легенды гласят

легенды гласят: у Черной Бороды так же черно и сердце; угроза бушующих вод; разящий абордажным клинком; и встретив пламенеющий взор — узнаешь, что хранит в себе версо, так и поймёшь, как это — быть венчанным во смерти палачом… море взирает глазами, рассекающими нетерпением волн, темно-синими, словно небо накренилось и коснулось дна, и если вглядеться в глубины, то держись, капитан, надвигается шторм, такая она — свобода: опасна собою и собою пьяна; луны греют корсаровы кости в этой морской тиши, где баюкают валы своими сказаниями и высохшей в глотке кровью, и там им снятся богатства, бунты и плененные короли, но лишь капитан ночами давится приторно-сладкой солью: ему бы забыть о прошлом, но оно ходит призраком по пятам, ему бы забыть о пробое, но он сам стал этой картечью, что врезалась так глубоко в корпус тонущего корабля, что истекает в нём пелагической удушающей течью… но приходит он — словно дрожь скользящего под ногами анкерока, в поздних туманах, объятый в истому трепещущего внутри, казалось, что не избежать никому зловещего, судьбоносного рока, но скрещение шпаг не дало ни единой взрывной искры: так и сталкивается море и суша — садясь добровольно на мель, так и окажется, что у всего есть своё предначало: и что же пьянит больше — единство в противовесе или паршивый хмель? но в конечном итоге все закончится уходящим горизонтом причалом… теперь остаются лишь шрамы от вскрывающих ватерлиний, мятеж разлитых из берегов саднящих петлёю чувств, и каждый поймёт, какая таится друг в друге сила, что развеется чернеющим флагом — болью познавших безумств… и тот, кто стал морем — останется им навсегда, а тот, кто, лишившись всего — обретёт искомым свободу, но, капитан, помни, какая за этим цена и что ядро летит прямо в цель, приводя к своему исходу… легенды слагают: у Черной Бороды так же черно и сердце, там, в глубине бушующих волн живёт самое страшное из чудовищ… но забудьте… кому вручили отрезок алого памятью фетра, знает, у Черной Бороды, по правде, таится внутри карта баснословных сокровищ…