, чтобы протереть стекла и заодно немного "проветрить" зрение. — Неплохо, да? — включается Натан, каким-то образом будто заражая Янсена своим весельем. Тот на удивление не чувствует отвращения к этому странному напитку. Напротив, подобный прилив... крови к голове, кажется ему довольно удачным чувством, дополнившим сегодняшнийвечер. — Пожалуй... — кашляет он и, наконец проморгавшись, надевает на очки обратно, чтобы четче рассмотреть черты лица своего визави. — Довольно неплохо. — согласно кивает он. — А я о чем! — Натаниэль подзывает бармена и вновь обращается к Ноэлю: — Ну что? Еще по одной? Ноэль смеется беззвучно и соглашается. Они выпивают еще. Народ больше не обращает на них никакого внимания и, наверное, забыл уже совсем об этом мгновении объединения между совершенно незнакомыми людьми. Рождество. Поразительно, как такая странная вещь – понятие, можно сказать, – о незримом добре, пришедшем в их мир именно в этот день, так укоренилась в массах и теперь стала чем-то самим собой разумеющимся. Эта тема интересовала его с детства – как человека, выросшего в семье католиков, но никогда на самом деле не считавшего Бога чем-то реальным. Так... частью культуры, традицией, возможно. Он на самом деле и представить до конца не может, как кто-то и впрям верит... впрочем, мысль эта сейчас не к месту. — Мне, знаешь, что приснилось сегодня..? — в очередной раз начинает свою шарманку Стюарт, и Ноэль заинтересованно кивает, готовясь слушать. Это... действительно забавно. Не истории – само явление Натаниэля. Человека, вносящего последнее время пятна красок в обычно серый цвет жизни Янсена. Он пока не решил, нужно их стирать или обыграть в интерьере. Ближе ко второму... на данный момент. — Пожар. Ужас, скажи? А я стремглав мчусь туда, и ты за мной. В Меррина доме, кажется. Дым из окон, все в огне, а мы с тобой внутри – бежим на второй этаж, открываем дверь, а от туда... – Натан растопыривает пальцы, изображая порывы ветра. — Бумага. Документы – просто куча. И все мне в лицо, царапают кожу. Я руками машу и понимаю, что уже не бегу, а падаю, и... Может, это какая-то шутка? Очень... очень затянувшаяся шутка. Может было ей изначально, а теперь Натаниэль и сам верит в весь этот бред. Каждую ночь... сильная должна быть вера. А если нет? У Ноэля есть на самом деле парочка объяснений подобного явления: наверняка они уже встречались когда-то. Может, полгода назад, может раньше, может мозже – значения не имело. Столкнулись где-нибудь: в автобусе, кафе, больнице? Той же ветеренарке, когда приводили Лу на осмотр, а Натаниэль мог принести какого-нибудь потерявшегося котенка под уговорами дочери... – да где угодно. Мимолетный взгляд, отпечаток образа и вот мозг Стюарта выбирает его как лицо кошмара. Он озвучил бы это – если бы Натаниэль захотел. Но тому, кажется, начала даже нравится идея этой "связи" между их душами – как выразился Янсен двумя неделями ранее. Пусть так. Он не собирается комментировать это более. То был порыв – внезапное желание узнать "а что если...", и подавлять такие порывы в последнее время становится сложнее. Даже если внешне все в порядке. Ох, каких сил ему стоило тогда не начать разгонять эту тему шутки ради – переключиться на апокалипсис, чтобы унять энергию. А ведь он мог бы сказать... мог бы намекнуть. Пара слов между строк, смешков, движений – и вот он уже собирательный образ психопата с арбалетом из сна. Ему ничего не стоило, а Стюарт... он бы не сидел здесь сейчас. "Разубедить в адекватности?" – он это мог. И в правду мог, интереса ради, но вместо этого сидел... и слушал. Более того, поддерживал, так что Натаниэль теперь не просто остается "как было" – сидит, смеется, рассказывает свои кошмары, как байки какие-то или анекдоты. Он поступил так и с Соллом. Помог, при этом прекрасно осознавая и даже в какой-то степени чувствуя необходимость сделать хуже. Но не сделал. И сейчас, прикусив язык, Янсен делает глоток чая, который он заказал пятью минутами ранее, решив, что алкоголя с него достаточно. — В общем, прыгаю я в бумажки эти, перебираю их, пытаюсь ухватиться и... Ноэль? Он морщиться. Протирает глаза под очками большим и указательным пальцами, затем стекла самих очков и в итоге складывает их рядом с собой, чувствуя, как постепенно начинает рябить все вокруг. Не надо было приходить. Он теперь не уверен, сможет ли вернуться, а рука Натаниэля на плече будто еще сильнее усугубляет ситуацию. Он рваным движением кладет собственную ладонь на чужую, но не убирает ее, как планировал, а просто оставляет, как есть. — Эй, ты в порядке? — Натан выглядит обеспокоенным – совсем не на столько, как в момент их первой встречи, честно говоря, но тоже довольно забавно. — Пойдет, — собрав все силы в кулак Ноэль все же убирает его руку со своего плеча и выпрямляется. Подзывает бармена, кладет деньги, смотрит на часы на руке, затем в окно. На улице уже совсем темно, а время переваливает за полночь. — Честно говоря я не планировал назначать этот вечер... ночь... пьянства... — язык путается после всего выпитого. Он поднимает умоляющий взгляд на Натаниэля и пытается встать, чуть не грохаясь со стула. — Вот же-ш... — тот тут же бросается на помощь и закидывает его руку себе через плечо, поддерживая бедного дока в стоячем положении. — Извини. Это я так... по привычке... — неразборчиво бормочет он, и Ноэль хмурится, несовсем даже понимая, как это произошло. Вот они культурно выпивают и ведут беседы о жизни – а в следующий момент становятся двумя алкашами, которые вот-вот и начнут на опохмел просить у прохожих. Ужас современных реалий – не иначе. Ноэль в который раз вспоминает, почему предпочитает воздерживаться от алкоголя, когда его буквально вытаскивают из бара и кое-как устанавливают на асфальт. Разбраженно отмахнувшись от Стюарта он сам надевает на себя пальто, тратя всего по три попытки на каждый рукав и многозначительно захлопывает его, защищаясь от холода, даже несмотря на внутренний жар от выпитого – здравый смысл говорит, что заболеть в канун рождества было бы очень некстати. Свежий воздух, впрочем, немного остужает голову. Ноэль качается первые пару минут – почти синхронно со Стюартом – прежде чем перейти на свой привычный, *почти* ровный шаг. — Прости, вечно я так... меры... не знаю, — через силу проговаривает Натаниэль, выдыхая дым от неизвестно откуда взявшейся сигареты. — Прощаю, — Ноэль кашляет, отмахиваясь от него рукой в перчатке. — Хорошо, что Джера не взяли. Замолкнув, он оглядывается по сторонам: улицы необычновенно чисты, даже для поздней ночи. Ни души. Только они и улица, и звезды, и луна – как во сне, — Янсен усмехается этой мысли, встречаясь с вопросительным взглядом своего собеседника. — Я имею в виду... — он медлит. — Джер не пьет уже два с половиной года – не думаю, что приводить его было бы хорошей идеей. — А... — Натан кивает и делает какой-то особенно длинный шаг, вдруг закручиываясь, как юла, прямо посреди дороги. Вдыхает глубоко и шумно – так что Ноэль ощущает фантомную боль в горле и на зубах – и вдркг широко улыбается, как идиот, запрокидывая голову. Ноэль нагоняет его в два быстрых шага, суя руки в карманы и останавливается рядом, тоже смотря вверх. Небо. Ни облочка. Даже странно как-то. Телефон в кармане вибрирует – Ноэль вдруг вспоминает о чем-то важном и тут же забывает об этом, когда экран вместо того, чтобы загореться, показывает красный значок батареи и окончательно отключается. Значит – не важно. Наверное. — Натаниэль, — зовет он, и тот разко опускает голову, чуть не ломая себе шею, и смотрит на него. — Какое сегодня число? Тот шмыгает носом и морщится. Затем тоже сует руку в карман и достает телефон – тот включается. — Двадцать четвертое, — сообщает он. — Уже полчаса как. Ноэль хмыкает. Вжимается в пальто, пытаясь согреться, и возвращает взгляд к верху – к почти полной луне, слабо улыбаясь. — А что? — Натан, запыхавшийся от своих проворотов, как ребенок после игры в салки, склоняет голову в сторону, подходит и тоже смотрит. Как на восьмое чудо света, на НЛО, на нечто настолько редкое, что челюсть отваливается. "Красивая," — озвучивает он мысли Ноэля, перемянаясь с ноги на ногу от холода. Тот согласно кивает и ведет плечом, отмахиваясь от вопроса, а потом, подумав немного, все же отвечает, неловко немного, совсем ему несвойственно. — У меня День Рождения сегодня, — бормочет он полушепотом, не уверенный даже, услышал ли Натаниэль – не то что бы это было важно. Тот, кажется, уже забыл о вопросе – смотрел на луну эту и... — Смотри! — он хлопает в ладони и приобнимает Янсена за плечо, указывая вверх. Несколько крупных хлопьев падает ему на лицо и тут же тает от тепла кожи. — Снег..! И какой-то вихрь разом проносится, с ходу начиная крутить метель. Натан трясет Ноэля восторженно, как безумный фанат при виде знаменитости, отпускает и бросается вперед с каким-то криком безудержного веселья – прямо навстречу снегу. Ноэль провожает его длительным взглядом до конца улицы – там он останавливается и, резко обернувшись, машет Янсену рукой, зовя за собой. Тот посмеивается мягко и идет следом. Через торговую улицу, мимо арки и банка, даже мимо его дома – к парку. Натаниэль снова начинает вспоминать свои сны, потом разговор переходит к Луги – через Максим, которая, кажется, выпытав у отца информацию о нем, мечтает теперь о встречи с этим потрясающим Хорошим Мальчиком. Потом они переходят к абстракциям – о семье много не хочется, да и не было там о чем. Все как обычно, как всегда, как постоянно. Зато очередные безумные теории о возможной природе снов Стюарта никогда не были вещью постоянной. — Вот ты говоришь, что это глупость, но ведь, если глупость, то как ты объяснишь, что я Джереми твоего... сразу... ну ты понял... — тараторит тот, зопинаясь через слово, но вопреки этому не останавливаясь, будто боится, что если прервется, то точно упустит мысль. — Ну вот не может же это совпадением быть, понимаешь? Даже если я вас отдельно видел, как ты говоришь, то как я мог вас связать, что вы вместе? Ну что? Ну честно тебе говорю. И не следил я за вами – нужны вы мне... Он краснеет – от алкоголя ли или смущения – и протирает лицо рукой, а после запрокидывает голову назад, высовывает язык – крайняя мера при необходимости в глотке воды – и, получив свое, вновь утирает рот, и продолжает еще говорить – теперь уже совсем на другую тему, но так же яростно, как до этого, будто Ноэль спорит. И так хорошо ему... Натану. Даже как то слишком. Ноэль одаривает его слишком долгим для них взглядом, размышляя о довольно забавной авантюре, но, поняв вдруг, что просто прокручивает одну и ту же мысль по кругу раз за разом, а не обдумывает ее, решает действовать. Тянется вперед, когда Стюарт тоже замечает, что зрительный контакт их затянулся, и замолкает, обхватывает пальцами его подбородок и касается его губ своими, задерживаясь буквально на пару секунд, прежде чем отпрянуть. Так беззаботно – будто так и надо, а Натаниэль... он просто смотрит. Не выглядит даже особенно удивленным, будто какой-то частью мог ожидать этого. Ноэль морщится, неудовлетворенный реакцией, и встает, собираясь сообщить, что ему пора идти и попрощаться, когда Натан хватает его за руку и притягивает обратно. Ноэль готовится уклонятся от ударов или прикрывать уши от криков, чтобы не провоцировать и так уже нощую немного голову, но вместо этого его целуют – неуверенно сначала, но затем, не получив сопротивления, сажая обратно на лавку и кладя ладонь на щеку. И так быстро это происходит, и так естественно, что совсем забывается... всё. Будто они одни и не женаты оба, и не ждут из дома семьи, из головы разом будто бы пропадают все мысли. Они и не нужны. Теперь, когда на улице становится уже совсем и не холодно, а жарко, и Ноэль вдруг понимает, что шутка не удалась – слишком поздно, чтобы действительно ее прекратить. И все так не важно становится, что, закрыв глаза, он просто расстворяется в моменте. Веки будто слипаются, и тают – они оба. В ничём. ... Открыть глаза его заставила полицейская сирена – где-то в дали, недалеко от города. Не так далеко, как успели отъехать они. Рука сжала рукоядь и попыталась дернуться – пронзительная боль тут же расщипила его сознание своим звоном. По меньшец мере два из разбросанных вокруг металлических обрезков машины вонзались в его руку сейчас, с каждым движением разрезая ее на куски. Ветер ворошил волосы; редкие пылинки, опускающиеся на его лицо из того облака, что подняло столкновение, сжигали насквозь кожу, проходя сквозь кровоточащие потертости. Звон в ушах становился все ощутимее. Натаниэля не было. Только чья-то фигура, лежащая рядом. Не его – другая. С другим-таким-же шрамом на щеке, отросшей щетиной, отстриженными волосами, вид которыз до сих пор отдавался сожалением в лобной доле – или это была стрела. Целой рукой Ноэль потер лицо, чувствуя еще большее жжение от инфекции. Стрелы не было. Дырки от пули – тоже. Словно кто-то сомневался. Нет, тело рядом с ним... с торчащей из шеи стрелой, за которую так и рвалось узватиться все его нутро, все существо – схватить и прокрутить. Вытащить, просто чтобы посмотреть, как медленно, капля за каплей будет стекать по ее наконечнику кровь на его прекрасное лицо... на... о нет. Ноэль вдруг почувствовал какое-то необыденно горечное, разъедающее его изнутри чувство дежавю. Отвратительное, ужасное, совершенно мерзкое. Он был готов умереть, лишь бы не ощущать его сейчас. Закрыть глаза и проснуться – только бы сон, о, только бы он. А боль тем временем затухала. Ровно с той же скоростью, с которой приближались полицейские сирены. "Бестолочи," — фыркнул он, тут же жалея об этом, потому что боль от этого действия вдруг резко нагрянула волной и тут же отпрянула, оставляя после себя только невероятное желание... — поморщившись, он открыл рот, надеясь уловить хоть каплю из собирающегося над ними дождя — хоть чуть чуть... это... становилось невыносимо. — Это смерть, — проскрипело где-то справа, и Ноэль, так желавший услышать этот голос, почему-то совсеи не почувствовал облегчения. — Она и должна быть такой... Натан закашлялся. Ноэль пока не решался смотреть на него вновь, сосредотачиваясь исключиьельно на попытке добыть себе воды в тех условиях, в которых он находился. — Не волнуйся, — просвистел Стюарт ветром через отверстие в собственном плече. — В первый раз всегда страшно. Потом... Он не договорил. Резким хлопком над самым ухом подорвался кузов – не самым эпичным образом, но как есть. Ноэль сглотнул накопившуюся слюну и, хрипя, провереул голову на Натаниэля. В ответ на него смотрели совсем стеклянные глаза, отражающие самого Янсена. Тот сжал челюсть и зажмурился. Боль уходила. Ветер постепенно стал белым шумом и вскоре совсем затих. Замолкла полицейская сирена.