De Weg naar Yamato

Ей было приятно погружаться в мир своих мечтаний, пусть даже на время снов. О всяком, о разном. О своём собственном счастье. Она очень-очень хотела, чтобы эти мечты стали реальностью. Ведь впервые ей не всё равно.

𓇚

『Ze houdt van hem』

𓇚

Ямато сидела в кабинете у психолога Акане-сама, как всегда, погруженная в свои мысли. Словно маленькие цветы, они росли в её душе, наполняя сердце ярким светом, несмотря на снег за окном. Внешне всё было спокойно, но внутри... Внутри бушевал настоящий шторм. Слова вырывались из её уст, как плетёные косы из длинных белых волос, сплетающиеся в одну ткань воспоминаний, мыслей, чувств. И вот тот день, когда её волосы укладывал Ренгоку. Как его руки касались её, и сердце, забывшее, что значит тепло, дрожало. Карпы. Крабики. Всё это вернулось. Она говорила и говорила, но о чём же? Психолог лишь молча слушала, её взгляд застревал в черных очках, не выражая ни радости, ни осуждения. Это был всего лишь момент, который так много значил для неё, а для неё — целая жизнь. А вот тюльпанчик... Ей было грустно за него. В её словах звучала тоска, она ведь знала, что это было её первое настоящее счастье. И всё же, она рассказывала, как ей было страшно, но потом наступило что-то иное. Это был тот самый момент, когда она наконец могла поверить в свои мечты, которые когда-то казались такими далекими, такими невозможными. Но вот она сидела тут, наедине с самой собой, с этим странным, тёплым чувством внутри. И как бы ни было непросто, она всё равно хотела верить в будущее, в его свет. А Кёджуро... Кёджуро всё думал и думал. Он искал покой, успокаивал себя, говорив, что всё будет хорошо. Но на самом деле было не так. Что-то было не так с ним. Он осознавал, что что-то не так с ним и с ними. Всё что-то тронуло её, его маленький тюльпанчик. Она была рядом, она менялась, а он смотрел и хотел, чтобы она была другой. Он даже думал, что она станет такой, как он хотел. Он ведь её хотел, хотел этого изменения. Она изменилась, да. Но не так, как он думал. Она стала совершенно иной.

𓇚

Снег продолжал падать, и декабрь, как всегда, оказался немного жесток к местным жителям. Но для Сенджуро и Ямато зима всегда была особенной. Для неё этот месяц был чем-то больше, чем просто холодом. И вот, когда наступит определённая дата, она всё-таки собиралась сказать что-то важное, что-то, что давно тянуло её за собою, что она готова была выплеснуть на весь мир и, конечно, на него. Но пока... пока её сердце было чуть-чуть закрыто, словно дверь, не поддающаяся лёгкому открытию. Это заставляло её задумываться. Почему? Но она решила подождать. Подождать, отложив всё на потом. Она погрузилась в ожидание, в это туманное состояние, когда время кажется тянущимся, как хвосты зимних облаков. Так она и не заметила, как зима плавно перешла в осень, и как теперь она проводит младшего брата Сенджуро, а не наоборот. Но ей это было не в тягость. Она привыкла. Молча ждала, тихо и послушно. Перелистывая тот же учебник по истории, несмотря на другой урок, она всё равно находила в нём мысль, которая заставляла её задуматься. И вот эта тихая мысль книги, словно шёпот на ушко: «То, чего мы добиваемся, придёт. Идите к этому». И пусть это касалось войны, возможно, гибели множества людей, она приняла это как личное. Как своё. Листы книги задрожали под её пальцами. Взгляд скользнул в сторону двери — хотелось выскользнуть, убежать куда-то. Ведь правда! Идите к тому, чего хотите. И всё будет хорошо. Раньше она ничего не желала. Но теперь... теперь мир обрел новые краски. Тот красный и жёлтый, что смешивались в её разуме, начали создавать нежный оранжевый, делая её самой немного мягче, чище. Пора? Да, пора. Пора, пора... Осталось совсем немного. Но на деле оказалось сложнее.

𓇚

Ренгоку-сенсей стал ещё грустнее, чем вчера, чем позавчера. И действительно, стало тяжело и ей. Она так старалась! Она так много думала и хотела. Ждала, мечтая, чтобы он пришёл, заговорил с ней, особенно в те ночи, когда не хватало смелости начать первой. Но он этого не делал. И мир вокруг начал окрашиваться в другие, более тусклые, тона. Даже маленькая злость охватила её. Она не могла заснуть, мучая себя беспокойными мыслями. Что делать, если разочарование душит? Может быть, стоит сделать что-то провокационное, что-то, чтобы привлечь его внимание снова. Почему так, сенсей? Почему, когда я чувствую себя самым отстойным и худшим ребёнком на свете, я становлюсь интереснее? Но она отгоняла эти мысли. Периодически, когда злость отступала, она передумывала. Может, всё-таки лучше остаться на пути, который он для неё строил? Но всё равно хотелось, хоть и немного. Они сидели за одним столом, когда утренний декабрьский ветер бил в окна, не колыша их с нежностью. Ямато ловко скручивала салфетки, превращая их в маленькие цветочки, а Ренгоку-сенсей медленно шёл вдоль стола, поставив перед ней яичную запеканку. Его слабая улыбка исчезла, едва он повернулся, и она это заметила. Сжимая салфетку крепче, она нечаянно задела ложкой тарелку, заставив Кёджуро обернуться. Сев напротив, он стал медленно осматривать свои руки, как будто в поисках чего-то, что давно уже не искал. — Вы снова пахнете корицей, — сказала Ямато твёрдо, не нежно. Её золотистые глаза оставались прикованными к тарелке. Кёджуро удивился. Подняв взгляд, он встретился с раздражением на её лице. — Прости, — тихо проговорил он. Завтрак они завершили быстро.

𓇚

Раздражение было тогда таким отчётливым, таким ярким, а в то же время таким давно забытым. За все эти месяцы она не выказывала такую реакцию, как тогда. Как… в начале. Это как ударило по его воспоминаниям, заставив струны его души натягиваться. Ему стало больно. И вот тогда он окончательно запутался. Хотелось ли ему, чтобы эта корица раздражала её или нет? В прозе декабрьских первых дней он размышлял об этом много раз. После того завтрака Ямато оставалась наедине с собой, в каком-то тихом злом состоянии. А потом вернулась... другой. Снова и снова. Забавные мелочи. Ямато старалась что-то сделать, и он видел, как она отчаянно искала что-то в интернете, а затем бегала туда-сюда, шепча с Сенджуро постоянно. И вот однажды она вернулась уже с пакетом, громко и уверенно. — Что это, тюльпанчик? — Это для вас, — тихо ответила она, слегка отводясь и стоя к нему боком. Это был плюшевый котёнок... нет, львёнок... — Как ты узнала? — спросил ещё тише Кёджуро. — Мне Сенджуро сказал. | Мне Сенджуро сказал. И всё вышло из-под контроля.

𓇚

Она была внимательна, добра и заботлива. Она пыталась чем-то ему заменить, стать кем-то другим. Не быть собой. И Кёджуро разрывался, а струны его души трещали. Пик мыслей, который прокручивался в его голове, когда он подписывал заявление об отпуске. — Вы серьёзно уходите с академии? — Ямато, не навсегда. Просто отдохнуть хотел бы. — Отлично. — она стукнула дверью. Захлопнулась она так чётко, что стены вибрировали. Этот стук отпечатался в разуме Ренгоку. Он глубоко вздохнул. Не только его никто не понимает, но и он сам стал почти обузой. Обузой для тех, кто когда-то был в его положении и считал это теперь несправедливым.

𓇚

Тихо, но быстро стучалось её сердце. Сквозь тёмную комнату, украшенную лабиринтом подсолнухов, звук его отдавался эхом. Эта комната когда-то наполнялась ароматами и жизнью, была самой яркой и самой тусклой одновременно. Там она была живой Ямато, была и мёртвой, была собой. И не собой. Бесконечный цикл, который продлится и этой ночью. Сейчас она станет свидетельницей новой сансары холодной декабрьской ночи. Ямато перелистывала свои тетради, не издавая лишнего шума, и вглядывалась в окружающее. Её гитара, незавершенные и далекие теперь от совершенства картины и... Грусть. Не могла заснуть. Не могла даже приблизительно найти утешения в объятиях сна. Терзали её мысли, переливаясь от одной к другой, вечные волны тех знакомых красок. Сенсей тихо тогда сказал: Спасибо. А она старалась, она искала, она искала путь к нему, как когда-то он искал путь к ней. Но вместо выхода, вместо счастья, было лишь эхо бесконечного лабиринта разума. Дверь открылась настежь, непроизвольно насторожив её. Шаги прошли по комнате, по нотам, играя словно мелодию, и она уже знала, кто это. Тот самый человек, с которым она устала воевать, он тихо шёл к дивану, перешагивая книги истории, перешагивая цветы, перешагивая свой страх. — Ренгоку-сенсей? — тихо прошептала тюльпанчик среди комнаты. Среди хлама, но такого дорогого ей хлама. — Ямато. — твёрдо, но тихо сказал он, приземляясь перед её лицом, садясь на пол. Она переглянулась с ним, и её глазки были полны волнения. Она убрала вещи в сторону, облокотилась, смотрела на него своими золотистыми, словно шоколад, глазками, они дрожали. Так долго думала, что он сам явится? Она смотрела... и смотрела в пламенные глаза сенсея. — Я хочу поговорить с тобой. — его слова прозвучали так грустно, но так уверенно. — Да?... Сердце билось сильнее, смешанный коктейль из надежды и тревоги, и она не могла предугадать, тихо перебирала всплески надежды, шипучку внутри себя, литр кока-колы чувств. Надеялась... что скажет он... — Я принял нелёгкое решение... Я хочу, чтобы ты знала, что я желаю тебе лишь счастья. Когда тебе исполнится восемнадцать, ты сможешь вернуться домой. Инспектор и... — Ренгоку-сенсей! — чуть ли не прокричала она, была наполнена смешанными чувствами. — Что вы такое говорите?... Я вам надоела? — Нет, Ямато. Я помог тебе всем, чем мог. Я рад, что ты меняешься. Ты отлично справилась. Разжигая боль, которая тяжело переносится. Ощущение, когда душа опускается в бездну, поглощаемая тьмой непонимания и отчаяния. Горечь этого чувства обжигает каждую клеточку тела, заставляя сердце биться с большим трудом, ветер ударяет по парусам корабля, срывая их с курса, рвя тебе руки, рвя тебя теми самыми мёртвыми тюльпанами. Разрушительный удар по самолюбию, который бросает внутренний мир в хаос. Это мгновение, когда все уверенности и надежды рушатся, она сражалась с внутренними демонами, которые подстрекают к саморазрушению. Ямато стояла перед зеркалом своей души и видела только сомнения и недостатки. Грусть, пронизывающая её сердце, холодный клинок, начинает медленно превращаться в пламя агрессии, разжигаемое жгучим чувством. Клинок оставляет раны на душе, пронизывая болезненными шипами разочарования и обиды. — Тогда... — тихо начала она. — Нахрена вы помогали мне, если это всё? — чувство бессилия, когда она понимала, что не в силах изменить ситуацию, что страстные устремления и желания не находят отклика в сердце другого. И в этот момент грусть превращается в ярость, бешенство, которое ищет выход, как пламя, разгорающееся внутри. — Ямато, почему ты так говоришь? — Нахрена это всё? Ну, зачем? Я не верю. Такое бесконечное бескорыстие... Просто так? Потому что вы, Ренгоку-сенсей, хороший? — Значит, да. Она окаменела. Бури раскачивали разум, оставляя ему всё меньше шансов. — Я так старалась... — голос содрогнулся, ломается... — Я так старалась! Неужели я сделала недостаточно?... — она перешла на крик. — Ямато, ты разбудишь... — Плевать мне. Вы... ослепили меня своей пламенной фигней. Вы... — горячие слёзы выходили наружу, заставляя её голос быть всё слабее. — Не называй это фигней, Ямато... Я понимаю твои чувства. — Вы обманули меня... И нет, вы не понимаете. — Я никого не обманывал. Я желал тебе только счастья. — Чтобы его потом забрать? Ренгоку ощущал глубокую печаль, наблюдая, как она не понимает его чувств. В его сердце горела тихая боль, потому что он знал, что несмотря на все препятствия и разочарования, он всё ещё дорожил ею. Она была частью его жизни, его мыслей, его души. Он ощущал, как каждый разговор, каждая несказанная фраза, каждое непонимание оставили новые болезненные шрамы на его сердце. Но в то же время он понимал, что не может изменить её восприятие, не может заставить её увидеть и почувствовать то, что он чувствует. Не хочет она. — Я знала. — её лицо затвердело. Слёзы продолжали литься, но глаза остановились на нём. — Я чувствовала. Я всё видела. Вы... нарочно стали избегать всех. — Потому что... — он прикрыл глаза. — Мне нужно было подумать... Я думаю о будущем, Ямато... — Я тоже, сенсей, я тоже. Знаете о чём? Он с надеждой поднял взгляд на неё. — Я хотела, чтобы вы... поехали со мной в Амстердам... Я хотела, чтобы вы гордились мной. Я хотела сделать вас счастливым. — Ямато... — Я хотела, чтобы вы были честны со мной! Хоть я и не была, хоть я и была плохой ученицей, я старалась, я рвала себя, чтобы стать тем, кем вы меня делали! — Я ошибся. — Ненавижу... — Ямато... — он протянул руку, хотел утешить, хотел, чтобы тюльпанчик не плакала. Но она толкнула его, и тот упал назад, придерживая себя локтями. — Вы обманули меня! Её слёзы были как капли дождя на стекле окна, медленно скатывающиеся по её щекам. Они были прозрачными, но в то же время несущими в себе целый мир эмоций, горячими, как лава. Каждая капля была отражением её боли, разочарования и невысказанных надежд. Таких тихих, но ярких, таких нежных, но умирающих. Как тюльпаны.

𓇚

— Ну зачем, зачем, зачем тогда всё это было?! Зачем, зачем, зачем?! — она держала себя отчаянно, закрывая лицо руками. — Ямато. — Сенсей?... — Что говорил тебе Сенджуро? Она притихла. О чём он говорит? Какой... Сенджуро ещё? В такой момент? — Чего?... — Ну, что говорил тебе Сенджуро? Когда ты подарила львёнка. Шок овладел ею мгновенно, волна ледяной воды окутала её с головой. Сердце замерло. Глазки широко раскрылись. — О... вашем отце. Семье. — Ну вот. — Да что? О чём вы?! — Ямато. Я и Сенджуро из очень неблагополучной семьи. Мы с Сенджуро могли много раз оказаться на твоем месте... и когда... — При чём тут... — И когда матушка умерла, я думал только о том, как спасти себя и маленького Сенджуро. У нас уже давно были проблемы... Чтобы быть хорошим человеком, даже на зло надо отвечать добром. Я хотя бы раз жаловался? Хотя бы раз отступился?

𓇚

Ренгоку-старший часто вспоминал те дни, когда его мама ушла, умерев от рака, когда ему было всего тринадцать. Он был учеником при храме, почти не жил дома и редко видел маму. Она уверяла, что всё будет хорошо, что рак не прогрессирует, потому что хотела провести последние дни с семьей счастливо. И в такой же счастливый для неё день её забрали. Забрали небеса. Отец Кёджуро и Сенджуро не оправились после этого. Отец бил Сенджуро, не отправлял деньги в храм, и из-за этого учёба старшего сына при храме закончилась. Насилие дома — ужасная вещь. Это случалось с Ренгоку-старшим, когда он защищал Сенджуро своим телом, но, к сожалению, и младшему доставалось не меньше. Он благодарил небеса, что Сенджуро не помнил этих ужасов. Что он помнил его — как хорошего человека, который старается идти на поправку, который болеет и лечится. — Всё закончилось хорошо, — он не врал. Тогда отец не рассчитал свои силы, Кёджуро был в обмороке, в коме. Скорая и паника. Инспекторы и полицейские сделали своё дело. Они вытащили их из ада. Помогли им. Сделали всё, чтобы дети больше никогда не вернулись в тот дом. Он искренне считал, что так и помогут Ямато. Суд признал Шинджуро Ренгоку вменяемым, и с условным приговором он получил лечение от своих зависимостей и многочисленных расстройств, которые он получил на службе после смерти жены. Кёджуро не забыл отца, он помогал ему, поддерживал его за свой счёт. И сейчас он помогает. Помогают родные, помогают инспекторы. Ренгоку-младший изредка видел отца в этих белых и серых стенах, видел, как ему становилось лучше. И тогда Кёджуро пообещал себе... помогать другим. Пообещал. Ведь только пламя разожгло его сердце.

𓇚

— Понимаешь, тюльпанчик?... — тихо протянул он. Слова проникли в её сознание, как удар. Золотистые глазки застыли. Было разрушительное землетрясение, обрушившееся на все её убеждения. Её хотелось обнять его, так крепко, чтобы он почувствовал, как ей жаль. Она близко не понимала, что когда Сенджуро ей сказал: «А у папы просто аллергия была, поэтому у брата никогда не было животных...». Это значило не только это. Всё стало приобретать совершенно другие краски. Строгий, но любимый папа. Так Ренгоку-младший говорил... Потрясение заставило её оцепенеть, но обиду она ощутила во всей остроте. Вместе с ней пришли новые слёзы — слёзы обиды, разочарования, невзгод. Она чувствовала, как горечь поднималась из самой глубины её существа, как невидимая рука сдавливала её сердце. — Не называйте меня так. Новый хлыст по сознанию Ренгоку Кёджуро. Она не понимала, не хотела понимать, не хотела его слышать. — Ямато... Ты безумно хорошая девочка. Но нельзя, понимаешь?... Я верю в тебя всей душой, я хочу, чтобы ты была счастлива. Я боролся. Прости меня, что ты подумала... не то. Тебе обязательно помогут специалисты... Инспекторы... — Не то? Смеётесь? — Сенсею и ученицам нельзя быть вместе. Это незаконно... — А, вот как. А жить с вами — законно? А всё остальное? Токио?... Всё это было... в рамках вашего закона? — Прости, солнышко. — Нет... Не называйте меня так. Никогда. Ренгоку-сенсей понимал, что она не видит всей правды, не улавливает той тяжести, которую он нёс в себе, которую он будет нести. Горечь прошлых ошибок, тоска по утраченному, но и надежда на светлое будущее. Призраки, воспоминания о матери, об отце, вихрем обрушились на него, разрывая сердце на части. Тюльпанчик не хотела и не будет его понимать. — Я не могу поделать ничего с тем, что нуждаюсь в вас... — как же ему было больно видеть, как она плачет. — Я знаю, что умерла бы, если бы не вы! И лучше бы вы дали мне умереть! Пламенный взгляд Кёджуро потухал вместе с ней, он замер, перестал дышать. Сердце его хотело остановиться, остановить это цунами боли. — Ямато... — И я мечтала, чтобы вы поняли, что я не такая. — Ямато. — И хотела, хотела, хотела сделать вас счастливым! Хотела, чтобы те поля, что мы видели... чтобы вы увидели их в Амстердаме! Я была бы... так счастлива. Я сделала бы ради этого всё. Я бы напевала, я бы играла вам на гитаре вечность, я бы... Я бы столько сделала ради вас! — Ямато! — Кёджуро. Сложные эмоции колыхались в его душе: любовь, грусть, беспомощность. Он жаждал того, чтобы она поняла его. Но в то же время он понимал, что она не сможет. И ему пришлось... Ему пришлось. — Ямато. — начал он, повторял, раз за разом. — Ну что, сенсей?... — Я не твой отец.

𓇚

| Ты хочешь, чтобы он вернулся. Ты хочешь, чтобы я был им... Ты не понимаешь, что это неправильно.

𓇚

Она замерла, состояние абсолютного паралича. Внезапно всё вокруг стало нереальным, она оказалась в кошмаре, из которого не может проснуться. Её сердце казалось остановившимся, мгновенно остывшим, неспособным продолжать биться под грузом невыносимой боли. Душа умоляла о смерти, стремясь избавиться от этого агонизирующего мучения. Она ощущала, как каждая клетка её существа пронизана острым ощущением страдания, как будто невидимые иглы пронзали её до самого ядра. Каждое дыхание было как удар по неприкрытой ране, каждый вздох приносил новую волну боли. Ямато поняла, что больше не в состоянии справиться с этой тяжестью, что она погрязла в бездонном океане страданий и не видит выхода. Ей было так больно, что никакие слова на этом свете не могли передать всей глубины. Она чувствовала себя разорванной на части, потерянной в мире, где боль становилась единственным ощущением, которое осталось. Снова и снова. | Не хочу жить.

𓇚

Ямато чувствовала, как душа утопает в тяжёлой тени, пытаясь заполнить ту пустоту, которую оставил её отец. В его образе она искала того, кого так долго не хватало: опору, защиту, любовь. Он стал её идеализированным отражением отцовской фигуры, той, которая должна была утешить её раненое сердце. И потому она убеждала себя, что это — реальность. В его присутствии она обманывала себя, позволяя иллюзии заполнять всё пространство. Ведь так было легче, так было удобнее. С этим было легче жить. Но эта ложь не могла стать истиной. Он понимал её больше, чем она думала. Видел, как она прячет глаза, боясь признать, что та реальность, к которой она тянулась, была всего лишь её собственным вымыслом. Это было неправильно, но так хотелось, чтобы всё сложилось. Она вдруг сжала губы, дыхание замерло, и, не сдержавшись, оттолкнула его, стремительно вырываясь из комнаты. В её глазах пылал огонь разочарования, а капли правды падали на пол, как горькие слёзы. Все те вещи, что были ей дороги, теперь рушились. Стекло, книги, учебник истории — всё разлеталось, как шёпот несбывшихся надежд. Гитара падала, ваза с подсолнухами разбивалась, отражая её внутреннее разрушение. Она ушла, оставив за собой лишь пустые стены и обломки своей души. Мечты, которые когда-то казались яркими и настоящими, теперь казались лишь обломками, тенью тех времен.

𓇚

На следующее утро Ямато не появилась в академии. Это стало неизбежным. Ренгоку узнал об этом от Сенджуро, чья грусть была глубже, чем у самого старшего Ренгоку. Сенджуро казался более разрушённым, чем кто-либо из них. Дом был полон её вещей, но ничего из этого не казалось настоящим. Кёджуро бережно собирал их по частям. Он видел, как горит свет в её доме напротив, и знал, что она вернулась туда. Но он не тронул ничего. Она была сломлена, и этот путь не следовало торопить. Она не могла встать с постели, даже чтобы умыться. Три дня — и её день рождения. Но этого уже не было смысла ожидать. Лежа на кровати, она погружалась в туман отчаяния, который с каждым часом становился всё глубже. Этот туман заполнял её, не давая дышать. Тюльпаны в её комнате начали увядать, не давая ей ни утешения, ни покоя. Каждый лепесток был как нож, вонзающийся в её грудь. Они стали её кошмаром, её собственным разложением. Тюльпаны — не символ любви. Тюльпаны — орудие боли. Тринадцатое декабря. День, окрашенный в серый цвет. Туман будто сжимал всё вокруг, не позволяя ни свету, ни надежде проникнуть в этот мир. Ветер был холодным и пронизывающим, как её чувства. Ямато сидела у окна, поглощённая собственными мыслями. Холст перед ней был пустым и безжизненным, как её душа. В его белизне она искала выход, но не находила. Цветы в её комнате увяли, как и она сама. Разрушались, угасали — погружались в её внутреннюю пустоту. С каждым движением руки, с каждым мазком краски, она пыталась восстановить себя. Но холст поддавался ей, как стена, не давая выхода. В каждом движении кисти было не творчество, а разрушение. Она словно била его, как била себя. Никакого освобождения. Она проиграла. В этой войне сердец она была лишь побеждена. Кисточки ломались, мазки краски были грубыми и беспорядочными. Но среди этого хаоса вырисовывалось лицо. Лицо с огненными волосами и глазами, наполненными огнём. Это было её отражение, её внутреннее пламя. Но в последний момент лицо было перечеркнуто чёрной кистью.

𓇚

Он подошёл к двери «18», и его руки нерешительно прижали букетик тюльпанов, с которым он пришёл сюда. Раньше, возможно, он бы остался, прислушиваясь к тому, что происходит внутри, но теперь он просто развернулся и пошёл. В его душе не было ни слов, ни мыслей — просто пустота. И, несмотря на это, он знал, что должен идти туда, где, может быть, найдёт путь обратно к ней. Caffe's Molly. Но и оно было закрыто. Трещина внутри его груди становилась всё шире. Сердце пропустило удар. А что если она уедет? Он ведь знал её так хорошо, знал каждый её взгляд, каждый поворот её пальцев, её смех, её молчание. Как мог он всё это потерять? Он несся вдоль рельсов, его сердце колотилось в груди, как огонь, пытаясь догнать её золотистые глаза, пытаясь вернуть их, но всё, что оставалось на его пути, — лишь тупой стук колёс поездов. Её имя вырывалось из его губ с отчаянной силой, но, казалось, не было ни одного отголоска, ни одного отклика. Тишина. С каждым шагом он всё больше склонялся к мысли бросить всё и просто поехать в аэропорт, пуститься в поиски, потому что вдруг она там, вдруг она ещё не уехала? Он столько раз жалел, столько раз стоял на перепутье, размышляя, что можно было бы сделать, но уже поздно. Она — как утренний туман, который растаял на глазах, оставив за собой лишь холод и осознание того, что она ушла. Ямато стояла перед поездом, её взгляд был направлен в пустоту, а в руках она держала букет тюльпанов — символ уходящего времени. Белые волосы развевались, как паруса, будто сама реальность хотела унести её куда-то далеко — далеко от того, что было. Её путь был готов завершиться, и она знала, что в этом решении нет возврата. Под рев локомотивов и шум мчащихся колёс Ямато стояла, как камень, в глубокой тишине своего мира. И, когда поезд начинал разгоняться, её взгляд потух, и она повернулась, оставив всё позади, не оборачиваясь. Ренгоку-сенсей продолжал искать её, несмотря на усталость, которая тянула его ноги, несмотря на боль в груди. Он шагал по улицам, обходил парки и дворы, надеясь увидеть её, хотя бы на мгновение, в каком-нибудь другом лице, возможно, среди прохожих. Но надежда таяла с каждым шагом. Каждый человек, проходящий мимо, становился для него её отражением, и он оборачивался, надеясь встретиться глазами с её золотыми глазами. Но она была только в его воспоминаниях, исчезнув, как дым. Время шло. Долго. Но она не появилась.

𓇚

[Het gebroken hart is als een bloem die in de regen valt, zijn bloemblaadjes verspreiden zich in de wind, maar zijn geur blijft voor altijd in de lucht hangen. Ze ging weg. Hij wachtte. Maar uiteindelijk stopte hij]