Книга похожа на сад в кармане // 书是随时携带的花园

Нет, ну конечно, Веритас делал это несколько раз в своей жизни, только… не так, как это происходит сейчас. Он лежит на мягкой, прохладной постели, и его лицо непривычно покрывается румянцем. Живот и грудь тяжело поднимаются в такт такому же тяжелому дыханию. Недавно он начал активно ходить в спортзал, который находится на первом этаже их студенческого общежития, и пока это было единственной радостью нахождения здесь. Пока неясно, можно ли назвать второй радостью то, что прямо сейчас между его ног находится вечно надоедающий ему однокурсник – неясно. Третья радость? Именно однокурсник, а не однокурсница. И тут уже вопросы будет задавать себе Веритас Рацио только утром, пытаясь спрятать смущение от самого же себя.  Какого черта он вообще смущается?  Парень невольно напрягает все мышцы ног, будто готовый прямо сейчас сбросить с себя юношу, нависающий над его ширинкой, но, видят все Эоны, как же он хорош, несмотря на то, что все то время, что он встречал его в кампусе – хотелось прибить.  А, точно, Рацио так и не понял, как согласился на то, чтобы оказаться сегодня снизу. В его мире он все еще не был “этим самым”, и вообще, пассивы – это маленькие, слабые мальчики, но он же, Веритас Рацио, не такой. Он – самый эталонный мужчина. Неважно, что он сейчас очень юн, но это неважно – он камень, он кремень, стена, кирпич. И этот камень-кремень-стена-кирпич прямо сейчас так послушно отзывается на касание холодных пальцев по своему животу, который он невольно втягивает. Шумно выдыхает, когда чужой мокрый язык проводит игриво вдоль резинки тугих боксов. Непослушные джинсы болтаются на коленях, и парень сверху выпрямляется на мгновение, чтобы с легкостью приподнять бедра Рацио и стащить с него ненужную одежду.  Как его там… Ка… Авантюрин? Так он представился, но Веритас знал его настоящее имя – в его руках были списки всех студентов, которые обучаются на его потоке. А вот в подробности вдаваться не стал – не его это дело. Ну, кроме того момента, что Авантюрин уже так ловко пальцами пробирается под резинку трусов Рацио. — Погоди, — внезапно для самого себя Веритас хватает парня за тонкое запястье, останавливая того буквально от одного сантиметра от возбужденного члена. — Что-то не так, доктор? Рацио так и не понял, почему тот называет его доктором, хотя чаще всего от него можно услышать “док”, после чего следует обычно осторожный шлепок ладонью по широким плечам. И когда этот парень начал думать, что они стали приятелями? Стоп, а с каких пор этот парень в принципе оказался в незнакомой для этих двоих постели в самый разгар вечеринки, которая происходит за дверью? Больше никакой выпивки в подобных местах, это был последний бокал в ближайшие несколько лет. — Эм… а ты точно запер дверь? — Веритас решает, что, раз уж он бьет себя в грудь, называя самым “правильным и эталонным мужчиной”, то показывать вид, что ты очень сильно стушевался в постели (с парнем, тут нужно уточнить), то, наверное, следует сделать вид, что ты просто озадачен… Чем? Безопасностью своей личной жизни и тому, как ты беспокоишься о том, что вот-вот ты доверишь свою задницу самому назойливому парню на потоке? А почему ему… Боже, почему он вообще думает об этом прямо сейчас? Рацио ведь не настолько дурак, просто пытается заглушить в себе надоедливые мысли:“Тымненравишьсятымненравишьсятымненравишься”. — Ты спрашиваешь об этом уже третий раз, — Авантюрин игриво улыбается, не стесняясь обнажить не идеально белоснежные зубы; последствия очень большого количества кофеина и сигарет.  — Потому что ты не отвечаешь, — Веритас фыркает, чувствуя, как голос предательски дрожит. Он выдыхает шумно, стараясь собраться. Мужик. Кирпич. Стена. Стойкость. — Запер, — с легким раздражением, но все еще с той же дразнящей усмешкой, отвечает Авантюрин и снова наклоняется ближе. Его волосы щекочут шею Рацио, дыхание касается кожи – горячее и близкое. Слишком близко. Слишком хорошо. Веритас сжимает пальцы в кулак, ощущая, как под кожей пульсирует не только возбуждение, но и отчаянная внутренняя борьба. Все это происходит слишком быстро. Но… неужели ему правда не нравится?Чужая ладонь осторожно, почти ласково, скользит по его боку. А потом пальцы касаются линии бедра, медленно, изучающе. Не как будто он вещь, а как будто он загадка. Живая, настоящая, опасно интересная загадка. — Я все еще могу уйти, — шепчет Авантюрин. Его голос почти серьезен. Почти. Он замирает, не двигаясь дальше, будто на самом деле ждет ответа.И в этот момент Веритас понимает: у него есть выбор. Он может оттолкнуть. Уйти. Сбежать, закутаться в плед, сделать вид, что ничего не было. Завтра он так и сделает.Но не сейчас. — Если уйдешь, я тебе завтра задание на 60 страниц отдам, — бурчит он и, к своему собственному удивлению, подтягивает парня ближе, упираясь коленом в его бедро. Авантюрин тихо смеется. Честно. Непринужденно. И это сбивает с толку даже больше, чем его язык, который снова касается живота Веритаса. Все это чертовски неправильно, но...О, Эоны, как же правильно чувствуется то, что происходит. Резинка боксов наконец сдается. И пока ткань медленно соскальзывает вниз, оголяя его, Веритас не может не заметить — руки Авантюрина дрожат. Совсем чуть-чуть. Незаметно. Но не от неуверенности. А будто он действительно тоже ждал этого. Тоже не совсем понимает, как оказался здесь. — Знаешь, Рацио, — звучит тихо, между поцелуями, — ты бы видел себя со стороны. Серьезный. Нервный. И при этом… такой красивый, когда расслабляешься. — Я не расслабляюсь, — бурчит Веритас, запрокидывая голову назад, упираясь лопатками в мягкое покрывало. Он чувствует, как жар расползается по телу, начиная с ушей. Сердце громко бьется, каждый нерв натянут, как струна. — Конечно нет, доктор. Какой расслабленный. Просто весь в огне. И дрожишь. Вовсе не от удовольствия. Слишком самоуверенный, этот чертов Авантюрин. И Веритасу хочется что-то съязвить в ответ, но губы сами собой раздвигаются в приглушенном выдохе, когда язык парня касается его члена – сначала осторожно, затем смелее. Он не помнит, как закрыл глаза. Или когда рука сжала простыню. Но когда звук вечеринки за стеной сливается в приглушенный фон, а в голове остается только это: дыхание, кожа, вкус, движение — он понимает, что сопротивляться дальше не выйдет. И может, впервые в жизни — он и не хочет.Каждый его нерв, каждый мускул отзывается на прикосновения, и даже если он пытается не поддаваться, оно все равно пробивает его стену. Он сжимает зубы, чтобы не выдать себя, но сердце все равно ускоряет ритм, когда Авантюрин снова наклоняется к его шее. Слишком близко. Все слишком близко. — Ты действительно уверен? — этот вопрос неожиданно звучит серьезно, даже немного насмешливо. Авантюрин останавливается, словно давая Веритасу шанс подумать. Секунда тянется, как час. И каждый момент тянет его глубже в это сомнительное, но манящее приключение.Рацио, казалось бы, должен оттолкнуть его, сказать что-то резкое, вернуть контроль. Но вместо этого его рука сама тянется к шее парня, увлеченная непонятным порывом. Он не может объяснить, почему именно сейчас его ладонь не отпускает этого горячего тела, почему он не отводит взгляд. Почему его пальцы мягко проводят линию вдоль его челюсти. — А ты? — отвечает он неожиданно мягко, в голосе звучит не только напряжение, но и что-то другое, почти неуловимое — признание. Авантюрин выдыхает, взгляд его становится мягче, и он скользит вниз, прижимая грудь к груди Рацио. Слишком близко. Его дыхание теперь тоже чувствуется на его коже, и мир сужается до этого напряженного момента. И, может, на какой-то миг, Веритас находит в этом свою слабость — ту, что может быть не так уж и страшна. Может, даже наоборот, она откроет что-то новое в нем самом. — Все будет хорошо, — шепчет Авантюрин, его голос теперь не такой дерзкий, а скорее успокаивающий, как если бы он действительно был рядом, чтобы поддержать, а не только для того, чтобы разбудить в нём такие противоречивые чувства. Рацио закрывает глаза, глухо выдыхая. Все в нем протестует. Все пытается сказать ему, что это не его путь, что он не должен быть здесь, не должен поддаваться этому. Но все равно, его руки не отпускают. Он вдруг ощущает, что это не столько вопрос силы, сколько вопросов доверия. И с каждым моментом все труднее оставаться в своих старых убеждениях. — Ты уверен, что ты меня хочешь? — его голос звучит тихо, почти неуверенно. Он даже не может поверить, что спрашивает это, как если бы сам не знал ответа.Авантюрин срывает легкую улыбку и тихо тянет его губы к его шее. Он не дает ответа, просто продолжает, давая Веритасу почувствовать каждое его движение, каждый шаг в эту неизвестную территорию. И вдруг Веритас понимает — это не просто желание, не просто физическая тяга. Это что-то большее. Это поиск себя в другом человеке. И это чертовски сложно признать. — Ты не один. — Авантюрин улыбается чуть шире, и его слова звучат, как обещание. Рука Авантюрина продолжает двигаться по его телу, и Веритас вдруг понимает, что это не просто игра. Нет, это больше похоже на что-то настоящее, с чем нужно столкнуться лицом к лицу. Он чувствует, как его тело отзывается на прикосновения, как будто оно начинает подчиняться этому без борьбы. Все внутри его разрывается между тем, чтобы оттолкнуть и тем, чтобы не отрывать рук от этого тела, не закрывать глаза на то, что происходит. — Ты не один, — повторяет Авантюрин, его голос звучит мягко, но в нем есть уверенность, от которой Веритас все больше теряет контроль. Он не привык к таким словам, не привык к тому, чтобы кто-то так говорил о нем. Он всегда был сильным. Он всегда был тем, кто держит ситуацию под контролем. И сейчас все выходит из-под его пальцев. — Я… не нуждаюсь в твоем сочувствии, — выдыхает Веритас, пытаясь вернуть свое самообладание, но это скорее похоже на оправдание самому себе. Он чувствует, как его грудь тяжело вздымается, а сердце бьется так, что слышит его даже он сам. Авантюрин чуть отстраняется, его взгляд теперь совсем другой. Он не улыбается, не насмехается, просто смотрит, как будто пытается увидеть все, что скрывается за этим лицом. За этим внутренним барьером, который Рацио так упорно строил вокруг себя. — Ты мне не обязан, — его слова звучат как правда. — Я не требую ничего от тебя. Просто… не бойся. Это не просто слова. Это — тонкая линия, на которой они оба сейчас находятся. И с каждым словом, с каждым движением Авантюрина, Рацио понимает, что, может быть, не так страшно быть уязвимым. Может, в этом нет ничего постыдного. Но пока что его тело не хочет слушаться. Он все еще сдерживает себя, не позволяя себе падать в этот новый мир, в эту новую реальность. — Ты правда уверен? — спрашивает он, хотя сам не верит в эти слова, понимая, что отвечает не только на вопрос, но и на свои собственные сомнения. Авантюрин приподнимает его подбородок, заставляя встретиться глазами. И в этих глазах не было ни насмешки, ни малейшего намека на недоверие. Там было только понимание и странная, спокойная решимость. — Я просто здесь, — отвечает Авантюрин, и теперь его голос звучит так, как будто он не собирается никуда уходить. — И если ты хочешь этого, я буду рядом. Рацио чувствует, как его собственное дыхание начинает замедляться. Все напряжение, которое он держал внутри, начинает рассеиваться. И он вдруг понимает, что ему не нужно ничего скрывать, не нужно прятать свои эмоции. Он может быть с ним. Могут быть вместе, несмотря на все свои сомнения и внутреннюю борьбу. — Ты точно не уйдешь? — его голос звучит почти шепотом, и он не может поверить, что говорит это вслух.Авантюрин, будто услышав все, что скрывается в этих словах, улыбается. Тихо, так, чтобы Веритас почувствовал, как эта улыбка проникает внутрь. — Я же сказал, не бойся. Рацио закрывает глаза и ощущает, как его тело расслабляется. Это не тот момент, когда нужно бороться. Это момент, когда нужно позволить себе быть настоящим, с этим человеком, рядом с ним. И, возможно, это не так страшно, как он себе представлял. Потому что, возможно, в этот раз он не один. Рацио чувствует, как его тело наконец-то расслабляется, как будто исчезают все напряжения, с которыми он так долго жил. Его мысли метаются, но постепенно они становятся тише, и все вокруг начинает затмевать его собственные ощущения. Он ощущает тепло тела рядом, каждый его вдох сливается с его собственным. И теперь это не просто прикосновения — это нечто большее, что приходит с каким-то спокойным пониманием, почти нежностью. Он не может объяснить, почему все это происходит с ним именно сейчас. Почему он перестал сопротивляться, почему отпустил все свои барьеры и позволил себе быть уязвимым. Все то, чему он учил себя всю свою жизнь — быть сильным, не поддаваться, не показывать своих слабостей — рушится прямо на его глазах. Но почему-то в этом нет страха. Есть только странная, но теплая уверенность, что, возможно, ему не нужно быть всегда таким, каким он был раньше. Что ему не нужно быть тем камнем, который не позволяет себе чувствовать. Этот момент, эта близость, кажется слишком важной, чтобы ее было стыдно и страшно признать. Он чувствует, как рука Авантюрина ложится на его грудь, пальцы мягко касаются его сердца, которое теперь бьется с каким-то новым, более интенсивным ритмом. Он не может понять, почему его глаза закрыты, почему он не хочет открыть их. Но вдруг ему становится ясно, что он не должен пытаться контролировать каждый момент. Он не должен искать причин в своих действиях. Он просто здесь. Он просто с ним. И это оказалось достаточно. Его дыхание, его мысли, его чувства теперь переплетаются в единую, почти нереальную картину, которую он не может и не хочет останавливать. Он чувствует, как в нем что-то меняется, как все то, что казалось важным и обязательным, теряет свою силу, уступая этому совершенно новому чувству. И когда он наконец открывает глаза, его взгляд встречается с глазами Авантюрина — без преграды, без защиты, без обмана. — Это… было правильно? — его голос тихий, едва слышный, но в нем уже нет привычной уверенности. Только искренность, которую он почти не узнал в себе. Он не ожидает ответа, но в его глазах все равно есть что-то похожее на облегчение, как будто он наконец-то понял, что быть собой — это нормально. Без всяких условностей и требований. Авантюрин просто смотрит на него, и в его взгляде есть нечто большее, чем слова могли бы выразить. Он не отвечает, но на его губах появляется легкая, почти невидимая улыбка, как будто он понимает его лучше, чем Рацио сам себя. Рацио знает одно: сейчас он не один. И, возможно, именно этого ему и не хватало. Ни силы, ни неуверенности, а просто быть с кем-то, кто не будет требовать от него быть кем-то другим. И может, это и есть тот момент, когда он, наконец, отпускает все свои старые убеждения, позволяя себе быть просто Веритасом, без давления и масок.