Волк и его металлист

Ксено. Ксенофилиус Лавгуд. Даже если бы Сириус очень хорошо постарался, он не смог бы вспомнить, когда они виделись в последний раз, хотя это случилось не так давно: лето, семьдесят восьмой год, последний день в квартире на Ричмонд-роуд. Рем переезжал к Сириусу — школа закончилась, они оба были совершеннолетними парнями, один из которых работал, другой собирался поступать в колледж, поэтому их союз ни с одной стороны не выглядел бы странно в глазах общественности. Он приехал к Ремусу, чтобы помочь запаковать вещи. Все вещи поместились в пару коробок: книги, одежда, зубная щётка и несколько фотографий, которые Рем забрал из комнаты отца. Лайелл постоянно маячил где-то поблизости, то услужливо пытаясь всучить Ремусу какую-то вещицу, то предлагая помочь спустить коробки по лестнице, и эта помощь выглядела так же неуклюже, как и все прочие попытки сблизиться с сыном в последние месяцы. Сперва тот отказывал мягко, полунамёками, но когда Лайелл настойчиво стал упорно предлагать ему забрать средства для уборки, Ремус, вспыхнув, сказал неожиданно ожесточённо и холодно: «Мы справимся, па». Только тогда Лайелл, потупившись и виновато сникнув, оставил их в покое. Сириуса кольнула жалость к этому больному одинокому мужчине, но вмешиваться он не стал — слишком хорошо понимал, какую боль могут принести родители. Что с Лайеллом сейчас, он не знал — в восемьдесят первом тот уехал в Уэльс, и с тех пор Ремус о нём не говорил. С Ксено они столкнулись на лестничной площадке: несмотря на тёплую погоду, тот был в шерстяном пончо. «Хороший день для переезда», — он сказал им, и тогда они ещё не знали, что он тоже уезжает, ведь у Ксено не было с собой ни чемодана, ни коробок. Ничего, что бы на это указывало. Он просто пропал из города. Растворился. Исчез. Несколько лет спустя они увидели по телевизору осмеивание маленькой Нью-Йоркской газетки под названием «Придира» с безумными теориями о магии, инопланетянах и конце света — журналистская деятельность Ксено. Джеймс, Сириус и Лили шутливо обсудили это забавное событие в духе «хоть кто-то из нашего города далеко пошёл» и забыли. Ксено значил слишком мало в их жизни, чтобы надолго задерживаться в памяти. Нет, Сириус не помнил — зато помнил Рем. Сложно забыть, кто первый обратился к нему по имени в новой стране. «Я знаю твой секрет, Ремус». Он жил в Англии два месяца на тот момент. Молчаливый, лопоухий, с классическим английским чубчиком на лбу и росточком едва выше трёх футов — Ремус Люпин был самым низким в новом классе. Его колени часто кровили, потому что толкать валлийского новичка оказалось веселее ирландских детей, громадные глаза смотрели напуганно, потому что ещё не успели заплыть плёнкой равнодушия, а под носом скопилась влага — осень в Англии не такая промозглая, как в Уэльсе, но шерстяные носки остались в прежнем доме. Крохотные клочки шерсти, разнесённые по берегу океана, как и всё их имущество. Новые Лайелл не купил. Выскользнув из квартиры в тот полнолунный вечер и уже спустившись на этаж ниже, Ремус не ожидал услышать своего имени — в школе к нему обращались либо по фамилии, либо по самой актуальной на тот момент кличке (в этот период самой любимой был «гомик»: они, шестилетние сопливыши, ещё не знали значения этого слова, но уже чувствовали его оскорбительный подтекст), а Лайелл с трудом выжимал из горла ласковое прозвище «Реми». Ксено назвал его по имени — Ремус мгновенно поднял настороженный взгляд и замер. Он видел этого мальчика раньше — чаще одного, изредка с родителями. Его мать носила причудливые цветастые юбки, а отец, похоже, не брил свою козлиную бороду с подростковых лет. Сейчас мальчик стоял на их лестничной площадке, прижавшись бледным лицом к перилам. Белая кожа, глаза с белыми ресницами, белые волосы, белее всех, что Ремус когда-либо видел — они свисали тонкими кудрями ниже плеч. Ксено сжимал маленький камешек для игры в классики и смотрел на Ремуса странным рассеянным взглядом. «Мой секрет?» — Рем тихо переспросил, привычно сглатывая окончания. «Ты монстр», — произнёс Ксено, не отрывая от Ремуса широко распахнутый взгляд. Он звучал сипло и картаво, из-за чего вышло скорее «ты мон-нстл» и в этом «мон-нстле» была такая непоколебимая уверенность, что Ремусу стало не по себе. «Только три дня в месяц», — он сказал всё так же тихо, не сводя глаз со странного мальчика. Тот замотал головой: «Три дня в месяц ты волк. Остальное время — монстр». «Ты врёшь!» — отчаянно закричал Ремус, и его сорванный от волчьего воя голос, уже успевший потерять детскую звонкость, неожиданно прорвался на высокую ноту. «Ты монстр», — Ксено спокойно повторил. Нагнувшись, он медленно задрал по очереди две штанины, показывая тонкие ноги в синяках и ссадинах: это неожиданно заставило Ремуса остыть. «Я не такой», — он шёпотом возразил. Ему показалось, он понял намёк. Ксено задирали, как и его — задирали другие дети. Возможно он думал, что Ремус такой же. Но Ремус никого не трогал, напротив — он удерживал волка. Он ненавидел волка. Он не давал волку причинять людям вред. И он нуждался в друге. Ксено мог быть его другом. Мог. Запросто. Это было просто, так удивительно просто: два странных мальчика, два отброса общества, что мешает им слиться как две бегущие по стеклу капли воды в одну? В шесть лет это даже объяснять словами не приходится. В шесть лет, когда словарный запас составляет не больше пяти тысяч слов, мыслей в голове мало, а мир познаётся интуитивно, достаточно одного взгляда — поэтому всё своё отчаянное желание Ремус вложил всего в три слова: «Я не такой». Ксено их понял. И Ксено, даже не мигнув, ответил ему так же лаконично: «Ты хуже». Дверь внизу хлопнула — это Лайелл вернулся с работы. В ночи полнолуния он всегда приходил пораньше, чтобы успеть заточить сына. Поняв, что план побега разрушен, Ремус дрогнул и затравленно обернулся на Ксено. «Помоги», — он умоляюще прошептал одними губами, но Ксено только попятился к своей квартире. Влипнув спиной в шероховатую стену, он молча наблюдал за тем, как Ремус помчался наверх, как Лайелл его догнал в два счёта и сгрёб в охапку — Ремус брыкался и кричал, а в глазах его отца стоял такой ужас, словно это ему предстояло провести ночь в подвале. «Мама! Мама! Я хочу маму!» — Ремус рыдал, цепляясь за перила. Ксено молчал, пристально глядя широко распахнутыми глазами, как Лайелл отдирает тоненькие детские пальчики трясущимися руками. Ему не было страшно — уже тогда, в шесть лет, Ксено умел не вовлекаться в жизни других людей и плыть по собственному течению. Когда крики стихли в подвале, он снова бросил камешек и запрыгал на одной ноге, шепча детскую считалочку: I'll tell me ma when I get home The boys won't leave the girls alone Pulled me hair, stole me comb But that's all right till I go home. She is handsome, she is pretty She is the belle of London city She is a-courting, a-one, two, three Pray, can you tell me who is she?

***

Заметно помятый после вчерашней ночи Ремус усмехнулся, увидев слишком хорошо знакомую безмятежную физиономию своего бывшего соседа, разместившегося на подоконнике с чашкой зелёного чая с молоком. В том, что они снова встретились, можно найти иронию, но теперь для Ремуса всё встало на свои места: и причудливый интерьер в квартире, и загадочная аура вокруг сожителя Регулуса, и вообще… всё. — Ксено, — он чуть наклонил голову вбок. — Ремус, — Ксено ответил ему с той же спокойной приветливостью. — Чаю? Ремус покачал головой, прошёл к раковине, чтобы набрать стакан воды (прошлая ночь давала о себе знать отвратительным сушняком), и кухня снова погрузилась в молчание. У Ремуса имелся ряд вещей, за которые он был благодарен этому странноватому парню с волосами белее молока, но особенное место в этом списке занимало отсутствие необходимости с ним разговаривать: как и он, Ксено предпочитал общаться молчанием. Приятный момент, который так мало людей ценили по достоинству. Сириус Блэк точно не был одним из них. Ввалившись на кухню и обведя беспокойным взглядом завтракающих, он сразу поспешил заткнуть паузу: — Так как жизнь, Ксено? Рег сказал, у тебя есть жена и дочь. Не знаю, что меня удивляет больше — это или то, что ты знаешь моего брата. — Удивительны те, кто не знают Блэков, — возразил Ксено. — Я писал Регулусу для поступления в Лондон рекомендательное письмо от лица газеты — Нью-Йорк производит на университеты большее впечатление, чем фамилия вымирающего рода. — А потом он нашёл мне продюсера, — сказал неожиданно возникший в дверях Регулус. Сириус вздрогнул и обернулся — от взора Ремуса не ускользнуло, как его ладонь на короткое мгновение сжалась в кулак. — Значит, это всё из-за него, — сдержанно уточнил Сириус. Регулус усмехнулся: — Можно сказать и так. — Я искал достойную историю для газеты, а Регулус искал того, кто оценит его талант по достоинству, — подтвердил Ксено. — Это был взаимовыгодный обмен. — На концерт, я так понимаю, ты не идёшь? — Регулус скрестил руки на груди. Сириус с идеальной точностью откопировал его жест: — Я вчера ясно изъяснился. Губы Регулуса сжались в тонкую полоску. — Отлично, — сплюнул он. — Отлично, — Сириус согласился. Он рывком открыл жужжащий зелёный холодильник, достал оттуда завалявшийся сэндвич и ушёл с кухни. Ремус пошёл за ним: находиться рядом с Регулусом по комфортности напоминало находиться рядом с не взорвавшейся миной. К тому же из комнаты послышался глухой стук. Он нашёл Сириуса на кровати — сэндвич валялся без внимания в ногах. Оперевшись на косяк двери ладонью, Ремус негромко спросил: — Что между вами случилось вчера? Сириус нехотя покосился в его сторону. Потом уселся прямо. — Лучше расскажи, что случилось у тебя, — парировал он. — Оборотни, значит? Ремус на секунду прикрыл глаза: чёрт. Разболтал. Длинный пьяный язык не впервые приносил проблемы. — Оборотни, — он медленно кивнул. — Оборотни. Чёртовы оборотни, Ремус!.. — Они защитили меня в гетто. — В гетто? Ты был в гетто?! — От детей. — Боже, — Сириус выдохнул. Панический взгляд сменился неловкой усмешкой. Подойдя к нему вплотную, Ремус тоже слегка улыбнулся. — Нью-Йорк — странное место, — сказал он. Ладонь повисла над спутанными чёрными волосами, не решаясь их коснуться — тогда Сириус сам боднул её лбом. Когда пальцы Рема осторожно зарылись в пряди, беспомощно вздохнул: — Определённо. Он поднял на Ремуса взгляд — в глазах читалась сильная обида за вчерашнюю пропажу и возмущённое потрясение от новости об оборотнях, но с пальцами Ремуса в волосах, мягко поскрёбывающих по затылку, ему явно было сложновато выразить эти чувства. Рем воспользовался моментом. — Они сказали, что могут предоставить нам жильё в этом районе, — осторожно продолжил он. — Но есть проблема. — Они все оборотни, а я человек, — понимающе сказал Сириус. «Они ирландцы, а ты англичанин», — подумал Ремус, но вслух говорить не стал. — Я хочу с ними сегодня снова встретиться, — вместо этого сказал он, и в глазах Сириуса мелькнул испуг: — Я пойду с то… — Тебе надо быть на концерте брата, — Ремус быстро его перебил. — Да этот придурок!.. — Сириус было взвился, но вспомнив, что не хотел об этом говорить, замолчал и понуро отвёл глаза. Ладонь Ремуса мягко сползла от виска на подбородок, чуть приподнимая взгляд на себя. — Не будь придурком, — твёрдо сказал он. — Тебе надо пойти, потому что иначе ты будешь всю жизнь об этом моменте жалеть. — Какого хрена ты такой умный, Рем, — Сириус поморщился. Его руки машинально легли Ремусу под колени, притягивая его ближе. Уткнувшись ему лицом в живот, Сириус тихо признался: — Я не так представлял переезд. — Думаю, он тоже. — О нет, он как раз так и представлял, — Сириус покачал головой, не отрывая лицо от живота. — Даю башку на отсечение, он наверняка представлял, как будет изводить меня. Ты бы видел его на сцене, Рем! Господи, эти сраные американцы используют его как дрессированную собачку, всё, что их интересует, это продажа пластинок, а он ведётся! Они подсадят его на наркоту и заставят подписать сумасшедший контракт, по которому отожмут все деньги, вот увидишь… Чёрт, не ешь его, я его об стену швырнул! Он попытался выхватить из рук Ремуса сэндвич, который тот подобрал с кровати, усаживаясь рядом. Они в шутку подрались, смеясь и толкая друг друга на кровати — в какой-то момент Рем подмял Сириуса под себя, а тот, подтянувшись, поцеловал его в губы. В груди затрепыхало сотнями крошечных крылышек, и Ремус был готов сказать Сириусу, что тот самый лучший, самый заботливый в мире старший брат, но иногда стоит давать Регулусу немного свободы. Тот, конечно, бы расчувствовался, и мир мог считаться восстановленным — но чёрт снова дёрнул Сириуса за язык. — Пойдём на концерт Рега сегодня, а с оборотнями познакомишь завтра? В небольшой комнатушке воцарилось молчание. Ремус неловко отвёл взгляд, и Сириус, уловив беспокойство в его глазах, помрачнел: — Ты не хочешь идти со мной? — Может, попозже, — размыто сказал Ремус. — Я ещё сам с ними толком не знаком… — Я про концерт, — досадливо сказал Сириус. — Про это тоже, но и про концерт. — На концерте для меня будет слишком шумно. Рем улыбнулся самым краешком губ и провёл пальцем по самой кромке причёски Сириуса, где пробивались новые волоски, мягкие, короткие и непослушно выбивающиеся из общей картины, но в этот раз Сириус на уловку не поддался. — Ладно, — он отрывисто выговорил, вставая. — Я понял. Всё нормально. Правда. Всё в порядке. — Спасибо за понимание, — Ремус медленно сел на кровати, не сводя с Сириуса взгляд. Кажется, это был не тот ответ, который тот хотел от него услышать — брови сдвинулись ещё раздражённее, а голос стал злее: — Можешь ещё написать своему отцу, что завёл дружбу с оборотнями, — бросил он, пятясь к двери. — Уверен, он будет в восторге. — Напишу, — тихо сказал Рем. Сириус столкнулся в проёме с Ксено — смерив его недовольным взглядом, исчез в коридоре. Ремус со вздохом расправлил сбитое одеяло. — Прости за этот бардак, — он сказал, не глядя в сторону Ксено и не особо нуждаясь в прощении. — Мы приберёмся перед отъездом. — Ты нашёл оборотней? — Ксено пропустил его слова мимо ушей. На секунду Ремус замер, прежде чем снова ожить: — Да. Ты что-то про них знаешь? На лице Ксено мелькнуло что-то странное, но прежде чем Ремус успех ухватиться за эмоцию, оно снова приобрело привычный безмятежно-задумчивый вид. Между ними воцарилась тишина, во время которого были слышны приглушённые попытки Сириуса наладить общение с братом без того, чтобы извиняться перед ним. — Тебе стоит больше разговаривать с Сириусом — он не умеет молчать, — наконец, сказал Ксено. — Знаю, — Ремус отрывисто бросил вслед его спине. Когда Ксено ушёл, ожесточённо разломил сэндвич напополам и съел весь до крошек. Отец умер четыре года назад — весной восемьдесят первого. Сердечный приступ. Рем часто думал о том, что случись это месяцем раньше или месяцем позже, всё было бы иначе, но отцу не повезло умереть именно в ту неделю, когда пневмония унесла жизни Юфимии и Флимонта Поттеров. Получив подозрительный конверт из Уэльса, Ремус оставил его в письменном ящике: время было адски неподходящим, чтобы делиться плохими новостями с близкими. Джеймс, Сириус, Регулус, Лили и все, кто испытали на себе горячую и бескорыстную любовь Поттеров, были уже достаточно подкошены горем. Даже Питер, с которым они не общались с момента развала церкви, пришёл на похороны. Хуже всех, конечно, было Джеймсу. Двадцать один год — слишком юный возраст, чтобы хоронить родителей. Даже если кто-то хоронил своих в шесть. Всё в жизни Джеймса проходило очень рано: любовь, свадьба, дети — теперь смерть близких. Сириус часто делился переживанием, что жизнь его лучшего друга такая бешеная, словно тот планирует сгореть раньше тридцати лет — ему, как человеку, попытавшемуся свести счёты с жизнью дважды, во всём чудился подвох. На третий день после похорон он не выдержал и сказал, что хочет пожить с Джеймсом и Лили — поможет Лили с крестником, убедится, что с Джеймсом всё в порядке. Сириус и так уходил к ним каждое утро, возвращаясь поздно ночью и часами ворочаясь в объятиях Ремуса, не в силах уснуть — временный переезд был ожидаем. «Пошли вместе», — он предложил. Ремус отказался, отлично понимая, что Сириус хочет побыть с лучшим другом наедине. Он помог Сириусу собраться, дождался, когда за ним закроется дверь, и только тогда наконец-то вскрыл злополучный почтовый конверт с извещением о смерти отца. После этого Ремус закрылся в ванной комнате и разрыдался так, как не плакал с младенческих лет.