жить дальше

      Энакин стоит над сожжённой землей и руинами прежнего мира, оставшимися после войны. Он не уверен, что помнит, где застала его новость о ее окончании. — Энакин, все в порядке? — спрашивает его Оби-Ван. У него мягкий, уставший от боли, разрушений и этой криффовой войны голос. Энакин хочет разозлиться на глупый вопрос, но с тупым оцепенением обнаруживает в себе пустоту. — Нет, — легко признается он. Он поворачивает голову, чтобы взглянуть на Оби-Вана. Кеноби улыбается, ветер треплет его волосы, а давно нечесаная борода придает его виду усталость и потрепанность. — Если ты захочешь, ты всегда можешь поговорить со мной, — говорит Кеноби и отечески хлопает его по плечу, оставляя в одиночестве. Энакин запоздало мотает головой, отказываясь от помощи. Он знает, что никогда не обратится к Оби-Вану, даже если захочет.

***

      Энакин продолжает цепляться за эту мысль даже после того, как три раза случайно заходит в коридор, ведущий к покоям его бывшего учителя, гуляя по закоулкам Храма.       В четвертый раз он заносит кулак над дверью, чтобы постучать, и только затем останавливается на размышления о том, что он делает. Прежде, чем он приходит к выводу, что ему все же стоит поговорить с Оби-Ваном, прежде, чем костяшки его пальцев соприкоснутся с гладкой поверхностью двери, из-за нее раздается привычно спокойный голос: — Проходи, Энакин.       Ему ничего не остается, кроме как зайти.       Энакин знает эти комнаты с самого детства, скромно обставленные, но просторные и светлые, с большими окнами и сводчатыми потолками. Он по привычке садится на краешек чужой кровати и хочет поболтать ногами, но вовремя вспоминает о своем росте и возрасте.       Оби-Ван дружелюбно улыбается ему в своей обычной понимающей манере.       Будто и не было этой войны. Будто их прежний мир не сгорел в огне, не захлебнулся в собственной крови.       Энакин понимает, что не может улыбнуться в ответ. Лицо Оби-Вана смягчается. — Чай? Каф? — спрашивает он Энакина. Энакин отвечает чуть заторможенно. — Каф.       Пить каф — еще одна военная привычка, как привычка всегда держать пальцы на рукояти меча.       Пока Оби-Ван делает им напиток, Энакин лихорадочно старается придумать нейтральную тему для разговоров: что-нибудь кроме прошедшей войны, погибших братьях или его почти предательства. — Ты слишком зациклен на произошедшем, — вдруг говорит ему Кеноби. Энакин поднимает на него взгляд. — Ты винишь во всем себя — это естественно, это ошибка выжившего, но это не так, потому что ответственность никогда не лежит на одном человеке.       Оби-Ван протягивает ему кружку. Энакин берет ее скорее машинально, чем осознанно, и не делает ни глотка. Кружка ходит ходуном в его напряженных ладонях. — И что же ты предлагаешь мне? — спрашивает Энакин, и скрытые желчность и злоба проскальзывают в его словах. Спокойствие Оби-Вана чуть колеблется в Силе — Энакин чувствует это и испытывает мелочное, злое удовлетворение. Лучше так, чем ощущать внутри пугающее отсутствие эмоций. — Жить дальше, — просто отвечает ему Кеноби.       Ярость алой пеленой застилает глаза. Кружка выскальзывает из пальцев и с дребезгом разлетается на кусочки. Нетронутый каф разливается по полу. — Ты не знаешь, о чем ты говоришь, — шипит Энакин. — Тебе легко жить дальше и отпустить, потому что ты всегда, всегда поступал правильно.       Он не помнит, как добегает до своих апартаментов. Злость, боль и вина душат его своими склизкими щупальцами.       Энакин возненавидел бы себя, если бы не знал, куда это его приведет.

***

      Раньше Энакин не был уверен в том, что может испытывать стыд.       Ему никогда не было стыдно за свои проступки: выговоры Совета не вызывали ничего, кроме раздражения, а на полный укора взгляд Оби-Вана он всегда отвечал дерзкой улыбкой.       Теперь стыд преследовал его все время. Кто-то бы сказал, что Энакин повзрослел. Сам Энакин старается об этом не задумываться.       Ему стыдно за то, что он начал ценить заботу Оби-Вана только после того, как они прошли всю войну бок о бок, после того, как Оби-Ван сумел сделать самое главное — вернуть его на Светлую сторону Силы, вытянуть из поглощающей трясины гнева и ненависти, в которую он успел зайти по пояс, после того, как Энакин едва не предал своего бывшего учителя и всех своих собратьев.       Ему стыдно за то, что на попытку Оби-Вана снова позаботиться о нем он ответил вспышкой ярости — очередное болезненное напоминание о пережитом.       Поэтому, когда Энакин через несколько дней вновь заходит в светлые покои учителя, он с трудом заставляет себя взглянуть в глаза Оби-Вану.       Тот отвечает такой же приветливой улыбкой, что и в прошлый раз, и спрашивает так же: — Чай? Каф? — Каф, — хрипло каркает Энакин, отводя взгляд.       Когда Энакин делает первый глоток, Оби-Ван садится напротив него. — Как дела, Энакин? — Прости, — вместо ответа говорит Скайуокер, вкладывая в извинение куда больший смысл, чем просьба простить прошлый инцидент. Энакин знает, что Оби-Ван поймет. И Оби-Ван понимает. — Тебе не стоит извиняться, — говорит он и обхватывает ладонями лицо Энакина, заставляя взглянуть в пронзительные голубые глаза. — Я знал, что однажды ты оценишь.       Когда пальцы Оби-Вана — человека, который делал для него все, зная, что не будет оценен по заслугам, — нехотя соскальзывают с кожи, места, которых они касались, горят.       Энакин сгорает в этом огне, чувствует, как пылают щеки. — Джеонозис, — вдруг говорит он. Он видит, как вздрагивают плечи Оби-Вана. Это одно из самых болезненных воспоминаний из всех — это начало войны и почти две сотни убитых джедаев, многих из которых они знали лично. — Это началось после Джеонозиса.       В ярко голубых глазах напротив отражается глубокое горе. — Мне всегда казалось, что не поедь я туда… — Ничего бы не изменилось, — прерывает его Кеноби. Голос впервые за последнее время звучит напряженно. — Ты лишь подверг сенатора Амидалу лишней опасности, улетев с Татуина — вот и все, в чем ты виноват.       Энакин отчаянно качает головой. — Ты бы не смог спасти их, — твердо говорит Оби-Ван, и что-то внутри Энакина не может ему не поверить. — Как не смог я, или магистр Йода, или магистр Винду, как не смог никто из нас.       Оби-Ван признает, что переживал то же, что и Энакин, и от этого знания становится легче. Груз вины давит чуть меньше, и Скайуокер может расправить плечи.

***

      Энакин знает, что он чувствует к Кеноби. Он знает, что ему нравится смех Оби-Вана, его голубые глаза, его доброе сердце. Знает, почему от его прикосновения каждый раз замирает сердце, почему хочется зарыться рукой в его волосы.       Он был бы идиотом, если бы не понял этого.

***

      Отхлебывая каф, Энакин наблюдает за бывшим учителем.       Энакин делает это постоянно: когда Оби-Ван тренируется, когда сражается, когда рассказывает что-то юнлингам, когда делает повседневные дела. Иногда это помогает успокоиться, чаще — просто потому, что ему нравится Оби-Ван.       Эта застарелая влюбленность — еще довоенная привычка, ставшая частью его личности.       Война разделила его жизнь на до и после, и Энакину хочется вернуться в то время, когда он ещё не знал, что способен на предательство. — Я знаю, о чем ты думаешь, — говорит ему Оби-Ван, и Энакин вздрагивает.       Для всех он — Герой без страха, раскрывший истинное лицо Верховного Канцлера и сыгравший одну из главных ролей в разрешении конфликта.       Никто не знает о том, как именно Канцлер был повержен. — Я предатель, — отвечает Энакин. — Я почти перешел на Темную сторону. — И смог вернуться на Светлую, — возражает ему Оби-Ван, словно это как-то меняет ситуацию. Энакин хочет сказать ему, что это глупо. — Мы все совершаем ошибки. Гораздо более сильные и опытные джедаи сбивались с пути, и мало кто возвращался на него. — Как будто ты хоть раз испытывал подобное искушение, — не сдержав раздражения, упрекает Энакин.       Его раздражает сдержанность Оби-Вана. Что бы он ни делал, в ответ он всегда получал понимающий терпеливый взгляд.       Энакин предпочел бы разочарование или гнев принятию его поступков. — Постоянно, — глухо говорит Оби-Ван, и его нечитаемый взгляд обращается к Скайуокеру.       Странная догадка осеняет голову Энакина.       Энакин — идиот, потому что только теперь детали начинают складываться в единую картину: забота Оби-Вана, его желание помочь. Маленькие жесты, которым он раньше не придавал значения: долгие рукопожатия, рука, приобнимающая его за плечи и этот взгляд.

***

      Оби-Ван знает, что этот разговор однажды должен был состояться.       Это знает и Энакин. — Почему ты помогаешь мне? — прямо спрашивает Скайуокер. — Потому что я люблю тебя, — так же прямо отвечает ему Кеноби.       В Энакина легко влюбиться.       Оби-Вану нравятся его русые локоны, золотящиеся в лучах солнца, нравится смуглая кожа, нравится его открытый, эмоциональный характер, неподобающий для рыцаря джедая, но такой привлекательный, что Оби-Ван просто не может не влюбиться.       Энакин быстро понимает, какой смысл вкладывает в свои слова Кеноби — так же быстро, как преодолевает расстояние между ними. Его сердце замирает, когда Оби-Ван отвечает на поцелуй.       Теперь, когда Энакин знает, что Оби-Ван всегда пойдет — и всегда шел — ему навстречу, ему гораздо легче сделать первый шаг и жить дальше.