De Weg naar Yamato

Ямато стала проводить много времени за одним учебником. История, как она когда-то её видела, была просто набором случайных фактов, не имеющих смысла. Фраза «не знаешь прошлого — не будет будущего» вызывала в ней неприязнь. Её не интересовали «умные знания», «осознанная осознанность», «мотивационная мотивация», «успешный успех», как и сам смысл — это всё казалось глупым обременением для души. Но сейчас, что могла бы сказать она? Как бы она объяснила этот парадокс? Японское имя, европейская фамилия, два мира не принадлежат ей. Ренгоку-сенсей частенько думал об этом, но всегда держался подальше. Иногда, кажется, он понимал, что задеть её душу — это риск, от которого проще отказаться. Она редко открывала дверь своей жизни кому-либо. Однако однажды Кёджуро застал её в гостиной. — Ямато! Это учебник по истории? — спросил он, подходя к ней. — Да. — Что именно ты читаешь? — Как вас колонизировали. Её голос был абсолютно ровным. Но он не удивился. Почему бы и нет? Ямато всегда была загадкой. Но, возможно, теперь эта загадка раскроется сама собой, как ящик, который он так боялся открыть. И когда она попросила его что-то объяснить, Ренгоку снова почувствовал нечто большее, чем просто интерес. Это было так странно. Она была странной. В том смысле, что интересовалась не тем, что обычно привлекает людей её возраста. Факты о войнах. Вкладки в её поисковике — «Нидерланды во время Второй мировой войны». Она никогда не говорила о своей родине. А её повседневная жизнь — вроде бы и не её, вроде бы и чужая. Ямато — без корней, без привязанностей, человек в поисках того, что давным-давно утратил. Но что-то вдруг стало меняться в её душе. Она начинала прикасаться к культуре, которой не была знакома. Мелочи вроде учебников и фактов, прочитанных по ночам, стали накапливаться, заполняя пустое место. И это место было для неё не просто новым — это была странная территория, которую она так долго избегала. Она всё больше отрывалась от прежней оболочки, которая её сдерживала. Её лицо, ранее статичное, начало меняться. Начинала терять свои привычки, как старую кожаную куртку, которая перестала быть по размеру. Она общалась с одноклассниками, которые раньше её раздражали. Это было медленным, но явным изменением, которое он заметил. Она становилась... живой. В тот момент, они шли в академию, и он, по привычке, начал напевать, лишь про себя: — Сидел на ветке котик… — Не любил он театрик. И в этот момент что-то изменилось навсегда.

𓇚

『Ze begint gewoon te houden van』

𓇚

Ренгоку-сенсей воспринимал происходящее как нечто странное и поразительное, подобно тому, как вихрь времени обманывал его чувства. Этот внезапный поворот событий вызывал в нём чувство неопределённости, он потерял контроль и упустил из виду что-то важное. По какой-то причине всё произошло настолько быстро, что он не успел ощутить, как меняется мир вокруг. | But now I'm insecure, and I care what people think Внутреннее напряжение смешивалось с радостью, заполняя его душу непередаваемыми ощущениями. Сенджуро обожал Ямато, учителя высказывали положительные отзывы, Канаэ выражала свои похвалы, а академия вновь вернула семейность. Эта драгоценная обстановка, которую они восстанавливали, волшебство, была возвращена им из-под кислотного влияния старой Ван де Берг. Теперь предстояло разгадать следующий этап. В этой новой, расцветающей обстановке Ренгоку задавался вопросом: Что случилось? Под этой коркой кислоты оказалась сладкая клубничная начинка, которую сломать можно было лишь зубами, никак иначе. Когда он успел это сделать? И не переставала удивлять. Своей голландской натурой. — С днём святого Мартина! Когда даже холодная земля не оставит её мир без плодов усилия. Корица, которая когда-то раздражала, теперь не вызывала отторжения. Она, казалось, стала частью этого сладкого состава перемен.

𓇚

Ему нравилось вспоминать как он встретил её впервые. Ренгоку Кёджуро не был из тех учителей, которые читают по глазам. Он скорее читал по тетрадям — а у Ямато Ван де что-то там (она каждый раз мямлила фамилию) тетрадь была девственно чистой. Как и её интонация на уроках: один тон — и то в сторону. Её взгляд всегда был в какой-то мере рассеянным, и он не мог уловить в нём ни желания, ни стремления, ни интереса. Но вот как она избегала прямого света — это он заметил уже на третий понедельник. Каждый раз она садилась так, чтобы свет не падал ей на лицо. Он даже отметил это на полях плана урока. «Солнце — враг», — написал он и нарисовал маленький злобный кружок. — Мисс Ван де Бельч... Бельг... — неуверенно начал он в очередной раз, пытаясь произнести её фамилию, но она его прервала. — Берг, — коротко. Он нахмурился и добавил к себе в мыслях, что её прямота и язвительность не вяжутся с её внешним видом. Она была как закрытая книга, которую никто не торопится раскрывать. — Ты не думала, что история может быть полезна? — спросил Ренгоку, пытаясь вернуть её внимание к предмету. — Вы не думали, что солнце может вызывать головную боль? — ответила она, не поднимая головы. Он тогда замер. Он впервые понял, что она — не просто меланхоличная девочка. Она — меланхолия в пиджаке.

𓇚

— Что с тобой, друг? — Тенген хлопнул Кёджуро по спине и сел рядом на скамейке. Дворик академии был тихим и жарким. — Что? — он не расслышал друга, лишь почувствовал удар. — Ау? Кёджуро, вы здесь? Ямато искала тебя. Ренгоку застыл. — Понятно, — отводя взгляд от Тенгена. — Что с тобой? Чего такой угрюмый? Ты был таким только когда с отцом… Ну, типа, что не так? — Всё прекрасно, друг мой. — Не пизди мне… Расскажи. — Просто запутался слегка. Но я рад всему, что происходит. — Ты… в девчонку втрескался? Чары молодых ног и тебя поглотили? — Узуй рассмеялся. Ренгоку недобро посмотрел на него. — Нет, глупости не говори. — Я пошутил. — Просто странно себя чувствую. — Дружище, ты столько пережил! Ещё бы. Сходи к психологу? — Надо бы… вроде как. Но я должен сначала привести в порядок школьные дела. Подзабыл об обязанностях.

𓇚

Сенджуро был рад, что Ямато поддерживала его. Некоторое время он чувствовал себя забытым, даже слегка зашуганным. Обстоятельства были такими. Брат сбился с пути, ходил туда-сюда, и даже сейчас он был сам не свой. Но её поддержка была как спасательный круг. Она проявляла искренний интерес к его делам. Улыбалась ему. Как её глазки, словно золотистый шоколад, блестели, когда она слушала его. Сенджуро почувствовал что-то, чего так давно не ощущал. Это было что-то сестринское, почти межматеринское. У него появился друг, который обязательно выслушает его. Ямато была крутой девочкой, слегка грубоватой, но не стремившейся специально быть такой. Она была интересной личностью, с которой не скучно, — так думал он. Ренгоку-младшего растрогала новость про отца Ямато. Он узнал об этом на перемене от Канаэ-сенсея, случайно услышав её разговор. Он пытался найти её сразу же, но не нашёл, пока не зашёл в столовую. Там она сидела с одноклассниками. Неприлично было бы спрашивать её об этом в обществе. Но ему хотелось, чтобы она знала, что ей сочувствуют. Он понимал её искренне. Ямато помахала ему слабо, а потом вернулась к своим. Сенджуро помахал ей в ответ, улыбаясь. Однако, как только она отвернулась, его улыбка сменялась грустным взглядом. Странная эта академия. Сенджуро было трудно выразить свои чувства. Всё было связано с семьёй. Кёджуро видел, как младший радовался Ямато, радовался их дружбе. Но, несмотря на это, ему было странно. Он не узнавал её, не мог понять, что с ней происходило. Эти дни приносили тепло, но не могли развеять его сомнений. Почему ему было грустно? Ему уже ничего не казалось настоящим. Он меньше спал, мало проводил времени с близкими. Он размышлял обо всём. Он не осмеливался показывать свою грусть другим. Он не хотел «вешать» свои переживания на близких, на детей дома. Он старался, но слишком устал. Когда уроки подходили к концу, Ямато больше не спешила домой. Она ощущала это. Боялась за него, за его благополучие, за его психику.

𓇚

В её сердце глубоко укоризненно дрожала вина, тёмное облако, загораживающее свет, паприка в горле, что не давала ей сказать. Теперь, когда она возвращалась домой, ей было стыдно. Стыдно за свои сомнения, за свои страхи, за свою немощь. Стыдно перед ним, стыдно перед самой собой. Он притворялся. Заставлял себя ей улыбаться. | When our mama sang us to sleep, but now we're stressed out: We're stressed out Она сидела в кабинете у мольберта, рисуя и думая. Она изображала спокойные пейзажи, но ей хотелось чего-то более интересного. Канаэ-сенсей тоже оставалась в академии некоторое время. Она сказала Шинобу идти домой с Канао, их ждали бумажки и проверка тестов. Идя по коридору, сворачивая, она услышала чёткий звук карандаша, как будто кто-то усердно чертил линии. Кочо-старшая подумала, что там сидит Тэнгэн, и захотела зайти поздороваться. Они давно не пересекались, Узуй любил сидеть в своем уголке мира и немножко его взрывать. Но она удивилась, когда открыла дверь и увидела белые длинные волосы. Ямато сидела перед мольбертом, пытаясь чётко нарисовать лицо. — Ямато! — сказала Канаэ. Та резко обернулась и встала, прикрывая спиной мольберт. — Здравствуйте. — Чего тут сидишь? Уроки же закончились, видела, как Ренгоку-сенсей ушёл. — Занята. Ямато очевидно смущалась, и это напрягло Канаэ. — Прости, отвлекла? — Нет. Я скоро тоже пойду домой, — сказала девочка, проходя по комнате и собирая вещи. Кочо неосознанно приблизилась к мольберту. Слабым карандашом там было нарисовано лицо мужчины, неизвестного для Кочо. Она пыталась всмотреться, но тут же отошла, боясь смутить Ямато ещё больше. Повернувшись к ней, та неловко улыбнулась. — У тебя очень хорошо получается. — Спасибо, — тихо ответила Ямато. Кочо пробежала глазками, думая, что сказать. — Кого рисуешь? — Папу. Кочо резко похолодела, сердце задвигалось. Ей стало так страшно и неловко. Она слышала, что говорили полицейские, знала, что тот человек мёртв. Знала. Она сама потеряла отца в её возрасте. Ей стало нечеловечески больно в груди. Ямато пристально смотрела в её глаза. — Понятно… Провожу тебя? — До дома? — Конечно. Уже поздновато…

𓇚

Они шли молча, рисуя узоры по вечерним улицам, где каждый шаг был как кисточка, наносящая новый штрих на невидимом полотне городского пейзажа. Ямато продвигалась неспешно, изредка оглядываясь на старшую Кочо. Канаэ, в свою очередь, молча следовала за ней, созерцая её покой и умиротворённость. Их молчание прервалось лишь тогда, когда Ямато вдруг остановилась, задумчиво уставившись вперёд. Чувствуя её остановку, Кочо повернулась, с любопытством взглянув на неё. — Что такое, Ямато? — спросила она, немного удивлённая. — Можете подождать меня здесь? — тихо проговорила она. — Конечно, но зачем? — Хочу зайти туда, — Ямато указала на Café Molly’s. — Покушать хочешь? — Нет, принести домой. Для Ренгоку-сенсея. — О, давай я куплю пару десертов, нашим Ренгокувцам понравится. Когда они вошли в ресторанчик, владелец, увидев Ямато, радостно приветствовал её. — Здравствуй, Ямато! Давно тебя не было, — радостно сказал он. — Пирог? — Да, с собой, — ответила Ямато с улыбкой. — Здравствуйте, — Кочо протянула руку владельцу, Такэхара Ичиро. — Добрый вечер, госпожа. Что вы желаете? — Я с Ямато. Я оплачу пирог, сколько стоит? — стала копошиться в сумке, ища кошелек. — Не стоит. Ямато и господин Ренгоку наши постоянные клиенты. Угощаю, — ответил он с улыбкой. — Господин, спасибо вам огромное, — благодарно промурлыкала Кочо.

𓇚

Она обожала яблочный пирог в этом старом Café Molly’s. Кёджуро думал, что, будучи мигрантом, Ямато трудно есть японскую еду. Поэтому она выбрала этот полу-американский ресторанчик как своё любимое место. Японская еда казалась ей экзотикой, и она не любила её, предпочитая наслаждаться лишь одним фруктом. Хоть и бескультурная, но истинная голландка. Яблочный пирог, или аппелтаарт, в Голландии — не просто десерт, это символ истории, традиций и культуры. С его первым ароматным кусочком перед глазами всплывают образы средневековых кухонь, где на деревянных столах рождались рецепты, передававшиеся из поколения в поколение, — представлял Ренгоку. Голландия, со своими живописными садами, наполненными яблонями, сама судьба предназначила этот плод стать сердцем национальной выпечки. Или же, как второй вариант в мыслях Ренгоку, Ямато понятия не имела о весе своей истории, просто так любила этот чёртов яблочный пирог.

𓇚

Шурша бумажными пакетами с небольшими десертами, они направились к дому. Проходя по двору, Ямато заметила Сенджуро на площадке, который покачивался на качелях, одновременно увлечённо играя в какую-то игру на телефоне. Подняв глаза, он радостно помахал им. — Ямато, смотри! — закричал он, пытаясь её позвать к нему. — Я сейчас, — ответила она, но Канаэ тихо добавила: — Иди, я занесу и пойду домой. Ямато помахала в ответ и направилась к Ренгоку-младшему. Это что-то маленькое и детское приятно удивило Кочо. С улыбкой на лице, она зашла в подъезд. Позвонив в дверь, она услышала несколько громких шагов. Ренгоку громко ходил, и это вызвало улыбку на её лице, он всегда был таким. — Канаэ-сан! — громко приветствовал Ренгоку, открывая дверь. — Привела тебе Ямато. Она осталась во дворе с Сенджуро. И вот… — Кочо протянула бумажный пакет. — Спасибо, Канаэ-сан. Зайдёшь? Чаю? — предложил он. — Нет-нет, меня уже свои заждались. Я пошла. Ты как? — спросила она. Уголки губ Ренгоку слегка опустились. Канаэ заметила это и немного напряглась, но он тут же громко заверил: — Всё хорошо! Спасибо огромное за угощения и за то, что привела Ямато! — Всё в порядке, Ренгоку-сан? — поинтересовалась Канаэ. — Просто девочка была в школе до семи, я даже не знала… Поздно уже. — Всё хорошо, она… рисует, — быстро ответил Кеджуро. — Понимаю. Всё в порядке? — переспросила Кочо-старшая. — Да, Канаэ-сан, всё супер, — улыбнулся он. Они попрощались, и, выходя из подъезда, Кочо нахмурила брови. Чувства, которые она испытывала, были странными. Пройдя вдоль двора, она последний раз оглянулась, видя, как Сенджуро качает Ямато, обмениваясь с ней какими-то словами. Всё было бы… просто замечательно, но она почувствовала тонкую нить тревоги. Грусть в сердце Кёджуро. Усталость в его глазах. Она и понимала его, и нет. Такая странная смесь чувств. Всё было бы на самом деле замечательно. Но почему не для него?