оставь надежду, всяк сюда звонящий

      Джисон всегда знал, что успех начинается с «до».              Прежде, чем приобретешь, накопишь и выучишь, у тебя ничего нет: ни знаний, ни идей, ни умений. Никакого ужаса в этом не заключено. Все ведь с чего-то начинают. Иногда в тысячный раз по новой, иногда — с первой попытки. Но перед любой маленькой победой всегда следует пресловутое «до».              У Джисона — съемная однушка на окраине центра, академ в универе и незатейливая работа.              На пару лет сойдет, а там уж надо искать что-то посолидней, чем перекуп, починка и продажа подержанных тачек.              Но, как бы Джисон ни жаловался на отсутствие престижа, дело это весьма прибыльное. А еще не совсем легальное и ебать какое пыльное.              Нет, Джисон не сидит в мастерской и не дышит маслянисто-бензиновыми ароматами из засажившихся выхлопных труб — это несчастье выпало на долю Чанбина: он у них вроде как механик, но Чан говорит, «вроде как» — ключевое и неотъемлемое дополнение, без которого охарактеризовать Чанбина просто невозможно.              Чанбин тоже дает Чану свои характеристики, особенно красочные в те дни, когда Чан распределяет выручку. Делает он это, по собственному мнению, наиболее справедливым способом. Если же кому-то не нравятся цифры, поступившие на счет, Чан лишь разводит руками и напоминает, что он тут единственный с законченным высшим образованием. Следовательно, разбирается в математике лучше, чем механик-самоучка и полуотчисленный лингвист.              Какое именно у Чана образование, никто не знает.              Чанбин как-то сказал, что он — дипломированный специалист в сфере махинаций и улыбчивого обмана. У Чана наверняка где-нибудь хранится диплом с нью-романовским заголовком «Положительная динамика влияния пиздабольства на наличие клиентов».              Не то чтобы их небольшая конторка прямо-таки врала своим клиентам. Скорее, приукрашивала действительность и опускала некоторые факты. Когда продаешь автомобиль или байк, лучше упомянуть прекрасное состояние мотора, а не то, что прошлый владелец погиб и родственники решили продать покореженное чудо по дешевке.              Непосредственной покупкой «чуда» и занимается Джисон. Схема проста: получаешь наводку от Чана, выкупаешь товар, уламывая продавца снизить цену, и отвозишь драндулет к Чанбину.              Цели на сегодня — не выходить из дома и обработать мутное объявление о продаже ямахи.              Джисон щелкнул электрическим чайником и перешел по ссылке, отправленной Чаном еще вчера.              «Yamaha, 2004. Цвет — черный. Есть две небольшие царапины. Время активного использования — пятнадцать лет, но бурчит как надо. Продам за 7 400 000. Прошу писать, а не звонить. Сеул.»              Никакого фото, никаких характеристик и описательных подробностей. Кто угодно смахнул бы это объявление мимо, потому что ноль информации и целых семь миллионов вон.              Чайник забурлил, начал подрагивать, выдувая из носика пар.              Джисон залил растворимый кофе кипятком и, шурша по полу носками, утопал с кухни обратно в свою маленькую комнату, пристроившуюся отщепенцем в стенах новой многоэтажки.              Кровать вновь укутала Джисона одеялом, и тот откинулся на подушки. Сделал глоток.              Снова перечитал гиблое объявление о незримой ямахе.              Джисон по опыту знает, что за такими невзрачными пустыми словами вполне может скрываться мужчина лет пятидесяти, готовый избавиться от дорогого байка уже хоть за сколько-нибудь, лишь бы оплатить некрасивый счет за карточный проигрыш, кредит или операцию для престарелой матери.              Что ж, Джисон не против побыть спасательным якорем.              Конечно, можно написать продавцу типовое сообщений по принципу копировать-вставить из прошлых переписок, но это долго. Ждать, пока тебе ответят. А потом тягомотно выяснять тонкости, потому что некоторые пытаются набить цену своему товару, притворяясь, будто у них нет времени ответить, ведь так много желающих купить разъебанную тарантайку с отсутствующим мотором.              Джисон не любит говорить по телефону, но вынужден.              Набрать номер, указанный на сайте. Вдохнуть побольше воздуха. Гудок. И еще три.              — Слушаю, — в голосе легкое раздражение и нотки кого-то явно моложе пятидесяти. Пока неизвестно, хорошо ли это.              — Добрый день. Я звоню по поводу ямахи. Цена вполне устраивает, но хотелось бы фото. Или хотя бы название модели.              — А поинтересоваться, удобно ли мне разговаривать?              — Вам неудобно?              — Сойдет.              — В таком случае, давайте перейдем к фото, — Джисон тяжело выдохнул. Кажется, в первый раз после начала разговора. Сегодня выходной. Вы-хо-дной. Надо просто закончить с этим делом, и он свободней, чем сопля в полете.              — А вот хамить не надо.              — Я вам и не хамлю.              — Вы, быть может, нет, а вот ваш тон — очень даже.              — Послушайте, со всем уважением, но мне кажется, что я единственный человек, который откликнулся на это предложение о продаже. И вы рискуете потерять даже меня.              — Это самая избитая и самая нерабочая манипуляция. Ты еще попытайся таким же образом цену сбить. Я не стану продавать дорогую вещь за дешево.              — Так значит, переходим на «ты», и тебе нужны деньги?              — Не особо. Просто хочу, чтобы эта хуйня мне больше глаза не морочила. Дело принципа.              — У меня тоже. Поэтому предлагаю успокоиться и начать сначала. Тебе нужно продать, мне — купить. Смекаешь?              — Слушай, э…              — Джисон.              — Так вот, Джисон. Ты уверен, что у тебя есть такие деньги, и мне есть смысл тратить на тебя время? — по ту сторону трубки послышался смешок, и Джисон еле сдержал свой точно такой же. Набивает цену своему времени. Посмотрите-ка, кто был прав.              — Есть повод для сомнений?              — Удивишься, но ты не первый мне звонил. И вчера я полтора часа потратил на переписку со школьником, который хотел выпросить у меня кредит и выплачивать его с подработочных денег.              — Тебе бы объявление поменять, чувак.              — Надеюсь, это не потребуется. Так что ты там хотел знать?              — Модель.              — О, это ты мимо. Двадцать лет прошло, думаешь, кто-нибудь помнит?              — Ну в документах посмотри. В регистрационке.              — Разве что-то регистрировать надо?              — Пиздец, — Джисон подавился кофе. — Ты мне нелегалку втюхать пытаешься?              — Не возьмешь?              — Возьму. Фотку тогда кинь. Мне бы масштаб проблемы оценить.              — Какой проблемы?              — Ну, две царапины.              — А ты к каждой мелочи придираться будешь?              — Во-первых, это не мелочь. Во-вторых, да.              — И это все фоткать придется?              — Со всех сторон и во всех позах. Изнутри, снаружи и с ракурса четвертого измерения.              — Бля.              — Че молчишь?              — Может, ты лучше просто подъедешь и сразу посмотришь? А то еще разглядывать трое суток будешь, думать неделю, а тут сразу скажешь.              — Вот так бы с самого начала. Вышлю тебе свой ка-ток на этот номер, скинь адрес. И попытайся все-таки найти документы.              — А без них вообще никак?              — Да можно, конечно, — Джисон, задумавшись, запрокинул голову и ударился затылком о стену. Ойкнул. — Ладно, там разберемся. Не чужое хоть продаешь?              — Не. Отцовский подарок. Может, документы как раз у него были, — на том конце замолчали.              Джисон отправил ка-ток, дождался пришедшего адреса от mint.ho. Профиль без аватарки. Доверия не внушает. Предложил подъехать в течение дня, но не позже шести.              Джисон сверился с навигатором.              — Вот это райончик. Серьезно, что ли?              Пхенчхан-дон.              Джисон вывалился из кровати.              Нет, бывали, конечно, среди клиентов люди с достатком явно выше среднего, но это уже что-то с чем-то. Да и зачем кому-то продавать байк всего за семь миллионов, если, черт возьми, у него квартира в самом центре червоточины богатства?              Очень не внушает доверия.              Джисон подключил наушники. Надо бы вновь перезвонить, но лучше не надоедать, чтобы парень не сорвался.              Нельзя упустить хоть что-то. Нужно влиться в бит.              Снять рубашку с сушилки, заправить в новые джинсы. Провести расческой поперек пробора, чтобы вернуть объем. Влажной салфеткой пройтись по грязному краю кросс.              Нет, лучше кеды.              Не забыть ключи, павербанк, удостоверение и натруженную опытом улыбку. Короткое сообщение «подъеду через час» для mint.ho.              Семь этажей, то есть двести шестнадцать ступеней, не считая промежуточных площадок.              На улице — мелкий дождь. Редкий накрап с проблесками солнца. Будь жарища, Джисон тут же перестроил бы свой маршрут обратно до кровати. До кондиционера, газировки из морозильника и холодного душа.              Джисон ненавидит жару.              Ненавидит, когда солнце греет смольно-черную кожу его hyosung'а тринадцатого года. Еще хуже, когда черный шлем превращается в настоящего медного быка, которым древние римляне пытали предателей. По этой же причине Джисон не носит кожанки — искусственная кожа душит своей жарой, натуральная — застрявшей в глотке скупой жабой.              Джисон проверил, прочел ли mint.ho сообщение, и вдавил на газ — в пределах ограничения по городу.              До этого он бывал в Пхенчхан-доне всего пару раз, да и то чисто пошляться с друзьями мимо богатых домов и завышенных заборов. Ему больше нравится Апкуджон с вечно снующими куда-то подростками, нравятся череды бутиков, скопления дешевых ювелирок и небольшие ресторанчики с заоблачными ценами.              Но сегодня Апкуджон проезжается мимо.              Джисон прорезал город вплоть до подножия горы Пукхансан. Сбросил скорость.              Два поворота направо, по прямой — самое сердце Пхенчхана. Гористая местность заставляла заборы извиваться и петлять. Макушки особняков показывались то выше, то ниже. Узкие пешеходные дорожки прорезались лестницами в склоны земли.              Джисон проехал мимо храма, вдоль узкой улицы с густой вишневой высадкой. Серпантин провел его до небольшого моста, проходящего над обрывом. Внизу темно-зеленой, бурной рекой росли неровные туи.              Джисон прижался к обочине, пропуская затонированный автомобиль. Еще поворот.              Высокая ограда из монолитных бетонных плит, ставших темно-серыми от утренней мороси. Вместо колючей проволоки — небольшие деревянные своды, сложенные на манер дворцовых крыш. Литые ворота с водвижными механизмом.              Слева от них, если подняться по небольшой лестнице, скрытой старым нависающим дубом, в заборе прорезалась калитка.              Джисон оставил байк возле ворот, повесил шлем на руль. Поежился.              Чуть не упав на лестнице, добрался до калитки и нажал на звонок.              Еще раз. И еще.              Специально приблизился к черному зернышку камеры, торчащей над калиткой. Помахал руками. Попрыгал. Вновь позвонил.              — Ау! — он пару раз постучал в дверь. — Да ебаный, — всплеснув руками, отошел и почти успел спуститься вниз.              Калитка тяжело скрипнула — молчаливая пустота Пхенчхана наполнилась бурчащим недовольством.              — Сложно подождать, пока откроют?              Джисон, обернувшись, взглянул на говорящего снизу вверх и неровным шагом поднялся обратно.              Черт. Неловко.              Твою мать.              Красивый. Очень. Ну а что еще ожидать от человека, который действительно живет в Пхенчхане?              — Добрый день! — Джисон коротко поклонился. — Я по поводу ямахи.              — Да знаю я. Заходи уже.              Парень пропустил его внутрь и захлопнул калитку.              Джисон, пытаясь проморгаться, удивленно уставился на двухэтажный дом, обрамленный узкой полосой лужайки.              Красный кирпич, небольшой балкон и высокое крыльцо. Плотно занавешенные панорамные окна. Копна винограда, извившаяся вдоль водосточной трубы.              — Чего завис? — парень, хмыкнув, оглядел Джисона, и Джисон влип взглядом во второй раз.              — Я, эм. Я Джисон.              — Ты уже представлялся.              — А ты — нет.              — Минхо, — на мгновение он нервно поджал губы. Снова расслабился. — Слушай, я правда не хочу тянуть с этой продажей.              — Хочешь избавиться поскорей. Я понимаю.              — Тогда идем, — Минхо неловко запустил руки в карманы спортивных штанов и кивнул, указывая на дом.              — Че, прям там?              — А где еще, — Минхо потянул дверную ручку на себя. Пропустил Джисона внутрь.              — У богатых свои причуды, — Джисон пожал плечами, осматриваясь.              Широкая лестница вела на второй этаж. Сквозь единственное распахнутое окно просачивался влажный ветер, взбивал тюль, вылепливая из него, как из морской пены, причудливые изгибы.              Паркет, начищенный до блеска, отражал остатки просочившихся лучей.              Холодно и пусто.              Джисон заметил свое отражение в высоком зеркале. Весь какой-то перекошенный, с прилипшими ко лбу влажными волосами.              Он наспех зачесал их, пытаясь чуть взъерошить.              — Нам сюда, — Минхо подтолкнул Джисона в сторону раскрытых двойных дверей.              Комната с длинным обеденным столом и плотно задернутыми гардинами внезапно вспыхнула от теплого света — Минхо зажег люстру.              Поднял с пола объемный плед и бросил его на длинный диван, устроившийся в дальнем углу. Отодвинул с прохода тяжелый горшок с домашней араукарией.              — Извини за беспорядок, но, думаю, тебе похуй.              — Верно думаешь, — Джисон вновь окинул комнату взглядом, рассмотрев деревянные кресла, какую-то вазу на декоративной подставке и небольшой стеллаж с новеньким стилизованным граммофоном.              Две низкие ступени вели на небольшое возвышение, отгороженной от остальной части комнаты плотными шторами в пол.              Минхо, подойдя к уступу, резко одернул штору.              На подставке вполоборота к Джисону стояло пианино, а рядом с ним — небольшой табурет.              Джисон подошел ближе, непонимающе взглянул на Минхо.              — И?              — Что и? — Минхо закатил глаза. — Смотри давай, ищи недостатки.              Джисон сделал пару нетвердых шагов, взобрался на помост и сел на табурет.              Золотистым, резко очерченным и вытянутым шрифтом над крышкой пианино красовалась надпись «YAMAHA».              Джисон облажался — по полной, без сомнений и наиглупейшим способом. Но Чану он об этом не скажет. Нет, ни за что.              — Так ты смотреть-то будешь? — Минхо, скрестив руки на груди, усмехнулся.              Джисон сглотнул.              На улице морось развеялась солнцем, и его лучи просочились сквозь небольшой проем между гардинами. Солнечные зайчики взобрались на Минхо и оставили тень какой-то незримой усталости. Очертили ровную линию носа, подбородок и легкую хмурость бровей.              — Буду, — Джисон отвел глаза. — Можно открыть?              — Да пожалуйста, — Минхо поднялся к нему, подошел сзади. — Оно настроено, кстати.              — Угу, — Джисон неловко подцепил крышку пианино. И правда — две небольшие царапины на черном лаке. Крышка, не отклонившись до конца, начала опадать вниз.              — Аккуратней, — Минхо, оказавшись совсем близко, поймал ее прежде, чем она ударилась о клавиши.              Джисон, вздрогнув, резко вдохнул.              От Минхо пахло порошком и почти выветрившимся парфюмом.              Выдох.              — Хочешь, можешь сыграть, — Минхо коснулся его плеча.              — Я не особо…              — Не умеешь? Не для себя смотришь?              Ебаное пианино? Конечно нет. У Джисона даже половина этой махины не поместится в квартире.              — Вообще-то, для себя, — Джисон дотронулся до клавиши, зажал си.              — Но не играешь?              — Хочу научиться. Думаешь, поздно? — Джисон запрокинул голову. Что он, блять, несет?              — Не. Самое то. Что у тебя со слухом и с голосом?              — Чище ограненного алмаза, — Джисон вновь склонился над клавишами.              — Откуда такая уверенность?              — Я немного играю на гитаре и много пою в караоке.              — О, очень достоверный измеритель.              — Не сомневайся.              — Поспорить хочешь?              — Хочу, — усмехнулся Джисон. — Я явно беру больше, чем две октавы.              Он обернулся. Свет, пробивавшийся сквозь гардины, поблек, и комната затянулась той же свежей серостью, что и пасмурное небо.              Минхо обвел Джисона изучающим взглядом, скользнул им вверх и поймал воронку зрачка. Очертил кромку затемнившейся радужки.              — Тогда пой, — Минхо зажал до на третьей октаве, чуть подвинув руку Джисона. — Если попадешь в ноты двух октав, сделаю скидку.              — Ты серьезно? — Джисон стряхнул его ладонь.              — Абсолютно.              — Мне это, распеться надо. Да и обстановочка, — Джисон осмотрелся, — не располагающая.              — Ну, как хочешь. Мое дело предложить, — Минхо повел плечом.              Джисон развернулся лицом к нему и уперся спиной в клавиши, негармонично ударившие звуком.              — Да не тыкайся ты в него, — Минхо раздраженно повел головой.              Даже злится как-то завораживающе. Джисон влип.              Не вестись, но потянуть время. Он ведь никуда не торопится, верно?              — Слушай, а ты ведь играешь, да?              — Есть такое, — губы Минхо натянулись в усмешку.              — Это сложно вообще? Долго учиться?              — Трудно сказать. Я только по себе могу мерить. Со стороны не посмотрю, потому что сам никого не учил.              — А хотел бы попробовать?              ____________________              — Не понял, — Чан, слегка раскручивая свой рабочий стул, сидел, откинувшись на спинку. Его брови медленно сползали к переносице, рискуя чуть ли не скреститься от непонятной нахлынувшей злобы. — Объясни еще раз.              — Было указано, что ямаха произведена в две тысячи четвертом. Ну я и подумал, судя по цене, что это FZ6, а оказалось, что ju109, — Джисон говорил спокойно, но неразборчиво зажевал последние слова. Он рассматривал рабочий стол Чана, заваленный бумагами. Дело пошло в гору, и эта ситуация с ямахой была единственным омрачающим событием последних дней.              — Джисон, вдохни, выдохни и объясни по-нормальному.              — Вчера я приехал к тому чуваку, на которого ты кинул мне ссылку, — Джисон сделал глоток воды из стакана, протянутого Чанбином. Чанбин тоже стоял в непонятках, но сочувственно относился к Джисону и к его неожиданной несметливости. — Хотел сразу посмотреть, что там с мотоциклом. Выглядело хиленько, но я с тем чуваком поговорил, и он показался мне адекватным, и… Короче, я решил посмотреть сам. Вблизи. Он сказал, что все покажет. А потом вдруг занавес распахнул, прям как в театре, а за занавесом — пианино.              — И?              — И я купил пианино.              — Твою мать, Джисон, — Чан устало растер виски. — Какого хрена? А мотоцикл?              — Так я ж говорю, мотоцикла не было.              — А пианино, видимо, было? — Чанбин забрал из рук Джисона стакан. — И где оно сейчас?              — Пока что у Минхо. Ну, в смысле, у того чувака. Я сказал, что придется повременить с установкой. Типа, у меня в квартире ремонт.              — Ты уже отдал ему деньги?              — Предоплату. Остальное после того, как я заберу пианино, — Джисон оживился.              — Куда заберешь, Джисон? — Чан встал с кресла. Принялся перекладывать бумаги из одной стопки в другую. — Мы были у тебя дома, там не протолкнешься. Ты совсем с ума сошел?              — Я подумаю об этом потом, и не надо повышать голос, — он выдохнул через ноздри. — Да, я сделал глупость. Я, блять, это понимаю. И я верну тебе все деньги через пару зарплат.              — Ты можешь хотя бы сделать вид, что тебя волнует эта ситуация? Потому что ты катастрофически спокоен для человека, которого обманули на сумму с шестью нулями.              — Меня не обманули, ясно? Я понял, что я сам хочу научиться играть. Сойдемся на этом?              — И на том, что ты вернешь все до последней воны.              — Само собой.              — А теперь с глаз моих долой, — Чан проследил за тем, как Джисон вышел и прикрыл за собой дверь. — Вот же…              — Эм, слушай, — голова Джисона вновь просунулась в кабинет. — Мне придется забрать пианино примерно через месяц. Можно я его здесь где-нибудь поставлю?              — Пошел вон, — Чан махнул рукой, и дверь резко захлопнулась.              — Разрешишь ведь? — Чанбин с опаской покосился на Чана.              — А куда я денусь?       ____________________              Три раза нажать на звонок и дождаться Минхо, который откроет калитку лишь через пять минут. Раньше можно было запустить механизм для открытия прямо из прихожей или с приложения для умного дома, но вся эта хрень накрылась еще около года назад, а Минхо считал, что смысла восстанавливать ее нет.              Окей, Джисон вообще знал много чего о том, что, как и почему считал Минхо.              Минхо был болтливым, правда, в своей манере. Отвечал всегда будто нехотя, небрежно.              Но, выходя из дома Минхо, Джисон понимал, что узнал о нем больше, чем рассчитывал.              Джисон интуитивно избегал разговоров, которые могли бы хоть как-то прояснить, кем Минхо был в общем и целом, что за жизнь у него и почему она так сложилась. Джисону хватало понимания, кто есть Минхо в данный момент: человек, который ненавидит лиловый, но любит фиолетовый и который бросил смотреть Наруто на той же арке, что и Джисон; человек, который использует шампунь три-в-одном и по запаху отличает плохой кофе от хорошего.              Иногда Минхо можно было понимать без слов. По его жестам, по выражению лица, по тону голоса. Но пересечение взглядами вызывало у Джисона приступ острой социальной дислексии. Он не понимал, что Минхо от него хочет и о чем вообще говорит, хотя вслушивался в каждое слово.              Поэтому Джисон додумывал, делал предположения и нередко прогадывал.              Единственное, что Джисон твердо понимал: Минхо нравится его общество, и он не хочет, чтобы Джисон уходил. Он никогда не подначивал Джисона, если тот засиживался допоздна. Не обращал внимания на то, что от их «уроков» иногда оставались лишь отстраненные разговоры. Не считал недели знакомства, а просто принял факт бесконечности ремонта в квартире Джисона.              И за все это время Джисон понял, что Минхо почти ни с кем не общается. Курьер не в счет.              Минхо никогда не звонили и не писали. Ему не приходили уведомления, и никто не касался звонка у калитки, поэтому благосклонность Минхо к вечному присутствию Джисона легко списывалась на банальное одиночество.              Это самое одиночество немного настораживало.              Джисон опасался людей, круг общения которых замыкался на самих себе. И можно было бы скинуть эту замкнутость на неловкость, на комплексы или негативное отношение общества к человеку, но Джисон этому не верил. И уж точно не посмел бы приписать данные характеристики Минхо.              Поэтому он с настороженностью наблюдал за ним, периферическим зрением ловил его невербальность.              — Ты опоздал, — Минхо открыл калитку. Привычная оверсайзная футболка под нелепо-цветастым халатом. Растянутые трикотажные брюки, сменные тапочки.              Минхо, открывая дверь, всегда следовал за Джисоном, пропуская его вперед. Слегка отклонялся назад, иногда запрокидывал голову и рассматривал потолок, когда Джисон тупил.              Минхо смотрел на Джисона только тогда, когда чувствовал, что Джисон смотрит на него.              — Не бурчи. Ты же никуда не торопишься, — Джисон, по своей природе вливчивый в любое окружение и в любую ситуацию, начинал чувствовать себя как дома.              Без разрешения и надзора он бродил по дому Минхо, но, лишь заслышав его голос, топал в большую комнату и разводил в разные стороны шторы, скрывающие пианино. Садился на табурет, покорно ожидая Минхо и незаметно следя за его движениями.              Минхо ступал тяжело, будто его что-то заземляло и тянуло ниже. Проходя по коридорам, он поправлял всякую мелочь, стоявшую на этажерках, перекладывал подушки, почти не меняя их положения, и отодвигал стакан от края стола, когда замечал, что поставил его слишком близко.              Брал венский стул, скрежеща его ножками поперек укладки паркета, и ставил рядом с пианино.              Терпеливо раскладывал ноты перед Джисоном и радовался, когда он играл «Кошачий танец» без запинок. Джисон начинал с него каждый день, считая это разогревом. А потом Минхо доставал толстую папку с копной нотных станов и начинал «поучительство».              — Давай сдвинемся на «Лунный свет», — Минхо выудил из папки тонкую пожелтевшую книгу со сборником мелодий для начинающих.              Ее уголки не то что помялись — обтрепались до своего полного отсутствия. Рыхлая бумага намертво погнулась у корешка.              Где-то на краю страниц виднелись смазанные следы краски и полумесяцы разводов от поставленных кружек. Джисон представлял, как Минхо учился по этой книге — нехотя (так же, как он делает все остальное). И стоило только улучить момент, он сразу же отбрасывал ноты в сторону и пачкал кисти в детской акварели, пока его вновь не тащили к пианино.              Минхо не любил играть.              Джисон это чувствовал по тяжелым взглядам, которые Минхо бросал на открывающуюся крышку пианино. И тем не менее он был относительно бережен к клавишам, каждый день протирал пианино от пыли и ругался, когда Джисон, задумавшись, начинал ковырять лак вдоль царапин на крышке.              — Мы вчера его учили, — Джисон нахмурился. Поджав губы, поставил пальцы на клавиши и начал скользить по ним, не отводя сосредоточенного взгляда от октав. — Пам-пам-пам. Пам-пам-пам.              — Это «Лунная соната», — Минхо глубоко вдохнул, сталкивая руки Джисона. — А я вообще про другое.              Он бегло прошелся руками, подталкивая ногой колено Джисона, чтобы пробиться к педалям пианино.              — Звучит ужасно.              — Что вякнул? — Минхо остановился и гневно уставился на Джисона.              — Но это правда. «Лунная соната» красивая, наплывающая какая-то. А это бряк-бряк, бряк-бряк. Тоже тоскливо, но скорее уныло и слишком… прерывисто, что ли?              — Тоже мне, знаток. Ты хотя бы такое выучи. А бряк-бряк — это твоя гитара.              — Но признай, что соната лучше звучит, — Джисон хмыкнул. Забрезжил взглядом в глаза Минхо.              — Ладно, — Минхо, чуть подождав, сморгнул его взгляд и вновь толкнул плечом. — Но ты выучишь это. И не забывай про ноги. Жмешь — отпускаешь. Жмешь — отпускаешь. И звук дольше тянется. Давай-давай, а то у тебя, дай бог, чтобы мысли друг с другом согласовались, а про ноги и руки я вообще молчу. Смотри сюда.              Минхо легонько стукнул его по затылку, заставляя следить за своими пальцами. Он долго зажимал клавиши, четко выдерживал ритм.              Нет, Джисону такое не сложно. В конце концов, гитара требует той же четкости. Джисон самоучка, и его чисто интуитивная игра не делала поблажек, но…              — Опять не то, Джисон. Ты вообще меня слушаешь? Видишь, как я делаю?              — Может, перерыв? Мы уже давно сидим.              — Мне стоит начать брать с тебя плату, — Минхо, вздохнув, прикрыл крышку пианино, чуть не защемив Джисону пальцы.              — Пощади мои финансы. Ремонт и покупка нового инструмента — дело затратное, — Джисон нагнал Минхо, уже успевшего улизнуть к двери, ведущей на кухню.              — У меня тоже лишних денег не водится, — Минхо пропустил Джисон вперед. — Кофе? — ответа он не ждал. Сменив капсулу, включил кофемашину.              — Да что ты говоришь. Не водится? — с сардонической улыбкой протянул Джисон, осматривая кухню и разводя руками в разные стороны. Он слегка покачивался на высоком стуле, приставленном к кухонной стойке.              — Если ты не заметил, я безработный, — Минхо приподнял бровь.              — Очевидно, не вынуждено, а по праву богачей.              — Только вот не надо тыкать меня лицом в факты, о которых ты ничего не знаешь, — он уперся поясницей в столешницу.              — Ну так исправь то, что я не знаю. Очевидно, ты не какая-нибудь знаменитость или типа того. Будь это так, я тебя хоть немного, но признал бы. И ты не какой-нибудь супер крутой генеральный директор или на какой там должности обычно красавчики из дорам? Ты не кто-то скандальный, потому что довольно легко открыл мне дверь и не боялся, что я начну рыскать. И ты…              — Позволь, упрощу тебе задачу, потому что дедуктивный метод ты явно будешь осваивать дольше, чем пианино. А это уже титанически долго. Это не мой дом, а моего отца, — Минхо обрублено улыбнулся. Поставил чашку перед Джисоном и сел напротив него. Отпил из своей.              — Он, э…              — Умер. Уже давно, так что не бледней ты так.              — Вы, типа, не были близки?              — Сложно сказать. Но мы друг друга любили, в общем-то.              — И теперь ты живешь на его наследство?              — Почти. Да чего ты жмешься то, пей, — он легонько пододвинул к Джисону чашку, звонко ударив ногтем о край блюдца. — Это не главная драма моей жизни. Он просто оставил немного долгов, и мне пришлось продать часть наших вещей, чтобы их погасить. Плюсом я потратил на это почти все его наличные сбережения. Так то.              — Пиздец. В смысле, я сочувствую и… — Джисон сжал челюсти, стараясь прикусить язык метафорически, а не по-настоящему. Его глаза бегло заскользили по кайме на блюдце, по краю чашки. На кофе такая мягкая пенка, ха-ха. Что сказать-то?              — Ты зажался. Зря я сказал, да?              Джисон поднял взгляд и увидел, что Минхо тоже неловко рассматривает мраморные узоры стойки. Редкими плавными движениями, сжав пальцами ручку чашки, крутит ее на блюдце.              — Нет, просто, немного неожиданно. Для откровений, типа, — Джисон не отводил глаз от Минхо. Увидел, как тот поднял взгляд, улыбаясь своей улыбкой с острыми уголками.              Когда Минхо был рад, то улыбка всегда обнажала два передних зуба. Когда думал, что стоит улыбнуться просто для того, чтобы сгладить ситуацию, он улыбался, плотно сжав губы и будто бы подняв уголки губ чуть выше, чем обычно. Улыбался так, как сейчас.              — В смысле, мне приятно, что ты рассказал мне, — Джисон метнулся взглядом в сторону. — Прости, несу чушь. Мне просто немного неловко, и это не твоя вина, и… Может, я немного думаю о том, какая же тогда главная драма в твоей жизни. Черт, прости.              — Да забей. На самом деле, мне приятно наконец-то поговорить хоть с кем-то, кроме психолога, — он отпил. Запрокинул голову в привычном жесте и уставился на Джисона. — Только попробуй вновь сказать что-то по типу «мне жаль».              — Но это будет правдой, — Джисон развел руками.              — Я понимаю, но все равно не стоило.              — Так я и не говорил, что мне жаль.              — Ты только что это сделал, — Минхо приподнял бровь и улыбнулся, блеснув острыми кончиками зубов.              — Окей, можно еще один вопрос: зачем ты хотел продать пианино?              — Ну, вроде как избавиться от прошлой жизни? Не знаю.              — Ебать ты таинственный.              — Короче, — Минхо провел рукой по шее, взлохматил волосы на затылке, — про отца моего ты, наверное, слышал. Ли Санджи.              — Не, мимо.              — Ну, его точно помнит старшее поколение, — Минхо склонил голову на бок. — Он вырос в Японии, еще в детстве научился играть. Не только на клавишных, но и на некоторых струнных. Не суть. Уже там он обзавелся мало-мальской известностью, а после решил вернуться на родину моего дедушки. Сюда — в Корею. Сколотил неплохое состояние. Он давал концерты, писал много музыки. Продюсировал, учил. Меня в том числе. Я был поздним и единственным ребенком и… Мать я совсем не помню, а отец посвятил мне очень много времени. Когда мне исполнилось шесть, он подарил мне это пианино. Мы играли каждый день. Он хвалил меня поначалу, мне нравилось. Наверное, он надеялся, что я перенял его талант или типа того.              — Что-то вроде профессиональной династии?              — Ага. И способности вполне можно развить. То, что у меня есть, оно не природное. Как это говорится? Нет таланта. А без него одной хваткой не возьмешь. Пальцы слишком короткие, естественного слуха нет. Да и в детстве, когда я пел, фальшивил нещадно. И, несмотря на старания отца и на мои собственные, у меня, скажем так, не совсем получилось. С возрастом я понял: то, что другим давалось сразу, у меня получилось только после огромных трудов. Все пошло не так.              — В плане?              — Сначала я играл с театральным оркестром и сидел в яме перед сценой. Все шло неплохо. Когда я доковылял до сольных концертов, благодаря отцовским связям, я понял, что мне неприятно, что ли. Люди смотрят. Чего-то ждут. И я на этой сцене, и… Это не мое. Внимание пугало меня. Грудь сжималась, все чесалось. Горло першило, и пальцы словно деревенели. Я накосячил раз. А потом снова, и вновь. Я попросился обратно в оркестр, но мое место уже заняли.              — А сочинять?              — Я пробовал. Проходил курсы, практики. Прислушивался к советам отца, перечил им. Все без толку. Мы с ним на этой почве и разругались немного. Отдалились. А потом он умер, и некому стало заставлять меня вливаться туда, куда я не хотел. И теперь я в каком-то бесконечном плавающем поиске.              — Воу, да ты винишь себя.              — Есть за что, — Минхо усмехнулся, его улыбка ассиметрично скользнула влево и исчезла. — Надо уметь выйти из зоны комфорта, а я не смог.              — Бред.              — Что именно?              — Ну, про зону комфорта. Про то, что из нее выходить надо. Может, есть какие-то крайности, но это точно не твой случай. Вообще всего этого культа не понимаю. Почему я должен менять тот стиль жизни, который мне комфортен? Это никому не вредит.              — Никому из твоего окружения. Но тебе самому — да.              — Чем? Ну, вот просто, скажи честно, когда в последний раз чувствовал себя на своем месте? Тогда, когда играл на сцене? Да и в оркестре навряд ли.              — Да, может, ты прав. Но, видишь ли, реальность такова, что я не могу просто все время сидеть на одном месте и ничего не делать. От этого мне тоже хреново. Сейчас я пытаюсь… Пытаюсь пройти в какое-нибудь агентство или типа того. Потому что вскоре мой бюджет перестанет тянуть налоги и коммуналку с этой громадины, — Минхо развел руками. — Я собираюсь сдать ее, а сам съеду в квартиру поменьше. Съемщиков уже нашел. Квартиру пока нет, но… Все будет.              — И много будешь получать со съема?              — Достаточно, чтобы жить и не особо задумываться, если ничего не изменится. Я по твоим глазам вижу, что ты хочешь сказать что-то по типу «ну так и не парься». Живи так — на деньги со съема. Но у меня не получится. Так нельзя, Джисон. Потому что да, я не буду чувствовать себя комфортно, зная, что я ничего не делаю. А мне надо что-то делать.              — Тогда я спрошу снова. Когда ты чувствовал, что все правильно, в последний раз?              — Черт, — Минхо уронил голову на грудь. Поднял. — Наверное, когда учил тебя играть. Да.              — Воу, я, э… Спасибо? — Джисон неловко поднял чашку с кофе. Черт, остыл. И пенка осела, и кофе сделался горьковатым, и…              — Не знаю, в каком направлении ты думаешь, а думаешь ты очень явно. Но определенно не туда.              — То есть это не из-за меня?              — Не совсем. Короче, не накручивай себя. Может, мне просто понравилось командовать кем-то и указывать ему на ошибки, — Минхо коротко рассмеялся. Джисону нравится его смех. Даже такой: забитый, неловкий и скошенный. Минхо всегда красиво смеется, даже тогда, когда не хочет, или когда заставляет себя.              — Позволишь попробовать помочь тебе?              — Ну попытайся, — улыбка Минхо сделалась мягкой, и Джисону показалось, что он смотрит на него как-то иначе.              Радужка будто стала чуть прозрачней, и зрачок, вечно плывущий к кайме, немного сузился. Минхо уткнулся локтем в столешницу и подпер подбородок ладонью, не отводя взгляда от Джисона. Сделался каким-то потекше-размякшим.              — Что ж, — Джисон влил легкую хитрость в свой тон. — Тогда я затребую с тебя возмещение предоплаты.              — Да неужели? С какой это стати?              — С такой, что я не собираюсь покупать твое чертово пианино, — Джисон подскочил с места. И, не зная, куда себя деть, сел обратно. — Давай начистоту. Ты не хотел продавать пианино. Ты же чисто для галочки, чтобы от самого себя отстать, сделал это объявление. Типа, вот я попытался. Не прокатило. Придется оставить себе. Ты же как-то продал столько отцовских вещей. Вряд ли у них было такое же дерьмовое оформление на сайте, я ведь прав?              — Мне на это нечего сказать…              — А ты и не говори. Потому что я не закончил, — Джисон захотел отпить из своей чашки, но, поняв, что она пуста, потянулся к чашке Минхо. Тот придвинул к нему блюдце. — Мне это твое пианино вообще не сдалось. Я занимаюсь перекупкой. Приезжаю на адрес, отдаю деньги и забираю товар, если он надлежащего качества. И это перекупка автомобилей, мотоциклов, скутеров, мопедов и… В общем, никак не музыкальных инструментов. Я думал, что еду за мотоциклом, а здесь оказалось пианино, и я решил купить чертово пианино, потому что захотел… Не знаю, подольше с тобой поговорить? Захотел встретиться вновь. Ты мне понравился, и придумал эту дурацкую просьбу с «научи меня играть». Дурацкую, потому что я не хотел учиться играть на пианино. А теперь хочу.              — И ты не купишь пианино, потому что?.. — Минхо недоверчиво взглянул на Джисона.              — Потому что оно понадобится тебе. Будешь учить других людей играть. Вот и все. Вот и ответ на твой вопрос. А так как это будет не основным твоим заработком из-за съема, сможешь сортировать клиентскую базу, — Джисон достал телефон из кармана своих джинсов, начал что-то листать.              — Ой, как ты это здорово все порешал, — с сарказмом прошипел Минхо. — А ты не подумал, например, о том, что эту клиентскую базу надо найти? И это меньшая из проблем, и… Эй, ты со мной сейчас разговариваешь.              Джисон, приложив телефон к уху, неуверенно кивнул.              — Хенджинни, привет, — его голос растянулся в фальшивой радости. — Нет, я не собираюсь покидать перспективную команду и возвращаться в твою команду неудачников. Потому что, Хенджин. Восстановлюсь в следующем году. Да. Нет…              — Да с кем ты там… — Минхо дернулся вперед, вставая со стула и перегибаясь через столешницу.              — Заткнись, — шикнул на него Джисон, зажимая динамик ладонью. — Нет, это я не тебе. Так вот, ты все еще хочешь научиться играть? А то тут удобный вариант подвернулся. Не, все ок, он со своим пианино. Ага. Да.              — Джисон, ты с ума сошел?! — Минхо резко сделал шаг в сторону, а затем — к Джисону. Попытался выхватить у него телефон, но тот, свалившись со стула, улизнул от него.              — Все хорошо, просто упал. Так о чем мы?              — Джисон, положи трубку, — Минхо, делая свой тон все грубее и тише, подкрался к Джисону, и тот, скользя руками по паркету, начал отползать от него и пытался подняться на ноги.              — Я уточню у него. Но если что, он уже согласен, — Джисон метнулся в соседнюю комнату, пытаясь спастись от Минхо.              — Я тебя придушу.              — Не, этой мой хороший знакомый. Ага. Так что я почти выбил тебе скидку, — Джисон, пытаясь сдержать смех, взобрался на диван.              — Я тебе щас что-нибудь другое выбью, сука, — Минхо бросил в него подобранную с пола подушку.              — Все норм будет, — он перехватил подушку и прижал ее к груди. — Не. Порешаю. Опыт есть. Да, давно уже учит, так что даже с тобой справится.              — Сукин сын, — Минхо, уже смеясь, вновь попытался отобрать телефон у Джисона и повалился на него.              — Да все манифик, — выдохнул Джисон, борясь с тяжестью сжимающейся груди. — Тогда до воскресенья. Хочу встретиться с ребятами. Ага. В девять. Все.              Он сбросил вызов. Минхо, поняв это, слез с него и выпрямился. Оправил торчащие в разные стороны волосы: сначала свои, потом — Джисона.              — Вот и все. Поздравляю со вторым клиентом.              — Я не справлюсь, — Минхо горько улыбнулся. — С тобой мы просто, не знаю, нашли контакт. Сразу поняли друг друга, что ли. На тебя не страшно прикрикнуть, с тобой не бывает неловко смеяться. И я не знаю, как сделать из себя авторитет, и…              — Просто попытаешься. Хенджин хороший. Честно. Не получится — ну и ладно. Может, действительно глупая затея.              — Нет. Нет, не глупая. Просто я не уверен… Вообще ни в чем. Придется оформлять бумажки, а еще помещение, и новые люди, и…              — Я помогу.              — Все еще не понимаю, почему.              — Даже несмотря на то, что я буквально десять минут назад признался тебе в чувствах?              — Что? Да когда?              — Где-то между мертвым отцом и тем, как ты меня чуть не убил.              — Черт, я не…              — Не понял, да? Можно? — Джисон потянулся рукой к его ладони. Минхо кивнул, и Джисон подцепил его мизинец своим.              Нормальные у Минхо пальцы. Никакие не короткие. Красивые даже. А пальцы редко бывают красивыми. То ногти слишком короткие, то кутикула слишком длинная. Или чересчур много складок на сгибах фаланг, или неопрятные заусенцы, или мозоли от долгого письма, а у Минхо все просто. Обычные такие руки.              Без чего-то лишнего или недостающего. Но Джисон все равно узнал бы изгибы его пальцев. Узнал бы линии на ладонях и на запястьях так, как узнают по привычкам и незримым жестам.              — Так вот, что мы с этим будем делать? — Джисон осмелился поднять взгляд. — Не удивляйся, эй. Я не слепой. Да и взгляни на свои действия со стороны. Кто бы стал помогать какому-то левому пацану за просто так? Поэтому можешь ничего не говорить.              — Я бы и не хотел. У меня плохо получается.              — Минута молчания в честь недолгой дружбы?              — Было бы что почитать, — Минхо перехватил его ладонь, скользнув своими пальцами промеж чужих.              Телефон Джисона, завалившийся куда-то между подушками, издал тревожное жужжание.              — Ты уходишь каждый раз, когда он так делает, — Минхо поджал губы.              — Потому что у меня есть работа, а плавающий график не означает его отсутствие, — Джисон принял вызов. — Привет, Чан. Да, я у Минхо. Ладно. Только скинь ссылку.              Джисон неловко отпустил руку Минхо и, будто извиняясь, едва ощутимо дотронулся тыльной стороной ладони до его запястья. Сбросил звонок, поднимаясь с дивана.              — Прости, мне надо идти.              — Не вернешься сегодня? — Минхо подорвался вслед за ним. Проследил за тем, как Джисон завязывал шнурки на поношенных кедах.              — Не выйдет, прости. Я думаю… Думаю, нам надо поговорить, да? — Джисон замер в дверном проеме.              — Я попытаюсь.              — Можно тебя обнять?              — Э, да. Э, если ты не против, — Минхо поджал губы, пытаясь сдержать неловкую улыбку. Осторожно приобнял Джисона, ощущая легкие волны от его касаний на своей спине.              — Спасибо, — Джисон сжал его руку в своей и сделал шаг к калитке, нехотя выпуская ладонь Минхо.              — До завтра? — чужие пальцы соскользнули с его ладони.              — До завтра, — Джисон широко улыбнулся, повернувшись к Минхо спиной.              Тот застыл в дверном проеме, проводив его взглядом до щелчка калитки.              Воздух застыл, насытившись плотной моросью. Минхо, скрестив руки на груди, прислонился головой к огранке дверного проема.              И солнце проклюнулось, и мотор за забором набрал обороты.              Минхо, дождавшись, пока его гул стихнет, вновь вернулся в залу. Расшторил окно, позволяя серому свету Сеула стереть домашние тени.              Воздух стал легче.              Минхо поднялся на помост и сел на табурет перед пианино. Телефон в кармане стрекотнул уведомлением. Минхо взял его в руки и смахнул сообщение, прочитав лишь начало: незнакомый номер представился Хенджином, а дальнейшее содержание Минхо разберет чуть позже, когда восстановит способность к холодному здравомыслию.              Сейчас он согласен на все, что угодно, если это предложит Джисон. Так неловко. Так спокойно, потому что Джисон — хороший человек. С какой-то по-детски простой, немного эгоистичной и от того верной мудростью.              Джисон много рассказывал про себя, если Минхо спрашивал. И очень боязливо относился к вопросам в ответ. Отчасти Минхо благодарен ему за это. И за то, что Джисон перестал бояться спрашивать, — тоже.              У Минхо в жизни — впервые за прошедший год — появился новый человек.              А люди за людьми всегда тянутся.              Минхо открыл вкладку на сайте, просмотрел свой профиль и перешел к собственному предложению о продаже. Кроме того странного паренька и кроме Джисона, на него никто не отозвался.              «Yamaha, 2004. Цвет — черный. Есть две небольшие царапины. Время активного использования — пятнадцать лет, но бурчит как надо. Продам за 7 400 000. Прошу писать, а не звонить. Сеул.»       Продам.              Какая глупость.              Минхо зажал красную кнопку «удалить».              Открыл крышку пианино. Быстрым росчерком руки прошелся от первых октав к последним. На мгновение, за которое Минхо вспоминал мелодию, комната успела погрузиться в тишину.              Звуковая пустота расслоилась по нотам.              Концерт для фортепиано с оркестром, двадцать первый номер, Моцарт — соло на пианино для себя самого, впервые откровенно-искренне, Ли Минхо.              Мышечную память не отнять, не отнять память интуитивную. А по ней Минхо точно знает, что все начинается с до.