boy's love

Детство Сону мало отличалось от детства любого другого ребенка. Оно было наполнено теплыми объятиями бабушки, звонким смехом одноклассников и глупыми, но такими смелыми мечтами. И обязательно ассоциировалось с летом. И с разбитыми коленками. Сону рос активным ребенком. Таким, которому горы по плечу и море по колено. Эти самые колени и страдали больше всего. У него на них даже шрамы остались, по одному на каждое. На левой — полез на дерево спасать соседского кота, на правой — почему-то решил, что скатиться с холма на велике — хорошая идея. Стабильно каждый день он возвращался домой с ссадинами и царапинами и с одной только мыслью в голове: сейчас все пройдет. Мама придумала особый ритуал, в котором, на самом деле, ничего особенного не было. Она дула на больное место и мягко целовала после — слезы тут же пропадали, а боль улетучивалась так быстро, будто ее никогда и не было. Сону не было страшно падать — маме хватало нескольких минут, чтобы залечить все его раны. Пока однажды папа не задержался на работе настолько, что так и не вернулся. Сердце, оказывается, может болеть также сильно, как и разодранные в кровь колени. Только вот, подуть на него никак не получится: Сону просил и умолял, но мама так и не смогла. Папа никогда не целовал его коленки. Как бы Сону ни корчился, сколько бы ни плакал — в ответ лишь раздраженное ворчание. Он должен был справиться с этим самостоятельно, должен был стиснуть зубы и терпеть. Должен был, но не мог. Поэтому и не заслуживал папиных поцелуев. Он давно уже вырос и перестал быть тем неугомонным мальчишкой, чье тело было всегда украшено синяками. Но коленки бить так и не перестал. Причины, правда, сильно отличались от тех, из-за которых ноги саднило в детстве. Теперь он ранился о тех, кому опрометчиво доверял свое сердце. О тех, кому хотелось подарить себя всего, но брали всегда почему-то только тело. Так повторялось из раза в раз — избитая старая пластинка. Он позволял мужчинам пользоваться собой, позволял выкручивать шарниры и ломать кости. Во имя любви и не такое можно потерпеть, даже если потом никто не будет дуть на ранку. Главное, чтобы не стали сыпать соль — еще раз Сону вряд ли справится. Он наполнен любовью до краев. Настолько, что иногда она его даже душит. Сону разрывает от желания поделиться ей. Это все что у него, такого глупого и никчемного, есть. Но этого не бывает достаточно. Раньше не было. Должно быть, это его проклятие. Злой рок, истерзывающий его. По крайней мере, именно так он и думал до того, как встретил Сонхуна. Возможно, он просто его выдумал, потому что таких, как Сонхун не бывает. Такие, как Сонхун существуют только в романтических дорамах и популярных романах, написанных обязательно женщинами. Они не должны появляться в жизни Ким Сону и улыбаться ему так, будто это что-то значит. И они точно не готовы не только принимать его любовь, но и совершенно искренне делиться собственной. В первый раз Сону не бьется коленками, не разбивает их вдребезги о собственные ожидания. Ему просто не позволяют, подхватывая на лету. Сонхун касается его так нежно, словно боится сломать. Он не настаивает и не давит: всегда ждет момента, когда Сону станет комфортно в его руках — чем бы они ни занимались. Сонхун называет Сону своим трогательным мальчиком и не перестает повторять, что красивее его нет никого на свете. И разве можно как-то адекватно объяснить реальность, в которой Пак Сонхун, живое воплощение классических канонов красоты, не только разменивается на такие мелочи как Ким Сону, но и обижается, когда младший не соглашается принимать этот сомнительно подобранный и очевидно чужой титул? Такое богохульство могло придумать только его больное воображение. Но Сонхун оказывается настоящим. Со своими недостатками и тараканами. С обычными человеческими проблемами и заботами. Правда, не перестает любить Сону также сильно, не перестает обращаться с ним также бережно и ласково — даже если и спустился с небес на землю. Сонхун оказывается просто хорошим человеком. Сонхун, оказывается, просто влюблен в Сону за то, что он Сону. Оказывается, бывает так просто. И никакой глупой жертвенности не нужно. Достаточно просто быть собой. Лежащий на поверхности и такой очевидный вывод, но кому-то может потребоваться двадцать лет и правильный человек, чтобы хотя бы нащупать эту мысль. Сонхун не делает ему больно, но позволяет Сону причинять боль самому себе. Позволяет набивать шишки и учиться на собственных ошибках. Позволяет получать ссадины и царапины, потому что всегда сможет подуть на ранки. Потому что сердце больше не болит. И Сону снова не страшно падать. Потому что теперь у него есть тот, кто, если вдруг не успеет поймать, то обязательно наклеит лейкопластырь. Тот, кому он действительно доверяет. Сонхун целует его коленки. Метафорически, конечно. Хотя, наверное, готов и по-настоящему.