Реабилитация

Таурикоглитерат, «Золотой Дым»: п.1. Применение «Playtime.CO» и свойства. Таурикоглитерат (сокращенно — ТКГ) — вещество золотистого цвета, используемое для облегчения работы эксперимента №1187 («Улыбающиеся Зверята», «Догдэй») с детьми в приюте «Playcare». Температура кипения — 38,5°С. Испарения ТКГ представляют собой «Золотой Дым» — воздушно-капельный стимулятор. Имеет эффект, схожий с эффектом энергетических напитков, но не причиняющий вреда человеческому организму при кратковременном воздействии и правильной концентрации (см. прил. 1). Эксперимент способен контролировать температуру собственного тела, при необходимости поднимая ту до требуемой отметки и выпуская ЗД. Прим: при высоком давлении может быть взрывоопасен.

***

      «…Догдэю стоило догадаться, что помимо двери из комнаты есть и другие выходы»       Свесив ноги вниз, Кэтнап сидел на подоконнике и оглядывался вокруг. Второй этаж вовсе не был чем-то высоким — смотря вниз, он видел сухую почву, такую близкую и доступную; казалось, стоило ему спрыгнуть вниз, кот бы тут же коснулся земли лапами, а затем — убежал на все четыре стороны, далеко-далеко, где Догдэй его больше не найдет и не будет поныкать, как ручной зверушкой, оставленной дома забавы ради. Сказать по правде, он бы скорее предпочел как раз таки являться таковой: ведь если тебя оставили в этом противно-идеальном, стерильно чистом месте исключительно шутки ради, то ради такой же шутки тебя выкинут из него, когда наиграются — а Кэтнап догадывался, что планы на него у пса точно другие. Веселого в этой ситуации было мало: настолько забавно, что хотелось рыдать.       Он бы хотел представить эту сцену, как что-то красивое и драматичное: как ветер колышет его шерсть, вздымая полы накидки, а сам он сосредоточенно смотрит вперед — без какой-либо видимой цели, лишь в прекрасное и совсем-совсем близкое будущее — а затем делает тот самый прыжок и мягко приземляется на лапы, смотрит во всё еще распахнутое окно и усмехается:       «Выкуси, Догдэй!»       От таких мыслей на лице невольно появилась улыбка, и Кэтнап уже был готов спрыгнуть вниз, как вдруг в голове промелькнуло еще одно: как он собирается возвращаться обратно? Какую бы волю кот не давал своим фантазиям, он понимал, что в первую очередь должен действовать обдуманно, и отчетливо помнил, на какой ноте они расстались с Догдэем. Как не крути — и как бы этот факт не досаждал — ещё больше злить пса Кэтнапу точно не хотелось, окончательно выводить из себя — тем более. Пусть он и знал, что ничего серьёзного тот ему не сделает, во рту, казалось, всё еще остался мерзкий привкус мыла, а вместе с тем — слова, которые прозвучали в то самое утро: «ты обязан слушаться меня во всём, должен делать так, как говорю я, и никак иначе». Этим, конечно, можно было пренебречь, однако кот всё еще помнил, на каких именно условиях они «договорились», и нарушить их обозначало бы еще больше испортить отношение к себе; ведь если пёс увидит его на улице, то сразу поймёт, что что-то здесь явно нечисто!       Кэтнап еще раз посмотрел наружу — земля была близко, но лишь в том случае, если ты летишь вниз… и приземляешься на все четыре лапы, что, впрочем, в его случае обозначало бы упасть плашмя — но ничего, что потом помогло бы ему взобраться обратно, в округе не виднелось. Это разочаровывало, и кот прикусил губу, думая, как ему лучше поступить… в конце концов остановившись на том, что лучше не рисковать.       Скрипя сердцем, он развернулся и перебросил вторую ногу через подоконник, но уже в сторону комнаты. Радовало лишь то, что теперь Кэтнап знал, как в случае чего можно покинуть дом — однако сейчас в этом не было резкой необходимости, а следовательно — и повода для риска. Кот спрыгнул на пол и закрыл окно, бросив на него последний тоскливый взгляд, а затем не менее тоскливо посмотрел на словарь, уже ожидающий его на кровати; там же, куда его и бросил товарищ пёс, когда уходил. В два напористых шага Кэтнап сократил расстояние между ними, демонстративно присел на краешек кровати, косясь на книжку — а затем с силой столкнул её лапой на пол; в ответ на это словарь пролетел некоторое расстояние до стенки, а затем приглашающе открылся на случайной странице — и Кэтнап закрыл лицо руками, наотрез не желая заниматься тем, что считал лишь бесполезной тратой времени; тем более, если это по указочке Догдэя.

***

Таурикоглитерат, «Золотой Дым»: п.2. Условия хранения и техника безопасности. Хранение ТКГ осуществляется в специализированных резервуарах №АТ1 и №АТ2 ёмкостью 30 л. Допускается наполнение не более чем на 70%. Во избежание перехода ТКГ в газообразное состояние раньше требуемого требуется поддержание низкой температуры хранения (<28°C) — предусматривается наполнение внешней ёмкости резервуара охлаждающим спец. раствором №1984 (см. прим. 2), обновляемым: в зимнее время каждые 6 часов, в летнее — каждые 4 часа. П.2.1. В помещении резервуаров категорически ЗАПРЕЩАЕТСЯ: …13. Сокрытие информации об авариях, инцидентах, фактах нарушения технологического режима. 14. Отключение или нарушение целостности блокировок и других устройств обеспечения безопасности на действующем оборудовании (резервуары №АТ1, №АТ2) без соответствующего письменного разрешения. 15. Использование открытого огня. 16. Непредусмотренное отключение систем охлаждения и вентиляции помещения. 17. Оставление датчиков контроля состояния резервуаров №АТ1, №АТ2 без надзора. 18. Нахождение на рабочем месте в состоянии алкогольного, наркотического или иного опьянения…

***

      Догдэй же тем временем напористым шагом вновь направлялся к зданию изолятора, светлый фасад которого, на самом деле, уже надоел до безумия. Прибегать к крайним мерам ему не хотелось — но перспектива и дальше ходить сюда каждую неделю, тратя время на разговоры, не приносящие, казалось, никакой пользы, не радовала от слова совсем. Пёс уже начинал терять надежду на то, что уже хоть что-то получится; в голове же возникали мысли о том, что ему изначально не стоило играть в такую игру и стараться переубедить тех, кто выступает против — но от них он тут же отмахивался, лишь сжимал челюсть и продолжал делать то, что должен. Ведь так бы поступил…       Догдэй вдруг остановился, как вкопанный.       «Ну же, продолжай мысль. Любой хороший человек»       Пёс потряс головой, избавляясь от странной кратковременной заминки — ведь какие могут быть сомнения относительно того, правильно ли он поступает?       «Разумеется, это так. Ведь я же не бездушный деспот и угнетающий народ тиран!» — и Догдэй, ухмыльнувшись своим мыслям, продолжил дорогу; чуть охотнее, чем до этого — но всё с таким же кислым лицом, как и ранее. Его уже ждал один из заключённых, наотрез отказывающийся повиноваться — а отчего ещё ни разу не выходивший на свободу за последние пару месяцев.

***

      — Доброе утро, Ноар.       Здороваясь, пёс не улыбнулся — на что ему ответили взаимностью; на койке сидел человек, что по меркам устроенного Догдэем общества выглядел даже хуже, чем просто ужасно: высокий и худощавый, с темными кругами под глазами от длительного недосыпания и чёрными растрепанными волосами, слишком длинными, чтобы соответствовать стандарту — где же это видано, чтобы косая чёлка практически закрывала глаза? Подобно остальным людям, он носил белый верх и чёрный низ — однако от рубашки были оторваны рукава, которые сейчас еле-еле прикрывали плечи, сама она была застегнута на три пуговицы, а разодранные по швам штаны просто болтались лохмотьями; куски белой ткани — той, что раньше была рукавами рубашки — небрежными узлами крепилась к их поясу. Однажды пёс уже приносил ему нормальную одежду, но парень к ней даже не прикоснулся, как следует, а сразу пустил на «материал»: новые брюки раскроил на полосы чёрной ткани, одну часть которой прицепил к своим старым, а из второй, вместе с белой тканью рубашки, сплел жгутики-косички и носил в качестве браслетов. У него был даже галстук — но растянутый до такой степени, что Догдэю, знавшему толк в подобных аксессуарах, временами смотреть на это было попросту больно. Вскоре оказалось, что каким-то неведомым образом Ноар пронёс с собой гвоздь, которым и рвал всю одежду — после чего тот был успешно изъят — но эксперименты не прекратились: пёс заметил, что по сравнению с прошлым разом парень по новому подвязал рубашку и на удивление убрал челку за ухо — однако, стоило Догдэю зайти в камеру, он тут же стряхнул её обратно на глаза. Сил встать с койки не было.       — Я смотрю, ты времени даром не терял. Не планируешь перестать издеваться над одеждой?       — Это называется «стилизация», Догдэй.       — Это не «стилизация», это какой-то кошмар. И не «Догдэй», а «лидер», будь добр относиться уважительно, — поправил пёс его слова, уже привычно сложив руки за спиной.       — Нет, все же «Догдэй». Какой ты мне лидер? Мы же друзья. Ты сам когда-то предложил мне быть твоим другом. А дружба проносится сквозь века-а-а…       Он поджал губы и с хорошо скрываемым раздражением процедил:       — Что-же, в данном случае это не работает. Если мы когда-то и были «друзьями», то сейчас таковыми уже точно не являемся: как минимум потому, что друзья — как ты утверждаешь — слышат друг друга. Но что касается тебя? Ты такой же упертый, что и ранее. Сколько лет прошло — ничуть не изменился.       — Зато ты — очень, — он наконец поднял глаза из-под спутанной челки. — Может, проблема не во мне? Я не собираюсь следовать твоим новым бестолковым правилам, как остальные. Как безмозглое стадо. Это какие-то глупости. Не бывает одинаковых людей, каждый — индивидуальная личность. Со своими интересами и талантами, этого нельзя отбирать.       Догдэй позволил себе сдержанно улыбнуться, а затем вкрадчиво произнес, немного наклонившись к собеседнику:       — …и что же тебе даёт твоя индивидуальность? Хочешь показать, что «не такой, как все»? Хочешь выделиться, потешить собственное эго?       — Я не...       — Тихо. — Прервал его пёс. — В таком случае, как твой единственный старый-добрый друг, хочу напомнить: почему в приюте у тебя их не было? Я ведь помню, как ты в то время изголодался по общению.       Парень молчал, не сводя черных глаз с солнечного лидера.       — Мне было хорошо и без друзей.       — Действительно? Думаю, ты ошибаешься, — улыбнулся пёс; впрочем, через пару секунд выражение его лица вновь сменилось серьёзным. — Подумай, Ноар, я забочусь о тебе. Никто не хочет общаться с теми, кто выделяется среди остальных. Корень проблемы именно в этом — в этом же и её решение. У тебя есть шанс стать членом идеального общества, где царит равенство и справедливость, а для негатива просто нет места — все работают сообща на благо нашего прекрасного этажа, ни о чем на задумываясь. Для тебя непременно найдётся теплое местечко. Неужели тебе не хочется светлого будущего?       — Нет. Только не такого.       Пёс лишь хмыкнул, вновь выпрямившись:       — Значит, ты вновь отказываешься?       — Да.       — Как обычно. Ты должен понимать, что не отправляешься в карьеры лишь потому, что я давно тебя знаю. Считай, отхожу от собственных правил. Все, что от тебя требуется взамен — лишь принять мою идеологию, ради твоего же блага. Ты ведь можешь быть лучше своего глупого бунта, я уверен. Тебе ведь давно не семнадцать. Пора вырасти.       — …но и ты давно уже не приютский воспитатель, Дог-…       — Хорошо, я тебя понял. — Вновь прервал его лидер, тем самым показывая, что разговор окончен, а после чего невинно спросил:       — Хочешь спать?       — Нет. — Что бы не произошло, он продолжал твёрдо стоять на своём, отрицая все, что было напрямую или косвенно связано с новой идеологией Догдэя или им самим. Тот же лишь улыбнулся:       — Потрясающе. В таком случае, у тебя будет много времени на то, чтобы подумать над моим предложением. Моё милосердие на исходе, Ноар.       И, не дождавшись ответа, пёс развернулся и вышел из камеры, бросив последний взгляд на сидящего на койке парня — тот подтянул колени к груди и опустил на них голову, уже знающий, что произойдет; помещение вдруг наполнилось золотистой дымкой, пахнущей еще более настойчиво, чем в приюте — воздух переливался перламутровым сиянием, словно на солнечном свету — пусть света здесь не было, не было и ночи в привычном понятии; она никогда не наступит, и никто здесь не уснёт.       В отличии от былых дней, когда предназначение золотого дыма начиналось и заканчивалось функцией «помогать сироткам просыпаться по утрам», сейчас же всё набирало совершенно другой оборот: он не давал людям спать вовсе.       Эта идея пришла в голову солнечному лидеру едва ли не с самого начала, однако реализацию получила относительно недавно — и он постарался, чтобы все было на высоте: начиная качеством и заканчивая безопасностью. Это было не зря, ведь система работала, как часы: проводя одну за другой бессонные ночи в пустом белом пространстве, где из развлечений были лишь собственные мысли, жужжащие в голове разъяренным роем, люди нередко «ломались» окончательно — первые пару дней все было нормально, а затем всё хуже и хуже: кто-то начинал бредить, что-то тихо напевать себе под нос, дабы разбавить всепоглощающую тишину изолятора, кто-то шел дальше — безудержно кричал до тех пор, пока не порвёт голосовые связки, но чаще всего — как это и было задуманно — люди приходили к мнению, что лучше придерживаться установленного режима, чем вновь сидеть целую неделю, кажущуюся бесконечной, в изоляции от мира, в атмосфере давящих, с каждой секундой сжимающихся стен и собственных грехов, под которыми здесь считалось нарушение лидерского слова: желание индивидуальности. Время тянулось как резина, как смола, как густая карамель — его нельзя было скоротать, лишь ходить из угла в угол, забиться под койку, тихо уткнуться к стенке, колотиться в дверь — и думать, думать, думать обо всем: о чем только можно и нельзя. Собственный разум служил худшим наказанием; эту точку зрения лидер разделял и сам. Он частенько думал: «чем они могут быть недовольны, когда живут в идеальном, построенном специально для них мире, без каких либо забот, душевных тревог и волнений?» — и втайне желал, чтобы кто-нибудь ответственный и авторитетный, тот, кто справится лучше, чем он, сказал: «отдыхай, Догдэй, я возьму всё в свои руки» — под «всё» имея в виду и его самого. Ему бы хотелось найти кого-то идеального, того, на которого всегда можно положиться, кто продолжает двигаться вперёд, несмотря на все, что с ним было в прошлом; того, кого уважают во всех слоях общества благодаря безупречной репутации — кого-то настолько очаровательного, галантного и манящего, что тот бы светился изнутри и снаружи, согревая лишь своим присутствием и мельком брошенным взглядом с самоуверенной и привычно-хитроватой, но сдержанной улыбкой на губах — кого-то, кто будет лучше его во всем. В моменты, когда сил уже не оставалось даже на самые привычные дела, а голова раскалывалась пополам, перспектива отдать кому то ответственность над всем, даже над самим собой, манила особенно сильно…       Однако Догдэй понимал, что это невозможно.       Он уже был лучше всех.

***

Отчёт об инциденте от 07.23.1989…       Милая Кэтти!       Скорее всего, это последнее письмо, что я тебе пишу. У нас тут небольшая заминка с этим ТКГ, думаю, ты уже знаешь…       Хорошо, не совсем уж она и «небольшая». Сказать честно, мы чудом не взлетели на воздух... Поскольку кое-кто решил, что если датчик давления резко стал показывать значение, отличное от нормы, то это очередной сбой, ничего страшного! Конечно, подобное уже было ранее (мы несколько раз просили сменить нам оборудование на новое, ибо актуальное вот-вот выйдет из строя и периодически выдаёт сбои), однако в этот раз… что-же, Эдвард, наплевав на странное поведение датчиков, оставил Шарлотту — свою напарницу, по правилам за резервуарами всегда следят два человека — одну и пошел перекусить. Дальше непосредственно по его словам: он понял, что что-то не так, лишь тогда, когда почувствовал, что в нос ударил резкий запах ванили, сердце забилось чаще и сильнее обычного, а сам он ощутил странный тремор рук, шум в голове и жар в теле — после чего пулей метнулся на рабочее место. Там он увидел бедную Лотти, бледную, как снег, приложившую руку к груди; она дышала поверхностно и очень-очень часто, почти не реагировала на его слова, бредила и видела что-то в углу комнаты, что пугало её до дрожи — потом судорожно утверждала, что у неё в животе какие-то жуки, а ей не нравится, когда в животе что-то есть, порывалась разбить и съесть стакан, чтобы убить жуков, а затем её пару раз вырвало и больше Лотти ничего не говорила. К тому времени Эдвард уже понял, в чем дело, надел противогаз сам и помог надеть его Шарлотте — это выиграло время, но… всё печально. Как подтвердилось, дело было в том, что, поскольку эксперимент №1187 временно отстранён от выполнения своих обязанностей из-за проблем со здоровьем, ТКГ, который не расходуется во время его отсутствия, лишь накапливался в резервуарах, что привело к их наполнению выше нормы — дополнительно к этому, они ОБА забыли сменить охлаждающий спецраствор, положившись друг на друга, а поскольку на улице в тот день было жарко — 23 июля, как-никак — температура поднялась выше допустимого, ТКГ перешёл в газообразное состояние — и образовавшееся давление внутри резервуара сорвало предохранительный клапан, что вызвало утечку!!! Да, оборудование не новое, да, возможны сбои, но как можно было не догадаться проверить наличие раствора, буквально основного, что от них требуется?! Ладно, утечка, — спасибо старому клапану, — но что было бы, останься он на месте? Кто знает, лишь одна искра — и стены фабрики бы увидели взрыв, сопровождающийся золотистыми блестками. Ты ведь знаешь, каким-то образом под давлением этот дым становится взрывоопасен! Ах, и разумеется, система экстренного отвода была отключена. Она сломалась еще пару месяцев назад, но чинить никто так и не собирается — все ради экономии денег. Я даже не удивлена — было бы неожиданней, если бы на этом заводе хоть что-то работало, как нужно.       С утечкой в итоге успешно разобрались, все хорошо. Маковый дым — отличная штука. Намного приятнее Золотого, это уж точно — в работе стабильней, пахнет не так приторно, да и без этих идиотских блесток. Зачем их вообще туда добавили? Что-же, теперь точно я могу сказать только одно: теперь поголовно все работники всей душой ненавидят запах ванили.       Тем не менее, чувствую, нас всех уволят. Нас ВСЕХ уволят, Кэтти! Я ведь, в конце-концов, несу за них ответственность…       А как дела в твоём отделе? Расскажи, что нового. Эта стерва продолжает хвастаться? В любом случае, просто не обращай внимания, она не заслуживает твоего беспокойства. Передай ей от меня, что она — та ещё тварь. Надеюсь, успею получить твоё письмо! Если меня все же уволят, пиши на электронку, адрес знаешь, он все тот же. Ещё спишемся!

С любовью,

Твоя Эмма.

***

      «Отлично, теперь дело за малым. Ещё немного, и он наконец съедет»       Щурясь от яркого солнца, светящего прямо в морду, Догдэй шёл по улочкам этажа Чревоугодия — однако искал он вовсе не Пикки, как в прошлый раз, а кое-кого другого: кого-то, кто, впрочем, разделяет её позитивное отношение к пальмовым деревьям и фруктовым коктейлям, лёгкой одежде и пляжным зонтикам, дающим полупрозрачную тень, что тут же расползается по теплому мелкому песочку — кого-то, кто любит вкусно кушать и греть бока под солнышком, валяясь на шазлонге с очередной книжкой целыми днями напролёт; кого-то, кто в свое время внёс огромный вклад в исследование этого мира, и да-да-да, и так далее и тому подобное…       Хмурясь все больше и больше с каждой секундой своего пребывания здесь, Догдэй со вздохом снял пальто, при том прекрасно зная, что под ним находится чёрная рубашка из плотной ткани — но это было большее, что он мог сделать, поскольку густая шерсть и так замечательно согревала, даже без учёта одежды. Ему всегда было плохо от сильной жары, отчего пёс уже неиронично задумывался носить с собой зонтик, как это делает Крафти, чтобы хоть как-то облегчить свое нахождение на этом этаже; он прекрасно подходил для Буббы и Пикки, вовсе не имеющих густой шерсти, или Киккена с его оперением — но точно не для него.       Обитель Буббы находилась в непосредственной близости от пляжа, так что до туда легко доходил морской бриз, однако та была скрыта от палящего солнца раскидистыми листьями — и это была целая территория, напоминающая тропический лес. Внутри было комфортно и не слишком влажно — солнечный свет рассеивался, падая на листья, росла свежая травка и покрытые росой папоротники, а с веток деревьев свешивались лианы и самые различные фрукты, начиная от бананов и заканчивая нектаринами. В некоторых местах располагались многочисленные пресноводные озерца и небольшие речки, где Бубба любил проводить время, купаясь и даже время от времени принимая грязевые ванны; однако все они рано или поздно впадали в море, к которому слон изредка выходил — но не ради того, чтобы поплавать, а чтобы переброситься с Пикки парой слов, после чего вернувшись обратно в свой лесочек. По пути туда Догдэй как раз видел свинью: они сидели на шазлонгах вместе с Бобби, носившей в этот раз чёрный купальник и широкополую шляпу, что-то бурно обсуждали, попивая коктейли через цветные трубочки, и ели сладкий виноград прямо с гроздей. Однако псу не то что не было дела до того, чем они занимаются, ему вовсе не хотелось ни с кем пересекаться, оттого тот лишь ускорил шаг и уже вскоре оказался там, куда шёл. Это место нравилось ему намного больше — пройдя по тропинке, Догдэй попал на полянку, где слон и проводил большую часть своего времени: там стоял небольшой одноэтажный домик с соломенной крышей и всем необходимым внутри, а чуть правее пёс увидел самого Буббу, лежащего в гамаке с очередной книжкой. Заметив гостя, тот оторвался от чтения и поднял глаза:       — Здравствуй, Догдэй. Давно тебя не видел. Как ты?       Разморенный теплым, практически тропическим солнышком, он носил гавайскую рубашку, что выглядела подозрительно похоже на разукрашенный лабораторный халат и была подарена слону его друзьями, которые сами же её и разукрасили: на плече виднелась молния от Хоппи, чуть ближе к спине — радуга с облачками от Крафти, которая, хихикая, пририсовала ей рожицу и цветных птичек; в самом низу, по краю «рубашки» — очень крутые языки пламени от не менее крутого Киккена, и немного выше надпись его же авторства: «ты крутой, помни это)))», что получилась примерно на двадцать процентов круче, чем подписи остальных зверят примерно того же содержания — преимущественно их оставляла Бобби, что в завершение, под тайком брошенные взгляды Крафти, оставила на ткани несколько отпечатков любимой красной помады. Там же виднелась нарисованная ей лоза, что вилась вокруг правого рукава, оставляя за собой ярко-красные бутоны роз, морские волны и яблочки от Пикки, вышивка в форме разноцветного цветка от Крафти, а в качестве финального штриха… оранжевое пятно от Догдэя, которое так и не оттерлось после того, как он случайно пролил на ткань баночку с краской. Впрочем, единорог быстро придумала, что делать — она пририсовала лучики, и пятно превратилось в солнышко, кривое и одно-единственное на всю рубашку, к которой пёс после того случая больше не прикасался.       Её друзья решили подарить слону в качестве благодарности — ведь все знали, что если вдруг случилось что-то странное, непредвиденное и необъяснимое, нужно обязательно обратиться к Буббе — он знает ответы на все вопросы и обязательно поможет, однако очень не любит, когда его заставляют куда-то идти и что-то делать. Сейчас он никогда не снимал рубашку — так и лежал в ней целыми днями на своём гамаке, выглядя при том довольно и крайне… упитанно.       — Здравствуй, все хорошо, спасибо. Что читаешь? — Непринуждённо спросил пёс, подходя ближе к гамаку.       — «Божественная комедия», — в таком же легком тоне ответил ему слон, закрывая книгу.       — Ого. Надеюсь, интересно.       — Да, вполне. Ты что-то хотел, Догдэй? — Теперь уже настал черед Буббы задавать вопросы, — или пришёл просто поговорить?       — И то, и другое. Не отвлекаю?       — Нет, все хорошо. Но, к сожалению, тебе негде присесть…       — Ничего страшного, я постою. — Невозмутимо ответил пёс.       — Отлично. — Слон потянулся, а затем поднялся и сел, чтобы было удобнее разговаривать. — Итак, Догдэй, что тебя волнует? Можешь рассказывать. — На что названный лишь опустил глаза в пол, собираясь с мыслями. Перед слоном он всегда ощущал себя маленьким и глупеньким щеночком, который от слова совсем ничего не понимает в этом мире и постоянно прибегает за помощью.       — Сказать честно, Кэтнап. У меня есть два вопроса, которые я хотел бы обсудить. Этим утром к нему вернулась возможность к созданию красного дыма. Я знал, что в любом случае рано или поздно это произойдёт, однако…       —… это не есть хорошо, — дополнил Бубба.       — Именно.       — Не знаешь, с чем это может быть связано?       — Нет, но я принёс его папку с документами. — Догдэй достал и протянул её слону, чтобы тот мог ознакомиться. — Мне известно, что ранее, еще во времена работы приюта, в его теле было… особое, если так можно выразиться, устройство, называемое генератором дыма. Но что касается сегодняшних дней…       Бубба продолжал слушать пса, параллельно пролистывая папку, как вдруг не остановился на нужной странице:       — Да, я нашёл нужный раздел. Смотри.       Недовольный тем, что его перебили, Догдэй быстро отмахнулся от раздражения и заглянул в папку, где слон уже показывал ему картинку с… подробной схемой внутреннего строения кота — части «Инициативы Больших Тел» — на уровне груди. Среди всего прочего он мог отчетливо видеть и генератор, прикреплённый к задней стенке пищевода.       «Ох… а ведь он жаловался на боль где-то за грудиной, а саму её описал как жгучую и ноющую. Боюсь, мои оправдания окажутся правдивыми»       — Итак, ты думаешь, что у него внутри все ещё остался тот самый генератор?       Пёс кивнул, стараясь не выдать внезапно появившейся нервозности.       — Да, поскольку иначе объяснить столь внезапное появление красного дыма никак нельзя. Поначалу я, правда, думал, что к этому причастна Бобби, ибо ей это было интересно в собственных целях, но когда она ответила, что не при чём, я уверен, что здесь не обошлось без магии.       —… Магии? Ох, нет, — слон махнул рукой, — это уже что-то на грани бесмыслицы. Нельзя отрицать, что отныне она имеет крупный вес в наших жизнях, однако и оправдывать с её помощью все странные вещи тоже нельзя. Корни проблемы растут явно не из его личного желания. — Бубба вновь указал на схему. — Скорее всего, эта способность возникла у него из-за того, что когда-то в его тело был вставлен тот самый генератор — и оттого кот не сможет ничего с этим сделать. Рано или поздно он должен был себя проявить… или, по крайней мере, его остатки.       Закончив говорить, слон обернулся на Догдэя, ожидая ответа — однако столкнулся с его нечитаемым взглядом; то ли огорченным, то ли ошарашенным.       — Право же, Бубба… — осторожно начал пёс, понимая, что заводит разговор на «опасную» тему, — в таком случае… но у меня нет способности к созданию дыма..?       Слон поднял бровь, ощущая себя так, словно объясняет что-то элементарное:       — Но у тебя нет и генератора?       — Ах, хорошо, я понял. В любом случае, не бери в голову, — Догдэй тут же поспешил перевести тему, — у меня есть ещё один вопрос.       — Слушаю тебя.       — Поскольку к коту вернулась способность к созданию Красного дыма, который, насколько нам всём известно, может быть крайне небезопасным — что прекрасно продемонстрировал Час Радости — и вкупе с его нестабильным ментальным состоянием, я не считаю хорошей идеей позволять ему и дальше оставаться жить у меня дома. Ещё более худшая идея — отправить его к кому-то из наших друзей, поскольку мне не хочется подвергать их опасности. Таким образом, я считаю, что целесообразно будет отселить его куда-то, где он не сможет никому навредить. Твой этаж пустует с тех пор, как ты его покинул, верно?       — Да. Я понимаю, к чему ты клонишь, Догдэй.       Такое объявление заставило названного закрыть рот и резко замолчать — на протяжении всего времени, что он сюда шёл, он прокручивал в голове текст, что скажет слону при встрече, поскольку ему хотелось подвести разговор к нужной теме плавно и осторожно — и теперь все с треском провалилось, ибо Бубба оказался проницательней. Он же, наблюдая за ступором пса, даже позволил себе сдержанно улыбнуться.       — Ты хочешь переселить Кэтнапа на мой этаж?       Догдэй кивнул, взяв себя в руки:       — Да. Если ты не против, разумеется. В изоляции и тишине этажа Лени ему будет самое место.       — Не против. Пусть делает, что хочет — возвращаться самому мне туда не хочется, и более того — сомневаюсь, что там ещё остались люди. В любом случае, чему я точно рад — так это тому, что пространство не будет пустовать без дела; возможно, он сделает с ним что-то стоящее.       — В одиночку? Сомневаюсь… тем не менее, это только пойдёт ему на пользу.       — Непременно.       Улыбнувшись, слон протянул Догдэю папку с документами Кэтнапа и вновь потянулся.       — Так, значит, ты даёшь добро? — Спросил пёс, принимая предмет из чужих рук.       — Да.       — Ох, спасибо огромное, Бубба! Ты очень сильно помог, не знаю, как могу тебя отблагодарить…       — М-м-м… — лениво протянул слон, — просто достань мне связку бананов во-о-он с того дерева.

***

Отчёт об инциденте от 07.23.1989. Пострадавших — 101. Погибших — 7. Характеристика инцидента: Утечка Золотого дыма из резервуара №АТ2. Причины инцидента: Невнимательность сотрудников, забывших своевременно сменить спец. раствор №1984; физический износ предохранительного клапана; неисправность системы экстренного отвода. Меры по устранению последствий инцидента: Весь Золотой дым, наполнивший близлежащие помещения, был нейтрализован с помощью Красного дыма (см. прим. 3); сотрудники, пострадавшие по причине инцидента, были направлены на внеплановый медицинский осмотр. Меры по устранению причин возникновения инцидента: Сотрудники, допустившие возникновение инцидента, были уволены; произведена замена оборудования; выполнен ремонт системы экстренного отвода; проведен внеплановый инструктаж остальным работникам; усиление контроля со стороны ответственных за безопасностное производство работ с ТКГ.

***      

      Широко зевнув, Кэтнап закрыл книгу. Он понятия не имел, почему, однако этот язык оказался действительно очень лёгким — суммарно на его изучение у кота ушло не более двух часов. «Здесь точно не обошлось без магии» — думал он, осматривая обложку; ему просто не могло повериться, что вся информация, содержащаяся в такой книжке, уместилась в его голове за столь короткий срок! Однако это было даже к лучшему. «Догдэй не сможет ни к чему придраться»       А вскоре, стоило коту без всякой лишней мысли привычно растянуться на одеяле, он услышал звук захлопнувшейся двери, за которым последовали тяжёлые шаги — и понял, что сожитель соизволил вернуться. Когда дверь его комнаты распахнулась, он уже понял, кто там стоит; и дело было вовсе не в настойчивом и сладком запахе ванили, ворвавшемся в комнату вместе с ним.       — Как успехи? — Без лишних прелюдий спросил Догдэй.       — Все хорошо. А что насчёт доку-…       — Хорошо, что всё хорошо.       Кэтнап, которого только что перебили, все же поднял на собеседника недовольный взгляд — и с удивлением отметил, что выглядел тот не то каким-то помятым, не то просто уставшим. Стоило псу войти в комнату, сон, в который его клонило, тут же словно рукой сняло, и кот, поняв, что на протяжении всего диалога тот все так и лежал на одеяле, тут же вскочил в вертикальное положение; однако Догдэй даже ухом не повел, не обратив на это совершенно никакого внимания. Этот разговор в свою же очередь ощущался совсем непривычно, и Кэтнап не знал, с чем это связано — с его усталостью или чем-то другим — однако следующий вопрос пса окончательно заставил кота усомниться в реальности происходящего:       — Ты голоден?       — Что?       — Я спрашиваю, Кэтнап, ты хочешь есть?       — Да, — честно ответил кот.       В ту же секунду со стороны двери в него полетело что-то жёлтое, и Кэтнап рефлекторно это «что-то» поймал, лишь затем взглянув, чем именно оно являлось:       — Банан?       — Банан. Ты не любишь бананы?              — Не знаю…       — Вот и узнаешь. Бананы полезные… наверное. В любом случае, ешь, я сам их с дерева снимал.       — Прямо для меня, что ли? — Спросил кот, плохо скрывая ухмылку: он представил, как Догдэй в своих туфлях и галстуке карабкается на дерево за этим самым бананом, после чего поднял на него взгляд:       — Разумеется, для тебя, — ответил пёс с точно таким же плохо скрываемым раздражением, после чего посмотрел на него в ответ, — тебя что-то рассмешило?       — Нет, конечно нет, при в коем случае. Ничего смешного.       Ничего не сказав в ответ, Догдэй прикрыл глаза и вышел из комнаты, вдруг произнеся:       — Всё, ешь. Подожди десять минут, я вернусь и покормлю тебя нормально, — после чего все же скрылся в тени коридора, не закрыв за собой дверь. Кэтнап поднялся и сделал это сам, после чего услышал отдаленное журчание воды.       «Раньше он всегда запирал дверь в мою комнату, когда уходил в ванную. Значит ли это, что я могу…»       Внезапная мысль поразила его сознание своей наглостью:       «…сходить и самостоятельно заглянуть в свою папку с документами?»       Он встал столбом посреди комнаты, ненароком даже опустив руки по швам:       «Ох, нет, так нельзя. Не могу же я тайком забраться к нему в комнату, когда он так ко мне относится…»       «…«так относится» — это как? Заставляет сидеть под замком? И все же, неужели я не имею права заглянуть в свою же папку, чтобы просто узнать, что со мной вообще происходит?»       «…так нельзя поступать. Это нарушение его личных границ…»       «…его личных границ? Серьёзно?»       Этот аргумент был слишком неоспоримым, чтобы Кэтнап прервал дебаты с самим собой и сделал окончательное решение:       «В конце-концов, он сам виноват»       Прислушиваясь к звукам воды и вместе с тем приказывая своей же совести заткнуться, кот осторожно вышел из комнаты — и спустя буквально пару шагов уже оказался около двери хозяйской спальни. Собравшись с силами и потратив пару секунд на глубокой вдох-выдох, он положил руку на дверную ручку — даже та казалась холодной и твёрдой, под стать владельцу — и повернул её, притаив дыхание. На удивление, дверь поддалась, а затем легко открылась, и первым же делом Кэтнап обратил внимание на характерный ненавязчивый запах, витающий в воздухе: он напоминал шерсть, ваниль… и, неожиданно, попкорн.       Это был первый раз, когда он увидел комнату Догдэя. Она практически не отличалась от его собственной — все та же кровать с идеально заправленным постельным бельём, тумбочки, шкаф с зеркальной дверцей — отличия заключались лишь в более мелких предметах интерьера: кресло напротив зеркала в полный рост, столик, аккуратно заставленный самыми различными вещами — в том числе ещё одним зеркальцем, но уже маленьким, стопкой бумаг, стаканом с двумя ручками, одним карандашом и тремя кисточками (побольше, поменьше — в чем-то чёрном — и совсем маленькой), телефонным аппаратом…       Впрочем, ему не было дела до личных вещей пса. Кэтнапа интересовало совершенно другое:       «Где же может находиться папка?»       Он уже проскользнул взглядом по шкафу с книгами, и это не принесло совершенно никакой пользы — там стояли лишь скучные книги, о которых кот слышал впервые, какие-то справочники, руководства… — так что Кэтнап вновь вернулся к столику с ящичками, в которых явно могло находиться что-то поинтереснее. Тем не менее, в первом кот не заметил ничего примечательного: там лежала щётка для шерсти, небольшая белая косметичка, мягкая резинка, похожая на те, которыми его приютские знакомые из старших групп бережно перевязывали волосы, чтобы бы те не ломались, когтерезка, какие-то коробочки… и тому подобные вещи, которые для кота не несли за собой совершенно никакого смысла.       «Ну все, хватит, посмотрел и пора домой…» — думал Кэтнап, но сквозь эти мысли пробивалась ещё одна идея, даже более дерзкая — заглянуть и в остальные ящики. Совесть вновь разгорелась с ещё большей силой, однако интерес был слишком велик; прислушиваясь к тихим звукам льющейся воды, кот открыл второй ящик — в нем лежали различные медикаменты — а затем и третий… в котором было как раз то, что он и искал.       Поверх бумаг и документов он увидел темно-синюю папку, ту самую, что встретила его ещё на полке библиотеки; сердце тут же пропустило удар, вслед за чем забилось ещё чаще, лапы едва ли не затряслись — кота захлестнуло предвкушение, отчего тот пару секунд просто смотрел на документ, а затем рывком — ведь на счету была каждая секунда! — достал её на стол.       В ней хранились ответы на все волнующие Кэтнапа вопросы: почему он выше остальных, почему у него так болело в груди тем утром и откуда взялся Красный дым. Ещё тогда, когда он всё ещё являлся надзирателем Плейкейр, а дети любили его так, как никого до этого — тихий, спокойный и загадочный котик успокаивал лишь своим присутствием в те часы, когда играть уже не хотелось, солнечный свет раздражал своей яркостью, а ваниль — настойчивостью, ему никогда не рассказывали о его же собственном строении, ограничиваясь парой скудных, необходимых для работы фактов. «Ты должен использовать свой дым, чтобы укладывать детей спать. Следи за концентрацией, в ежедневном использовании она не должна превышать пять процентов…» — и на этом все. Откуда берётся дым, как он контролировал концентрацию и почему сам не ощущал эффекта — вот не знал; однако сейчас наконец-то появилась возможность это исправить.       Сделав глубокий вдох-выдох, он с разливающемся по всему телу предвкушением открыл случайную страницу, лишь чтобы увидеть…       «…несоответствие кровотока потребности мышцы в кислороде вкупе с длительным влиянием кофеиносодержащего Золотого дыма…»       На него тут же нагрянуло осознание — и вместе с ним земля окончательно ушла из-под ног:       «Это не моя папка, это же… папка Догдэя!»       …а затем Кэтнап вдруг понял, что он больше не слышит из ванной звука льющейся воды.