Добродетели и пороки/ Virtues & Vices

Это не проклятие. Драко знает, что такое проклятия. Проклятия расщепляют плоть, дробят кости. Они доводят взрослых волшебников до безумия, удерживая их нервные окончания на привязи. Проклятия — это черные черепа на фоне бледной кожи. Постоянные. Вечные. Слова, которые она произносит во время того первого благотворительного мероприятия, не являются проклятием, но они все равно клеймят его.

Ты можешь пожертвовать каждый галеон из хранилища своего отца.

— Наше имя — это наша валюта, Драко. Это наше влияние. Вы должны сделать все возможное, чтобы восстановить наш имидж. Драко рассыпается в пространных извинениях перед публикой. Он посещает правильные ужины, пожимает нужные руки. Сверкает улыбками. Подписывает чеки до тех пор, пока у него не сводит руки судорогой. Женщины выскакивают из его постели, чтобы обменяться сплетнями за коктейлем: какой он щедрый, заботливый, великодушный любовник.

Ты можешь положить каждый сикль на свою миссию по ребрендингу.

Пророк разнюхивает историю. Бывший Пожиратель Смерти устраивает гала-концерт в пользу магических существ: возмещение ущерба или раскаяние? На колдографии, помещенной на первой полосе, Драко произносит страстную речь по сценарию, спрятанному в рукаве его смокинга. Уважение, словно солнечный луч, озаряет море лиц вокруг. Победа, — гласит подпись, но его внимание привлекает движение в углу: карие глаза недоверчиво прищуриваются, прежде чем она отворачивается. Драко выкупает весь тираж и сжигает газеты дотла.

Ты можешь поставить свое имя на каждом благом деле, происходящем в Лондоне.

Драко смиренно принимает должность в Совете попечителей больницы Святого Мунго. Вторую в Совете попечителей Хогвартса. Третью — в качестве советника Комитета международного магического сотрудничества. Его отца отправляют под домашний арест, а мать возвращается в приличное общество и в свои любимые рестораны. Драко отказывается от приглашений на обеды и закрывает камин. Его домашние эльфы беспокоятся из-за нетронутых блюд, но еда отдает пылью, а у него от улыбки сводит челюсть.

Ты можешь убедить мир, что изменился, но я буду знать правду.

Когда он не поднимает свой бокал, чтобы произнести тост, он осушает его, наливает еще, снова осушает. Когда он не пробирается сквозь толпу, собирая комплименты, как открытки с шоколадными лягушками, он лежит в своей одинокой постели, прислушиваясь к тишине своей опустошенной души. — Я горжусь тобой, — говорит ему отец. Раньше он бы убил ради этих слов. Теперь он запирает дверь своего кабинета. Подносит волшебную палочку к горлу. Произносит слова, на которые у него все еще не хватает смелости. Авада кедавра, авада кедавра, авадакедавра…

И ты никогда не будешь счастлив.

Легко узнать ее адрес. Гораздо труднее сохранить достоинство, когда он появляется у ее дома, пьяный и разбитый, и молит о помощи. — Что мне делать, Грейнджер? Как мне это остановить? — Стыд застилает ему глаза и стекает по рукам. — Ты пробовал просить прощения? — Она стоит на страже у двери, словно ледяное изваяние. — Да, да. Я попробую. — Это первая честная вещь, которую он сказал за год. Она берет его за руку и ведет в дом.