in love with madness

Новый год – праздник, в канун которого случаются чудеса. Антон Андреевич Шастун – светловолосый, угрюмый и слишком высокий следователь из Петербурга в свои двадцать шесть в чудеса не верил и подавно, потому что в этом преподнесенном в красивой обложке празднике не было ничего стоящего. Быть может, только в детстве, когда ты спрыгиваешь с постели рано утром, бежишь к нарядной ёлке и с искренней улыбкой до ушей достаёшь из под неё желанные подарки. На то, в принципе, это и детство – там нет проблем, там от тебя ничего не требуется и там ты не думаешь о последствиях. Взрослая жизнь же дала очень наглядно понять, что Новый год – пустая трата времени, идиотское разочарование, которое с каждым разом все ярче и ярче показывает ему свою обратную сторону, где с фальшивой радостью приходится желать друзьям и приятелям хорошо повеселиться в узком семейном кругу, приходится врать родителям о порядке в личной жизни, а самому – пьянеть в одиночестве каким-то не очень дорогим шампанским. К людям собственного пола свою симпатию Шастун признал ещё несколько лет назад, когда близость с любимой – правда любимой ли? – девушкой перестала приносить ему должное удовольствие. Ира Кузнецова была замечательным человеком, замечательным коллегой и замечательным партнёром в отношениях для него на протяжении долгого периода, но себя и свои чувства, а точнее их отсутствие к ней, изменить он не мог. Болезненное расставание повело за собой трещины в зеркалах, битую посуду, скандалы и многочисленные интрижки с прикольными парнями, которых молодой следователь продолжал менять и менять уже много лет. Кто-то совсем не цеплял даже после недельного общения, кому-то доставляли интерес только разговоры о себе, с кем-то не получалось выстроить нужное взаимопонимание из-за разных взглядов на жизнь, у кого-то на стороне уже была семья с женой и тремя детьми, а для кого-то значение в их встречах имел лишь секс. В последствии Антон Андреевич Шастун и вовсе позабыл какого это – засыпать в тёплых объятиях по-настоящему любимого человека, делиться чем-то личным и сокровенным, по-доброму спорить о цвете ёлочных игрушек и просто довольствоваться жизнью в свое удовольствие. В работу пришлось влюбиться целиком и полностью, охладеть и намеренно утонуть в этом омуте жестоких преступлений, получая все больше любви и славы среди жителей города с каждым раскрытым делом. Поворачиваясь к замерзшему окошку поезда в своем пустующем купе, которое ему любезно забронировали мужики с участка, молодой работник следственного отдела лишь устало вздыхает. Никогда в жизни бы он не подумал, что придётся отмечать Новый год в дороге. На всратое одиночество было давно поебать – привык. Разноцветные огоньки новогодней гирлянды, приобритенной перед рейсом у какой-то пожилой старушки рядом с вокзалом по скидке, красиво мерцают и переливаются, создавая небольшое ощущение праздника. На улице уже как несколько часов не заканчивается снежный вихрь, щедро покрывая собой деревья и дороги в темноте, а ледяные пальцы в металлических кольцах в это время обхватывают бутылку шампанского и чуть позже подносят горлышко к губам. Нет смысла ждать полуночи, чтобы начать пить, потому что исход всегда одинаковый. Из всей новогодней еды у него, к слову, – банки быстрозавариваемого пюре, какой-то наверняка уже протухший салат в контейнере и – главный атрибут – само шампанское. Насладиться с полна игристым напитком, к сожалению, не получается – голос объявляет остановку в Екатеринбурге. Перекурить бы выйти для сладкого и спокойного сна, потому что лучше будет лечь спать пораньше, чем размышлять о своем вязком болоте неудач, именуемом существованием. Быстро набросив на себя объемную меховую куртку темно-синего цвета с работы, Шастун тянет бегунок до самого горла, шарит по карманам в поиске пачки сигарет и зажигалки, обувается и осторожно выходит из поезда на мороз. Пассажиры мгновенно смотрят на него, сверяя оценивающими и не очень доверчивыми взглядами со всех сторон из-за полицейской формы, словно готовы начать восхвалять при первой необходимости. А не этого ли хотел тот маленький и слишком непослушный ребёнок, наблюдая со стороны за такой интересной работой своего папы? Не этого разве? Не всеобщей любви и признания на каждом шагу? Да этого, конечно же, но иногда – например, сегодня – хотелось просто забыться и притвориться кем-то другим, а не следователем, к которому перед тем, чтобы обратиться, нужно правильно построить свое предложение. Но такого не бывает и не будет, потому что в современном мире говорить полицейскому то, что думаешь по-настоящему – ставить под угрозу своё положение в обществе. Наслышаны ли вы о таком? Наслышаны – такое стечение обстоятельств давно не является чем-то особенным. На каждом шагу – проклятые взяточники с хорошими связями и лицимеры, а когда во время свидания тебе неожиданно придумывают отмазку, ставшую причиной окончания вечера – это далеко не значит, что всё так и есть. И что же тогда, спросите вы, это значит? Многое – на поверхности, но на самом деле – совсем ничего. Шастуну уже откровенно надоело всякий раз смотреть на то, как меняется взгляд собеседника напротив при упоминании его места работы, где фактически жизнь висит на волоске. Но ведь в этом есть свой шарм. Нет? Испытывать собственную судьбу на прочность, углубляться в разгадывание чертовой дюжины совершенно разных людей и поступков и вместе с этим помогать городу, избавляя от ненормальных преступников. Работа в полиции, сопровождаемая постоянными нападениями, перестрелками, кровопролитиями, смертями и рисками, остальным кажется опасной. Антон и не отрицает. Работа в полиции не проста опасна, она страшна и смертельна, а это только отпугивает. Ну, согласитесь, не каждому захочется связывать свою жизнь с человеком, которого можешь лишиться в любой момент или из-за которого можешь пострадать сам в итоге. Так ведь? Абсолютно. Безэмоциональное лицо прячется в теплом капюшоне чёрной толстовки, пока сам Антон бредет вперед быстрыми шагами в попытке уединиться в более тихом месте для перекура. Предновогодняя суматоха нагнетает, – люди толкаются, психуют, несутся куда-то по личным делам и кричат друг на друга из-за пустяков. Бомжары с обычными местными попрошайками клянчат копейки, подмахивая полупустыми стаканчиками от выжратого секунду назад спирта. И как же только совести хватает у таких? Но сегодня не его смена, сегодня он не регулировщик закона, чтобы спроваживать таких в участок за беспорядок в общественных местах. Пусть хоть эти старые бедолаги порадуются своему новогоднему чуду. Маленькие дети сжимают руки злых родителей, плачут, что-то выкрикивают и жалобно просятся в туалет, пока взрослые не перестают спорить между собой о том, как потратили весь бюджет на дорогие подарки. Пожилая женщина причитает проводнице, что по её глупости не успевает на свой пересадочный рейс, а бородатый мужчина громко орёт на сверкающую в небе ужасную молнию. Благо, крыша на станции способствует тому, чтобы прямо сейчас не превратиться в заснеженное чудо из-за отвратительных погодных условий. Пройдя небольшое расстоянии до последних вагонов в самом конце, Шастун в слабом свете лампочек замечает единственную здесь скамейку и симпатичного парня примерно его возраста на ней с растрепанными темными волосами, розоватыми щеками от морозного ветра и упаковкой мармеладных мишек в руках. Пялится куда-то в сторону, пережевывая свое забавное лакомство и выдыхая горячий пар изо рта. На нем – не очень согревающий на вид пуховик, вязаный свитер с рождественскими оленями, пижамные штаны в клетку, махровые носки красного цвета и пушистые тапочки. Вынимая пачку и зажигалку из кармана, следователь останавливается на достаточно приличной дистанции от своего нового и странного объекта изучения, еле как поджигает кончик сигареты в таком холоде и опирается спиной на бетонную стенку. По всей видимости, услышав его в личном умиротворении, чудаковатый незнакомец переводит на него свой пристальный и – не менее, чем его собственный – заинтересованный взгляд. Не снится ли ему? Медленно затянувшись успокаивающим навязчивые мысли дымом, Шастун выпускает его перед собой и резко сглатывает образовавшийся ком в горле, — незнакомец губы сладкие облизывает и продолжает без стеснения очерчивать его внешний вид своими светлыми глазами, которые хочется рассмотреть поближе. В его взгляде нет ни фальшивого восторга, ни предвзятой ненависти, ничего из этого, он просто какой-то отстраненный, как будто тот размышляет о чем-то важном при виде него. Проверив время на большом экране сверху, он понимает, что того ещё предостаточно, ухмыляется и под отдалённые разговоры проходящих мимо пассажиров вальяжной походкой направляется к занятой скамейке. — Собираешься арестовать меня прямо в новогоднюю ночь, товарищ полицейский? — одаряя его до невозможности широченной и зубастой улыбкой, сразу спрашивает невинным голоском этот чудик в домашних тапках и прослеживает его движения. — А есть за что? — Быть может. — Быть может? — вскидывает он брови. — А может и не быть, товарищ полицейский. Но если у тебя вдруг есть что-то на меня, я весь во внимании, — задумчиво отзывается тот, когда молодой следователь присаживается рядом и вновь затягивается дымом сигареты, яркий кончик которой потихоньку сгорает в полутьме. — Ты серьезно жуешь мармеладных мишек в такую погоду? — качает головой и задает он интересующий больше всего вопрос, оглядывая упаковку в чужих руках уже в близи. Незнакомец мгновенно опускает глаза, смотрит на цветной предмет перед собой, словно видит впервые и как-то по-особенному весело хихикает. Мишка красного цвета следующим летит к нему в рот спустя секунду. — Я серьёзно жую мармеладных мишек, а мог бы твои губы, товарищ полицейский, — говорит парень так буднично, вместе с этим сверкая грязным взглядом и наглядно зажимая невинного мишку со всей жестокостью между белоснежных зубов. Краснея далеко не от ужасного мороза, Шастун выдыхает дым в противоположную сторону и представляет вкус этих сладких губ прямо сейчас. Неимоверно сладких и очень клубничных, если судить по расцветке медведя. Незнакомца совсем не смущает то, что перед ним – человек, работающий в полиции, когда показывает с какой зверской силой бы жевал, зажимал, кусал и ни капельки не щадил его собственные губы на месте этого мармеладного медведя. А можно ли завернуть этого чертенка к себе в новогодний подарок? Искушать получается у него просто превосходно – теперь до боли хочется содрать с него этот нелепый свитер с оленями и изучить более заманчивые, но спрятанные участки тела. На половину пустая бутылка шампанского, кажется, наконец-то начинает напоминать о себе. — На самом деле я всего лишь недолюбливаю людей, товарищ полицейский, — неожиданно выдаёт он, проглатывая безжалостно пережеванное мессиво мармелада или то, что ещё недавно было милым медведем. Шастун же мысленно ругает себя за упущенный к чертям собачим момент и хмурится новому заявлению от незнакомца. — А чего так? — Раздражают, — просто отвечает он, устремляя стеклянный взгляд под ноги. — Новый год в дороге – та ещё дохлая участь на собственную шею, когда рядом с тобой совершенно незнакомые пассажиры со своими прибамбахами, если так можно выразиться. Блядская старушенция, от которой несёт смертью и ссаньем за километр, качает там свои права с пузатым кавказцем и его размулеванной шлюшкой моложе раза так в два, а я держусь из последних сил, чтобы не найти где-нибудь топор и не зарубить их по классике, — отстраненно пожимает незнакомец содрагающимися от холода плечами и вздыхает. — И из-за этого всего ты морозишь свою задницу здесь в этой простенькой курточке и тапочках для дома? — ошалевая от такого перехода темы, вопрошает Антон и получает лишь ещё одно усталое движение плечами. Бросает недокуренную сигарету куда-то в сторону, быстрым движением расстегивает молнию на себе и осторожно накидывает свою громадную куртку на парня без лишних слов. Не идёт этому симпатичному личику паршивое уныние. А незнакомец вздрагивает мгновенно от неожиданности и смотрит, не моргая какое-то время, словно не может поверить в происходящее, словно для него это – что-то новое. Шастун громко шмыгает носом, трет ладошки и плюёт на то, что сам остался в одной обычной толстовке. — Не уж-то просто так? — А что в этом такого? — не понимает он, выгибая бровь и заглядывая в совершенно растерянные глаза светло-голубого и до ужаса красивого оттенка. — Но ты меня даже не знаешь, — хлопая длинными, такими пушистыми ресницами, грустно говорит чудик на тон тише. — А я могу пытками людей заниматься, грабить крупные компании всяких бизнесменов, торговать органами, подрывать многоэтажные здания и каждый раз выходить сухим из воды. Не думаешь, что перед тобой, товарищ полицейский, прямо сейчас сидит серийный убийца какой-нибудь? — А ты серийный убийца? — А мы на допросе? — двигаясь ближе к нему, он приподнимает уголки губ в невинной улыбке, кутается в предложенную куртку сильнее и вдыхает приятный аромат впитавшегося в ткань парфюма. Шастун расслабленно смеётся в ответ, совсем не веря в то, что этот сидящий рядом в его полицейской форме чудик может на самом деле оказаться каким-то безжалостным убийцей. Какой нормальный убийца вообще с наслаждением поедает детские сладости, скромно улыбается и ходит в свитере с рождественскими оленями? Таких преступников Антон Андреевич Шастун, который и в детстве любил послушать про достижения отца на работе, ещё не встречал. На данный момент его слишком сильно манит эта неизвестность в загадочном парне до такой степени, что не хочется расставаться с ним, хочется продолжать наслаждаться компанией. Неожиданностью же становится то, что сюда он шёл в надежде скрыться от пассажиров, проводников и остальных прохожих, чтобы спокойно перекурить и не ощущать на себе чужие взгляды со всех сторон, а получилось найти эту прелесть на одинокой скамейке. Именно его взгляд Шастун готов ощущать на себе всегда, потому что вместо слепого и фальшивого восторга там будет настоящая заинтересованность. Незнакомец в курсе, что он – полицейский, что работает рука об руку с опасностью, но явно наслаждается, продолжая обращаться к нему подобным образом. И наслаждение в этом случае чертовски взаимно. — Как праздновать-то планируешь, товарищ полицейский? В весёлой компании других служителей закону и все в этом роде? — придвинувшись вплотную в скором времени, вдруг спрашивает чудик и осторожно кладет свою тёмную макушку ему на плечо. Антон замирает на месте. Растрепанные ветром прядки прямо под носом пахнут каким-то сладким шампунем, пока он вдыхает аромат и прикрывает глаза в опьяненном блаженстве. — В объятиях одиночества своего купе и с бутылкой шампанского, — глухо шепчет Антон в чужие волосы и сильнее натягивает рукава толстовки на замерзшие ладони. — На хрен пошли все служители закону, бесподобные оливье с сельдями под шубой – я готовить не умею – нарядные ёлки и подарки от близких, если ты имеешь ввиду что-то типа этого. — А в игру со мной сыграешь? — поднимает голову и шепчет незнакомец с новым огоньком безумия и интригой в глазах после услышанного. — Безобидную, товарищ полицейский. Тебе нужно будет всего лишь выбрать любимый цвет, проглотить и закрыть глаза, а я уже попробую с первого раза догадаться, какого на самом деле вкуса был медведь, — протягивая свою пачку мармеладок, улыбается он, что заставляет следователя нахмуриться и скосить неуверенный взгляд. Красный румянец на бледной коже, славный носик, густые темные брови, россыпь маленьких родинок на левой щеке, сверкающие одновременно и дерзостью, и скромностью глаза и потрескавшиеся тонкие губы. Предложение заманчивое, даже слишком, хоть и попахивает шарлатанскими нотками. Боится ли? Нет, скорее опасается, размышляет о последствиях. И чего же ему стоит просто согласиться и посмотреть на способности очаровательного незнакомца? Ничего не стоит. Новый год от него в считанных часах, но ничем хорошим так и не светит – так вряд ли он станет ещё хуже, согласись он на эту глупость. — А кто ты? — резонный вопрос для начала. — Арсений. — Арсений, — медленно вторит Шастун, смакуя на языке каждую букву и наслаждаясь красивым звучанием не слишком популярного имени. Если тот думает, что с закрытыми глазами его можно будет осторожно ограбить и свалить – сильно ошибается, потому что кроме сигарет и зажигалки при нём ни шиша. Кто вообще возьмёт и решится грабить полицейского таким образом? Пусть и игривый взгляд парня на него – прямое доказательство того, что тот бы попытал удачу и решился без раздумий. — Ну? — А судьбу мне по ладошке предскажешь? В цирке так обычно всякие недогадалки с магическими шарами и другими атрибутами делают, — усмехается он и наконец тянется к предлагаемому пакетику приторных сладостей, убеждая себя, что это – всего-то ради манящего интереса посмотреть на то, каким образом этот чудик в красных махровых носках под домашними тапками будет угадывать цвет. Вероятность того, что этот Арсений ответит правильно с самой первой попытки, конечно же, есть, но практически приравнивается к нулю. — В цирке я воздушным гимнастом работал какое-то время, а не предсказателем судеб, но за дополнительную плату могу и в будущее твое глянуть, — кокетливо подмигнув, тот отворачивается в противоположную сторону, чтобы не смотреть, какой вкус он решит достать из упаковки. — Настоящим воздушным гимнастом? — Больше не работаю. Меня там один старый дрессировщик с самого начала сильно не взлюбил и постоянно пытался натравить своего тупорылого тигра, чтобы тот сожрал меня с потрохами без следов, улик, доказательств и прочего дерьма, — начинает тараторить в быстром темпе Арсений, скрябя подошвой по плитке. — Говоря вкратце, киса все же цапнула меня за ногу, так что нам с приятелем пришлось свалить побыстрее и подальше из этого шапитошного кошмара. Есть шрамик даже, товарищ полицейский. — А ты писал на дрессировщика заявление за преднамеренное покушение на убийство? Нельзя же просто захотеть избавиться от человека, целенаправленно натравить своего бешенного тигра, покалечить и остаться безнаказанным, — уныло говорит Шастун дрогнувшим голосом после рассказанной истории и все же останавливает свой выбор на медведе клубничного вкуса. — В шапито не все так просто, как тебе кажется, товарищ полицейский. Иллюзионисты, заклинатели змей, факиры, клоуны, гадалки, танцовщики, силачи, воздушные гимнасты, акробаты, дрессировщики и другие циркачи колесят по свету вместе много лет, а чужаков рассматривают с особым пристрастием и редко принимают в семью. Публика была от меня в восторге, но многие там – нет. И казалось бы, что в этом такого? — Зависть и злость? — Именно, товарищ полицейский, — вздыхает он, очерчивая взглядом суетливых пассажиров на станции. — Мне нравилось выступать на украшенной арене, крутиться всяко в воздухе, прям по-настоящему нравилось видеть восхищение в глазах людей и в последствии получать много красивых букетов, аваций, бумажек, подарков, признания и славы за свой талант. А остальным совсем не нравилось такое стечение обстоятельств из-за гребанной зависти. Разве я виноват в том, что другим гимнастам не хватает необходимой грации и гибкости в их телах, а иллюзионистам – артистичности во время своих фокусов? — Не виноват, — едва ли слышно отвечает Антон на вопрос, который скорее всего был задан риторически, и сжимает красного медведя в пальцах. — Выбрал там? — Выбрал, — позабыв за это время рассказа даже о том, что ему сейчас на самом деле до жути холодно в одной толстовке, подтверждает он и мысленно представляет Арсения в блестящей одежде, красиво парящим в воздухе. Шастун каким-то ярым поклонником цирка не являлся даже в детстве, но на такое представление ему очень хотелось бы сходить. — Клади в рот, жуй и глотай, — не поворачиваясь, инструктирует парень через смешок, что чуть ли не вынуждает Антона грязно пошутить над этим наставлением, после которого нужно будет ещё и глаза прикрыть для полноценного эффекта. Мишка спокойно летит в рот, перебивая своей приторной сладостью послевкусие горьчащих сигарет, а после – благополучно отправляется прямиком в желудок. — Проглотил. — Глаза закрыты? — Да, — облизывая свои обветренные морозом губы, отзывается следователь и слышит, как тот вновь поворачивается к нему мгновением спустя, но ничего не предпринимает – просто смотрит на него и молчит, отчего становится немного не по себе. — Ну и? Где же эти знаменитые: «Абракадабра», «Сим-Салабим», «Крекс-Пекс-Фекс» или «Бибиди-Бобиди-Бум»? Как ты собираешься проворачивать свой трюк еще и с первого раза? Горячее прикосновение чужих губ к его собственным в следующий момент ощущается так жадно и безумно, что Шастун застывает на месте со все еще послушно закрытыми глазами, не зная, как поступить прямо сейчас – таким образом вокруг пальца следователя ещё не обводили даже самые опасные преступники города. Мягкие пальцы хватаются за его гладкую щеку, сжимая кожу и притягивая ближе к себе под удобным наклоном, а сам Арсений принимается облизывать его нижнюю губу. В намеренных и жестоких действиях – скребущее желание и самый настоящий голод, что побуждает Антона немного приоткрыть рот для протяжного и блаженного выдоха, потому что этот странный Арсений со всеми загадками не перестаёт удивлять его. Арсений мурлычет так хрипло, стискивая очертания его челюсти уже сильнее и вгрызаясь в его податливые губы так, как совсем недавно демонстрировал для него на безобидном медведе. Глаза распахнуть хочется и посмотреть на него, но следователь все равно держится согласно их спонтанной договорённости. Правильно ли это? Как же срать на всю правильность в этот момент. Шастун кладет ладонь на арсеньевское предплечье и алчно целует парня, наслаждаясь сладким привкусом прежде, чем все заканчивается. Клубничная слюна остаётся на припухших губах, когда Арсений отстраняется от него с мокрым чмоканьем и одаряет довольной улыбкой. Ушки дёргаются вверх вместе с этим. — Клубника, — кивает он секундой позже без доли сомнения и невинно хлопает своими голубыми глазками, словно это не он только что так поцеловал его. — Сумасшедший шарлатан ты, — шепчет следователь, почти полностью трезво осознавая, что в этом чудаковатом парне кроется нечто большее, чем может показаться на первый взгляд обычному человеку. Говоря о пережевывании мармеладных мишек на морозе, у него не получилось добиться своих желаний прямым путем, что заставило сменить правила в коварный игре и пойти другой дорогой. Вариант интересный для раздумий. Проблема заключалась только в том, что Арсений, таким образом идя в абанк, все равно не мог точно знать его последующих действий. Крупная ставка, надежда на простую удачу и желанный куш в самом конце, под которым подразумевается положительный ответ на поцелуй. — Я этого и не отрицаю. Арсений продолжает коварно улыбаться, облизывать влажные губы, кутаться в полицейскую форму и – что самое главное – безвозмездно сводить с ума. В его внешности и мышлении – сильно необычном для обычного – точно было что-то особенное, как и в нем самом, но он не успевает понять, что именно до того, как громкий голос на весь вокзал объявляет, что до отправления поезда осталось пять минут. Арсений тут же дёргается на своем месте, сбрасывает искренние эмоции с лица, смотрит куда-то в сторону на забегающих быстрее в вагоны новых пассажиров с большими чемоданами и осторожно поднимается на ноги. Антон потерянными глазами наблюдает за тем, как тот молча снимает с себя куртку, встаёт перед ним и протягивает обратно со слабой улыбкой. На очаровательного Арсения можно просто смотреть вечность, не отрываясь и не уставая, как на самую красивую картину в галерее или самый интересный экспонат в музее. Арсения хочется слушать, потихоньку вникать в ход его неордирнарных мыслей, узнавать о нем что-то новое. Не имеет значения, про что именно он будет увлекательно рассказывать – про работу воздушным гимнастом в шапито или про недоваренные макароны утром дождливого четверга. Арсением хочется просто наслаждаться. Приятная неизвестность мелодией кровожадных сирен зазывает за собой на глубокое дно тайн и загадок, которой невозможно сопротивляться. А зачем? Какой смысл в сопротивлении чему-то по-настоящему интересному и манящему за столь долгое время, если в этом нет необходимости? Ещё со школы сам Шастун считал, что работать в полиции и быть следователем – означает помогать нуждающимся, дарить добро и придерживаться определённых правил, позиций и общественного мнения, чтобы не упасть в чужих глазах, но жизнь показала, что это – идиотизм. Проходя мимо полицейских сейчас, ты задумываешься не о своей безопасности рядом со служителями закона, а о том, что рядом с ними как таковая опасность грозит именно тебе за совершенные мелкие правонарушения. Никчемными и жалкими людьми правит страх, который они маскируют под ликование и фальшивую любовь, а сами в этом никогда в жизни не сознаются, потому что имеют очень преувеличенное мнение о собственной персоне. Но когда их изображают такими, какими они и являются в реальности, просто не признают самих себя. — Ты согрел мою отмороженную задницу, товарищ полицейский, — наклонившись, так ласково шепчет тот ему на ухо и тихо смеётся со своих же слов. Мягкий поцелуй – такой не похожий на предыдущий, – в знак благодарности за бескорыстную доброту, которую парень по всей видимости никогда не испытывал от других по отношению к себе, приятно обжигает его скулу в контрасте с таким холодом. — Нет, — выпаливает Шастун внезапно, резким движением цепляя пальцами не протягиваемую куртку, а чужое запястье под удивлённым взглядом. Не может же все закончиться вот так. Арсений – единственный человек, которому удалось заставить его забыть о дерьмовом настроении и поверить в реальные чудеса своими странностями и загадочными играми. — Не хочешь сыграть в мою игру на этот раз? Реванш, — проглатывая неуверенные нотки в своем неожиданном порыве, спрашивает он и тоже поднимается на ноги. Глаза напротив загораются еще ярче в полутьме станции после услышанного. — На каких условиях? — Полное доверие мне с твоей стороны, — шепчет следователь и нарочно расплывается в коварной ухмылке. Пассажиры несутся из стороны в стороны, толкаясь в этой накаляющейся суматохе и боясь не успеть попрощаться со всеми родственниками прежде, чем забежать в необходимый вагон, что побуждает размышлять быстрее. Арсений перед ним кусает губы и суетливо переименовывается с ноги на ногу, потому что просьба далеко не маленькая. Не каждый способен полностью довериться человеку, с которым знаком меньше двадцати минут. — А что насчёт тебя, товарищ полицейский? — спустя какое-то время наконец интересуется он и прячет упаковку мармеладных мишек в карман своего пуховика, пока проводница средних лет повторяет, что до отправления поезда осталось совсем немного. Риск остаться прямо здесь, потеряв весь свой багаж с личными вещами, огромен, но оба не двигаются. — Я стану твоим эдаким личным Санта-Клаусом и прямо сейчас исполню для тебя одно маленькое желание, если полностью доверишься и пойдешь со мной без раздумий, — наконец объясняет Антон все правила игры, протягивая свою окольцованную ладонь и корпусом поворачиваясь к вагону впереди. — Давай. Быстро и без ненужных раздумий, как и прописано в озвученной договорённости. Большое количество разного металла на чужих пальцах ощущается довольно странно, но не неприятно, когда Попов несильно сжимает их своими и послушно следует за полицейским в самый ближайший открытый вагон на свой страх и риск. Поезд трогается с места мгновением позже – успели. В узком коридорчике ощущается какой-то особый запах самого транспорта, а толпа бешеных пассажиров не унимается – нужно перейти в следующий вагон, нужно протиснуться к забитому огромной очередью туалету. Полицейская форма высокого парня все еще зажата у него в другой руке, но сейчас для серийного убийцы имеет значение лишь тот факт, что он добровольно поставил на карту свое доверие целиком и полностью. Будет вам. Разве нужно доверять по-настоящему для того, чтобы произнести в слух слова о том, что доверяешь? Не-а. — Арсюш, — обращается к нему полицейский в своем капюшоне так мягко и ласково, даже не подозревая, что сейчас раскрашенное многочисленными синяками тело убийцы под вязаным свитером прошибает приятным электричеством насквозь. Арсений шарахается от неожиданности, сильнее сжимая чужую ладонь и совсем не понимая, что такое с ним происходит в присутствии этого долбанного служителя закону. В оливковых глазах отражается так много искреннего очарования при осторожном взгляде на него, что хочется просто потеряться где-нибудь и не чувствовать идиотский трепет внутри. Последний раз что-то похожее он ощущал, вырезая орган за органом и наблюдая за слабостью жертв, за их нытьём и кончиной. Но то, что происходит прямо сейчас – совсем не имеет ничего общего с пытками. Именно этот светловолосый полицейский почему-то не смотрит на него с отвращением, неприязнью и недовольным укором, к которым он привыкнуть успел еще с самого рождения. Родители постоянно были чем-то недовольны касаемо его личного мнения или действий. Мамочка была помешаной на правильном питании и здоровом образе жизни истеричкой, так что ежедневный арсеньевский рацион не обходился без какого-то травяного чая без сахара и смузи из отвратительного сельдерея. «Больше жидкости» — упрекала она всегда. Ей была важна только его костлявая фигура, а стоило ослушаться и потратить карманные деньги на дешевые чипсы или такую манящую булочку с повидлом, тем самым увеличив число на весах, приходилось голодать какое-то время. Потемнение в голубых глазах, частые обмороки посреди важной контрольной на уроке и выпирающие ребра – стали роднее родственников. Папочка же был человеком требовательным, чужого мнения не признавал и всегда стоял на своем. Его волновало только то, что единственный сын должен учиться на отлично, закончить школу с золотой медалью и в будущем поступить на экономический. На то, что сам Арсений мечтал работать в цветочном магазинчике, учиться в театральном и выступать на сцене – всем было откровенно по хую. Пытался ли он оспорить решение отца? Не единожды пытался, а потом неделями бегал в аптеку через дорогу, чтобы было чем обрабатывать болючие раны от ударов ремнем. Кошмары в мире грез были на тот момент намного желаннее и приятнее, чем его существование в жестокой реальности. В школе одноклассники считали его ненормальным, заливисто смеялись и подъебывали за все, что только попадалось им на глаза — за многочисленные шрамы, за мешки под глазами, за огромное количество родинок и фиолетовых синяков на теле, за упавшее со временем зрение, за слабость от нехватки нормальной еды, за заношенные и рваные вещи и многое другое. Попов закрылся ото всех в стенах своей маленькой и почти разваленной комнатки, проводя все больше времени за чтением книг, в конце которых все было хорошо. В конце которых все были счастливы. На экономическом, куда он все же поступил после окончания школы по желанию отца, в сознании Арсения что-то наконец-то щелкнуло, а терпеть постоянные насмешки, упрёки и унижения больше не хотелось. Произошло ли это по вине великой случайности? По вине алкогольного опьянения или внезапной вспышки агрессии? Нет, этого вы не услышите. Арсений осознавал каждое действие и упивался страданиями до последнего вздоха. Мамочка лишилась жизни довольно быстро, от удушения — он затолкал ей этот блядский сельдерей по самую глотку после повторной истерики насчёт набранных им в институте килограммов, а потом она задохнулась и откинула свои старые коньки. Главу семьи — уважаемого всеми Сергея Александровича Попова — встретили с работы сломанные о его тело стул за стулом, журнальный столик и прочий ненужный интерьер со шкафов. Крик о помощи и пощаде, которые ему бы никто не предоставил, был слышен до того момента, как старенький телевизор не раздавил его голову своим весом. Арсений не сожалел. — Ты слышишь меня? — обеспокоенный голос полицейского неожиданно вырывает его из воспоминаний о прошлом, заставляя поднять глаза и немного отступить в сторону, чтобы дать пройти другим пассажирам. — А? — Купе с твоими вещами находится в этом вагоне или в следующем? — спрашивает он, проходясь кончиком языка по пересохшим губам. В сознании мелькают вспышки того, как какое-то время назад ему было дозволено целовать этого полицейского, сжимать кожу в пальцах и ощущать от него реальное удовольствие на свои действия вместо привычного сопротивления жертв. Не было несдерживаемого блеска слез в глазах напротив, не было отчаянной мольбы отпустить, не было жалких уговоров, не было взаимности лишь из-за желания прожить подольше и всего подобного. Полицейский сам согласился на его условия и в каком-то смысле доверился ему, когда послушно держал глаза закрытыми до самого конца, а после этого и вовсе целовал в ответ. Арсений скрипит зубами от безысходности своего положения, потому что впервые за долгое время не знает, что делать с перемешанными и очень странными чувствами к этому человеку. Разве такое бывает в современном и жестоком мире? Разве можно просто взять и отдать свой источник тепла в виде куртки абсолютно незнакомому парню на станции, а самому остаться в одной толстовке? — А какое тебе дело до моих вещей в купе? — наконец щурится убийца, не понимая, чем именно собирается пожертвовать прямо сейчас. Полицейский только улыбается для него, сильнее сжимая теплую ладонь в своей и поглаживая кожу подушечкой большого пальца. — Не забывай об условиях игры, на которые ты уже согласился, — напоминает он мягким тоном, но совсем не выглядя так, как будто хочет причинить ему какой-то намек на вред своими будущими действия. В условиях этой игры обозначено от него полное доверие, а совсем уж недоверчивый вопрос этому очень даже противоречит. — А как тебя зовут? — Антон, — пожимает полицейский плечами перед тем, как Арсений делает шаг вперёд, быстро сокращает расстояние до крайней двери в свое душное купе и заходит внутрь. В нос мгновенно ударяет противный запах старой бабки и каких-то рыбных салатов, которые с удовольствием поедает Кардашьян – что было именем страшного кавказца, – на своей застеленной койке с левой стороны. Блевать хочется только от стоящей вони и бежать поскорее от этого кошмара со сверкающими пятками, а лучше грохнуть их всех прямо здесь. Безжалостно, с особенным наслаждением, пока они будут продолжать реветь взахлёб и брыкаться. Но в поезде это делать небезопасно – слишком много свидетелей, из-за чего и приходится терпеть, сдерживая всю агрессию внутри. — Не понял, симпатяшка моя, — восклицает мужчина с акцентом, бегая взглядом по нему в дверном проёме и по какой-то полицейской форме в его руках. — Амнезия? Я тебе вроде нормально сказал, что если продолжишь называть меня таким образом, языка своего когда-нибудь блядского лишишься, — шипит парень с ненавистью при взгляде на кавказца. Мерзкое прозвище из уст этого толстого урода режет по ушам. Нужно просто игнорировать, не обращать внимания на его долбанные подкаты, не показывать, что его это вообще волнует. — А ты не разбрасывайся здесь такими словечками, парниша, — кряхтит ему старуха, выплевывая предложение со слюной и чуть ли не со своей вставной челюстью в придачу. — Не слушай ты эту каргу старую, мне очень даже понравилось, — вклинивается в разговор сделанная с имплантов в своей заднице до наращенных волос на голове шлюха и притягивает ошеломленного его к себе за талию под пристальным взглядом своего любовника. Арсений дёргается, когда та начинает открыто лапать его за задницу одной рукой, а другой – без какого-либо адекватного стеснения скользить по члену через ткань. Не выдержав больше и секунды в этом дурдоме, серийный убийца грубо отталкивает девушку от себя, дотягивается до своей дорожной сумки на верхней кровати над ними и выходит обратно в коридор. — Все в порядке? Ты выглядишь так, как будто только что приведение настоящее увидел, — обеспокоенно говорит Антон и заглядывает ему в ошарашенные глаза. — Нормально, — бурчит в ответ, пытаясь собраться с правильными мыслями, а не мыслями о том, как можно было бы прямо сейчас отрезать кисти рук этой шлюшке и скормить её любовнику. Полицейский молчаливо ждёт и больше ничего не требует от него, хотя прекрасно понимает, что в порядке далеко не все. Минуту спустя тот снова осторожно переплетает свои пальцы в колечках с его собственными и ведет их в следующий вагон. Арсений выбрасывает из головы этот кошмар общественного транспорта и улыбается почему-то всю дорогу до нужного купе, даже без какой-то особой причины, — внутри его чёрствой души словно становится теплее от мысли о том, что полицейский правда увлечен в исполнении его желания. Изумлению в голубых глазах не находится предела после осмотра полностью пустующего и освещенного разноцветной гирляндой помещения без каких-либо посторонних пассажиров. Как это может быть возможно вообще в таком переполненном поезде? — Коллеги решили потратиться немного и купили сразу четыре билета на меня, чтобы мне было не так убого праздновать и возвращаться домой. Благодарность эдакая за дохрена раскрытых преступлений в последнем месяце, — поясняет Антон. На улице через небольшое окно мелькает дюжина заснеженных елей, словно не заканчиваясь совсем в дремучем лесу, пока сам Арсений переваривает услышанное. — Получается, ты – товарищ следователь, а не товарищ полицейский, — вдруг шепчет Попов скорее для самого себя, по-настоящему осознавая свое положение в ебанной заднице. Антон – не просто обычный полицейский, который отвечает за сохранение порядка на улицах города, прессует бомжар и подростков, выписывает штрафы на трассе и приезжает посреди ночи по вызову соседей из-за шума в квартире. Антон – настоящий работник следственного отдела. И почему сейчас по каким-то непонятным причинам дико сохнет в горле от этой мысли и быстрее колотится сердце в грудной клетке? Щепотка дофамина и целый половник адреналина. Матвиенко бы дал ему по башке, запихав в рот таблеток и приказав бежать подальше от риска быть пойманным. Но так совсем неинтересно. — Я попрошу проводницу принести новый комплект постельного белья для тебя, — просто бросает следователь напоследок, скрываясь за дверью и оставляя его одного в своем переливающимся разными оттенками купе. Арсений серьёзно поражается доверию этого парня к практически незнакомому человеку, которое поспособствовало оставить его со своими личными вещами наедине, которое поспособствовало пустить переночевать у себя. На расправленной постели напротив рядом с подушкой лежат ноутбук и бутылка шампанского, про которую тот как раз-таки говорил недавно, а в самом помещении стоит крепкий и приятный запах чёрного чая вместо отвратительной вони. Уложив чужую полицейскую форму вместе со своим пуховиком поверх дорожных сумок, он плюхается задницей на свободные сидения с другой стороны. Не обманул же, блин. Антон попросил довериться и исполнил его самое главное желание на сегодня, избавив от общества мерзких пассажиров в собственном купе. Наивная и чем-то схожая с детской радость накрывает с головой, побуждая просто отдаться этому сказачному вечеру с милым следователем и расслабиться. — Не знаю, умеешь ты или нет, — неожиданно выдаёт Антон, заходя обратно уже с белой стопкой белья в руках, когда он сидит с удобно прижатыми к груди коленями и просто залипает на изменение цветов, — но всю новогоднюю ночь мы вместе будем играть в дурака и распивать шампанское. А ещё ты не представляешь, насколько мне интересно послушать какие-нибудь захватывающие подробности из твоей жизни в том шапито или о чем угодно другом, что будет связано с тобой. Арсений раскрывает рот. Восторг из-за признания следователя или пробирающая насквозь дрожь под одеждой? Без пуховика она выглядит на его худощавом теле просто огромной, начиная со свисающих длинных рукавов и заканчивая растянутыми окончаниями. Антон наклоняется к нему, чтобы вручить чистый комплект прямо в руки, и нежно чмокает в кончик кнопочного носа. Арсений отбрасывает мысли о сыром подвале со стулом, на который можно было привязать этого следователя для исполнения всех своих желаний, и смущенно улыбается в ответ.

. . .

— Не чеши, — отстраненно махнув рукой в его сторону, бурчит Шастун пьяным голосом уже после открытия второй бутылки, потому что жалкая половина той закончилась в несколько пластиковых стаканчиков для них обоих. Пассажиры давно прокричали на все вагоны поздравления, подарили друг другу подарки и некоторые даже взорвали хлопушки с конфети, пока серийный убийца уже третий раз подряд обыгрывал следователя в дурака и искренне смеялся с его глупых шуток. — Не чешу я, — делая новый глоток игристого, ворчит Арсений и отбивает червового туза козырной девяткой с мастью крести. — Никогда не задумывался что ли? «Был да всплыл» – выражение, полностью прям описывающее алкоголиков и наркоманов в Сочи. По новостям же постоянно передают, что в чёрном море находят новые трупы на утро раз за разом в летний сезон. Напиваются, идут купаться в свое удовольствие, а потом следует и наше выражение. — Еще скажи, что там некоторые шоссе по качеству годятся лишь для того, чтобы по ним ходила Саша и сосала сушку, — закатывает глаза он, подкидывая пикового туза. — А вот не скажу, потому что сосёт она там далеко не сушку, товарищ следователь, — посмеивается Попов, забирая его карты и наблюдая за широкой улыбкой на лице следователя напротив. Непонятно даже, в какой момент совместного времяпровождения их беседа успела перейти на что-то настолько идиотское, но слишком интересное. Арсению начало казаться, что с Антоном можно говорить на абсолютно любые темы, которые ему нравятся. — Почему ты продолжаешь так меня называть, если уже знаешь моё настоящее имя? — спрашивает Антон с пьяной улыбкой на губах, полностью откидываясь спиной на стену позади себя. — Нравится. «Нравится ощущать себя рядом с тобой в безопасности и опасности одновременно». Арсений не лжёт своему следователю, но и не договаривает ему всей правды о себе. Рассказывает про жизнь в шапито, про многочисленные переезды по городам и фееричные выступления на сцене, но умалчивает о том, как перед отъездом подсыпал животному в еду специальный порошок и затолкал ненавистного друссировщика к нему в клетку, чтобы тигр в приступе бешенства безжалостно перегрыз его на части. Рассказывает про свою подработку в небольшом цветочном магазине и про безграничную любовь к красивым цветам, но решает упустить тот факт, что именно алкалоид – средство для опрыскивания роз – использует в виде яда для своих жертв по настроению. — А мы же могли с тобой познакомиться намного раньше, — задумчиво бросает тот, вызывая недоумение в голубых глазах. — Не помню точно, но вроде года так два назад меня и моего напарника собирались отправить в Омск, чтобы у нас получилось выйти на след какого-то сумасшедшего маньяка у них там, потому что жители не могут спокойно по ночам спать. — А ты? — хриплый голос надламывается. — А я отказался от дела, — усмехается Шастун, не слыша выдох облегчения с противоположной стороны. — Идиот, бля. Можешь говорить все, что захочешь, но мне все равно кажется, что наше знакомство – какая-то новогодняя судьба, хоть я в такую пургу никогда в жизни и не верил, — вдруг заявляет он, достав из колоды себе несколько новых козырей. — Не верил в чудеса? — Не верил естественно. В принципе-то, чтобы во что-либо поверить, нужно для начала убедиться, что это реально или хотя бы стоит твоей веры. А Новый год, к сожалению, уже довольно-таки длительный период проходит у меня дерьмово, так что убеждаться было не в чем. Был ли толк уверять самого себя в надежде на то, что этот Новый год каким-то макаром пройдет лучше? Не-а. Да мне и срать как-то уже было на весь праздник, признаться честно, я спокойно открыл бутылку, сидел пил здесь, потом объявили остановку на перекур, а там ты – такой забавный в домашних тапках в снегопад. — Мне так хотелось побыстрее свалить из общества этих придурошных в купе хотя бы на немного, что я даже не успел подумать об этом, а ты – как снег на голову – стал моим обогревателем, — приглушенно хихикает он с каламбура про снег, не поднимая взгляда, пока старательно выбирает карту для своего следующего хода, но с опоздаем понимает, что выбирать нужно совсем не карту. — Арсюш? — М? — Если бы я чисто теоретически вдруг сказал, что очень сильно хочу поцеловать тебя прямо сейчас, ты бы ответил мне взаимностью? — ласковым голосом спрашивает следователь, побуждая щеки того самого сумасшедшего маньяка мгновенно покрыться розовым румянцем, который виден ему даже в полутьме помещения. Попов развратно кусает, а после – облизывает собственные губы и мокро причмокивает ими в разноцветном освещении купе. Взгляд пропитан ебанным вызовом, – испытывает на прочность и вынуждает желать себя только сильнее из-за совмещения в нем откровенной дерзости, притягивающей всем существом странности, неловкости и настоящей непредсказуемости. — А ты скажи мне и узнаешь, — допивая остатки шампанского в своем пластиковом стаканчике из-за отсутствия здесь нормальных бокалов, глухо шепчет Попов, а уже в следующее мгновение звонко оставляет его на столике вместе с карточным веером и встает на ноги. — Я хочу поцеловать тебя, — выдыхает Антон таким же тихим шепотом и следом за парнем поднимается с постели, — прямо сейчас и прямо здесь, в этом долбанном поезде и в этот долбанный Новый год, потому что меня гложет чувство, что другого раза уже не будет. Я хочу расцеловать тебя всего со всех, блять, сторон. Короткого кивка хватает, чтобы нарочито резко впечатать бедра этого очаровательного чертенка в края стола и наконец прильнуть к желанным губам. Поезд с громкими лязгами о рельсы как будто ускоряется, а убийца в это время только постанывает тихонько от удовольствия, обвивает его своими длиннющими рукавами и рьяно впивается ногтями в шею в надежде притянуть ближе. На поцелуй отвечает ему со злобой к собственным невозможным и идиотским чувствам, – царапается острыми кончиками своих резцов, терзает до приятного, лёгкого покалывания и сильно посасывает каждую губу. Отголоски только что услышанного признания все еще гуляют по голове, заставляя внутри все сжиматься. Арсений готов отдаться этому служителю закону целиком и полностью, когда сжимает его осветленные волосы так по-собственнически, совсем не сдерживая в себе того самого сумасшедшего и понимая, что именно это его следователю и нравится. Медленно оглаживает его по щеке ладонью, другой рукой стискивает ткань свитера на талии, сплетает горячие языки и выстанывает что-то невнятное. — Как насчёт предварительного обыска? — предлагает Антон с хитрым прищуром, прерывая жаркий поцелуй, а потом аккуратно забирается ледяными и окольцованными металлом пальцами под ткань этого рождественского свитера, гладит парня по разгоряченной коже и сразу слышит мучительный стон в свои губы. Прикосновения нежны, без сторонней мысли о причинении вреда, но покрытая синяками кожа от слишком ярого сопротивления последней жертвы все равно пропускает по телу волну легкой боли. — А орден на обыск у вас имеется? — Не-а. Нарушим закон? — с придыханием шепчет он и мгновенно замечает, как тот перед ним расплывается в гаденькой улыбочке. Банки пюре быстрого приготовления, плитка шоколада Alpen Gold, коробочка с чайными пакетиками и пустая пластиковая посуда секундой позже летят со столика на совсем недавно заправленную кровать с правой стороны, когда следователь подхватывает серийного убийцу под бедра и усаживает сверху на поверхность. — Не говори ничего, пожалуйста, — умоляюще просит Попов перед тем, как тот быстро стаскивает с него причудливый свитер, пока тапочки сами с тихим звуком шлепаются на пол. Бросив больше ненужную вещь на пустые простыни, Антон замирает на месте и продолжает медленно очерчивать глазами изувеченное и усыпанное множеством родинок тело парня впереди. Арсений ещё со школы прекрасно помнит, какого это – светить оголенными участками перед другими одноклассниками в раздевалке, собирая смешки по помещению, косые взгляды с презрением и обидные оскорбления по поводу его сильно выпирающих костей и огромного обилия родинок, шрамов и синяков на бледной коже. Прошлое отличалось от настоящего тем, что раньше синяки там появлялись после так называемого воспитательного избиения отца, а теперь – по собственной глупости. Нужно было сильнее связывать того накаченного мужика на прошлой неделе, чтобы тот не дубасил его своими кулаками на грязном полу при попытке побега. Безнаказанным инцидент не остался. Привязав мужика в подвале к стулу по новой, серийный убийца решил предложить ему сыграть с ним, точнее – выбрать наказание себе самому. Первым вариантом было сесть на рукоять грязного топора на сухую и без предварительной растяжки, вторым – жадно обсосать лезвие со всех сторон. Мужик еще долго дрожал в панической атаке, вымаливая прощение и судорожно предлагая сделать что-нибудь другое для него со слезами на глазах. Наивный. Арсений по натуре не был прямо уж извергом, всегда старался прислушиваться к чужим желаниям, если жертв в его предложениях что-то сильно не устраивало. Хочет чего-нибудь другого? Пусть так. Пообещав тому вернуться уже без топора, вид которого почему-то – интересно, почему, – пугал мужика, он вернулся в подвал с огромной бензопилой в руках и повторил условия, но тот уже не соображал совсем. Вопил на все помещение о помощи и помиловании, что есть мочи, просил даже принести тот топор обратно и яро соглашался сесть целиком на рукоять, только бы избавиться от пилы. Самостоятельно же своих жертв Попов трахал редко, по настроению и желанию, если человек – будь там девушка или парень, – в подвале вызывал хоть грамм интереса или влечения к нему для такого рода развлечений. Больше нравилось играться каким-то более изощренным образом, наблюдать бешенный страх в чужих расширенных зрачках, рисовать узоры лезвием по самым чувствительным местам и вслушиваться в крики адской агонии. Матвиенко, частенько заглядывая к нему в загородный домишко в гости с каким-нибудь вкусным тортиком к чаю, уже давно перестал обращать внимания на тихие шорохи из подвала. Арсений проживал в своем затхлом и никому ненужном городке, создавал образ хорошего человека на людях, работая в цветочном магазинчике и помогая старушкам выбирать хризантемы, а вместе с этим улыбался новым заголовкам в новостях о пропавших людях. Серега же за это время не хило так обустроился в Петербурге с бизнесом по угону и продаже чужих машин. Прибыль там росла, а у него более предусмотрительные меры полицейских по соблюдению порядка все чаще не давали нормально насладиться своими жертвами, из-за чего приходилось мурыжить этого самого накаченного мужика целых три недели, непонятно каким образом поддерживая его жизнь после всех пыток бензопилой. Арсению одной жертвы, которая едва ли могла связать первый скулеж во что-то единое со следующим по вине отсутствия языка, – не стоило оскорблять, – было мало. Его сумасшедший голод по свежим убийствам и послужил решению перебраться к Сереге в Петербург, где, по его словам, кандидатов для экзекуций до жопы. — Результаты неудачных падений при репетициях на высоте, — как бы оправдывает свои синяки после затянувшегося молчания, чтобы не вызвать подозрений, хотя на самом деле на своей цирковой карьере поставил крест еще в прошлом году. — А шрамы..? — В детстве меня били ремнем, — решается начать по-настоящему, устремляя пустой взгляд на обеспокоенное лицо перед собой. — Высказал неправильное мнение? Били. Получил по контрольной «хорошо» вместо «отлично»? Били. Приехал от репетитора домой позднее указанного времени, потому что на дороге были пробки? Били. Мой отец не терпел непослушания или чего-то в этом роде, а мать его поддерживала в каком-то смысле, только уже собственными методами. Бывало такое, что мне приходилось голодать по несколько дней, чтобы цифра на весах ей наконец-то понравилась. Наверное, из-за такого голода раны как раз и заживали так долго. — Арсюш, — шепчет Антон одними губами и очень осторожно прижимает изувеченное тело к себе, легкими касаниями медленно поглаживая его покрытые желто-зелеными синяками и ушибами лопатки. — Изъянов во мне предостаточно, товарищ следователь, я и сам в курсе, — вздыхает Попов, краснея от такого нежного и бережного обращения к себе в темном и мигающем разными цветами купе. — Изъянов? Ты божественен. На припухших губах Арсения отражается влажный блеск слюны, пока длинные пальцы до побеления костяшек сжимают ткань пижамных штанов, чтобы успокоить сердцебиение. В многочисленных комплиментах тех искалеченных им человек никогда не было столько живой искренности, сколько вкладывает в свои слова этот светловолосый следователь. Ему нравится? Правда нравится зрелище перед собой прямо сейчас? Правда не противно от этого? И почему впивается в него таким жадным и сочувствующим взглядом, словно он – воплощение настоящего искусства? Антон мягко отстраняется, улыбается ему, а после – наклоняется ближе, вдыхает аромат ванильного геля для душа, обводит горячим языком пульсирующие венки на шее, красиво выпирающие ключицы, бусинки сосков и собирает губами каждую маленькую родинку, зацеловывая до багровых отметин и смущенных постанываний сверху. Арсений покрывается мурашками от новых ощущений, пока Шастун старается зализать все его отцовские шрамы и аккуратно огладить ладонями как можно больше обнажённых участников. — Мы можем остановиться, — жарко выдыхает он и невесомо проходится по его ушному хрящику зубами. — Я обработаю тебе все синяки и ушибы на теле. У меня в сумке есть специальная мазь как раз, заживляющая типа такая. Беру всегда с собой на всякий случай. — Я в порядке. Резким движением схватив того за запястье, серийный убийца кладет чужую широкую ладонь на своё возбуждение за тканью клетчатых штанов и мучительно стонет тому прямо в ухо. Антон понимает его и оставляет короткий поцелуй на губах перед тем, как продолжить их иллюзию обещанного обыска, легонько похлопывая по бедрам в поиске запрещённых веществ своего пойманного преступника, который послушно поддаётся навстречу прикосновениям. Пальцы цепляются за резинку на пижамных штанах и стягивают их вниз по ногам вместе с нижним бельем одним быстрым рывком, а сам следователь покорно опускается на колени. — Какой же ты хорошенький, Арсюш, — облизываясь, хриплым шепотом проговаривает Шастун и укладывает ладони на чужие бедра. На языке скапливается слюна перед абсолютной гладкостью кожи и стоящим колом членом исключительно для него. Арсений заливается постыдной краской, пошатываясь на этом маленьком столике вместе с поездом, и втягивает кислород через нос при слишком ярком ощущении чужого дыхания на головку. Настоящий работник следственного отдела сейчас стоит перед ним на коленях по собственному желанию и с реальным удовольствием упивается видом его наготы. Попов с такого ракурса за свою жизнь видел только гримасу отвращения, ярости и боли, но на довольном лице парня не фигурирует ни одна из перечисленных эмоций. Антон сразу же слизывает естественную смазку кончиком языка, осторожно целует и ведёт губами по всей длине ровного, красивого и увитого напряжёнными венками члена. В наслаждении серийный убийца дергает бёдрами вверх, сильно сжимает зубы до самого скрежета и проглатывает протяжный стон, чтобы не разбудить пассажиров в соседнем купе за стеной. Поглаживая желанное тело по бедрам, коленкам, икрам и ступням в махровых носках, Шастун закидывает его ноги себе за спину для большего удобства и резким движением насаживается ртом на ствол сильнее. Фейерверк цветных и очень ярких огоньков безумия блестит за закрытыми глазами маньяка мгновением позже от таких действий, что только подтверждает совершенно очевидное на данный момент – Антон сводит его с ума. — А вы-х каждого безжа-а-лостного преступ-п-ника наказываете именно таким-м обр-р-азом, товарищ следователь? — выстанывая буквы от удовольствия, надрывно интересуется Арсений и заботливо зарывается пальцами в светлые волосы. Не тянет в попытке вырвать с корнем и не пытается удержать голову на одном месте, дабы самому вдалбливаться членом в раскрытый рот, – просто гладит и перебирает мягкие, немного вспотевшие прядки. В какой момент глубокий трах предоставляемого горла в жестком темпе до самых рвотных позывов и нехватки кислорода у его жертв отходит на задний план? Антон не такой. Антон не жертва. — Безжалостных и слишком дерзких преступников я калечу дубинкой по возможности, а ты особенный для меня, — признается он, поднимая свои утопающие в темном водовороте похоти, соблазна и обожания глаза, чтобы под таким же тяжелым взглядом парня широко провести языком по горячей и твёрдой плоти. Берет еще намного глубже в себя приятный размер, мокро причмокивает от избытка слюны и уверенно двигает головой туда-обратно. Блуждает долгими поцелуями и облизываниями по внутренним сторонам бёдер, по гладковыбритой коже лобка и медленно поднимается выше к плоскому животу. Арсений ощущает себя прямо сейчас по-настоящему полностью обнажённым перед этим следователем, даже отсутствие одежды на его изувеченном и зацелованном теле здесь совершенно не причём. Антон считает его особенным. Ненавистная, по-блядски ущербная и жалкая мышца под названием сердце не перестаёт стучать внутри, практически перекрывая весь кислород. Арсений не привык к хорошему обращению к себе, не знает, что нужно делать. Но ему почему-то сильно хочется узнать это именно вместе с Антоном. — А ты не похож на остальных следователей и всяких отбитых полицейских, которые не больше, чем язвы в жопе, — неожиданно выдыхает Арсений, перенимая инициативу на себя и поднимая парня с колен для влажного и жадного поцелуя. Губы Антона ощущается на собственных до жути приятно и правильно, мягкие и податливые для его ласк, совсем не показывающие сопротивления. Прочно обвивая чужую талию ногами, серийный убийца притягивает его к себе еще крепче, отстраняется от горячего рта и быстро стягивает со следователя толстовку и футболку под ней. Голубые глазки загораются живым огоньком при виде сокращающихся на обнажённой груди мышц, а язык в это время словно неосознанно мажет по губам. — Комплименты – не твой конек. Мутный от сплошного желания взгляд сменяется расстерянным в мгновение ока перед молодым следователем. Посмеиваясь с этого причудливого сравнения с язвами в жопе, где его благополучно выделили таким образом, Шастун с опозданием понимает, что именно эта прямолинейность ему и нравится. На протяжении всей жизни у него было слишком много партнеров, которые с удовольствием бросали однотипные комментарии о его привлекательной внешности, создавая иллюзию увлечения им на какое-то время. Арсений же выглядит намного искреннее всех их вместе взятых прямо сейчас. Приходится осторожно положить ладони на красные от стыда щеки и покачать головой, мысленно матеря самого себя за такую тупость. — Прости меня, пожалуйста, — неуверенно шепчет Арсений, часто хлопая своими пушистыми ресницами и сосредотачиваясь на внутренних размышлениях несколько секунд. — Не знаю просто совсем, как правильно обычно говорят о таких вещах нормальные люди, – для меня все это ещё не очень понятно. Разобраться пока не могу до конца и немного боюсь некоторых аспектов, если говорить откровенно. Но я правда пытался сказать тебе что-то хорошее и приятное на Новый Год, товарищ следователь. — Не переживай, все замечательно и ты сам просто замечательный, Арсюш, — успокаивает следователь его бурную тираду, ощущая ответные мягкие поглаживания на своей спине. — В современном мире многие загоняют себя рамками обозначенных обществом стереотипов, пытаясь сказать хоть что-нибудь банальное как бы для справки перед этим человеком, а твои слова я зато запомню. Изнывающая твердость за собственными штанами продолжает болезненно подрагивать от такого спектра чувств, которые разжигает в нем невинный Арсений со своими странностями. Шастун становится неимоверно благодарен ему мгновением позже, когда тот, расплываясь в своей самой пошлятской улыбочке, запускает ладонь под ткань и накрывает его каменный член. Большим пальцем оттягивает крайнюю плоть, специально медленно размазывает смазку по головке и двигается по всей длине, заставляя его зажмуриться от такой мучительной, но сладостной пытки. — Мне просто необходимо почувствовать тебя внутри, товарищ следователь, — горячо шепчет он с тяжелым стоном, облизывая его ушную раковину и продолжая сжимать возбуждение за тонкой тканью пижамных штанов. Арсений боится рассказывать ему, что этим предложением доверяет всего себя полностью в его руки и впервые хочет попробовать сделать что-то подобное с кем-то живым, а не со своими домашними игрушками. Почему-то создаётся впечатление, что именно с ним все пройдёт хорошо. Влажно чмокнув улыбающегося парня в истерзанные поцелуями губы, Антон кивает в ответ, а после – делает маленький шаг назад и полностью стягивает с себя оставшуюся одежду. Попов слишком долго засматривается на красивый вид обнажённой задницы, наблюдая за тем, как следователь наклоняется к одной из сумок и яро начинает копошиться там в поисках нужных им атрибутов. На пол спрыгивает в своих мягких носках спустя какое-то время и просто не удерживается от того, чтобы не шлепнуть того хлестко по упругой коже. Антон под смущенное хихиканье позади возмущенно бурчит что-то из сумки, в которую ныряет с самой головой. Презервативы – черти блядские, если вдруг кто-то это ещё не понял. Называется, в самом начале сложишь в отдельный кармашек не далеко, а потом лезь и ищи их по всей долбанной сумке. — А тебе нравятся всякие приколюхи разные, Арсюш? У меня есть классная смазка со вкусом яблока и корицы, — выпрямляясь в полный рост, спрашивает Антон и вертит едва ли найденным пакетиком презерватива и маленьким бутыльком смазки в своих руках. — Мне понравится все, что ты предложишь, товарищ следователь, — заваливаясь на смятые и прохладные простыни в чужой постели, он блаженно потягивается и прикрывает глаза в экстазе еще похлеще оргазма. Шастун не перестаёт умиляться этому странному, худощавому и очень голожопому парню в махровых носках, который прямо сейчас мурлычет что-то в подушку и нежится на его спальном месте. Перед глазами вырисовываются вспышки того, как им было бы хорошо вдвоём в его небольшой квартире в Петербурге, но этого не случится. Арсений – все еще пассажир с собственным рейсом, собственной жизнью и собственными планами, а их короткое времяпровождение вместе – просто хороший бонус от поездки. Не стоит привязываться к кому-то невозможному и надумывать себе всякого, дабы потом не было так тяжело расставаться. Быстрыми движениями сняв с себя все кольца, Антон удобно садится на освободившееся место с краю, пока Арсений двигается ближе к стенке, открывает бутылочку и выдавливает прозрачную смазку себе на пальцы. Корица отдаёт фееричным ароматом какого-то штруделя, от которого приятно мутит в сознании и хочется просто расслабиться. Грустные мысли и несбыточные мечты уходят на задний план. Арсений по-хозяйски перекидывает через него одну ногу, приподнимаясь на локтях, и эротично заглатывает его сладкие пальцы. Щеки втягивает с особой алчностью маленького ребёнка перед долгожданным десертом, слюняво проходится языком внутри, а игривый взгляд не отводит, продолжая смотреть и смотреть прямо ему в глаза. — На вкус в натуре, как самый настоящий синнабон или шарлотка с корицей, — выпуская мокрые пальцы изо рта, довольно констатирует он только что выясненный факт и падает обратно на подушку. Гирлянда продолжает менять расцветку, бегая с красно-синего на желто-зеленый, а после этого к фиолетово-розовому. Нанеся новую порцию лубриканта на пальцы, Шастун тянет парня к себе поближе и мажет скользким пальцем по сжатому колечку мышц, но пока не проникает. Арсений же раздвигает ноги сильнее, хнычет от холодного ощущения на чувствительной коже и показательно виляет бёдрами, как бы предлагая ему переходить к чему-то более стóящему, пока кое-что уже стоя́щее не упало. Без какого-либо сопротивления первый палец входит внутрь и легким движением скользит глубже, резко выбивая у парня гортанный стон, который тот сразу же заглушает. Мысли навязчиво возвращаются опять к тому, что больше всего сейчас хочется очутиться в своей квартире и разложить Арсения на огромной кровати вместо этой раскладной, чтобы тот мог громко стонать, хрипеть, кричать и скулить во весь голос, а не подавлять эти божественные звуки в себе из-за пассажиров по соседству. Пропитанные обожанием, но вместе с этим совсем невозможные фантазии, конец которых не соответствует с концом в реальности, – его тупая погибель. Гладкость бледной кожи соблазнительно блестит из-за вытекающей сладкой смазки, пока палец медленно продолжает двигаться, массируя горячие и тугие стенки сфинктера. Арсений осторожно поглаживает свое дрожащее тело невесомыми касаниями, обвивает талию следователя одной ногой и как-то нереально даже выгибается в спине, чтобы удобнее было насаживаться самому раз за разом. Воздушный гимнаст же. Комфорт обеспечен, а значит – пора добавлять следующий палец. Наливая больше этого «штрудельского чуда», Антон размазывает его по коже и плавно входит в узкий жар уже двумя пальцами. В глазах темнеет только от вида самого Арсения перед ним – такого мягкого, податливого и до ужаса красивого. Прядки темных и вспотевших волос падают на лоб, щеки не перестают гореть от чувства наполненности, а белоснежные зубы впиваются в ребро ладони, приглушая мучительные постанывания. Проникая в парня до упора одним мощным толчком пальцев, Шастуну вдруг серьезно кажется, что такими темпами он сам сейчас сможет кончить даже без прикосновений к себе. Арсением хочется просто наслаждаться, – он готов повторять это чаще, чем нужно для осуществления всех возможных ведьминских заклинаний, смотря в котёл с зельем или на произведение искусства перед собой. В который раз обреченно сглатывая слюну от невыносимого желания прикоснуться к нежной коже языком, он облизывает собственные губы, ускоряет темп и попадает прямо по простате, что становится понятно по тяжелому дыханию и тихим вскрикам парня. Бедрами подмахивает в такт лишь быстрее, заставляя проникать в себя еще лучше под нужным углом до ярких звёздочек и вспышек перед глазами. Антон никогда не замечал в себе прямо уж огромного фанатизма от римминга, но именно сейчас сдержаться не может и резким движением вынимает скользкие от лубриканта пальцы. — Можно мне трахнуть тебя языком, Арсюш? Пожалуйста, — на выдохе очень сдавленно просит следователь и поднимает свои – словно зачарованные сильным гипнозом питона Каа из старого мультфильма про Маугли – глаза на удивленного такой переменой Арсения. На локтях снова приподнимается к нему, застенчиво кивает в ответ на просьбу, обхватывает ладонью его левую щеку и глубоко целует. В блестящих зрачках его – обозначенного их небольшой игрой – преступника отражается лунный свет, особенный такой и пленительный, пока сам он мокро проходится своим языком с сохранившимся привкусом корицы по очертаниям дёсен и зубов и сплетается с его собственным. Продолжает целовать с таким интересом и напором, точно он – учёный, а раскрытый рот перед ним – его любимый объект для тщательного изучения. Антон блаженно стонет на все купе и немеет от такого отношения к себе прежде, чем мягко выбраться из цепкой хватки чужих губ. Нормально уперевшись спиной на стенку с другой стороны у подножия постели, он скатывается немного вниз, подталкивает парня обратно на подушку и берётся обеими руками за – как будто искусно выточенные лучшим скульптором в мире – тазовые косточки. Арсений все больше демонстрирует свою поразительную гибкость, так красиво и изящно изворачиваясь под настолько ужасным углом, что поинтересоваться его состоянием комфорта останавливает лишь дразнящая улыбочка. Пяткой тот дотягивается до потолка верхней постели и этим действием случайно показывает ему следы клыков сзади. Антон замирает, собираясь с мыслями, а потом скорее притягивает бедра этого циркача к себе. Медленно упивается процессом, как самым годным вином из отцовского погреба, когда осторожно целует затянувшуюся временем рану на бледной коже и с наслаждением сминает ягодицы, открывая вид на влажное от смазки колечко мышц. Конечно же, множество шрамов в разных местах по всему телу есть и у него самого после перестрелок и поножовщины на работе, но чтобы от яростного укуса тигра в бешенстве? Нет. — Антон, — протяжно мурчит для него Арсений от удовольствия, стоит следователю только прижаться к нему и аккуратно слизать вкусные капли с подрагивающей кожи. Проникновение заставляет парня сильнее уткнуться лицом в подушку и прохрипеть что-то невнятное, пока горячий язык извивается, ввинчиваясь глубже и очерчивая бархатные и такие узкие стенки внутри. Громкие причмокивания заполняют собой купе, смешиваются с приглушенными постанываниями и успокаивающими звуками передвижения поезда по рельсам. С жадностью голодного животного высасывая и долго смакуя приторной вкус яблока и корицы на губах, Антон приставляет к смазанному сфинктеру сразу два пальца, а в следующее мгновение – проталкивает их до упора рядом со своим языком. — Антон, — уже мучительно хнычет Арсений его имя с закрытыми глазами и сжимается весь, не контролируя собственные действия из-за всех испытываемых ощущений. Шастун же в свою очередь раздвигает пальцы ножницами внутри, давит на необходимый комок нервов и, помогая парню немного расслабить мышцы, начинает рьяно вдалбливаться в него в быстром и жестком темпе. Уши практически закладывает одним только рваным и до ужаса жалобным дыханием распаленного для него сейчас Арсения, который заливается постыдной краской, кусает губы, очаровательно жмурится и все равно поддаётся бедрами навстречу пошло хлюпающим толчкам. Арсений – причудливая загадка, кроссворд или ребус, его хочется разгадывать и познавать с особым пристрастием, бесконечно ублажать, радовать и просто обожать без причин на это. Переизбыток возбуждения и еще дюжины необъяснимых чувств к едва ли знакомому парню в своей постели вынуждает уже каменный член дёрнуться вверх, крепче прижимаясь к животу и самостоятельно потираясь о кожу всеми возможными способами. Шастун продолжает нежно зацеловывать розовые складки со сносящим чердак привкусом штруделя и болезненно выдыхает прямо на чувствительную кожу перед собой. Арсения под ним мажет по простыням окончательно, превращая в задыхающееся собственными стонами его имени на искусанных губах мессиво эмоций, – пиздецки красивое мессиво эмоций. В начале тихонько поглаживая, а после – резко сжимая упругую ягодицу свободной рукой, следователь без предупреждения скользит в растянутую дырочку уже третьим пальцем, сильнее смачивает её своей слюной и тут же ударяет по простате. — Антон, — без сил всхлипывает Арсений, уже свободно принимая в себя чмокающие – от огромного количества смазки и слюны – толчки пальцев, пока судороги блядского блаженства не перестают прошибать тело насквозь своими разрядами. — Раньше я был полностью уверен, что мой любимый десерт – тирамису, — осторожно вынимая пальцы из разгоряченного колечка расслабленных мышц, Шастун широко лижет языком в последний раз эту бархотную гладкость и укладывает дрожащие бедра парня на постель, — но теперь я начинаю в этом очень сильно сомневаться. Не сводя своего пристального и затуманенного похотью взгляда с пытающегося выровнять учащенное дыхание Арсения, он подносит влажные пальцы ко рту, медленно обхватывает губами сразу все три задействованных и глубоко вбирает в себя. Немного пошатывается на своем месте, когда поезд сворачивает по направлению со стуком колёс о рельсы, громко высасывает жидкость, но все равно созерцает перед собой смущенную улыбку и красный румянец, приправленные соусом тяжелого вдоха кислорода после его признания. Арсений – и с послевкусием штруделя, и без – слишком хорошенький для этого мира. И прямо сейчас он тянет его на себя для крепкого поцелуя. Прикосновение к обнажённой и немного вспотевшей от пережитых ласк коже своей такой же торкает его, вызывая желание растянуть этот момент подольше и насладиться им по-настоящему с полна. Арсений упивается этим не меньше него самого, начиная целовать все его лицо и слизывать стекающие остатки слюны, сладкого лубриканта и телесных жидкостей. Благодарность таким образом пытается выразить своему любимому следователю за просто невозможно охуительную работу ртом. — Никогда в жизни бы не подумал, что у меня задница серьёзно-то слипнется после тех мармеладных мишек или других сладостей, — выдыхает он ему на ухо, посмеиваясь с знаменитого выражения и со всего сложившегося абсурда. — А под «другими сладостями» ты имеешь ввиду меня? — игриво шевеля бровями, он резким рывком подхватывает его под коленками, закидывает их себе на плечи и цепляет пальцами презерватив со столика. Арсений же вновь с эротикой воздушного гимнаста выгибается в спине, послушно раздвигает ноги и подставляет свою привлекательную и «слипшуюся» задницу для его дальнейших действий. — Естественно. Ты же мой новогодний джекпот прямо-таки, товарищ следователь, — смеётся он уже каким-то своим мыслям и поддаётся навстречу его легким поглаживаниям к покрасневшей коже на ягодицах. Расслабленное мурчание со стороны так называемого преступника успокаивает и заставляет расплыться в широченной улыбке после небольшого признания. Шастуну сильно хочется признаться ему, что сам он для него – больше новогоднего подарка судьбы, что таких людей он ещё не встречал и что хочет всего его себе полностью – не в интимном плане, а в жизненном. Каждый одинаковый и выблядский день своего существования хочет засыпать именно под его мирные выдохи в ключицы, хочет видеть именно его по утрам на кухне в симпатичном домашнем халатике, хочет ходить именно с ним по магазинам за продуктами и именно его голос слышать в трубке по дороге домой с работы. Надевая латекс на свой до невозможности твердый стояк другой рукой и хорошо смазывая лубрикантом под конец, Антон прикрывает глаза из-за обреченности всего положения. Мог ли он взять и влюбиться в почти незнакомого воздушного и покусанного тигром гимнаста в Новый Год? Влюбиться в его манящее безумие? Влюбиться в прелестные черты лица? Влюбиться в его таинственный внутренний мир? Влюбиться в красивое и сильно усыпанное очаровательными родинками тело, которое хочется вылечить от всех синяков и ушибов? Влюбиться в румянец на щеках? Влюбиться в смущенное хихиканье с до жути откровенных глупостей и его прямолинейность? Мог ли взять и печально влюбиться в причудливую загадку в этих дурацких махровых красных носках и в свитере с рождественскими оленями Санта-Клауса? Мог. Ебанный в рот. Арсений же сдавленно мычит в край подушки под ним мгновением спустя, когда что-то уже по-эффективнее пальцев, – а точнее широкая головка – приставляется к его подготовленному сфинктеру и медленно толкается внутрь. И вот – тот момент, при котором Антон Андреевич Шастун – всегда сдержанный и не дающий волю эмоциям следователь, знатно пьянеет – еще хуже, чем от игристого, – только при начале ощущения горячих и плотных мышц. Губы жёстко зажимаются зубами, глаза закатываются к самому потолку, по напряженному животу в маленьких родинках впереди стекают капли пота, а тяжелое дыхание обоих объединяется между собой во что-то родное и правильное. Антон двигается дальше на пробу и томно стонет от наблюдения за тем, как такие тугие стенки расширяются, принимая в себя все больше и обволакивая его своим жаром. Быстрым движением вынув головку из тела с мокрым чмоком, он с изощренным удовольствием, потираясь и дразня, начинает медленно водить ей между чужих ягодиц, ведь больше всего этого не повторится, больше он не увидится со своим любимым чудиком, а это значит, – происходящим нужно насладиться с полна. Арсений пытается насадиться самостоятельно, но каждый раз без результата просто сжимается вокруг пустоты и гневно хрипит что-то о своём желании вспороть его каким-нибудь тесаком прямо сейчас. Его угроза почему-то звучит так реалистично и одновременно забавно, что Шастун лишь посмеивается, продолжая небольшую экзекуцию и понимая, что такое во время близости ему, как полицейскому, уж точно не говорили. И не скажут – Арсений для него в единственном экземпляре. Приставив головку к смазанному отверстию еще раз, следователь одним плавным толчком вгоняет внутрь всю длину и замирает из-за влажной и горячей узости. Арсений в это время вскрикивает в подушку, пытаясь привыкнуть к размерам в собственном теле и перестать эйфорично трепетать пушистыми ресницами, пока чужие ладони успокаивающе оглаживают его талию, выпирающие косточки рёбер и плоский живот. Наклоняясь ближе к нему и тем самым надавливая кончиком головки на нужный комок нервов внутри, Антон долго любуется тем, как бледная кожа перед ним покрывается мурашками от этого действия. — Я забираю слова про тесак обратно. Никогда бы не причинил тебе вреда, товарищ следователь, — жалобно шепчет серийный убийца, заглядывая в оливковые глаза и молчаливо моля сделать с ним хоть что-нибудь. Маленькое признание срывает все тормоза в его сознании окончательно. Шастун вырывается из желанного тела на короткое мгновение, специально хватается за талию покрепче обеими руками для опоры и начинает вдалбливаться в него в быстром темпе, насаживая на твердый член по самое основание с каждым хлюпающим толчком. Арсений принимает его в себя полностью просто бесподобно, что заставляет застонать от переполняемых ощущений и зрелища перед собой. В экстазе содрагается, зубами скребет и бедрами подмахивает навстречу, пока рот широко раскрывается в немом крике при особом проникновение под нужным углом. Антон одержим им. Бесповоротно. Из-за него все раньше обычные чувства превращаются во что-то особенное и смешиваются в снежном вихре обожания. Кладя ладонь на чужое изнывающее от недостатка внимания возбуждение, Шастун размазывает предварительную смазку и принимается быстро двигать запястьем в такт собственным толчкам, дабы кончить одновременно. Арсений же прячет раскросневшееся лицо в подушке, как-то отстраненно его напряженные предплечья поглаживает нежными пальцами и сгибает ноги на плечах. Антон заботливо перехватывает своими губами каждый стон, каждый вскрик и скулеж, продолжая мокро втрахивать его в матрас и наслаждаться тем, как Арсению хорошо на данный момент. — Антон, — выдыхает он, неосознанно вдавливая ногти в чужую кожу. Нескольких движений бедрами навстречу становится достаточно, чтобы щедро излиться себе на живот, пачкая длинные пальцы парня вместе с этим. Шастун кончает следом в презерватив и удовлетворённо прикрывает глаза при ощущении яро сокращающихся и плотно сжимающих его член мышц внутри. Восстанавливая учащенное дыхание после оргазма, Арсений бесконечно уверен, что больше никогда не сможет спокойно играться со своими домашними игрушками так, как раньше. В голове всегда будет всплывать образ симпатичного следователя со светлыми волосами, мутно-оливковыми глазами и вздернутым носиком с маленькой родинкой на самом кончике. Будет образ человека, к которому ему запрещено приближаться, которого он должен избегать всеми возможными способами и также ненавидеть вместе с остальными служителями закону, но не может и вряд-ли когда-нибудь сможет. Некоторое время оба не двигаются, оба пытаются придти в чувства, а потом Антон наконец осторожно выходит из него, снимает с себя переполненный презерватив, завязывает и кладет куда-то на пол. — Нужны салфетки. — Не-а, — качает следователь головой и жадно слизывает потеки спермы с собственных пальцев, чем заставляет его отчаянно сглотнуть перед видом этой до жути развратной и привлекательной картины. Антон по-настоящему наслаждается облизываниями, спускается ниже на постели, наклоняется и широко проходится языком по его испачканному животу. — На вкус – один в один тот безумный эффект, когда макаешь соленую картошку фри в сладкое мороженое. Арсений улыбается так расслабленно и дрожащими от удовольствия пальцами перебирает осветленные прядки волос, пока Шастун очерчивает своими влажными губами все его родинки, шрамы и синяки, всасывает последние капли с чувствительной и распаленной кожи, а потом плюхается на свободное место рядом.

. . .

Сколько в тебе любви?

— «Новый год – праздник, в канун которого случаются чудеса», — едва ли слышно шепчет Антон ему в макушку при свете новогодней гирлянды и натягивает теплое одеяло на них обоих сильнее, хотя ещё двадцать минут назад аккуратно мазал все синяки на теле серийного убийцы, напевая какие-то популярные рождественские песни на английском. — М? — «Новый год – праздник, в канун которого случаются чудеса». Каждый год мама звонит мне перед праздниками, где-то как раз в сочельник и говорит эту тупорылую фразу, а я стараюсь быстрее перевести тему, — вздыхает он, ощущая, как Арсений удобно ноги на него закидывает под одеялом и поглаживает пятки своими махровыми носками. — А что мне остается делать? Магазинные салаты и прочее на праздник – совсем не то, но сам готовить не умею, поэтому и приходится из года в год скупать разной алкашки на всю новогоднюю неделю и пересматривать угарные комедии в кровати. На этот год планы ничем не отличались, я даже на ноут понаскачивал чёртову дюжину всего перед рейсом, чтобы здесь смотреть без интернета. Можем даже сейчас врубить что-нибудь, если спать не сильно хочется. — Давай «Ёлки»? Ни разу не смотрел их. — Не чеши, — по-доброму смеётся он, медленно сползая ладонью по горячей спине, чтобы несильно ущипнуть серийного убийцу за голую задницу. — Не чешу я, — с недовольством бурчит Арсений и морщится от неожиданного щипка, но не собирается оставлять это просто так. На локтях приподнимается немного, нависая над парнем, губки кокетливо дует и корчит самый невинный взгляд перед тем, как жестко надавить коленкой на чужой член. Болезненный стон перехватывает своими губами и расплывается в страшной улыбке, пока в глазах пляшет множество чертей. — А как тебе такое? Какими будут твои действия, если я прямо сейчас скажу, что перед тобой не новогоднее чудо, товарищ следователь, а самое настоящее чудовище? — Буду сходить с ума от чудовища.

Хватит нам на проезд.