большой пёс для маленькой луны

i hate you more than i miss you

that's not true, i'd hate to miss you

anywhere i go anywhere you've been before

i get the chance to say goodbye

or hello, i mean

hide // rainbow kitten surprise

ноябрь 1981

      — С днём рождения, мой дорогой… — Ремус обрывает себя на полуфразе. Этого имени больше нет. Не в его голове.       Ремус сидит в их магловской квартире, той, которую они с Сириусом купили сразу после окончания Хогвартса. Она так и не стала их уютным гнёздышком — начавшаяся война и бесконечные миссии заняли все пространство в их головах, вытеснив все остальные мысли.       Сириусу и так дорогого стоило отговорить Грюма устроить здесь штаб-квартиру.       И вот сейчас, три года спустя, Ремус сидит здесь один, в пустой квартире, где ни одна вещь не указывает на то, что когда-то люди, жившие здесь, были счастливы. А были ли?       Пустая бутылка вина скатывается с журнального столика и падает на пол, с звонким треском продолжая свой путь. Ремус следит за ней взглядом и тут же тянется за новой .       Время — страшная штука. Всего три недели назад он отправился на очередную миссию Дамблдора, чтобы вскоре его вызвали обратно, ничего не объяснив.       Война закончилась, сынок. Возвращайся домой.       И никто не сказал ему, что дома больше нет. Четыре дня назад Ремус узнал, что война закончилась смертью двух его самых близких друзей. Четыре дня назад Ремусу сказали, что Сириус Блэк виноват в их смерти.       На этой фразе Ремус ломается. И больше он ничего не слышит. Ему плевать на обстоятельства, на погибших. Звучит имя Питера, но Ремус не понимает, почему. Это всё ложь. Неправда. Они врут. Сириус не виноват. Он их не предавал. Или?       Вчера Сириусу Блэку вынесли приговор.       Сегодня Сириусу Блэку исполняется двадцать два года.       Время — страшная штука. Еще недавно у Ремуса были друзья, любимый человек и планы на будущее. Сейчас у Ремуса забрали все, оставив лишь вино и пожирающую изнутри боль.       За эти четыре дня Ремус прошел все стадии принятия. Сегодня он нашел еще одну. Забвение.       Ремус не помнит ничего. Он не помнит, как спешно выворачивал все карманы, ища галлеоны, магловские деньги — что угодно, что можно обменять на бутылку. Еще одну. Последнюю. Не помнит, как впопыхах натягивал куртку, отстраненно замечая, что от его резкости одна из заплаток треснула по шву. Не помнит, закрыл ли дверь, хотя не то чтобы это имело значение — если в дом кто-то войдет, в чем Ремус очень сомневался, его встретят лишь пустые стены и неразобранные коробки с вещами. Ремус будет только рад, если они исчезнут, он не планирует ничего с ними делать, ни сейчас, ни завтра, ни через несколько лет.       И, разумеется, Ремус не помнит, как оказался на окраине Лондона с пятью центами в кармане, помятой сигаретой и без малейшего представления о том, как он будет добираться домой. Может, не будет. Там все равно пусто.       Когда Ремус замечает его, он пытается расправить согнувшуюся вдвое сигарету дрожащими пальцами. Бумага рвется у самого фильтра, что ж, придется придерживать, а у Ремуса, честно говоря, нет сил даже руки поднять, так что, взмокшая от тесных стараний сигарета без сожалений отлетает в сторону, цепляя на себя пылинки. Спустя секунду ее бережно поднимают и обмахивают — Ремус готов вцепиться в эту несчастную сигарету, если это значит, что все его силы уйдут на то, чтобы держать пальцы сомкнутыми, а голову — пустой.       Ах да, и тут Ремус замечает его, и сигарета оказывается на земле во второй раз за последние десять секунд.       — Бродяга? — неуверенно спрашивает Ремус, щурясь в темноту на большого пса, который, кажется, сидел здесь с самого начала или, возможно, появился только что. В глазах плывет, но Ремус все равно видит его четко, будто весь мир кружится вокруг него, будто он — модель солнечной системы, само Солнце, надетое на штырь, и какой-то маленький ребенок раскручивает оси планет, заливисто смеясь при виде того, как маленькие шарики смазываются в расплывчатый ободок.       Пес молчит, лишь с любопытством склоняет голову вбок, приподняв повисшее ухо — ты меня узнал?       — Бродяга… Сириус, я знал, — спотыкается на словах Ремус, подаваясь вперед. И он спотыкается по-настоящему, падая коленями в грязь, но разве это сейчас важно? — Я знал, что они все напутали. — Он ползет, протягивая руку, еще немного, совсем чуть-чуть, он уже чувствует такую знакомую мягкость шерсти, вот сейчас… И пес рычит, обнажая зубы. Ремус замирает. Ему хочется расплакаться. — Прости, я знаю, ты не любишь, когда я пьяный, — всхлипывает он.       Пес ворчливо фыркает, отходя от Ремуса на пару шагов, и садится, принимаясь изучать его внимательным взглядом.       Ремус смотрит на него в ответ, жадно впитывая каждую деталь, начиная от умных глаз и заканчивая облезлым хвостом. Он так давно не видел Бродягу, что не может не удивиться тому, как война повлияла на них всех. Даже на его анимагическую форму. Некогда роскошный пес с черной блестящей шерстью сейчас походил на пыльную, тощую дворнягу.       Но Ремус все равно узнал его!       — Сириус, — взмолился он, выставив ладонь, чтобы показать Бродяге, что он может себя контролировать, — ты должен вернуться со мной. Ты должен объяснить им, что они ошиблись. Что ты бы никогда… Пожалуйста.       Бродяга осторожно утыкается мордой ему в ладонь, и по щекам Ремуса текут слезы, и он плачет, сам не зная почему, а Бродяга тихо скулит и Ремус слышит в его скулеже сбивчивые извинения, слышит искренние прости и я не могу. И он плачет так долго, что горло сжимает от спазмов, а слезы пропадают, оставляя мокролицого Ремуса в пустом переулке на окраине Лондона с опухшим лицом, дрожащими руками и черной собакой, которая все это время не сводит с него задумчивого взгляда.       Ремус не помнит, как он засыпает, прямо там, привалившись к грязной стене, но когда он просыпается, то он один, и это все, наверное, было сном и пьяным бредом. Да, точно.       Ремусу мерзко от самого себя, он думает о том, как бы расстроилась его мама, если бы увидела в таком виде. Он думает о том, как бы волновался Джеймс, если бы знал, что Ремус делает со своей жизнью.       В тот день он возвращается домой и разбирает коробки, которые лежали без дела последние три года. В тот день на заднем дворе их многоквартирного дома в пустой бочке ярко полыхают вещи Сириуса Блэка, потому что они ему больше не нужны.

ноябрь 1993

      Ремус идет по коридорам Хогвартса, оглядываясь по сторонам, будто из-за угла может вывернуть Филч, который тут же примется распекать его за послеотбойные походы и вдобавок еще и баллы снимет. Филч, конечно, может, но Ремус уже не студент, он преподаватель, и, наверное, это ему стоит выискивать полуночников, чтобы отчитать их и отправить по комнатам.       Но Ремусу плевать. У него был долгий день, тяжелый день, ему нет дела до целующихся парочек, поэтому он проходит мимо приоткрытого чулана для метел, из которого доносятся приглушенные шепотки, и даже не останавливается, чтобы посмотреть, кому же не хватило смекалки хотя бы для простенького Заглушающего.       Ноги несут его к выходу из замка, через лес, мимо Визжащей Хижины к Кабаньей голове, где, если Ремусу повезет, в такой час не будет никого, кроме парочки завсегдатаев.       Ремус не знает, чем он думал, когда соглашался на предложение Дамблдора. Да, он жил не самую лучшую жизнь, но у него была работа, крыша над головой и какое-никакое спокойствие. Спасибо, он прекрасно мог существовать без презрительных взглядов Снейпа, когда тот заносил ему аконитовое зелье. Точно. Ремус согласился только потому, что Дамблдор пообещал ему зелье. Только из-за этого и совсем не из-за призрачной возможности подружиться с сыном своего мертвого лучшего друга, для которого он всегда должен был быть дядей Лунатиком, а не профессором Люпином. И совсем не из-за того, что несколько месяцев назад из самой охраняемой волшебной тюрьмы сбежал самый опасный преступник магического мира.       Он лишь надеется, что Аберфорт не заметит — а если и заметит, то не расстроится — пропажи самой пыльной бутылки огневиски. Ночь находит Ремуса сидящим на окраине Хогсмида у какого-то иссохшего дерева с полупустой бутылкой. И это ужасно — если кто-то увидит Ремуса, то он со скандалом вылетит из Хогвартса, и единственным воспоминанием, которое останется от него у Гарри, будет то, что их очередной профессор по ЗОТИ продержался на этой должности меньше месяца.       А Ремус очень хотел, чтобы Гарри мог взглянуть на него — хотя бы раз — и увидеть в нем друга, как это когда-то видели его родители. И еще он, наверное, хотел тоже суметь когда-нибудь взглянуть на Гарри и увидеть в нем кого-то кроме его родителей. Ремус невесело усмехается, вспоминая, как Гарри презрительно фыркнул сегодняшним утром, увидев очередную заметку в Пророке о том, что Блэк еще не пойман. И Мерлин, как же он был похож в ту секунду на Лили. Ремус не слышал, что он говорил, но его мимика… один Джеймс. И эта причудливая смесь была одновременно самым ужасным и прекрасным, чему Ремус только был свидетелем.       Кажется, прошло несколько часов. Ремус понял это по тому, что последние три глотка были бесполезными — пить было уже нечего, — и по тому, что непроглядная тьма сменилась бледнеющими предрассветными сумерками. И, разумеется, по промелькнувшей мысли о том, что для того, чтобы встать и дойти до Хогвартса, ему нужно посидеть еще немного. Пару минут.       Когда Ремус замечает собаку краем глаза, он думает, что ему померещилось, потому что он мало того, что был чертовски уставшим, так еще и давно не пил — мало ли, как на такое изменение реагировал организм. Но когда собака подходит и останавливается прямо перед ним, Ремусу уже не кажется, что это игры его воображения. Она же настоящая, стоит ему только протянуть руку, и он сможет почувствовать под кончиками пальцев ее шерсть.       Но Ремус не хочет ничего чувствовать, не хочет ничего видеть, потому что на краю сознания вяло бьется мысль о том, что в Хогсмиде нет собак. И если это тот, о ком он думает, то разве он не должен, спотыкаясь, бежать в Хогвартс, чтобы предупредить всех о том, что только что видел сбежавшего убийцу? Но ведь его пару минут еще не прошли, и это просто невозможно, и Ремус бы точно узнал его. С первого взгляда, в любом состоянии, спустя любое количество лет. Ремус бы узнал его, но этот силуэт, эта поблекшая шерсть и виновато прижатые уши чужие, и Ремус пытается увидеть то, чего нет, чего не должен.       — Пошла вон! — сбивчиво бросает Ремус, оборонительно подтягивая колени к груди. И собака фыркает, тряся головой, а Ремус вздрагивает, потому что этот жест до ужаса похож на человеческое возмущение.       Ремусу хочется окликнуть собаку по имени, по единственному собачьему имени, что он знает, но он боится, что она отзовется. Или он боится того, что этого не произойдет. Ремусу кажется, что по задней стенке горла ползет комок слез, грубо проталкивающий себе путь наружу. И, честно говоря, Ремус сдерживался весь день, с самого завтрака и утренней почты, и у него нет сил, чтобы сопротивляться этому хотя бы еще одну секунду.       И он плачет, растирая слезы по лицу испачканными в уличной пыли руками, а собака все сидит в полуметре от него, скуля так жалобно, что Ремус хочется перестать плакать, чтобы она просто замолчала.       — Уходи, пожалуйста, просто уходи, — выдавливает он в перерыве между всхлипами, и собака падает на землю, осторожно подползая к нему на животе. И это напоминает ему о Сириусе, о Бродяге, который всегда делал только то, что ему хочется.       Ремуса накрывает новой волной слез. Он плачет так долго, что небо над окраиной леса начинает розоветь. А собака все это время лежит рядом, едва касаясь лапой вытянутых ног Ремуса. В какой момент Ремус сползает, свернувшись калачиком подле дерева. В какой-то момент — и Ремус не замечает, в какой — собака боязливо устраивается рядом с ним, почти утыкаясь носом в его плечо, и не реагирует на его вялые попытки прогнать ее.       Ремус засыпает, слыша соленый запах сырости, и его последней мыслью становится радостное осознание, что он ошибся и это был не Сириус. Потому что в одном Ремус был уверен точно — Лунатик бы не спутал запах Бродяги ни с чем.       Он просыпается совершенно один. Собака — если она вообще была — уже ушла, не оставив после себя ничего, что могло бы намекать о ее присутствии. Ремус стыдливо приводит себя в порядок и возвращается в Хогвартс.       Говорит Минерве, что неважно себя чувствует.       Просит Слизнорта подменить его на первом дежурстве в Хогсмиде.       Утешает Гарри, что Дурсли, может быть, передумают и подпишут разрешение о походах.       Запирается в своей комнате, обложившись эссе, и проваливается в беспокойный сон прямо за столом.       Не слышит, как взволнованная старушка, живущая на краю деревни, клянется своей соседке, что видела сегодня утром того самого сбежавшего преступника, о котором пишут в газетах.       Ему снится большая черная собака, печально воющая на полную луну.       Но когда Ремус просыпается во второй раз за день, то он этого уже не помнит.

29/09/22 — 18/06/24