И на марсе будут яблони цвести

      Гром, грозно прозвучавший над ночным городом словно указал дорогу ливню, который звучно ударился об окно. Плохая погода стоит уже неделю, небо не красится в голубой, противно мешая в себе краски серого. Тщетные попытки солнца прорваться сквозь тучки забавляют, ведь многие люди собрались противостоять прогнозу погоды и одеться в короткие шорты и легкие рубашки. Олег думает, что добрая половина из этих умников уже слегла с температурой под тридцать восемь.       Впрочем, ему нет никакого дела. Легче сказать то, что у него проблема серьезнее насквозь промокшего черного смокинга и грязных лакированных туфель. Олег чувствует как старая квартира дрожит от каждого его шага. Как трясутся стены, как застоялая в раковине вода начинает пахнуть, как до этого впитавший в себя пыль ковер пачкается и грязью с улицы. Может, Волков пожалеет об этом. Даже заплатит хозяйке больше обещанного, если она все-таки перезвонит в конце месяца. В загруженной работой голове мысли мчатся от одного к другому, спокойное до этого дыхание учащается, и тело не слушается от усталости, заставляя Олега упасть на колени перед письменным столом: порыться пару минут, вывалить все возможные документы, бумаги, соглашения; получить занозу от старого советского ящика, удариться виском об угол стола. События ведут его в отчаянное решение бросить все как есть, не оставляя объяснительную записку, но Олег продолжает. Продолжает рыться в ящиках так настойчиво, будто совершенно не беспокоиться о состоянии мебели.       А может, Олег ворошит не только старые бумаги, но и собственное тело, отчаянно пытаясь залезть в самую глубь своих чувств, чтобы прикоснуться к трепещущему сердцу.       Если бы только в голове настойчиво не повторялись образы, оттенки прошлого, то может отчаянная попытка ухватиться за него показалась бы бессмысленной. Олег хочет мыслить здраво, но не может. Олег так крепко вжался в то мучительное, назойливо пробирающееся в его мысли, что совсем позабыл о логике.       Стоит выцветшей по краям тетрадке появится в поле зрения, как Олег тут же отрезвляется. С усталостью в глазах смотрит на нее, с тяжестью читая знакомое родное имя. И в это мимолетное, пролетающее на глазах событие Олегу хочется верить, что солнце обязательно прорвется сквозь тучи.

***

      Жизнь Сережи после того дня превратилась в слипшееся месиво, вынуждающее окунуться с головой и захлебнуться там же.       Всю неделю он бегал на чужой участок, высматривал темную макушку на линейке и даже пробовал узнать у своей вожатой про какого-то там Олега Волкова из старших отрядов. В целом делал все то, что ему несвойственно – проявлял внимание к тому, кого уже успел ядовитым языком оттолкнуть.       Сплетни по лагеру текли со стремительной скоростью переполнившегося ручья в весенний ливень. И вот уже Сережа получает несколько подзатыльников и презрительные насмешки от сверстников. Чем он только думал, когда стал разглашать о своих поисках кое-кого так громко?       – За старшей девчонкой бегать удумал?       Жмурится Сережа не от очередной замашки, а от большой обиды – несправедливо. Несправедливо то, что он не может рот открыть и объяснить глупым обидчикам то, что он вовсе не собирается заводить новую дружбу. Ему ведь одному хорошо. Ему бы только Олега Волкова, который взял его тетрадь с рисунками.       Секунда – другая в ожидании очередного удара – он так и не наносится, пусть Разумовский ждет его неприлично долго. Кажется, сквозь собственную тревогу мыслей он не замечает, как отдаляются знакомые голоса и он остается один. Кажется, сегодня снова будет ливень.       – Говорят, ты меня искал?       Сергей поднимает голубые глаза вверх и смотрит на нависающую над ним фигуру. На темные глаза, которые в памяти за короткое мгновение отпечатались так ярко, что сны полнились этим тяжелым взглядом. Сновидения эти Сережа себе не разрешал вспоминать: причудилось, не было такого.       Глаза эти сейчас смотрят пристально и как-то по-особенному сверкают, что Сережа сам себе вопрос задает о том, как так вообще смотреть можно.       – Искал, – немногословничает Сережа. Он сказать будто еще что-то желает, но продолжает лишь спустя секунду: – Это ты мою тетрадь с рисунками подобрал?       –Хм, – в этот раз Олег не садится рядом, а протягивает ладонь, побуждая встать. – А если скажу, что мне за это будет?       – Не расскажу об этом твоему вожатому.       Ладонь Сережа игнорирует, лениво положив подбородок на согнутые колени.       –Ну, – Волков долго не ждет, и сам подхватывает мальчика, с легкостью потянув на себя. – Потом верну. Погуляем, пока погода не испортилась? Лето дождливое выходит.       – А как же полдник?       Олег лишь улыбается и, не отвечая, кивает головой в сторону тропинки.

***

      Тетрадь, сохранившая воспоминания на пожелтевших страницах, с легкостью открывается на той, которую Олег загадывает. Совпадение за совпадением, и глаза бегают по смятой в уголках страничке, заполненной заметками. Заметками такого родного и по-смешному скачущего почерка.

***

      – Тебе не надоело весь день дергать меня? Я еще от твоих уроков татарского для чайников не отошел, Волч...       – Элита өчен татар, Серёж, не обесценивай.       Сергей закатывает глаза от непонятной ему фразы и тяжело вздыхает. Олег совершенно беспардонно украл его с дискотеки.       – Ты меня так от позора на медлячке спас? А что всем тем желающим на танец с тобой сказать думаешь?       – Ногу сломал.       – За пять минут до начала.       – Регенерация.       – Идиот.       Музыка растворялась в кронах деревьев с каждым их шагом. Чем дальше в лес – тем ближе время наедине с друг другом. Олег крепко держит Сережу за руку и молчит, лишь изредка оборачиваясь, чтоб оценить обстановку и проверить, не схватились ли их так рано. А Сережа даже не думает о том, чтобы возвращаться обратно: вечер не задался, еще когда его единственная рубашка не нашлась в шкафу. Олег, конечно, пробовал предложить свои: голубую, синюю, серую. Говорил, что поможет с галстуком, отдаст свой новый – все отдаст, лишь бы глаза Сережины не блестели обречённостью и одиночеством.       Только Разумовский упрямее. Он надевает излюбленный фиолетовый свитер и спорит о том, что танцевать ни с кем не собирается.       А сейчас как никогда жалеет об этом. Ветер обдает неприятным холодом, когда им удается уйти достаточно далеко, чтобы перестать отчетливо слышать надоедливую Пугачеву       Счастье недолго длиться: Волков за сердце хватается под непонимающий взгляд, и поднося к губам пачку сигарет, раннее забранную из укрытия, начинает напевать:       – Похолодеет душа, – Олег зажимается у забора, игриво пританцовывая, –Что за богач здесь чудит? А под окном, чуть дыша, бедный художник сто..       – Да ты прямиком с советской эстрады, – Сережа проверенным способом прикрывает чужой рот своей ладонью и хитро щурит глаза. – Да я бы на месте Пугачевой сразу за тебя замуж выскочил с таким-то талантом.       – Правда? – мычит в ладонь Волков, пока Сережа со странной улыбкой делает шаг в сторону. – А может ты за меня замуж выйдешь? Тебе буду петь.       В мгновение Сережа замирает со странным выражением лица, чувствуя как округляются глаза и в голове ярко-красным загорается огонек. Сейчас смущение такое отчетливое, болезненное, искалывало спину.       Теперь не холодно – свитер липнет сзади из-за пота, а ладони невольно сжимаются в кулаки. Шутит?       – Шучу, – Серёжа следит за тем, как неловко Олег пихает в зубы сигарету и засовывает руки в карманы. – Побледнел, как всегда. Поганка ты, Серёжка.       Долгожданного облегчения не наступает, даже после шутки. Привычный запах сигарет – Сережа так и не запомнил марку – густым дымом обволакивает лицо и щиплет глаза, но он все равно не отводит взгляд. Раскрасневшийся, задумавшийся и ждущий чего-то Сергей смотрел на курящего Олега. Так, как смотрел на него всегда, когда позволял себе полюбоваться копной темных волос и выразительных глаз.       Ладони крепко цепляются за забор. Они так и молчат – каждый в свои раздумья погруженные. Одинаковые мысли. Сергей укладывается на чужом плече стоя и продолжает рассматривать траву, листья, деревья – все то, что отвлекает его от ненужных мыслей.       Тишину нарушает не Серёжа, который открывает рот для того, чтобы прокомментировать припев, ставший еще громче, а Олег, который выбросил сигарету в сторону и подхватил рыжего за щеки, повернувшись лицом.       – Серый.       – Ты мне лицо раздавишь сво..       –Серёж. Поцеловать тебя хочу. Очень.       Так и погибают. Погибают в собственном стыде, когда чужие губы поблескивают от слюней в темноте, когда накрывают собственные так упрямо, уверенно и почти неумело. Сережа не дышит – забывает как. Но в ответ отчего-то тянется и пытается успеть за чужим ритмом, хоть совсем-совсем не понимает как.       Далеко ему до Волкова Олега, который бережно отцепляет руки Сережи и перекладывает на свои плечи, а сам вплетается в рыжину густых отросших волос.       Быть может, для этого Сережа без спроса взял у девочек цветочные духи и отказался от других.

«Миллион, миллион, миллион алых роз

Из окна, из окна, из окна видишь ты.

Кто влюблен, кто влюблен, кто влюблен и всерьез.

Свою жизнь для тебя превратит в цветы».

      Целовались, разделяя неловкие вздохи и раскрасневшиеся губы на двоих. Олег успокаивал ворчащего на неправильность всего происходящего Сережу, обещая никому не рассказывать, а Сергей спорил. Без конца спорил и сам тянулся к чужим губам, наступая на устоявшиеся рамки.

***

      Олег сжимает тетрадь и трет виски, пытаясь собраться с мыслями. На страницах перечеркнутым красным запечатлились чувства Сережи, в ту ночь потерявшего самого себя от собственного незнания.       Он упустил его. Упустил, дал уйти и потеряться в бесконечных просторах Советского Союза. Позволил другим рукам касаться мягких волос и целовать всегда обкусанные губы.       Олег помнил все.       Чувствовал как тяжело бьется сердце от одного лишь имени, как всегда защищенный неизменной выдержкой, он мог сорваться в любой момент и не выходить из дома сутками только чтобы не светиться на работе с красными глазами.       Ему было сложно любить, отпускать – еще сложнее.       Вдалеке звучит гром. Кажется, дождь собирается.       – Олег?