Макс и Энди

      В начале февраля отец Макса покончил собой. Энди не знал, как именно — Макс, нашедший тело, не рассказывал, а остальные ничего толком не говорили. Причиной, подтолкнувшей к самоубийству, вроде бы, считался финансовый крах его компании, но и здесь Энди не был уверен. В то время он плохо понимал такие вещи, а с Максом вообще их не обсуждал никогда. Для Энди отец Макса был мистером Хэйсуордом в те редкие моменты, когда он его видел. А так как Энди и Макс почти всё детство провели рядом, то Энди подозревал, что сам Макс вряд ли видит своего отца намного чаще. Короче говоря, то, что случилось, было тёмным, тяжким и мутным событием, из тех, что появляются одной строчкой в сводках новостей между подсчётом утопленников и сообщением о росте Стены.       Но всё же это не был просто «кто-то». Это был отец Макса. И именно Макс был первым, кто обнаружил тело.              На некоторое время Макс пропал из виду; не появлялся в мессенджерах, не отвечал на звонки, ограничившись коротким сообщением «ПОТОМ».       «ПОТОМ», 28 февраля, — был пьяный Макс и тот ночной разговор, и сетования на жизнь, на мир, на всё. На Стену, потому что эта грёбаная сволочь будет продолжать расти, даже когда мир помашет всем ручкой и прикроет лавочку.       Упоминание Стены отдалось внутри Энди мгновенным «соль-бемоль», но музыка заглохла, едва начавшись — вокруг Макса клубились почти ощутимые тени.       Ранним утром они поднялись на крышу. Февральский сырой ветер пах водой из каналов, промокшие шезлонги были неуютными, рядом ссорились чайки.       Макс прижался разгорячённой головой к плечу Энди, глядя на мир из-под опухших век, медно-рыжая чёлка липнет ко лбу.       — Я уезжаю, — хрипло сказал он. — Ма меня забирает.       — Насовсем? — забеспокоился Энди.       — Не, — мотнул головой Макс. — На время. Не знаю…       Он достал сигареты и закурил. Небо постепенно светлело, стало видно, с какой скоростью бегут по нему низкие облака.       Энди очень хорошо запомнил это утро. Детали: бледное лицо Макса в красноватых пятнах; красивые длинные пальцы, небрежно удерживающие сигарету; прищуренные глаза, кажущиеся едва ли не фосфорически-голубыми в этом освещении; белая клякса, шлёпнувшаяся с неба перед Максом и то, как он наугад запустил зажигалкой в чайку (самое странное, что попал); гонимые ветром сиреневато-серые обрывки вуали в небе над головой.       Прощания Энди не сохранил в памяти.       «ПОТОМ» прошло и закончилось, и Макс уехал.       А после было уже совсем другое.              

***

             — Макс?       Энди краем глаза увидел знакомый силуэт и сперва прошептал себе имя под нос, а затем уже развернулся и вгляделся повнимательней. Это… Макс?.. Это Макс!       — Макс! — Энди заметил, как дёрнулись плечи под клетчатой курткой, а голова опустилась ниже. Да что с ним? Он ускорил шаг и, быстро догнав друга, пошёл рядом, стараясь заглянуть ему в лицо. — Эй, Макс!       Макс остановился, потом раздражённо вскинул голову. Тёмно-рыжие волосы, выбиваясь из-под чёрной шапочки, висели мокрыми сосульками. Лицо было каким-то нездоровым, очень бледным и осунувшимся, под глазами залегли тени, нос как будто стал ещё острее, губы сузились и кривились в гримасе. Холодные голубые глаза смотрели дерзко, но той дерзостью, которая граничит с истерикой.       — Да, Макс, и что? — бросил он, не вынимая рук из карманов. Энди отступил на шаг. Радость от неожиданной встречи утекала так же быстро, как бежали ручейки дождевой воды к канализационным люкам.       — Да просто… не знал, что ты в городе…       Что-то мелькнуло в глазах Макса, губы дёрнулись.       — Я в городе, да, — сказал он чуть спокойнее и шмыгнул носом. — Просто не было времени встретиться с тобой, старик, прости.       Макс продолжил было свой путь, но, сделав несколько шагов, вернулся обратно.       — Энди… слушай, старик, я позвоню. Позже. Хорошо? — Макс нервно облизнул губы. Его лихорадило.       — Хорошо, — эхом отозвался Энди, чувствуя, что всё вовсе не хорошо.       — Ты номер не менял?       Энди покачал головой.       — Ну вот и… хорошо. — Макс махнул рукой и чуть не бегом бросился прочь.       Энди так и стоял под дождём некоторое время, не замечая, что мокнет, и глядя на удаляющуюся худую фигурку, а затем разозлился, круто развернулся и пошёл своим путём. Совсем не так представлял он последние два года их встречу.       Во-первых, Макс должен был сразу же позвонить ему, как вернётся в город — и не позвонил. Во-вторых, Макс, кажется, был вовсе не рад его видеть. В-третьих, Макс был не похож на себя.       Уголки губ у Энди опустились вниз.       Что это за дружба тогда такая вообще?              Макс не перезвонил.       Какое-то время Энди продолжал уверять себя, что этого следовало ожидать, что ему всё равно, что, может быть, им и правда не судьба больше общаться, а потом не выдержал, начал искать. Большинство их общих знакомых ничего не слышали о Максе, но были такие, кто, вроде бы, что-то знал.       Например, Гарри Стайнберг, в мастерской которого Макс частенько помогал и прежде. Гарри — узкое лицо, лошадиные зубы, глубоко посаженные глаза, замкнутый, лишний раз рот не откроет, но человек хороший.       — Энди, ты бы не лез в это дело, — сказал Гарри, вытирая запачканные руки промасленной тряпкой.       — Макс мой друг, — настаивал Энди.       — Давно? — Гарри почему-то избегал встречаться с Энди взглядом.       — Я его с детства знаю, Гарри, ты что! — Было даже обидно, что кое-кто забыл об этом.       — Просто иногда пути расходятся…       — Гарри, если ты что-то знаешь, лучше скажи! Что это? Наркотики? — Энди даже сжал кулаки. Гарри наконец поднял на него глаза, под козырьком кепки они казались совсем чёрными.       — Если ты в курсе, зачем спрашиваешь?       Энди отступил на шаг. Он не мог поверить в то, что Гарри так спокойно об этом говорит.       — Где он? Как мне его найти?       — Ты думаешь, я не пытался его образумить? — Гарри оскалился. — Только это не поможет, Энди! Он должен сам захотеть, сам! А он не хочет! — Гарри шлёпнул грязной тряпкой по столу.       — Просто скажи, где он, — повторил Энди.       Гарри неожиданно усмехнулся.       — Все вы такие. Молодые, полные надежд. Не знаю, где он живёт сейчас… Но, говорят, его иногда видят в «Сетях».       — Это которые… клуб?       — Оно самое.       — Спасибо.       — Не за что.       Энди развернулся и пошёл к выходу из мастерской. Вдогонку ему раздался крик:       — Эй, Энди!       Он обернулся. Гарри уже снова мял тряпку в руках.       — Постарайся, это… В общем, постарайся!       Энди кивнул, подняв руку в прощании, и ушёл.              

***

             В «Сети» Энди пришёл рано, в клубе было пусто, музыка играла только в баре. Энди, взгромоздившись на высокий табурет, проглядел прейскурант и взял себе «Кайлу», затем повернулся спиной к барной стойке. «Кайлы» ему не очень хотелось, но надо было что-то изобразить для вида, и он потягивал приторный напиток медленно, как только мог. Несколько девушек, занявших столик неподалёку, то и дело бросали на него взгляды и хихикали. Все в бархатных чёрных топиках с ультра-тонкими бретельками, с чокерами на шейках и в широких чёрных штанах. Минут через тридцать ожидания — за это время в клубе появилось человек пять — одна из них, с длинными кудрявыми волосами, подошла к Энди.       — Ждёшь кого-то? — поинтересовалась она.       — А? Я? Нет... — Энди не ожидал вопроса. — То есть, да, — исправился он.       Девушка рассмеялась:       — Важная встреча?       — Не знаю, — честно ответил Энди и улыбнулся из вежливости.       — Но не с девушкой? — продолжала настаивать девица.       — Нет, — помотал он головой.       — То есть, если увидят, что я с тобой тут болтаю, ревновать не будут?       Энди на время прекратил вглядываться в сторону входа.       — А ты пьёшь что-то ещё помимо «Кайлы»? Ну, ты чего такой кислый? Идём к нам!       — Да я… — начал было Энди, но оборвал себя. — Хорошо.       Девушка обернулась к подругам и показала им большой палец и ещё какой-то жест, который был Энди не знаком.       — Вообще-то я жду друга, — сказал Энди, усаживаясь за стол. — Может быть, вы его знаете? Его зовут Макс. Он рыжий. Волосы не очень короткие, но и не длинные. Глаза голубые. Довольно худой. Примерно моего роста…       — Макс? Он сказал «Макс»? — Девушка с тёмной кожей скривила губы. — Лита, ты кого привела?       — Я не знала, что они знакомы! — попробовала оправдаться кудрявая.       — Значит, вы знаете Макса?       Девушки, не сговариваясь, поднялись со своих мест.       — Этот твой Макс придёт к десяти, — соизволила пояснить темнокожая.       — Да, он всегда поздно приходит, — добавила блондинка.       — Конечно! Когда здесь Зонки, тогда и Макс! — сказала девушка с двумя хвостами.       — Жаль, что ты ждёшь Макса, с нами было бы веселее! — кудрявая похлопала Энди по плечу. Компания пересела за другой столик, оставив Энди недоумевать.       Кроме того, до десяти было ещё полно времени.       Энди снова перебрался на табурет возле стойки и раздумывал теперь, отчего одно лишь упоминание Макса лишило его компании модных девиц. Мысли это были невесёлые.       Народ между тем начал прибывать. Уследить за тем, кто приходит, а кто уходит тоже становилось всё труднее. Один раз Энди выходил в туалет (чёртова «Кайла»!), надеясь, что за время его отсутствия не произойдёт ничего важного.       Невидимый диджей повернул настройку громкости, и теперь басы неприятно бухали прямо в пол, заставляя дрожать жидкость в стаканах на стойке.       В какой-то момент снова подошла кудрявая девушка и попыталась завести разговор, но общие темы давались Энди в эту минуту с трудом, а на флирт он не был настроен вовсе. В конце концов они, вроде бы, обменялись контактами, и девушка отошла, а Энди вдруг увидел Макса.       Вовсе не у дверей — Макс стоял у дальней стены танцпола, где уже собралась немалая толпа, подпирая стену лопатками и подогнув одну ногу, как будто тоже кого-то ждал.       Ясно, кого, подумал Энди. Он вздохнул, соскочил со своего табурета и направился в сторону друга. Если его ещё можно было считать другом.       — Привет, — сказал (вернее, прокричал) Энди. Макс повернулся к нему .       — Ты что здесь делаешь? — удивлённо поинтересовался он.       — Хотел тебя увидеть. Ты обещал перезвонить!       — А… Я забыл. — Макс снова начал высматривать кого-то в толпе.       — Макс, идём отсюда! — Энди даже дёрнул его за рукав джинсовки.       — Отстань! — огрызнулся Макс.       — Макс! — крикнул Энди уже с нажимом.       — Что? — Макс развернулся к нему. Брови нахмурены, голубые глаза кажутся чёрными. — Что тебе надо, Энди?       — Поговорить с тобой!       — Не сейчас!       — А когда?       — Я позвоню… Энди, уйди отсюда! Просто уйди!       — Ты не перезвонишь! Как тебя найти?       Макс выдохнул через сомкнутые зубы.       — Меня не надо искать, Энди. Уходи. Я перезвоню.              

***

      

      В общем, они подрались. Охранники вытащили их на улицу; часть присутствующих пыталась растащить, часть — улюлюкала или подбадривала.       Всё это было словно дурной сон, Энди никак не мог поверить, что драка происходит на самом деле, и, если она действительно происходила, что это именно он, Энди, дрался с Максом. Обзор сузился до ближнего плана, в тело врезались острые Максовы кулаки, лицо горело от прилившей крови, гнева, стыда, адреналина, в ушах бухали низкочастотные басы. Работая руками и уворачиваясь, Энди пытался вспомнить, дрался ли он с Максом прежде хоть раз. Никакой ответной мысли на этот запрос он так и не получил, стало быть, не дрался.       Чьи-то руки теснили их, в лицо врезался дверной косяк, ноги спотыкались, под лопатками оказывалась земля, хлюпал нос… Вместе с этим Энди чувствовал себя невероятно живым — потому что только живое способно ощущать боль и жар, и гнев, и азарт, и определённую благодарность за симметричную реакцию от другого — то есть, получается, на самом-то деле он действительно находился в реальности, в некой точке пересечений многих энергетических линий, где фонтаном била энергия, а, значит, это никак не могло быть просто сном.       Одновременная разнонаправленность происходящего — сон и реальность — выбивала из колеи; Энди чувствовал боль, терял силы, но не хотел, чтобы драка заканчивалась.              Он пришёл в себя на деревянной — доски почернели от сырости — скамье, рядом сидела та самая кудрявая девушка, накинувшая поверх топика объёмную шуршащую куртку в зелёно-фиолетовых цветах.       Энди громко вздохнул, девушка в ответ шмыгнула носом. Нос самого Энди был каким-то слишком мягким и светился в темноте, словно лампочка. По крайней мере, так это ощущалось.       — Ты как? — осторожно спросила девушка.       — Нормально, — хотел ответить Энди, но вышло «дрбыльдо». — Где он?       — Ушёл.       — Куда?       Девушка пожала плечами.       — Я пойду. — Энди встал, ощущая, как всё болит, и медленно двинулся в сторону уличных фонарей.       — Ты… круто дрался, — раздался сзади нерешительный голос.       Энди обернулся. Хотелось что-то ответить, но нужные слова так и не пришли. Он махнул рукой и поковылял дальше.              

***

             Нос пришлось вправлять в клинике по страховке (повезло со страховкой!), Энди смутно припоминал, что да, вроде бы, сам врезался в дверной косяк, резко повернув голову. Это когда они перемещались во время драки. Ничего более серьёзного — за исключением синяков по всему телу — не было, а это значило, что Макс всё-таки дрался не в полную силу. Энди подозревал, что Макс при желании вполне мог бы ему что-нибудь сломать. Несмотря на худобу, он был жилистым и сильным.       Что ему, Энди, делать теперь, после драки, он не представлял, хотя было ощущение, будто они вдвоём запустили какой-то подспудный процесс, который обязательно выльется в дальнейшем во…       Во что — Энди не понимал пока, надеясь, что это будет хотя бы не слишком ужасным.              Тем не менее, несколько дней прошло в попытках изобразить неприступную гордость, прежде чем до Энди дошло, что всё это бессмысленно.       Макс, должно быть, был в беде. Макс, должно быть, был в беде настолько глубоко, что сам этого уже не осознавал. Временами Энди ощущал порыв пройти по всем общим знакомым, проверить все связи, узнать, где сейчас Макс, и…       …если он давал подобным мыслям завладеть своим сознанием хоть чуть-чуть, то всякий раз после них неумолимо приходило следующее: и что?..       Тогда Энди брался за гитару, уходил на крышу и играл самые «орательные» песни, какие мог припомнить, а если не мог вспомнить нужные, то сочинял сам. Ему не хотелось выворачиваться перед публикой, это было слишком личным.       От Макса — ни звонков, ни сообщений.       Ожидание раздражало, Энди ощущал, как под кожей накипает что-то едкое, что-то такое, что — ещё немного, и начнёт разъедать кожу изнутри; то, что так весело фонтанировало во время драки. Адреналин, может быть. Или глубокая тоска по другу. Этой весной Энди был совсем один: родители как раз перебрались за Стену, вернее, подальше от Стены; отец долгое время откладывал деньги и они наконец смогли купить себе небольшой домик в соседнем штате, но тоже на берегу океана. Сам Энди вроде бы и понимал их, но не мог себе представить жизни без Нью-Амста. И без Стены, наверное, тоже.              Он закончил петь, доиграл последний проигрыш и отложил гитару. Раздались жидкие аплодисменты и восклицания — соседи с соседней крыши выражали своё (по счастью) позитивное отношение к его упражнениям. Энди махнул им рукой и спустился вниз. Ничего особенного, вечер как вечер.       В дверь поскреблись.       Энди навострил уши. Скребущий звук повторился.       — Кошка, что ли? — бормоча себе под нос, Энди приоткрыл дверь и увидел нечто клетчатое и скрюченное на коврике. Потом снизу на него глянул голубой глаз.       Вид у Макса был так себе.       Очень так себе. Он и правда походил на кота. Драного такого. Дворового. Тощего.       В голову внезапно влетела дурацкая мысль — считать ли этого Макса Максом из «ПОТОМ»? Может быть, «ПОТОМ» так и не кончилось?       Энди помог другу встать и добраться до дивана, на который Макс рухнул мешком дров — судя по угловатости.              

***

      

       Иногда Энди ловил себя на неоригинальной, кем-то ещё когда-то высказанной мысли, что жизнь — это кинофильм, который одновременно существует в неком виртуальном пространстве и при этом вполне физически находится на киноплёнке. По крайней мере, кое-кто пользовался киноплёнкой до сих пор, так что почему нет? Плёнку можно разрезать, а затем склеить, как тебе нужно.       Это называется «монтаж».       Сейчас огромные ножницы кромсали плёнку жизни Энди, отправляя все вырезанные (но не исчезающие) куски на строительство Стены. (Потому что из чего-то же Стена строится, так ведь? Разговоры (гипотезы на самом-то деле!) об утилизации избытков углекислого газа и прочих «вредных отходов» — это ведь только прикрытие. Стена — это нечто более вместительное. Туда идёт всё: сны, воспоминания, мечты, фантазии — и ещё вырезанные куски жизни. Поэтому она растёт. Поэтому ничто не может её разрушить.)       Вот и Энди, например, отчётливо помнил, как вёл Макса к дивану, как укутывал пледом и приносил ему горячий чай (упаковка подаренного одной подругой так и стояла не распакованной в кухонном шкафчике, вот и пригодилась наконец).       А потом были только фрагменты.              Кое-что ещё выяснилось со временем. Например, что чая у Энди не было. Был имбирный напиток из вьетнамской лавки, но, хоть убейте, Энди был уверен в том, что заваривал именно чай в пакетиках. Куда делся чай и откуда появился имбирный напиток? Или именно он и был всегда на полке?       Во-вторых, Макс, напившийся чаю (чаю!), отоспавшийся и вымытый, утверждал, что вообще изначально был в полном порядке, просто, дескать, подхватил простуду. И что шёл — как и обещал — наконец поговорить с Энди, поскольку посеял свой телефон и, соответственно, всю его информационную начинку.       В-третьих, он — Макс, в смысле, — не помнил драки. Про вправленный по страховке нос пошутил только, что пить надо меньше и осторожнее вписываться в дверные косяки.       Слишком много Леннонов на один жизненный эпизод. Это, конечно, не про то, что реальные Джоны Ленноны присутствуют в комнате или там песни его играют, а вся та заваруха с «эффектом Леннона», когда в него вроде как стреляли — а вроде как и нет. И так, и этак верно, просто разные люди помнят по-разному, а Леннон между тем жив.       Вот и здесь — сплошной Леннон.       Да ножницы.       Да ещё Стена.       Кстати сказать, кое-кто утверждал, что и Стены-то не было раньше и даже не должно было быть. Что это — отклонение от нормы, вроде пространственно-временного шрама. Бред, конечно, потому что глупо вот так вот отрицать то, что не только существует, а ещё и вполне осязаемо и задокументировано.              Но всё же у Энди с того раза появилось стойкое ощущение «эффекта Леннона». Сдвига времени. Или пространства. Или всего вообще. С отправной точкой два года назад и тем, что произошло с отцом Макса.       

      

***

      

      В ночь после того, как он оставил Макса на диване в маленькой гостиной, Энди снилась Стена, уже не в первый раз. Эти сны невозможно было потом описать — что немало раздражало — но ощущения от них оставались очень чёткими и синестезийными при этом. Были определённые углы и положения в пространстве, связанные со Стеной; в иных она отсутствовала, в иных — развёртывалась в разные фигуры: спирали, многогранники, структуры типа ДНК… Цвет чаще всего оставался коричневым, но временами как будто означал при этом синий или сине-зелёный и скрывал внутри другие оттенки. Звучание тоже присутствовало, но не походило ни на один инструмент, который был бы знаком Энди.       Сны одновременно выматывали и оставляли ощущение энергетической подключки, словно тяжёлые, но необходимые для здоровья тренировки.              

***

             — Макс, — позвал Энди. То, что Макс сейчас был здесь с ним, казалось одновременно закономерным и фантастическим. Почти как когда они дрались… Воспоминание возникло вспышкой наподобие молнии и тут же исчезло. Может быть, это ему только приснилось? Наверное, надо было записать. Память — штука дырявая.       Макс оглянулся и улыбнулся, Энди улыбнулся ему в ответ. Молчание между ними вибрировало, как струна, на нижней «ля», потом пошло наверх, на «до».       28 февраля, понял Энди вдруг, ровно два года прошло с тех пор, как они вот так же стояли на крыше и, вроде как, пытались попрощаться.       — Знаешь… — Макс начал фразу и сразу же оборвал сам себя, тряхнув волосами и продолжая улыбаться чему-то своему под нос.       — Что? Что я знаю? — Мелодия, возникшая между ними, продолжала разворачиваться, казалось, ещё немного — и она зазвучит уже по-настоящему.       Небо было серым, слоистые тучи висели над городом покрывалами Саломеи, только их было не семь, а намного больше. Где-то за ними — под ними — находилась сияющая плоть неба. Энди поднял руку, как будто собираясь ухватить край покрывала, скрючил пальцы, затем разжал их. Ладонь была пуста. И всё-таки он слышал.       — Да просто… — пожал плечами Макс, запрокидывая голову, словно стараясь рассмотреть, что именно пытался поймать Энди. — Нашло что-то. Вроде ложных воспоминаний. Как будто мы тоже на крыше, только Нью-Амст на самом деле не Нью-Амст, а какой-то другой город… большой. Опасный. И словно я — не я, хотя похож, но другой, а ты — не ты…       — И какой же там был я?       — Ты был доберманом. Не собакой, а что-то вроде… не знаю, как объяснить… синтез человека и пса. То есть, по большей части человек, но с доберманьими челюстями…       — Красавец, — тихонько фыркнул Энди. — Надеюсь, я не был мюкасом?       — Нет, ну что ты! Не мюкасом точно! Это не было настолько плохо… Даже красиво по-своему… Я вдруг так чётко всё увидел! Вон там, — Макс махнул рукой, указывая направление, — была башня, типа радио или телевизионной, металлическая. Странно, что её там нет. И всё было такое… Старое и новое…       — Как именно?       — Новое, потому что у нас нет таких технологий, а старое — потому что просто старое. И у меня была винтовка, из которой я собирался стрелять… по зомби, кажется, — закончил Макс как-то неуверенно и замолчал. Прищурился, вглядываясь в даль, рисуя несуществующие башни в своём воображении. Энди подошёл к нему, встал рядом.       — Надо это записать, — уверенно сказал он.       — Да ладно тебе!       — Макс, просто запиши, хорошо? Вдруг это и правда воспоминания о будущем? Или о параллельном мире? Или не воспоминания даже, а как будто ты поймал блуждающую волну?       — Ладно, ладно! Там много всяких подробностей, странно, что всё это пришло вот так сразу.       Макс, наморщив лоб, огляделся. Чуть дальше, на соседней крыше, у самого парапета и защитной сетки, стояли мужчина и женщина, немолодые, и о чём-то беседовали. Неожиданно мужчина привлёк женщину к себе и обнял.       — Знаешь, — продолжая наблюдать за парой, тихо сказал Макс, — я благодарен тебе за то, что ты сделал. Я не помню, что это было, но я точно знаю, что было что-то. Потому что меня на самом деле не должно было быть здесь. Я как будто помню… смутно… очень тёмную комнату и холод… — Он снова тряхнул волосами.       — Ты на самом деле должен был быть здесь, — так же тихо отозвался Энди. — Макс?       — Что?       — Можешь пожить у меня, если хочешь. Ну, просто, если вдруг… Родители перебрались в Мэн…       — Старик, я уже и так вторую неделю у тебя живу… Или это типа предложение?       — Ага. Только кольцо с бриллиантом забыл. Ну, просто. Будем записывать наши истории. И песни.       Струны, натянувшись, зазвучали аккордом. Энди уже улавливал основной рисунок мелодии. Макс наконец повернулся и, прищурившись, посмотрел на Энди своими голубыми глазами — сейчас, под светлеющим серым небом, они казались светящимися.       — Хорошо, мистер продюсер! Если ты так настаиваешь!       — По крайней мере, попробуем…       Визгливая чайка, пролетая, оставила белую кляксу в шаге от них.       «ПОТОМ» наконец закончилось.       Нью-Амст встречал очередную весну.