HEAVENLY DEVIL

      Не то, чтобы она не умела играть в шахматы.       Её дядька, занимающийся воспитанием вместо бухающей по-чёрному мамаши, радел за всестороннее развитие, включающее в себя разные виды спорта, и шахматы в том числе.       Но делать это с установкой на то, чтобы её дальнейшие действия не могли предсказать было трудно. И дело было не в мастерстве соперника. Во всяком случае, не только в нём. А в том, что этот соперник читал её мысли.       И ей нужно было думать об одном ходе, размышляя параллельно о том, как он повлияет на всю игру, но совершать другой и придерживаться уже этой стратегии. И, в общем-то, она продувала каждый раз.       Каждый грёбаный раз она терялась в мыслях, и на поверхность сознания всплывала «тайная» стратегия.       Её болезненно щелкают по лбу острым концом пиковидного хвоста, и Дофламинго раздражённо скалится, когда снова проигрывает.       — Ты слишком отвлекаешься, — недовольно произносит Люцифер, хлестко прищелкивая хвостом в воздухе. — Что мне сделать или рассказать, чтобы ты наконец-то начала прятать свои истинные мысли?       — Почему ты думаешь, что дело в тебе? — Дофламинго устало трет своё лицо. Они играли в шахматы больше трёх часов, и ей удавалось держать концентрацию не дальше, чем на пять ходов. Этого было слишком мало.       — Я считаю, что в вопросах учения именно наставник несёт ответственность за усвоение учеником материала. Если у последнего не получается, значит, это проблема наставника, — строго и серьезно объясняет свою точку зрения он.       — А если это ученик долбоёб? — она насмешливо глядит на Люцифера сквозь расставленные пальцы, и уворачивается от очередного — уже предсказуемого — удара хвостом.       — Не говори так о себе, — недовольно ворчит он и встаёт. Копытца издают характерные цокоющий звук, и это немного отвлекает от головной боли, появившейся слишком незаметно, чтобы предотвратить её на начальном этапе.       — Что за привязанность к этому смехотворному образу? Ты выглядишь не как Дьявол, а как обычный чёрт. Ещё бородка эта уродская… — ей больше нравился ангельский лик, он был эстетически привлекательнее, внушительнее и, казалось ей, сильнее. Но каждый раз, когда они встречались во Дворце памяти, он представал перед ней… чёртом.       Люцифер оскорбленно прижал когтистую ладонь к безволосой груди и возмущённо взглянул на Дофламинго с высоты своего роста (в границах её подсознания вполне человечного).       Дофламинго закатила глаза на такое детское поведение и встала со своего стула, исчезнувшего в следующее мгновение вместе со столом, другим стулом и шахматами.       Потянувшись и немного размявшись, она с некоторой тоской вспомнила о том, что в реальном мире ей после пробуждения придётся идти решать взрослые дела.       Люцифер предлагал подчинить волю какой-нибудь богатой и бездетной четы, чтобы они представили её как свою дочь, но Дофламинго считала это слишком лёгким способом. Она была сторонницей превозмогания и самостоятельного достижения результатов сквозь пот и кровь (может, и чужую).       Сейчас она находилась на каком-то безымянном острове, где довольно быстро подмяла под себя местную шпану, промышляющую воровством и мелкими вооруженными нападениями. Руководить зверями, с малолетства отрёкшимися от таких понятий как «мораль», «достоинство» и «благородство», было забавно.       Чувство власти над чужими жизнями пьянило. Это было восхитительно — то, как они были готовы по одному лишь её взгляду вгрызться в глотки друг другу. Но Дофламинго наоборот — воспитывала в них чувство товарищества и «семейной» зависимости друг от друга. Кнутом и пряником.       Получалось с переменным успехом, но в этом было своё очарование. Дрессировка зверей, по какой-то ошибке заключенных в тела бездомных детей, это ведь не только про взлеты, но и падения.       Открыв глаза, Дофламинго резко села на своей кровати и выбила у наклонившейся над ней девчонки слегка заржавевший нож. Она громко заверещала, когда Дофламинго прижала её за шею к полу ногой, пропитывая ту волей вооружения.       — Чёртова дрянь, и так ты благодаришь ту, что дала тебе крышу над головой и еду? — демоническим многоголосием угрожающе тихо обратилась Дофламинго к сжавшей на её щиколотке свои пальцы девчонке.       У неё были принципы. Дофламинго была более мягкой и уступчивой с девочками, нежели с мальчиками в совершенно такой же ситуации. Да, она была предвзятой, но её это мало волновало.       Но было то, что она не позволяла даже девчонкам. И это — любые попытки причинить ей вред физический, психический и иже с ними. Независимо от того, какого пола был человек, она убивала его. А в настоящее время, будучи главарём бандитской шайки, ещё и устраивала показательную казнь для других.       Это были её методы воспитания. Кровавые и жестокие, но и она не планировала воспитывать в своих зверятах здоровых и полноценных членов общества.