«А что ты сделала для меня?»

Из интересных фактов вскользь: никто из нас так и не притронулся к вину. Я — из нежелания снова оказаться в неудобном положении, а Ева может быть из простого «не хочу», но это не точно. Я не могу быть уверена насчёт её отношений с алкоголем, и есть ли эти отношения вообще. По завершению нашего ужина тишину прервал лишь короткий спор об оплате счёта. Ева убеждала, что сама может за себя заплатить и не нуждается в подобного рода «одолжениях». Это, пожалуй, был первый, но не последний раз, когда девушке пришлось смириться с моим упрямством, подкреплённым самой очевидной вещью: приглашение было моей инициативой, а значит, счёт оплачиваю тоже я. После этих коротких разногласий мы снова молчали, до тех пор, пока не вышли на улицу, где уже просто нельзя было молча стоять и смотреть на друг друга. — Что ж… Спасибо за вечер, и надеюсь, тебе всё понравилось, — неуверенно начала я, избегая зрительного контакта. Мне не было обидно или неприятно, я не ощущала «завершения» этой истории, в голове было так же пусто, как и на душе. Если этому и суждено так закончиться, то пусть так. Ева несколько минут хаотично гуляла по мне взглядом, словно в попытках подобрать слова, искала хоть что-то, что поддержит её будущие решения. — Вы не против ещё немного прогуляться? Её вопрос звучал очень мягко, а лицо принимало более расслабленное состояние, будто все необходимые размышления завершились, и можно наконец попытаться смягчить мою отстраненность. Я не знала, к чему ей эта прогулка, но понимая, что эта встреча вероятно последняя, не смогла отказать. Демонстрируя своё согласие, я молча кивнула и поравнялась с Евой, позволяя ей выбрать направление нашей прогулки.

***

Кажется, Ева сама не знала, где хотела бы оказаться, а потому просто вела нас по городу в неизвестном направлении, будто не осмеливаясь снова со мной заговорить. Наша прогулка порядком затянулась, а время стремительно зазывало ночь, погружая и без того серый город во мрак. Атмосфера нашего с Евой совместного одиночества казалась очень спокойной, но в то же время тяжёлой для меня. Всё вокруг будто замедляло ритм жизни, а спутница рядом подбивала на внутреннюю тревогу от незнания, что я должна ожидать. Единственной маленькой радостью было разглядывание «вымершего» окружения, оно как-никак помогало отвлечься: Витрины магазинов, закрытых на ночь, подсвечивались, создавая островки света в полумраке; на тротуарах видны опавшие листья и обрывки бумаги, гонимые резкими, но короткими порывами ветра; в воздухе кружатся мельчайшие частицы влаги, создавая эффект лёгкой дымки. Прохожих почти нет. Редкие фигуры спешат домой, кутаясь в шарфы и поднимая воротники пальто. Иногда можно увидеть одинокого прохожего, выгуливающего собаку, или парочку влюблённых, неспешно прогуливающуюся по узким дорожкам. Тишину нарушает лишь редкий гул проезжающих вдалеке машин, шуршание ветра в ветвях голых деревьев и, возможно, отдалённое мяуканье кошки; иногда можно услышать, как капли воды срывается с крыши, напоминая о наступающей весне и таянии остатков снега. Поначалу тишина и покой, создаваемые таким окружением, и правда помогали мне ни о чем не думать, но совсем скоро в голове поселилась мысль: «А что если это просто очередной дурной сон моего больного воображения?» И эта мысль не отягощала, скорее радовала, ведь пережить даже самый реалистичный сон гораздо легче, чем не щадящую реальность. Продолжая двигаться куда глаза глядят, мы дошли до полностью пустого парка, что в ночи выглядит словно полотно, сотканное из темноты и предчувствий — самых разных: от предчувствия скорого наступления тепла до предчувствия решения каких-то мелких, но очень важных личных проблем. Продвигаясь глубже по парку, я не сразу обратила внимание на то, что моя спутница слегка отстала, а когда развернулась, застала её стоящей поодаль от меня под мягким тёплым светом фонаря. Взгляд девушки выглядел очень пристальным, ищущим помощи или ответа; аккуратные бровки сдвинуты к переносице, образуя вертикальные морщины и выражая не то сосредоточенность, не то печаль; губы плотно сжаты, будто Ева пытается перебороть или сдержать эмоцию. Я не могла разобрать, что именно означает это выражение лица, но и оставить её наедине со своими переживаниями тоже не могла. От чего-то волнения Евы разжигали во мне желание подойти, обнять, выслушать и утешить. Только сил мне хватило, чтобы просто подойти и ждать, пока она сама захочет поделиться тем, что на душе. Словно набираясь сил перед разговором, девушка опустила глаза, а после неуверенно потянулась к моей руке. Её холодные и чуть дрожащие пальцы без труда переплелись с моими. — Я не знаю, что должна сказать… — Ева будто озвучила свою мысль, поднимая взгляд. — И не знаю, правильно ли поступаю… Эмма, ты хороший человек, по крайней мере, кажешься мне такой, но я могу тебя разочаровать, потому что во мне намного больше недостатков, чем ты думаешь… — голос девушки дрогнул, словно предвещая — её следующие слова в могут заблестеть в глазах слезами. Я могла бы дать ей договорить, выслушать некое признание, но вместо этого — я осторожно приподняла лицо Евы за подбородок свободной ладонью и мягко коснулась её губ своими, надеясь, что это действие покажет серьёзность моих намерений. И Ева не отстранилась от этого поцелуя, наоборот, неуверенно уложив свою ладонью мне на шею, девушка мягко перенимала инициативу поцелуя на себя. Я понимала, этим нерасторопно-нежным поцелуем она отвечала не на мои вопросы, а успокаивала бурю своих переживаний. В нём не было излишеств и пошлости, только субтильность, присущая состоянию Евы. И этот поцелуй, объединяющий нашу душевную слабость… я запомню надолго.