I forgave you

Парень в черном осторожно, без лишнего шума отодвигает стул и поднося горящую спичку, зажигает свечу, что стоит в подсвечнике. На самом деле он не то, чтобы не любил электрические лампы, ему скорее больше нравился мягкий свет горящей свечи. Он во всём видел свою красоту и жизнь, танцующее пламя свечи для него обладало своеобразным шармом, да и под интерьер подходило, не любил он эти яркие оттенки, дом его был в коричневых, серых и черных цветах, что не бросались в глаза раздражая и были приятны в первую очередь для него, гостей у него обычно не бывало. На его столе располагался аккуратный беспорядок: две книги лежащие друг на друге, перо с чернилами, неаккуратная стопка большого количества желтоватых листов, а рядом с рабочим столом расположился мусорный контейнер со скомканными листами, видимо, это первые попытки написать что-то очень важное. Парень поворачивает голову на девяносто градусов влево — за окном сумерки, метет снег, ему казалось, что подобная картина была бы прекрасна, но, к несчастью, он не умеет рисовать да и не пытался даже, вряд ли что-то вышло бы. На лице проскакивает печальная улыбка, юноша бросает короткий взгляд на листы, в которых он принялся выводить буквы, но слог никак не шел…подпирая рукой щеку, он думал о жизни, ему казалось, что в ней нет никакого смысла, ведь пока одни живут в надежде обрести семейное счастье, остальные строят карьеру и даже не смотрят в прошлый пункт, так в чем смысл? Всю жизнь люди проводят в выматывающей беготне, даже не смотря на свой выбор, а когда начнётся именно жизнь? Жизнь, что кипит радостью, без тягостей. Чуя Накахара — так звали этого парня — видел утешение лишь в погоде, она единственная была для него живой, пока она бушевала и выражала свои эмоции искренне, от людей же непонятно что ожидать: они в лицо скажут одно, а на деле думать будут о другом и ведь даже не понять, когда собеседник говорит правду, а когда ложь, и, к его сожалению, читать людей как открытые книги было не его коньком, но описывать их в своих произведениях он умел. Так он писал о своем близком человеке, давая ему в каждом рассказе новые имена — если бы я знал, что ты тогда действительно решишь свести концы с концами, я бы не стал тебе верить — на его лице появилась горькая улыбка — ты врал мне всё это время, ты врал, что будешь сильным ради меня, а в итоге оставил при первой же возможности. Перед голубыми глазами яркими огнями, словно в быстрой перемотке мелькают их общие воспоминания. В одном Дазай берет его правую руку и кладет себе на щеку, затем мягко прислоняет к губам оставляя на ней легкий поцелуй. В другом Чуя о чем-то бесконечно говорит, а Осаму вмиг накрывает его губы своими, нежно затыкая, кладя забинтованные руки на узкую талию рыжеволосого, прижимая его к себе — ты оставил меня с этим грузом на плечах одного, Осаму Дазай, зная, что ты был единственным, кто заставлял меня чувствовать себя живым, ты поступил таким образом, выбрав самое лёгкое и я тебя ненавижу, ненавижу также, как и люблю. Горькая слеза скатывается по щеке парня, кожа его была подобна фарфору, что ни раз подмечал Осаму. Голубоглазый тушит свечу, устремляя взгляд на окно, время близилось к двенадцати вечера, лишь уличные фонари освещали заснеженную дорогу, что Чуя видел перед собой. он часто сравнивал темное время суток со своей душой, где уже долгое время царила беспросветная ночь, ему бы хотелось найти «фонарь» чтобы он тоже осветил его, увидел с другой стороны, с которой видел его лишь один человек, которого отпустить было тяжелее, чем проститься со всем, что для него было когда-то важно, сейчас он понимает, насколько всё обесценилось после смерти Дазая - теперь ему незачем просыпаться по утрам, а раньше это было ради теплого «доброе утро, мой коротышка», ради звонков во время которых он будет слышать свой любимый голос.

***

Накахара поднимается со стула, зашторивает окно и переодевшись ложится в кровать. Его не мучила бессонница, он наоборот хотел поскорее провалиться в сон и желательно вечный, чтобы не слышать своих мыслей о возлюбленном, что проходились каждый раз по сердцу острыми лезвиями, оставляя всё больше и больше шрамов. Глаза закрываются от сильной усталости и неправильного режима сна, так как перед сном он проводит много времени напротив этого несчастного окна, в поиске ответов на свои вопросы, но их становится всё больше, а ответов как не было, так видимо и не будет, лишь после этого Чуя ложится в постель, — прости меня, пожалуйста — мимолетное видение, что расплылось заставляет свернуться парня в клубок, согнув ноги, крепко обняв себя — я давно тебя простил, Дазай. Дай мне времени и я обязательно тебя отпущу. Ты говорил время лечит, я хочу довериться твоим словам ещё раз