Одиссея с оборотнями

Ночь была бессонной. Бессонной и радостной — для всех. Бессонной, полнолунной и тяжёлой — для тех, кто стоял на посту в ожидании нападения настоящих оборотней. Я бы тоже бодрствовал со всеми, вливая в себя перебродивший сок, но не мог. Слишком устал, слишком много всего свалилось за последние дни. Посчитайте сами, мои дорогие читатели. На меня обрушились хорошо забытые места и люди, множество совершенно новых людей и мест, напряжённая политическая обстановка в деревне, неожиданное знание что Гораций — о ужас, или, быть может, счастье, я ещё не понял сам, — оборотень. Пусть превращается всего лишь в кресло, но сам факт! И внезапно найденный Вандималонго, муж Бурриган. Да, это был он, её муж и одновременно утерянный вождь лесного сообщества гесперид. Он лежал на шкуре неизвестного животного у очага, где наконец-то зажгли огонь. Я прилёг на второй шкуре. Конечно, перед этим я не отказался от ужина, во время которого Бурриган не проглотила ни кусочка. Она сидела рядом с Вандималонго и молча гладила его руку. Три — воистину магическое число. Мы полностью узнали всю историю, рассмотрев её с трёх сторон. Первая часть истории принадлежала Бурриган. История была простой: однажды вечером она попросила мужа принести фрукты, что собрали местные женщины. Вандималонго, как всегда, возился в мастерской, где он обычно резал, пилил, сверлил и полировал свои магические поделки. Бурриган показалось, он вздохнул и вышел за фруктами. Но не вернулся. На столе мастерской остался только ритуальный жезл, который он делал для жены, магической хозяйки поселения. Томас Лексингтон рассказал, что гесперидом Вандималонго стал несколько лет назад, когда, приходя навестить священный камень, познакомился с артефактными оборотнями. Добрыми делами он заработал авторитет и был признан вождём как самый магически одарённый из них. Свой первый оборот он тоже совершил тут. Долго был задумчив и попросил пока не вносить его в книгу гесперид. А потом пропал. Сам Вандималонго молча лежал на шкуре. Он пробыл в виде жезла слишком долго, и теперь ему предстояло обрести память, прежде чем очнуться. К счастью, как сказала тётя Бурри, жезл всё время находился в закрытом сундуке, и Вандималонго нечего вспоминать кроме темноты и тишины. К утру он должен прийти в себя. На этом месте я и заснул, а когда часом позже проснулся от радостных криков, то познакомился с Вандималонго лично. Этому мощному человеку для восстановления из тьмы хватило часа. Что ж, если тётя Бурри всегда казалась мне мощным ураганом, вихрем, смерчем, то Вандималонго показался хитрым мудрым волком. И этот волк показал нам третью сторону истории. Конечно, многое осталось сокрытым, но я, как писатель и истинный знаток душ, видел все связующие звенья, приведшие к теперешней ситуации. Я бы описал историю Вандималонго так. «Будучи мужем избранной главы общины, он оставался у жены на втором плане. На первом была подготовка к праздникам, роды, смерти, урожай, сопли детей, их разбитые коленки, их образование. Вандималонго часто лежал, прислушиваясь к шорохам ночи. Уходя из дома, когда Бурриган занималась делами общины, он хотел вырваться, чтобы почувствовать себя таким же нужным. Он не был уверен в том, что хотел быть вождём, но точно знал, что роль мужа главы общины не даёт ему свободы. Ощущение, что теперь, став вождём оборотней, он может занять новое место, было странным и, честно говоря, пугающим. Вандималонго много думал о том, что, если он объявит о своих новых возможностях и своём новом статусе вождя, его жизнь изменится. И, в первую очередь, изменятся отношения с женой. Вернуться домой? Оставить оборотней? Должно быть, статус вождя и сила Венеры повлияли на его восприятие мира. Один вечер, просьба Бурри принести фрукты — ему, могущему принести к её ногам весь мир! — мысли о власти и том, что он должен доделать жене жезл, символ уже её власти; горящая в окне Венера… и Вандималонго обернулся жезлом. Он выбрал дом, он остался дома, но не как человек, а как жезл, который сделал своими руками для жены». Так я сочинял часть несуществующего романа, стоя на посту. Мне сказали, что раз я выспался, то могу и постоять. Что ж, я согласился. Луна была, а оборотней не было, мантия была мятой, зеркало с трудом отражало моё лицо в лунном свете, ничего интересного не происходило, и воображение пустилось вскачь. Надеюсь, мои дорогие читатели, я когда-нибудь напишу такой роман, и даже не буду изменять имена. Сейчас же нам было главное, что мои спутники внезапно нашли давно утерянное: Бурриган мужа, а геспериды вождя. А наутро нас ждала магия. Выспавшийся Гораций внял просьбам гесперид и обещал сварить лак для починки Дилана, местного столяра, обернувшегося столом. Стол был сильно поцарапан и даже погрызен оборотнем, и Дилана нельзя было превращать в человека. Особо просила за него жена, прекрасная женщина с длинными тёмными волосами. Гораций отвёл в сторону Ами и Джея. Затем эти двое растворились за деревьями и через полчаса принесли пучки неведомых мне трав. Пока их не было, Гораций с помощью жителей деревни развёл небольшой костёр, предварительно разровняв землю заклинанием. Мне показалось, перед нами стоит неизвестный мне зельевар — так изменился Гораций, так засверкал, так заискрил глазами. Видимо, сказалось то, что более ему не надо скрывать свою суть, и что несмотря на происки директора Хогвартса он окружён обожающими его студентами. Да, я воспринимал местных зельеваров как его студентов, да и он, по-видимому, тоже. И вот действо началось. Я наблюдал за процессом не отрывая глаз, и чувствовал, что моё терпение тает, как воск на жарком огне. Слагхорн замер перед костром. На треноге бурлил котёл, вокруг витали редкие, подчас странные запахи. Публика как завороженная следила за каждым движением маэстро. Он открыл сумку, принесённую Ами и Джеем, достал веточки необычных растений. Почти невидимые, они будто скрывались в тени, но стоило Горацию достать их и взмахнуть, как листья начали слегка светиться. — Эти растения, — начал Гораций лекцию, — не просто растения. Это алхимические катализаторы. Листья выделяют сок, который придаёт лаку не только блеск, но и необыкновенную стойкость. Я не буду кидать их в котёл. Дым от них… — он слегка отошел от костра, — вот, посмотрите, какой он. И действительно, из-под котла раздалось шипение сока и начал подниматься разноцветный дым. Сначала зелёные, потом синие, и вот уже фиолетовые клубы дыма волнами обвивали Слагхорна, создавая вокруг него таинственную ауру, будто он был не просто магом, а живым воплощением магии. Гораций вынул из кармана колбу, легко открыл её и подлил в котёл каплю чего-то тёмного, и тут же дым сменил оттенок на ярко-оранжевый, как если бы сама жара костра выразила себя в вареве. Дым стал густым, как сироп, запахло сладким и острым. Слагхорн указал рукой на дым: — Видите? Всегда ношу с собой вытяжку магической шикши. Она входит в состав многих лекарств, но сейчас пригодится для лака. Перед вами процесс калибровки огня. Если вы присмотритесь, то заметите, что каждый цвет указывает на температуру. Важно держать диапазон. Слишком горячо — лак будет ломким, с недостатком блеска. А если температура не достигнет нужной, лак не застынет. Он аккуратно добавил ещё несколько мелких корешков, благоговейно нарезанных Джеем, и жидкость в котле зашипела, превращая дым в серебристый туман, который медленно обвивал нас, словно приручённая буря. Дым становился таким густым, что казалось, можно пить этот сверкающий воздух, пахнущий хвоей, лавандой и девясилом. Так продолжалось с полчаса. Гораций кидал в котёл ту или иную травку, называя её на латыни, а Эми или Джей говорили австралийские названия. Иногда мне казалось, что ингредиент кинут в котёл исключительно для красоты. Котёл вспыхивал то золотом, то рубиновым дымом. Когда последний элемент — чуть тронутый золотом порошок — был добавлен в смесь и огонь потушен, Слагхорн с самым серьёзным видом погладил верхнюю часть котла. — А теперь самое интересное, — произнес он, — проба. Он взял деревянную разделочную доску, которую подала Ами. Доска была пропитана жиром и покрыта застарелыми царапинами и пятнами. Слегка поморщившись, Гораций аккуратно положил доску на край костра и отлевитировал на деревянную поверхность лак, пассами разогнав его тонким слоем по всей доске. Лак свернулся в тончайшую пленку, блеск мгновенно начал преображать доску, как если бы из тени возникала новая жизнь. Это была магия. — Теперь смотрите, — с улыбкой сказал Слагхорн, — лак не только делает предмет красивым, но и может впитывать магию. Для мага это означает дополнительную силу, даже когда он превращается обратно в человека. Для всего остального — и всех остальных! — лак работает защитой. Мало того, я доработал моё открытие и добавил в лак немного вечности. Он красивым жестом кинул деревяшку в костёр. Взметнулся огонь, он начал пожирать доску, затем опал. Гораций призвал доску и поднял над головой. Лак, закрывший все порезы и шрамы древесины, сиял, ни один уголок не обуглился. — Конечно, — продолжил выступление Гораций, — лак не защищает полностью, да и не всем ингредиентам нашлась достойная замена, но и из подручных средств хороший зельевар сделает достойное зелье. И Гораций с полупоклоном передал доску Вандималонго. — Ну что, — он наконец повернулся к нам, глаза его блестели, а сам он будто помолодел, — несите вашего больного! — И взмахнул рукой. В этот момент он выглядел как демон магии, создавший красоту из хаоса. А мы, обуреваемые ароматами и магией, молча смотрели, как лак лечит испорченный стол, и как вместо стола перед нами предстаёт приятный молодой человек. И ни одного шрама не было у него на лице или руках. Дилана отнесли в хижину приходить в себя после превращения, а мы готовились двигаться дальше. Гораций стал героем дня, немного затмив даже явление Вандималонго, и потому в его руках быстро появился солидный вещевой мешок с подношениями от восторженных почитателей. Гораций заглянул внутрь, довольно улыбнулся, уменьшил мешок и спрятал его в карман. Нет, я не завидовал моему старому профессору, я гордился им. Вот так, без подготовки, без академического набора ингредиентов, в простом котле, на костре — сварить это чудо? Я гордился и ликовал. Вряд ли тот молодой выскочка из Хогвартса видел подобное, иначе он бы никогда не сказал Горацию злых слов. Тем временем Вандималонго пытался нарисовать карту местности. Как он объяснил, начертать расположение священного камня почти невозможно, магия не даёт это сделать. Но в то же время нужно указать людям курс, который лежал ровно в сторону камня, на случай, если потребуется разбиться на отряды. И он посмотрел то на нашу маленькую команду, то на жителей деревни, будто решая, можем ли мы мирно сосуществовать. — Нет, дорогой, — ответила Бурриган. Мы не будем разделяться больше никогда. — И она окинула объединяющим взглядом всех присутствующих на поляне. Кажется, не только я понял её слова правильно. Двум общинам предстояло объединение. Но Мерлин знает, кто будет их общим вождём. — Кажется, мы забыли о важном, — вдруг напомнила Бурриган, и торжественность момента погасла. Нам предстояло продолжить поход, всё остальное решится позже. Важным оказалось зеркало, оставленное нам Унангом. Бурриган предложила связаться с Квинслендом и успокоить высокое начальство, чтобы оно не предпринимали ничего необдуманного, но было наготове. Помощь при встрече с оборотнями могла и потребоваться даже несмотря на то, что с Унангом никто не хотел иметь никаких дел. Также надо было выяснить, передали ли сообщение Глашину и Лесси. Их хотели видеть все. Конечно, связь поручили герою дня. Гораций удалился за кусты, велев никому не подходить, иначе он не сможет войти в роль и достоверно изобразить напыщенного британца. Пока он проводил сеанс связи, мы обсудили окончательный план похода. В деревне остаётся половина жителей, включая не пришедшего в себя Дилана и многих других, кто предсказуемо стал бы не охотником на оборотней, а их жертвой. Вандималонго с половиной деревни, состоящей из крепких мужчин, идёт с нами. После того, как Гораций, кривясь, описал зеркальную встречу с Унангом, и мы узнали, что Глашин уже спешит нам на помощь, мы выдвинулись в поход.