АРВИ

Одно слово – «прости» – забило голову Виктора на весь оставшийся день. Эти странные, искренние слова, прозвучавшие от *него*, засели глубоко, вопреки всем доводам разума. Виктор не мог оправдать ужасные поступки Артема – осадок ненависти был слишком силен. Но образ на скамейке, с беззащитными животными и таким же беззащитным взглядом, не выходил из головы. Даже на посиделках у новоиспеченных друзей Виктор нервно теребил макушку, вспоминая лицо Артема в парке – лицо, которого он никогда не видел. Мысли путались: «Может, он извинился, потому что поругался со всеми? Одинокий, вот с собаками и сидит...» «Или вдруг осознал, что стебаться – плохо?» Сердце екнуло, вспомнив прошлое: Артем, беспомощный, уснувший на нем в туалете... «Зачем он тогда вообще зашел? Говорил какую-то дичь... Я сам ушел с урока... Значит, он осознанно пошел за мной? Но ЗАЧЕМ?» – ТЮША! – Резкий толчок в плечо от Вари вернул его в реальность. – Сколько можно? Я уже в пятый раз зову! – Ой... извини, задумался, – Виктор потер затылок, чувствуя, как краска заливает щеки. – Не задумался, а в облаках витал! – Варя встала, потянув его за руку. – Пора по домам, уже поздно. Домой Виктор добрался ближе к полуночи. Тишина стояла гулкая. Он осторожно, стараясь не скрипеть, поднялся наверх, устало толкнул дверь в свою комнату, сделал шаг внутрь... И вдруг – сильная рука из темноты за косяком вцепилась в его запястье! Его с невероятной силой рвануло вбок, прижав спиной к стене. Горячее, твердое тело намертво придавило его. Грубость захвата смешалась с какой-то невыносимой... нежностью? Перед ним был Зайчик. В той самой балаклаве. С той самой тусовки. Сердце Виктора сжалось ледяным комом, дыхание перехватило. Глаза, широко распахнутые от ужаса, метались, пытаясь осмыслить кошмар: Как? Почему? Что ему здесь нужно? Он был прижат, зажат, словно в стальных тисках. Сквозь прорези маски Виктор поймал взгляд – дикий, голодный. Этот взгляд скользил по его губам, будто целуя их в воображении, медленно и нагло «раздевая» его с ног до головы. По коже вновь побежало жуткое, знакомое дежавю... Но вспомнить что это– не получалось. Под маской Артем жадно впитывал близость. Он не мог сдержаться дольше. Маска была щитом – она позволяла быть рядом, не видя ненависти в глазах Виктора. Видеть только этот испуг, это недоумение, эту... невольную реакцию. Ему отчаянно не хватало этого. Просто постоять так. Дышать одним воздухом. Чувствовать тепло его тела. Ногой Артем резко втиснулся между ног Виктора, коленом прижимая его к стене, блокируя любое движение. Вторая нога уперлась рядом, создавая клетку из собственного тела. – Ч-что... что ты здесь делаешь? – Голос Виктора сорвался, мелко дрожа. В ответ – лишь горячее, тяжелое дыхание сквозь ткань маски, обжигающее шею. Ноги Виктора предательски дрожали, все тело сковывала нервная дрожь. *Это сон? Кошмар? Как он вообще сюда попал?* Миллион вопросов вертелись в голове, но он понимал: Зайчик не заговорит. Не выдаст голос. – Напиши! – выдохнул Виктор громче, отчаянно. Зайчик на мгновение отстранил голову от его плеча. Одной рукой, не ослабляя хватку на Викторе, он достал телефон из кармана, быстро набрал что-то и поднес экран к лицу Виктора: > `Я соскучился. Дай посмотреть на тебя.` ...Зайчик схватил Виктора за запястья, поднял его руки... и прижал их к своей маске. Пальцы Виктора нащупали край грубой ткани. Затем – решительный нажим. Рука Виктора, будто против воли, проскользнула внутрь, под маску, касаясь горячей, влажной кожи щеки и ощущая резкую линию скулы. Виктор замер. Волна жара накатила снизу живота, встретившись с ледяным комом страха в груди.Его лицо, шея, уши – все пылало. Первая... близость? Странная, пугающая, с незнакомцем в маске. Но колено Зайчика с настойчивой, почти болезненной силой вжимающееся в его пах, передавало жар сквозь тонкую ткань джинсов. Оно ритмично давило, создавая невыносимое трение именно там, где тело Виктора начинало предательски откликаться на эту грубую ласку. Дыхание Виктора сорвалось в прерывистые, короткие вздохи. Разум кричал об опасности, но тело...аркой выгнулось навстречу давлению, исторгая тихий стон. Поддавшись этому импульсу, он расслабил пальцы под маской. Кончиками пальцев он проследил линию челюсти, почувствовал, как под кожей напряглись мышцы, услышал резкий, сдавленный вдох сквозь ткань.Его большой палец нежно провел по пульсирующей вене на шее Артема. Затем пальцы сжимают нежную, горячую щеку – ласкают, мнут кожу с неосознанной, растущей жаждой... Зайчик глухо, животно застонал, вибрация гулом прошла через его тело в тело Виктора. Одной рукой он вцепился в кофту Виктора, сминая ткань, другой – резче притянул его за талию, стирая последние сантиметры между ними.Мурашки бешеной волной прокатились по Виктору , сливаясь с жаром, поднимающимся из паха.Зайчик зарылся лицом в шею Виктора, его дыхание стало влажным, частым, горячим сквозь ткань, обжигая кожу.Твердость колена между ног Виктора стала почти нестерпимой, вызывая ответную, стыдную пульсацию в его собственном члене, сжимающемся в тесном пространстве. Они стояли, сплавленные воедино в темноте – два тела в агонии неразделимого страха и желания. Воздух гудел от их сбитого дыхания, от подавленных стонов, от электричества, прыгающего между ними.Пот проступил на лбу Виктора, солоноватый запах смешивался с запахом кожи, ткани и чего-то дико-мужского, исходящего от Зайчика. Это был экстаз на грани паники, опьянение без наркотиков – чистый, опасный адреналин и тестостерон. Зайчик внезапно, с почти болезненным усилием, как будто отрывая себя от источника жизни, ослабил хватку.Его руки задрожали, отпуская руки Виктора... Зайчик резко отстранился на шаг, на два, отступая к темному прямоугольнику окна. Воздух между ними звенел от внезапной пустоты и оборванного напряжения. В его взгляде, мелькнувшем сквозь прорези маски, читалась не просто жалость, а дикая, неутоленная жажда и горькое осознание: *Хватит. Дальше – опасно. Играть с огнем – нельзя.* Виктор остался прижатым к стене, сползая по ней чуть ниже, его тело дрожало мелкой, неконтролируемой дрожью.Грудь болезненно вздымалась, ловя ртом воздух, губы были влажными, на языке – привкус адреналина и чего-то сладковато-горького. Он зажмурился на миг,отчаянно надеясь, что это кошмар, галлюцинация от усталости... Но пульсирующая, налитая кровью тяжесть между ног, неумолимо тянувшаяся вслед уходящему Зайчику, кричала о реальности происходящего. О его собственном отклике. Взгляд Зайчика, тяжелый и невыносимо горячий ,впился в Виктора. Он не говорил "пока", он впитывал его, запоминал каждую черточку разгоряченного лица, каждый вздох – как последнюю дозу перед ломкой. В этом взгляде читалось: "Я вернусь. Я не смогу иначе." Тишина в комнате давила, звенела в ушах.Все вопросы, все страхи в голове Виктора слились в один гулкий вакуум. Единственное, что прорвалось сквозь оцепенение, единственное, что имело значение сейчас – хриплый, сорванный шепот, полный немыслимой для него самого мольбы: – Ты... придешь? – Голос дрожал, предательски выдавая не страх, а что-то другое, темное и влажное, что пульсировало внизу живота. – Придешь... еще? Зайчик замер. Его сердце забилось ещё сильнее. Одно движение. Экран вспыхнул в темноте, бросая холодный, мертвенный свет на маску: > `ПРИДУ.` Одно слово. Клятва. Приговор. Не сводя горящих, всепоглощающих глаз с Виктора, Зайчик двинулся к окну. Каждый шаг давался ему с видимым усилием, будто он отрывал ноги от магнита. У окна он обернулся еще раз, задержался на мгновение – долгом, как вечность. Затем ловко, с привычной силой и грацией хищника, перемахнул через подоконник и бесшумно растворился в ночи, спускаясь по выступам вниз. Виктор кинулся к окну, прилип к холодному стеклу. Внизу, в сизой дымке под уличным фонарем, мелькнула фигура в черном. Дорогая, зловеще-массивная машина.(мерседес? бронированная иномарка?) с ревущим, но мгновенно приглушенным двигателем подкатила к тротуару. Зайчик исчез в черной пасти задней двери. За рулем сидела безликая тень – важная, профессиональная, не задающая лишних вопросов. Машина рванула с места, исчезнув в темноте переулка. Виктор стоял у окна, пальцы впились в подоконник .Сердце колотилось так, что вот-вот вырвется из груди.В голове, очищенной от всех мыслей, оставался только один, оглушающий, неразрешимый вопрос, эхом отражающийся от стен опустевшей комнаты: *"Что это... Что это БЫЛО?"*