Это жестоко, Эдвин

Он всегда заходил так: сначала пафос, грация, приковывающие к себе взгляд, трепет лоснящихся прядей и железнобетонная уверенность, слегка касающаяся каждого. Он всегда заходил так, словно самый желанный гость, словно этикет придуман не для него и приходить с пустыми руками - хороший тон, если пришедший смотрит лишь на тебя, чуть исподлобья, своими мучительно восхитительными глазами, этим слегка прикусывающим в момент страсти взглядом, то ли ласкающим, то ли обещающим вогнать в тебя нож по самую рукоять. Эдвин любил этот взгляд, эту нелепо-милейшую уверенность, эти вечно заставляющие его внутренне трепетать крайне неожиданные, непрошенные и выданные без разрешения касания. Он любил не столько резкость его появлений, сколько их естественность. Всё полетело в тартарары? Его время. Все закончилось, не оставив от тебя камня на камне? Вот вам хитрая полуулыбка, так красиво очерчивающая скулу и сильные руки, которые перетекают с его поясницы чуть ниже, но сжимаются только на бёдрах, оставляя следы и эфемерные ощущения для самых грязных фантазий. И нет, Эдвин никогда - никогда, Нико, ты должна мне верить, - не представлял подобных поворотов сюжета. Он появлялся, когда сводило с ума отсутствие дыхания, когда болело то, что у призраков болеть уже не может, когда ком распирал глотку, когда в ней что-то предательски булькало, выдавая его с головой. Король так приторно улыбался, что благопристойно-чопорного мальчишку от этого подташнивало совсем не слегка, его выворачивало напропалую. В такие моменты они обязательно ссорились, Эдвину было принципиально оттолкнуть от себя того, кто так извращённо заботился и беспокоился. Если ты беспокоился, то где ты был? Опять умирал в одиночестве, козёл отпущения? Эдвин выдыхает сквозь зубы, придерживаясь плана из последних сил: молчи, не ведись на эту змею взгляда, уже давно мысленно раздевшего тебя и разложившего в любой возможной позе; сладко убаюкивающую улыбку, которой поддашься - и станешь обречённым. Он горячее Ада, а Эдвину претит звание игрушки, оно тысячи раз кромсало его на мириады окровавленных кусочков, пронзённых болью. Он заслужил покой. Кот мельтешит, улыбается ярче, злее, добивается ответного жара. Уж если не получилось заполучить ласковых касаний, то и злые удары сгодятся, главное - от того, кого он возжелал, пожалел об этом, не раз умер, но не смог отказаться. Гиперфиксация, может быть, да наплевать - волосы на загривке встают дыбом от одного присутствия, а тугой комок внизу живота ноет, практически моля. Король Котов не привык молить. И он идёт напролом, к этой викторианской статуе, мраморно-изящной, приковывающей взгляд, заставляющей семенить следом сквозь вереницу городов, лишь бы попасться под ноги, чуть насолить, приласкать, насладиться то острым флиртом, то мягкими пощёчинами в стиле "катись уже", "пожалуйста, отвали" и далее по списку. Кот любит свободу и не любит ошейники. Эдвин любит путешествия и ненавидит петляющие коридоры с замками на каждой второй двери. Они одинаковые, Кот знает эту аксиому, а Эдвин продолжает отрицать. И Кот устал плясать на стёклах, ходить по самому краю, лишь надеясь на свои не раз пострадавшие лапы. Он намеренно дёргает за ремень, притягивая к себе, портя укладку своими пальцами, сжимающими пряди, обжигая горячим дыханием ледяную чувствительную кожу, которую хотел бы покрыть рисунками, чтобы украсить тот храм, идолу которого готов поклоняться. Он сам не знает, от чего его потряхивает сильнее - от этих робких морозных прикосновений или от пожара в груди, требующего касаний, пускай те будут лишней каплей масла в огонь. Эдвин ощущает особенно остро, что вовсе не дышит, что ему не нужно, но сейчас почему-то хочется, когда всё тело плавится в этих сильных руках, когда крупные ладони оказываются именно там, где он никогда не мечтал, сжимают и давят, даже не думая получить разрешения. -Твоё молчание развязывает мне руки, детка. Эдвину нравятся эти пошлые обращения, но он скорее согласится вновь оказаться в аду, чем признать это вслух. Но он признается, стоит Коту правильно попросить. Ему нравится этот жар, этот ходячий экспрессивный импульс, так и норовящий сбить его с ног. И желательно сразу на что-то мягкое, что будет едва слышно поскрипывать под их телами, заглушаемое звуками, куда более точно рассказывающими об удовольствии их издавших. Он может мурлыкать, но сейчас рычит, чувствуя вернувшуюся силу в чужие запястья, до того покоившиеся у него на груди. -Оттолкнёшь меня сейчас, дорогуша, и я заставлю тебя пожалеть, я... Эдвин устал от борьбы и драк, это его работа и будни, а сейчас, чёрт подери, они снова разбирались с таким дерьмом, о котором мечтаешь забыть, но оно преследует тебя в кошмарах. И этот жест - пальцы на чужих губах (блять, блять, блять, они до невозможности мягкие, почти бархатные, словно он ещё жив, растирает меж подушечек пальцев лепестки роз) - этот жест самое естественное, на что он в принципе способен, самое искреннее и откровенное. Ты подобрался, поймал меня, так замолчи же, - но он не произнесёт, его уставший взгляд уткнётся в ураганы зрачков напротив, не прося, требуя понять. И улыбка сама проявится в изгибе мягких губ, по этим изящным пальцам проскользит шершавый язык, пощекочет, до того сильно смочив их, что будь Эдвин жив - покраснел бы до самых кончиков ушей, Королю на потеху. И Кот будет ловить каждый миг, когда хрупкое тело в его руках вздрагивает, отрывает свои пальцы, пытаясь спрятать их в переплетении тел, а до того пустой взгляд вдруг чем-то наполняется и начинает бегать по интерьеру комнаты за спиной Короля. -Соври, что тебе не нравится моя болтовня, - не готовый согласиться на меньшее, чем он весь, целиком, Кот хрипит, чуть задирая свой наглый нос, чтобы обжечь дыханием линию подбородка. Эдвин непроизвольно сглотнёт, портя идеальную линию, щекотящую холодом, которую так старательно то губами, то языком, выводит на его шее Король. -Неужели расшевелился, малыш? - чуть подхватит зубами кожу у ключиц, вслушиваясь в рваные вздохи. -Зачем ты пришёл? - его ладони на плечах не отталкивают, - он помнит предупреждение, - но и приблизиться не позволяют, а Кот хочет к каждой своей клеточке тела прижать его, словно пытаясь слиться в единое целое. -Ты так умело считаешь, не хочешь посчитать что-то повеселее моих верноподанных? - чуть качнёт бёдрами, посильнее перехватит рукой, отрывая практически невесомое тело от пола. -Количество стонов, например, - не скрывает плотоядной усмешки. -Подумай, Эдвин. Эдвину тяжело думать. Он чертовски устал, он хочет в своё одиночество, в котором теперь почему-то адски тяжело, но всего привычней, он не может распаляться на всё и сразу: на рефлексию своих чувств и работу над ошибками по закрытому делу, на то, что творится между ними. И уж точно не может думать об этом всём в момент, когда видит между своих ног полоску голой кожи, выглядывающую из-под смятой, задранной с помощью его тела, футболки. -Я не отвечаю тебе вопросом на вопрос, - попытается вернуться к своему холоду в голосе и ясности в голове, но Король мастер мешать в таком деле - его пальцы бегают по внутренней стороне плеча, периодически прихватывая кожу, поглаживают где-то в районе загривка и Эдвин готов взвыть от осознания, что не рад будет на этом остановиться. Кот любит его истязать. Так сладко, так нежно, периодически всё усложняя, а потом раскладывая сложнейшие уравнения созданных им жизненных перипетий на простейшие примеры бесед. Кот любит его. Но в это мальчишка не так склонен верить, как в то, что он сорвёт себе голос, как только сорвётся Кот. Последнее маловероятно, к колдунье не ходи - Король не тронет его так, не получив разрешения, и Эдвин знает, что в один момент просто не сможет ему запретить. И поскольку он ненавидит проигрывать, то предпочтёт ринуться навстречу. Как сейчас. Король не способен сейчас смущаться, но внутренне успевает растеряться, когда чувствует, как на губах расползается искренняя широкая улыбка, как все чёрточки-морщинки волнения исчезают с его лица, как самые желанные губы, что снятся ему в самых неприличных снах, так уверенно (у них было время на практику) начинают ему отвечать. Он хочет прижать и одновременно с тем боится, не рассчитав сил, надавить слишком сильно, причинив боль. Он хочет выпустить когти - и сдерживает внутри себя это желание, как и яд эгоистичных слов, когда, врываясь в жизнь призрака вновь, натыкается на ледяную стену. -Тебе пора, - мальчишка дышит раз через раз, мелко дрожит всем телом; Король, залюбовавшийся этой картиной, не способен осознать всю суть его слов, но ледяной хрусталь глаз возвращает его в чувство. Эдвину больно слышать этот смех, этот надрыв, он мягко касается волос, когда Кот, отказываясь его слушать, утыкает свою голову в ледяную грудь. -Это жестоко, Эдвин. - Король продолжает держать его на руках, уже не контролирует силу, прижимая к себе так неистово, словно в стене вновь раскрылись адские врата и тянут к его мальчику свои противные щупальца. Он поднимает взгляд своих необыкновеннейших глаз, в которых Пейн так любит теряться. Только в этот раз вместо привычного огня, урагана, торнадо - в общем, любого проявления всей мощи тяги к жизни, - там пепелище. Тишина становится вязкой, пачкает их плечи, забивает нос, и Эдвин рад бы чихнуть, да вот только от неё не так просто избавиться. Он не отводит свой взгляд, он путешествует в этих золотых искрах, перемежающихся с изумрудными бликами, он мягко касается ладонями острых скул, чешется щекой о лёгкую щетину, прежде чем чуть сместить вес в ноги, как бы намекая, что Королю действительно пора. Даже если это не нравится им обоим. -Это будет проблемой, если они увидят нас вместе? Я Король Котов, если ты вдруг забыл, и стесняться меня - это... -Ты дурак, если действительно считаешь, что проблема в этом. -Тогда в чём? Скажи мне? -Ты знаешь. Нельзя просить всё, не назвав даже своего имени. Кот молчит, в его взгляде начинают плясать черти. Он смотрит вновь исподлобья, и в этом взгляде появляется жажда другого рода; жажду крови Эдвин знает слишком хорошо, чтобы не понять. Он готов, не отстраняется и не бежит, ждёт ударов и царапин, смотрит со всей имеющейся мягкостью и Король сдаётся сразу же. -Когда ты так смотришь, я не против умирать снова и снова, если буду уверен, что заслужу этот взгляд,- Король смеётся, но Эдвину не смешно. Кот, широко распахнув глаза, прижимает ладонь к горящей щеке, но не чувствует боли, замечая хрустальные капли в уголках небесных глаз. -Эдвин... -Никогда! Слышишь, никогда больше не произноси подобного. Хочешь сделать мне действительно приятно? Живи и сражайся на моей стороне. - Его срывающийся голос ранил Короля сильнее, чем любые оскорбления. - Ты знаешь, я ведь с детства ненавижу похороны. Этот шёпот навеки отпечатался в воспоминаниях Короля, в этом он мог поклясться. А клятвы и кошки - параллельные прямые. Кот не отпускает его, наоборот, пытается укутать собой, как одеялом, прижимает чуть сильнее, едва ощутимо прикусывает кожу на шее. -Когда я приду в следующий раз, я не остановлюсь, Эдвин. Я не железный. Скажи мне сейчас и я больше тебя не побеспокою. Но если будет нужно - я украду тебя из этого чёртового офиса и ни одна душа, живая или мёртвая, не сможет нас найти. -Сможет, -отшучивается Эдвин. - У нас крайне ответственный почтальон. Король не может сдержать улыбку, он осыпает поцелуями это аристократическое лицо, чуть прикусывает острую скулу, заставляя Эдвина фыркнуть, а потом, крайне нехотя, отпускает его. -Ты мне не ответил, - чуть отстраняется, чтобы видеть своего призрака целиком. -Не забудь взять визитку, Король. Усмешка становится жёстче. -Томас, - шепчет в самое ухо, кончиком языка проводит по ушной раковине, довольно отмечая реакцию. -Что? -Моё имя - Томас. Не люблю откладывать в долгий ящик,- подмигивает он, уже исчезая в волнах перламутрового света. -Томас,- повторяет, смакуя на языке, Эдвин. -Томас Пейн. Эдвин не может скрыть довольной улыбки, даже заметив Кристалл и Чарльза, осматривающихся в поисках причины такого хорошего настроения друга: слишком приятно звучит.