Три женщины

Предательство уже указывает на любовь. Нельзя предать знакомого.

      Когда был тот момент, когда он находился на распутье и выбрал дорогу, сам того не заметив? Марк Жонсьер задавал себе этот вопрос все чаще и чаще, пока глаза машинально, на автоматизме, бегали по строчкам отчетных документов. Ни одна мышца не выражала эмоций, все они были глубоко скрыты за черной формой дознавателя Инквизиции, пахнущей мылом и кедром, и лишь кулаки мужчины невольно сжимались и разжимались. Когда буквы стали сливаться в один бесконечный поток, Марк откинулся на стуле, грубо растер руками лицо. Осмотрелся.       Квартира, куда его определил месье Мартен, пока Марк находился в вынужденном отдалении от жены, была просторной и современной. Стеклянная гладь полов и стен отбрасывала блики в свете новомодных люминесцентных голубых ламп, а в виду малого количества мебели каждое движение одного-единственного обитателя было громким и чуть ли не сопровождалось эхом. Марк рассуждал о том, не умаслил ли его Иво, подобрав такие апартаменты для него одного, не слишком ли расточительно это было для Инквизиции. А еще рассуждал о том, как долго за входной дверью в квартиру будут нести караул приставленные бойцы Корпуса Содействия. Мужчина в ответ на собственные же речи лишь пожал плечами, думая о том, что и не собирался никуда сбегать, хмыкнул, порадовавшись тому, что у него не стали отнимать мобильный телефон, как у какого-то подростка, попавшегося на уроке. Поймав себя на неоднозначных действиях и выражениях, Марк повернул голову в сторону, встретившись взглядом с собственным отражением в оконном стекле. Он увидел мужчину, не знавшего сна уже долгое время, гораздо дольше, чем могло показаться обывателю. А все потому, что его мысли стала занимать не только работа или видная красавица-жена.       Мысли о грядущем перевороте, все детали и крючки, вращались в голове, как Земля вращается вокруг Солнца, но и доштормовых детей, и в современных интернатах для псиоников, и в приютах, и в школах всегда учили — у Земли есть спутник, Луна, и она так же вращается вокруг Земли, как Земля вращается вокруг Солнца. И Луна эта у Марка была, и крутилась вокруг его Земли, мешая ей крутиться вокруг Солнца, отвлекая. Луна эта появилась у его Земли не сразу, не с первой встречей, не с первым взглядом, как могли описывать в старых романах. Поначалу Марк вообще не воспринял ее, эту псионичку, девушку, всерьез. Мимолетное общение при первом допросе, детали которого он даже не помнил, лишь кровоточащий нос девчонки всплывал в воспаленном мозгу каждый раз, когда Марк пытался что-то припомнить. Затем, он помнил, месье Приор запросил характеристику на ее имя, зачем и для чего, дознаватель Марк не особо понял, а, может, не хотел понимать. Как он мог судить о ней, едва зная? Но что-то внутри жгучим желанием заставило написать нечто нелицеприятное, и вопреки этому, псионичку все же взяли в личную охрану Приора Инквизиции.       Затем они украдкой встречались на приемах, взгляд Марка ненароком задерживался на платьях девушки, оголенных плечах. Он жмурился, отворачивался, скрывая удивление, прятался за напускными цинизмом и вежливостью. Крепче сжимал локоть жены. — Я не видела вас раньше. И Марк ничего не рассказывал, — улыбаясь, спросила Летиция ее низким, но не лишенным нежности и интимности голосом. — Не удивляйтесь, — псионичка расслаблено пожала плечами, но от Марка, столько лет проработавшего в Инквизиции, не укрылась напряженность, звучавшая в голосе. Так же, как и Летиция, улыбнулась, пряча за этой улыбкой клыки и истинные мысли. — Рассказ вряд ли оказался бы интересен. Как и обстоятельства нашего знакомства. Не лучшая тема для праздника. Не правда ли, месье Жонсьер?       Извернулась, ничего не скажешь, — подумалось тогда Марку, но в тот вечер он сумел скрыть рвущуюся наружу ухмылку. Вместо этого поддержал нарочито вежливый тон: — Верно, — ровным голос ответил Марк, переводя взгляд на жену, — рабочие будни, рутина.       Какая-то колкость, грубость, скрытая за портьерой умных речей и оборотов прозвучала тогда, но Марк уже не помнил их диалог досконально. Помнил лишь то, что пикироваться язвительностями с мадемуазель ему понравилось, мысль о чем он по приезде домой постарался поскорее сбросить с себя, стряхнуть, как пыль с инквизиторской формы.       Затем Марку на ум пришел допрос Фатиха Дешама, одного из заговорщиков, открывшего огонь на приеме у советницы Сарду. Блеклый, ничем не запоминающийся персонаж, лишь исполнитель. Через Марка проходило много таких, и мало кому удавалось после его допросов преспокойно жить на ферме в захолустной деревушке. Тогда мадемуазель напросилась поехать с ним к Периметру под предлогом служебного расследования, и, когда Марк получил прямое распоряжение и дозволение начальника, он лишь поджал губы, приготавливая себя к очередной борьбе. И Марк помнил, с каким облегчением, возможно даже преувеличенным, вздохнул, когда подчиненная сообщила, что не будет мешать, а отправится отдыхать. — Месье Жонсьер, позволите вопрос? — Марк уже хотел закатить глаза от вездесущей Рид, но неожиданный порыв перебил это. — Да? — ответил он. Ему стало почти интересно, что так хотела узнать любопытная мадемуазель. — У всего Периметра связь с перебоями? — Да, — Жонсьер едва заметно вздохнул. — Но вышки ведь рядом, — запротестовала девушка.       В правильную сторону думаешь, Рид, — всплыло тогда в мыслях. И он начал рассказывать девушке об очевидных, как ему казалось, опасностях, объяснять, как маленькому ребенку, такие простые вещи своим будничным, немного надменным голосом, «голосом профессора», так, как будто то, что он рассказывал — должны знать абсолютно все, а если ты этого не знал, то прямо сейчас тебя, просим заметить, бесплатно, посвятят в круг тех, кому это дело не представляется тайной.       Пожар случился той же ночью, что они приехали в Лаграс. Марк, как обычно, засиделся допоздна при тусклом свете настольной лампы, протер лицо ладонями, и ему, то ли от сонливости, то ли от накатившего дурмана природы, почудился запах гари и жженого пластика. Из вентиляции и щелей по всей комнате начал плыть едкий черный дым. Жонсьер вскочил, опрокидывая стул, кинулся к Фаруку, мирно спящему в одной из коек, ко второму бойцу, и они так же лихорадочно повскакивали, надевая впопыхах форму. Марк забарабанил кулаками по пластиковой стене, разделявшую их с юной псионичкой. Окна жадно лизало рыжее пламя. — Рид! Рид!!! — Марк бросился к двери, но та не поддавалась. Электронный замок заклинило. Мужчина быстро провел рукой по волосам, соображая, что псионичка ничем не экипирована и за ней не было закреплено никакого оружия. — Я здесь! — раздался женский голос где-то вне комнаты, вне понимания, но в опасности. — Выбирайтесь! Живее! Мы горим! — Марк навалился на дверь телом, еще раз и еще… — Вижу!       Дура что-ли? Нашла время огрызаться! — Марк, сидящий за обеденным столом пустой квартиры, усмехнулся накатившим на него воспоминаниям.       По стене, в тех же воспоминаниях, расползался и пузырился пластик, а дым становился чернее и гуще. Раздалось лихорадочное дергание ручки, шум ее выламывания. — Не открыть! — женский крик, почти отчаянный, зашумел в ушах, глаза стала разъедать резь дымной завесы. — У нас тоже!       Ответа не последовало, и Марк понял, что время было не на его стороне, а если быть точнее, то оно и вовсе играло против них. — Фарук, автомат мне! — крикнул Жонсьер куда-то в непроглядную гущу дыма, и к нему поспешили оба его бойца. — Всем назад, — скомандовал он и, сдержав рвущийся из легких наружу кашель, направил автоматную очередь на замок. Оставил после себя устаревшее техническое решето. Звук отлетевшей соседней двери на секунду подарил надежду, но надежда давно не была спутницей дознавателя Марка Жонсьера, он выбежал, глянул вниз, и обнаружил мадемуазель Рид на четвереньках, скрючившуюся, выгибающуюся, в попытке не выблевать собственные легкие. У самого мужчины в глазах мутнело, но даже не раздумывая, он подхватил девушку, нырнув ей под плечо, почти взваливая на себя, и поспешил к балкону.       Марк оперся руками об колени, бил себя по груди, пытаясь избавиться от остатков черного дыма. Скользнул взглядом по девушке, скорчившуюся на траве в одном нижнем белье. Она тоже едва не задыхалась от кашля, пребывая в полуобмороке. Кто-то крикнул истерически: — Жюдит! Внутри!       Да бл… — Марк уже хотел было в ярости броситься на командира поста. Заметил шевеление сбоку: это Лу Рид встала на четвереньки, протянула руку к решетке на окне так, словно жаждущий тянулся к воде. Марк не верил своим глазам. Решетка дернулась, прутья поотскакивали от пластиковых стен, образовав щель. Псионичка закричала в ярости, отчаянии и боли. Мужчины, подоспевшие со всей деревни, навалились на окно и доломали его. Жюдит удалось спасти. — Как вы, Рид? — Жонсьер смотрел девушке прямо в глаза, старательно не опуская взгляд на нижнее белье. — Нормально, — вяло ответила девушка.— Высшее общество меня в разорванном платье уже видело, — Жонсьер помнил, каким чудом Приор избежал смерти, благодаря кому остался цел и не имел ни малейшего повреждения. В голову юркнула совершенно неуместная мысль о том, что и тогда Лу Рид предстала едва не голой. — Теперь деревенские на меня в белье смотрят. Еще и грязную, — девушка презрительно оглядела себя, и Марк поймал себя на том, что занимался тем же. — Что дальше, боюсь представить. — Вы молодец. Спасли ту женщину… — прочистив горло, ответил Марк, вернул взгляд к глазам Лу. Темно-карие, колючие обычно, но уставшие сейчас, даже затравленные. Впервые за долгое время он хвалил кого-то, совершенно искренне, чувствуя внутри разрастающееся уважение к девушке. Хрупкая, неопытная, слабая псионичка в полуобмороке сделала то, чего не мог сделать никто, стоя около того дома. — В конце концов, принесите что-нибудь накрыться!       Марк откинулся на стуле, посмотрел в потолок, тоже стеклянно-зеркальный. И снова собственное отражение преследовало его. Он нашел ответ на свой вопрос. И от осознания правды мужчина в отчаянной злобе сжимал челюсти, скрежетал зубами, снова погружаясь в воспоминания.       Девушка шагала в отдалении от Марка и, тем не менее, Марк мог поклясться, что прислушивалась к их с Роменом разговору. Петляла между корнями настоящих деревьев, обходила заросли задумчивая. Мужчина изредка бросал взгляды в ее сторону, не отвлекаясь от беседы с командиром поста. Наконец псионичка взобралась на поваленное дерево, иссохшее от времени, осмотрелась. Застыла. Марк уже в открытую смотрел на нее, не зная, выжидал ли конкретных действий или невольно любовался. Лу Рид протянула руку к солнцу, как ребенок, ловивший лучик, и словно застыла в этом мгновении. Марк опомнился не сразу, мотнул головой, сбрасывая с себя наваждение: — Рид, хватит танцевать, — прикрикнул он, — сломаете себе еще что-нибудь. Кто вас понесет? — Конечно, я бы ее понес, кто же еще, — проворчал Марк, глядя себе на руки. Сжимал и разжимал пальцы, будто бы еще не вернулся в настоящее. — Уже был опыт, когда вытаскивал на балкон.       Мужчина закрыл глаза, и ему представился тот дикий, объятый разными опасностями лес, но вместе с тем красивый, непреступный и настоящий. Он был в точности как она, эта девушка. Вот она стоит на этом бревне, тянется к солнцу, мечтая о полете и свободе. Вот он взбирается к ней, неохотно отряхивает форму, но держится крепко. Тепло и свет щекочут его лицо, и Марк улыбается, то ли морщась от солнца, то ли наслаждаясь редким моментом, невозможным и прекрасным. — Романтик херов, — мужчина покачал головой, начал собирать бумаги в одну стопку, — и что бы ты там с ней делал? — обращался он к себе недовольно, — придумал тоже…       Марк постучал отчетами по столу, поправляя их, сложил в папку. Глянул на часы, посмотрел в телефон. Взгляд зацепился за одно короткое сообщение в шторке уведомлений. Сухое и чужое, как руки его отправительницы.

«Когда тебя дома ждать?»

      Мужчина потер переносицу, размышляя. Он уже не считал дни, что не виделся с Летицией и не был дома. Работа, готовящийся переворот и личные чувства смешались в грязном, некрасивом беспорядке, и Марк нырял с головой в первое, с решительностью человека мира и правопорядка ждал второго и терялся и избегал последнего.       Дознаватель позвонил секретарю Приора Инквизиции, мадемуазель Даниэль Вейсс, и попросил о встрече с месье Мартеном завтрашним днем. Затем открыл переписку с женой, уже хотел было напечатать ответ, но почему-то остановился.

***

      Марк Жонсьер поприветствовал секретаря Вейсс, псиоников ровным голосом. Взгляд ненадолго задержался на посвященной Рид. Девушка в недоумении выгнула бровь, и мужчина, несколько смутившись, кивнул и решительным шагом прошел в кабинет Приора. — Марк, — Иво кивнул с уважением и нажал кнопку отключения видеозаписи под столом. — Иво, — с таким же почтением ответил месье Жонсьер.       Приор жестом указал на кресло напротив рабочего стола, но Марк покачал головой, оставшись стоять. — Я быстро. По делу.       Приор озадаченно кивнул, окинув Жонсьера внимательным взглядом. — Рассказывай, что случилось и почему такая срочность, — в голосе Мартена не было той строгости, которую Марк привык слышать в более формальной обстановке.       Марк прошел к креслам. — Я пришел к тебе просить о дозволении увидеться с женой. Мое долгое отсутствие дома уже вышло за рамки неподозрительного. Летиция начинает суетиться. Боюсь, как бы не натворила чего-то такого… что могло бы помешать нашим планам.       Иво прищурился внимательно, по обыкновению сцепил пальцы в замок, подпирая подбородок. — Это опасно, — только и сказал он. Тихо, то ли раздумывая, то ли запугивая, и Марк не знал, как расценивать услышанное. — Знаю. Но я прошу тебя об этом. Характер и детали нашей работы, само собой, не будут обсуждаться ни при каких обстоятельствах. Я все обдумал. Хочу увидеться с ней напоследок.       Марк поджал губы, пресекая себя. — Личного, а тем более интимного, не дай Единый, интереса нет, — сказал мужчина уже увереннее, — только в рамках нашего общего дела. Показаться — и все.       Приор медленно, почти мучительно медленно для Марка, встал, обошел стол и сел на край. — Я доверяю тебе, Марк, — начал Иво, но Жонсьер позволил себе перебить. — Я знаю, Иво. И я не смею заставить тебя сомневаться во мне и тем более подвести.       Приор кивнул. — Хорошо. Один вечер, в полночь вернешься в свою квартиру, — Иво смотрел Жонсьеру прямо в глаза и, казалось, выворачивал наизнанку душу и помыслы. — Никаких разговоров о работе или Викарии. Как ты сам сказал, «показаться — и все».       Марк едва заметно выдохнул и согласно кивнул, однако Приор не спешил возвращаться за работу, вместо этого выжидающе глядел на мужчину, что-то обдумывая. — Последнее, — тихо сказал он, и Марк приготовился слушать, — у меня тоже будет к тебе просьба.       Сохрани, Единый, — взмолился в мыслях Марк, и отчего-то начали неметь кончики пальцев. — Когда все начнется, а это, будь уверен, произойдет со дня на день… — Иво замолчал на секунду, видимо, подбирая слова. Еще никогда Марк не видел его в такой нерешительности. — Я хочу, чтобы ты максимально поспособствовал выживанию Лу Рид. Стоун будет все это время со мной, а она — на твоем попечении. Сделай все возможное, чтобы она выжила, — Иво взглянул Жонсьеру в глаза, твердо, грозно, но вместе с тем умоляюще. — Сбереги ее.       Марк исступленно глядел в глаза Приора в ответ. Он, конечно, замечал некоторые вещи, о которых приличные мужчины предпочитают молчать, но… эта просьба, такая откровенная и искренняя, неопошленная и серьезная, расставила все на свои места. Он видел взгляды Приора, направленные на псионичку, да и слухи долетали чуть ли не до деревень.       Конечно, они вместе. Конечно. По-другому и быть не могло. И это не мое дело. — Я… — Марк запнулся, зажмурился, прогоняя посторонние мысли. — Я все сделаю, Иво, — мужчина твердо кивнул, — я сберегу ее.       Марк осекся, едва не добавив: «Потому что сам этого хочу».

***

      Как смотреть в глаза человеку, который предал не только супруга, но и постулаты, на которых держится хрупкий мир, стремительно гибнущий в последствиях Шторма? Марк не знал ответа на этот очередной свой вопрос. Лишь сжимал и разжимал кулаки, наблюдая, как за окном сменяются стеклянные высотки Центра.       И детей тоже перебили, как крыс лабораторных… Сука. Дознаватель, позволив капле эмоций взять верх, со злостью провел ногтями по подлокотнику, царапая. В голове одна мысль потеснила предыдущую: «Лишь бы территории интернатов весь этот… передел власти обошел стороной».       Пальцы забарабанили по подлокотнику. Тишина в салоне служебного автомобиля давила, выкручивала громкость собственных рассуждений на максимум. Я, Марк Жонсьер… — мужчина выдохнул, успокаиваясь. По своей воле и исходя из своего стремления вступаю в ряды инквизиторов Церкви Единства. Перед лицом Синода и всеми выжившими сплоченными людьми клянусь до последней капли крови защищать человечество. Отныне его выживание для меня — наивысшая цель. Клянусь не создавать самому и удерживать иных от угроз существованию людей как вида всеми доступными силами. Мои желания, родство… — Марк запнулся, проглатывая странную горечь… Дружба и вражда не изменят этого намерения. Клянусь честно служить людям. Если нарушу данную клятву, готов принять презрение и суровую кару Церкви Единства.       Мужчина кивнул самому себе. Они обманывали. Искусственно тормозили развитие науки. Отдавали нелегитимные приказы, ужасающие своей жестокостью. Убивали людей. Она… обманывала. И косвенно способствовала всему остальному.       Марк поступал правильно.       Сопровождающий его охранник остался за дверью, в то время как мужчина вошел в квартиру без стука. Коридор окутал холодный полумрак, и Марк сдержал себя от того, чтобы поежиться. Еще никогда он не чувствовал себя чужим в своем доме, как и дом стал чужим для него.       Мужчина прошел к дверям на кухню, остановился, прислушиваясь. — Сесиль, я же сказала, убери полотенца в шкаф, — раздался недовольный голос жены. — Нет, не в этот. Единый, тебя что, лишили зрения? — послышались вздох и раздраженное: — надеюсь, твоя предыдущая работа — не череда удачных совпадений, иначе я не понимаю, зачем я тебя держу.       Марк решительно открыл дверь.       Летиция Жонсьер в пеньюаре, едва доходившем до колен, сидела на стуле, скрестив ноги, и скучающе вращала ножку бокала вина. Увидев мужа, она замерла, а необычайно черные глаза распахнулись в удивлении. — Муж мой, — женщина встала, мельком посмотрела на домработницу. Молодая девушка, может быть даже девочка, сжалась под ее взглядом. — Ты вернулся.       Марк, чувствуя, как ноги вязнут в невидимом песке, медленно прошел вперед и сел за стол. — Жена, — коротко сказал он, взглянул на загнанную и запуганную домработницу, — и тебе здравствуй, Сесиль. — Месье Жонсьер, — девушка кивнула, вперив взгляд в пол. — Сесиль, ужин. Сейчас, — опомнилась Летиция, отвернулась, дернула плечами, видимо, сбрасывая тень удивления. Заметив, что у девушки от волнения подрагивают руки, Летиция едва повысила голос, — Единый, я сама! — супруга встала, начала накрывать на стол. Девушка мешалась рядом, — не путайся под ногами. Скройся, — строго, не поворачивая головы, заключила она.       Сесиль все так же с опущенной головой прошла мимо Марка, чуть ли не бегом. Тот заметил, как девушка опустила браслет на правой руке, закрывая знак «Пси». Брови сами свелись к переносице. Дверь бесшумно затворилась. Летиция поставила перед Марком широкое керамическое блюдо, в центре которого был красиво оформлен какой-то салат. — Ты не говорил, что приедешь. Я волновалась. Голоден? — Натянутая улыбка украсила губы Летиции, а в глазах мелькнул загадочный блеск. Марк отметил, что никогда еще не видел улыбки лживее.       Помешал обсуждать интриги за моей спиной? За спиной Приора? — Несомненно. Налей мне, пожалуйста, того вина, которое пьешь сама.       Женщина медленно, играючи-грациозно прошла к противоположному краю стола, где еще недавно сидела, игриво пробежала пальчиками по стеклянной поверхности. Марк смерил ее жест опустевшим взглядом, заставляя себя не отворачиваться. Летиция одним аккуратным движением руки наполнила второй бокал и подала мужу, глядя тому в глаза. Выдерживая паузу. Проверяя. Играя. Не удостоверившись в чем-то или чего-то не найдя, Летиция так же элегантно, виляя бедрами, грациозно ступая босыми ногами по холодной плитке, вернулась на место.       Марк, нарочито равнодушно смотревший ей в глаза в ответ, потянулся к бокалу и пригубил вино. Оно было теплым, оттого и неприятным, оставило на языке терпкий кислый след; такой же вкус был у предательства, думалось мужчине.       Молчание становилось густым и тяжелым, и его можно было есть ложкой — все же лучше, чем пресные листья этого дрянного салата. — Ты мог предупредить меня, что приедешь. Я бы приготовила что-нибудь более… — Летиция наколола на вилку помидор черри, оглядела его недовольно, — изысканное.       Мужчина последовал ее примеру, отправил в рот что-то из тарелки вперемешку с какими-то овощами. Горький вкус, преснота и уныние сочились в свежем салате. — Не помню, когда ты последний раз готовила, да и не вижу в этом надобности, честно говоря. Технологичный кухонный блок справляется. А теперь ты наняла и Сесиль. — Хм, ну да, — Летиция, поджав губы, оставила вилку и сделала глоток вина, слишком большой, как показалось Марку. Нервничает? — Оставим тогда эти светские разговоры о погоде. У тебя так много работы в последнее время, — женщина склонила голову, рассматривая мужа внимательнее. В ее взгляде скользнуло нечто холодное, похожее на лезвие ножа. Возможно, это отсвет неонового полумрака так нагло баловался с рассудком Марка Жонсьера. — Зачем ты приехал, Марк?       Летиция облизнула пересохшие губы.       Чтобы взглянуть тебе в глаза и понять, врешь ты мне по чьей-то указке или по собственной воле. И, кажется, я уже знаю ответ. — Это мой дом, Летиция, — мужчина вслед за женщиной оставил вилку, промокнул губы салфеткой. Увидев, что она пытливо смотрит ему в глаза, не стал прятать взгляд, как стыдливый мальчишка. — А ты моя жена, — Марк не удержался от ехидного, но холодного замечания, — ты помнишь об этом? — Что за вопрос? — Летиция встрепенулась раздраженно, словно начинала терять терпение из-за долгих пауз, нелепых разговоров и неопределенности. — К чему это все?       Марк покачал головой. Ни один человек не способен утаить свой секрет. Губы сладко улыбаются и молчат, но говорят кончики пальцев. Предательство сочится из человека сквозь каждую пору. — Ты права. Отставим светские беседы до следующего раза, — Марк невольно осекся, понимая, что этого злополучного следующего раза может и не быть. — Я хочу задать тебе один вопрос. И я прошу обдумать ответ и честно сказать его мне.       Марк взглянул жене в глаза. Глубокие, испытывающие, нетерпеливые. Он видел, она была на грани падения, на грани краха, и Марк, к своему сожалению, понимал, что если Летиция сорвется в эту бездну — он не подаст ей руку. Секунды паузы превращались в минуты, в часы, время застыло в мгновении этого странного ужина, как застывает обычно в мыслях у приговоренных на эшафоте, когда вот-вот под ними должна резко опуститься панель. Послышится крик и хруст шеи. — Не томи, — отчеканила Летиция, не сдержавшись.       Он не мог позволить себе безучастно смотреть на это падение, и потому… — Скажи мне, отчего у нас так и не было детей?       Вопрос повис в воздухе, в тишине, окутавшей столовую. Марк отметил, как грудь жены едва заметно опустилась, словно та выдохнула с облегчением.       Летиция была умной женщиной, и все же она была женщиной, и если бы Марка спросил бестактный человек, разговаривали ли супруги на тему детей, Марк соврал бы, сказав «нет». — Мы с тобой не раз возвращались к этому вопросу, — начала она скучающим тоном. Женщина занесла руку над объемной пепельной прической, крепко схватила парик и потянула вниз. — Что изменится, если вернемся еще раз?       Губы мужчины исказила насмешливая ухмылка, которую он не мог сдержать. Летиция, снимая с коротких волос сетку, окинула его строгим непреступным взглядом.       В противовес этой холодности в мыслях Марка огненным всполохом мелькнули рыжие волосы другой женщины. Темно-серые, почти графитовые глаза, в которых плескалось озорство. Губы почувствовали шершавость и теплоту чужих губ, ее губ. Благодаря анонимным запросам в интернат перед глазами предстали фотографии тринадцатилетней девочки с такими же яркими локонами, в причудливых очках округлой формы.       К этим же мыслям присоединились и другие, странные, неразумные и до сих пор прогоняемые. Глаза мадемуазель Рид, колючие по цвету и сути своим, сдержанная ухмылка, решительность и сила, заключенные в сжатых кулаках. Марк недоуменно сморгнул. — Странные речи ты говоришь, муж мой, — голос Летиции вырвал мужчину из раздумий. Она отбросила парик и прищурилась. — Что-то другое поселилось в твоих мыслях. Что-то… или кто-то?       Летиция была умной женщиной, и все же она была женщиной, а потому чувствовала угрозу в другой женщине. И если бы Марка спросил бестактный человек, права ли она, Марк соврал бы, сказав «нет». — Что ты такое говоришь, жена? — ответил мужчина, прячась за напускной мягкостью. Он встал, прошел к ней, тем самым вынуждая тоже подняться. В глазах жены смешались чувства. Марк провел большим пальцем по скуле женщины вниз, опустился к подбородку.       Летиция прикрыла глаза, ресницы ее трепетали.       Интересно, противны тебе мои прикосновения? — Все рушится, — прошептала женщина, положив свою ладонь поверх руки мужа. Погладила, медленно и трепетно, и Марк не знал, как расценивать этот жест, однако отметил, что внутри у него ничего не дрогнуло. — Что рушится, Летиция? — мягко, словно успокаивая ребенка, спросил Марк. — Все. Наш брак. Мир вокруг. Знаешь… мне страшно, — едва слышно ответила супруга и прильнула к мужу. Марк на секунду застыл в изумлении. Бездна, что разверзлась в нем давным-давно, еще до встречи с Летицией, до сих пор прикрытая ветками из работы, чести и долга с грохотом дала новую трещину.       Мужчина занес окоченевшую руку над головой супруги, пальцы погладили ее по коротким волосам. Сбитая спесь некоторой надменности и уверенности в собственных действиях сменилась тоской и горем по еще живому человеку. Но таковой ей оставалось быть недолго, и Марк заранее оплакивал ее тело, ее шею, повисшую в петле в назидание другим. Сам не заметил, как щеки намокли от двух лениво скатившихся слез. Он прижал Летицию к себе сильнее, чтобы она не заметила этой мимолетной слабости, иначе она бы обо всем догадалась, это точно, думалось мужчине.       Она была умной женщиной, и поняла бы, все поняла бы. Он сжал ее плечи, прильнул губами ко лбу, напряженно и сильно.       Марк прощался.

***

      Мужчина не спал уже которые сутки. Все случилось быстро и, хвала Единому, «сопутствующий ущерб» был мал по сравнению с ожидаемым. Но крики и шум толпы, рев полицейских машин, автоматные очереди все еще преследовали его, и даже по ночам он слышал это эхо. Марк в свой первый, если считать с переворота, выходной перевернулся на жарких простынях. Зажмурился, пытаясь провалиться в сон. И, как обычно это бывает, сначала провалился в воспоминания. — Тогда захлопните рот, посвященная, и отставить обсуждать приказы!!! — рявкнул Марк, сжимая руль. Он посмотрел в зеркало заднего вида и встретился взглядом с мадемуазель Рид, на которую только что без особой на то причины повысил голос. Чувства внутри бушевали, разрывали на части. Однако ни испуганного выражения лица, ни даже удивленного Жонсьер не увидел. Лу смотрела в глаза его отражению спокойно, словно и не ожидала от Марка ничего иного, кроме ора. Затем псионичка и вовсе исчезла из поля зрения, продолжив шнуровать ботинки. — Мало людей на блокпосте… Но кто-то будет? — раздалось задумчивое снизу. Марк стиснул руль машины еще сильнее. Выдохнул, чувствуя, как страх за кровавую революцию перебивает подкрадывающийся стыд за повышение голоса. Удивительно… — Все должно выглядеть убедительно, — мужчина снова встретился с ней взглядом в зеркале. Глубокие, цепкие глаза не боялись на него смотреть. Не боялись спрашивать. Бросать вызов, снова и снова. Никогда. Он отправлял ее одну устраивать для мятежников коридор без сопротивления. Все должно было пройти гладко, но чем больше они обсуждали зарождающийся план, хрупкий, как хрустальная пепельница на краю балкона, тем сильнее у Марка сжималось сердце. Однако сейчас от него требовались решительность, четкость и сила. Рид должна была знать, что может положиться на него. — Волосы, Рид. Они слишком элегантно уложены, — с губ сорвался непрошенный комплимент, и Марк, недовольный собой, вперил взгляд на дорогу.       Мужчина снова перевернулся на другой бок. Подушка под ним распалялась, как распалялся и огонь внутри него. Все военные действия уже были сведены на нет, народ и власть ждали казни всех причастных. Жонсьер не смог вернуться в их с Летицией квартиру. И никогда не вернется туда, кто бы что ни говорил и не думал.       Утро выдалось жарким для подступающей осени, но свежий ветер приводил разум и чувства в стройный ряд. Марк взбодрился чашкой кофе и ожидал машину Приора около здания Инквизиции. Из подъехавшего черного автомобиля выбрались все четверо: Иво, секретарь Даниэль, аколит Стоун и… Рид. Марк встряхнулся и направился навстречу Приору. — Месье Мартен, доброе утро. — Здравствуй, какие новости? — спокойно ответил Иво, и все пятеро медленно двинулись ко входу в здание. Мартен отдал распоряжение Даниэль. Как вдруг неожиданно для самого себя Марк поймал на себе взгляд мадемуазель Лу Рид. Что-то внутри него отяжелело, выбиваясь из порядка, так долго выстраиваемого Марком этим утром. — Рад, что вы в порядке, Рид, — твердо сказал мужчина, не отводя взгляд. — Какой дружный коллектив и солидарность, — усмехнулся месье Мартен рядом, и только сейчас Марк отвлекся на него. — Простите? — в недоумении спросил он. — Она о тебе тоже переживала, — ответил Иво и неожиданно весело подмигнул псионичке. — Просто спросила, жив ли, — девушка аккуратно дернула плечиком, прогоняя неуместную тему, словно назойливого насекомого за Периметром.       Внутри Марка что-то содрогнулось, то ли конкуренция, то ли лесть, обусловленная вниманием мадемуазель Рид. Он взглянул на нее, усмехнулся по-доброму. — Рид, я не доставлю вам удовольствия побывать на моих похоронах.       Странная реакция отразилась на лицах приезжих, то ли веселье, то ли ирония — Марк не понимал. — Не вижу ничего настолько уж смешного, — едва нахмурился Марк. — Угу, и я, — Лу прошла мимо него, поспевая за Мартеном, и снова в нос мужчине ударил запах необычного цветочного мыла, смешанный со странным ароматом… асфальта после дождя? Марк втянул носом уходящий флер девушки. Такой запах бывает обычно перед сильной грозой.       Месье Мартен и Лу двинулись вперед, в то время как аколит Стоун задержался и зашагал ровно по правую руку от Жонсьера. Эмпатик не отрывал взгляда от идущих впереди начальника и напарницы, тихо, не привлекая внимания, сказал: — Простите, что вмешиваюсь, месье Жонсьер, но должен предупредить. Посвященная Рид — занятая женщина.       Марк часто заморгал, словно не верил в услышанное. Волна негодования и ярости окатила его, он повернулся к Кею, ошеломленно глядя на него.       Тот не позволил себя перебить и продолжил: — Я знаю, что вы чувствуете. Злость из-за того, что я лезу не в свое дело. Еще раз простите, но я должен был сказать, потому что не впервые чувствую ваши… эмоции. По отношению к Рид.       Марк отвернулся в попытке успокоиться. До боли сжал губы, и вероятность того, что он их прокусит, не пугала. Наоборот даже, Марк хотел почувствовать кровь, на губах и в носу, в надежде перебить стоящий в ноздрях запах девушки. Он дернулся, окатившись волной стыда.       Пока твоя жена в допросной сидит, ты чужую женщину хочешь. Сука ты, Жонсьер. — Спасибо за предупреждение, аколит. Однако не нужно больше. Я же не слепой.       Словно этого разговора и не было, мужчины ускорились и вдвоем поспешили за Мартеном и Лу.       Ближе к вечеру Иво пригласил Марка к себе в кабинет. Мужчина зашел без стука и огляделся, словно не был тут очень давно. Все было на своих местах, и ничего не говорило о том, что послештормовая история мира навсегда была перевернута. — Присаживайся, Марк, — твердо сказал Иво, взгляд его был строгим и в то же время сожалеющим. — Давай обойдемся без прелюдий, если позволишь, — отстраненно покачал головой Жонсьер, — я знаю, что ты решил. — Летицию казнят, — все же сказал Иво, и запас воздуха в легких Марка в секунду исчерпался, несмотря на то, что он был готов к этому разговору. — Мне жаль, но ее преступления против Церкви и против самого человечества неисчислимы. Я не могу ничего сделать.       Дознаватель был согласен с начальником, разделял его взгляды на сложившееся, и все же тоска поселилась внутри, легкая, но не отступная. Иво молча налил другу коньяка и поставил перед ним. Марк в два шага оказался у стола и опустошил стакан одним глотком. — Лу провела допрос Викария, — заговорил Иво, уклоняясь от темы, затем с любопытством взглянул на Марка. Видимо, он ожидал возмущения или зависти, спрятанными за насупленным выражением лица, но не увидел ничего такого. — Она молодец, — ответил Марк, взял у Приора графин и налил себе еще. — Молодец, — повторил он и вновь осушил стакан залпом.

***

      Нью-Пари охватило прохладное утро, но погода не стала причиной толпе людей не являться на очередную казнь заговорщиков и грубых нарушителей закона. Марк стоял за эшафотом, вглядываясь в лица людей. Такие разные, но все объединенные одной целью — увидеть справедливую кару Единого. Мужчина сжал под формой пистолет. Мысли были заняты поиском и выявлением потенциально опасных граждан, а чувства, эмоции, вызванные предстоящей казнью некогда любимой жены — были выжжены, и не осталось даже золы.       Летицию вывели в серой робе к эшафоту, женщина встала на панель. Даже сейчас в ее взгляде, в шагах было что-то грациозное, но вместе с тем нечеловеческое. Марк не заметил, что затаил дыхание и не сводил глаз с жены. Статная, величественная, породистая… и ни разу не раскаявшаяся в содеянном. Лишь жалеющая о том, что попалась.       Приставленный инквизитор предложил ей сказать последнее слово. Женщина оглядела толпу, губы исказила ухмылка. Летиция коротко покачала головой. Взгляд Марка же был прикован к ее ногам, под которыми вот-вот разверзнется смертельная пустота.       Крики, улюлюканье толпы. Тяжесть мертвого груза на сердце. — Au Revoir, Shosanna… — беззвучно прошептал Марк, и панель под ногами жены с грохотом откинулась.