Самообман

      В вестибюле, как всегда, было многолюдно, сновали озабоченные сотрудники, и только у меня сегодня дел никаких не было. Я пошел к лестнице и увидел на столике у стены портрет Вари. Большая фотография, будто увеличенная с удостоверения.       Варя?       Почему? Почему здесь ее фотография?       Отнялись ноги, вкопанно остановились. И сердце оборвалось.       СЕГОДНЯ ПРИ ИСПОЛНЕНИИ СЛУЖЕБНЫХ ОБЯЗАННОСТЕЙ ПОГИБЛА МЛАДШИЙ СЕРЖАНТ МИЛИЦИИ ВАРВАРА АЛЕКСАНДРОВНА СИНИЧКИНА…

©️ «Эра милосердия», Братья Вайнеры

_______________________________

— Володя, Володя… Что с тобой? — загудел Копырин над ухом Шарапова. В этот момент смотреть на старшего лейтенанта без страха было невозможно. Ноги молодого человека подкашивались, будто его огрели по голове; невидящий взгляд был устремлён куда-то вперёд и выражал такую панику, будто Володя увидел призрака. Неужели всё это последствия бесцеремонного поступка Жеглова? Старик скорее поспешил отвести несчастного Шарапова в кабинет, пока тот совсем не лишился чувств, но внезапно Володя вырвался из его объятий и полетел в сторону входной двери. К счастью, там он столкнулся со всей остальной опергруппой, которая к этому моменту подоспела к МУРу, правда Жеглова среди них не было. — Володя, ты куда? — удивился Тараскин, которого неугомонный Шарапов чуть не сбил с ног. — Что-то он сам не свой, — ответил Копырин, хотя вопрос был адресован не ему. — Спокойно, Володя, спокойно. Всё наладится… — Как тут можно оставаться спокойным? Как тут может что-либо наладиться? Человек умер! Что за вопиющее равнодушие?.. — шептал сквозь зубы Шарапов. — Похоже, захандрил на фоне всего пережитого, — предположил Коля. — Да уж, нелегко тебе у нас придётся, ежели будешь всё так близко к сердцу принимать. — Это всё от нервов! — не замедлил вставить своё слово Гриша. — Вот помню, случай был, с тех пор нервы у меня железные… — Потом ты свои байки травить будешь, давайте отведём его в кабинет. И невдомёк было нашим героям, что Шарапов имеет в виду далеко не Левченко, а существующую лишь в его воображении девицу…

***

Странно, как все в мире может измениться. Резко, неожиданно, что аж голова кружится. Один человек, самый тебе родной и близкий, оказывается тебе ненавистен. А второй… вообще умирает. А потом мир становится серым, как кино, только вот отмотать его назад и все исправить уже нельзя. Кружится перед глазами Москва со своими серыми и холодными улицами, дует ветер, залетая под пальто, морозя сердце, сливается все в эбонитовую телефонную трубку, и голос в ней… — Нет, указанного Вами числа никого не приносили. — Как?! Не приносили… я же сам… помню… может, это ошибка? Может… еще раз проверите? Девушка? Девушка!!! Гудки… И снова улицы, дороги, дворы, ветер… Холодный снег под ногами сменяется ступенями дома… и деревянным полом их общей с Жегловым комнаты. Или уже только его, Шараповской?.. однако нет… не уйдет этот негодяй так просто. Проскрипели сапоги и вот — явился, не запылился. Смотрит на Володю удивленно, чего, мол, расстраиваешься? Будто не сам он Левченко только что убил… и… Секунду. Варя говорила, ей предстоит последнее дежурство, но почему это самое дежурство произошло в столь опасном районе, где её аж убили? Слишком странное… Слишком ужасное совпадение! Как будто кто-то нарочно решил в одночасье оставить Владимира без близких ему людей. Кто-то по имени Глеб Жеглов, например. Точно! Он убил Левченко… Он же, поди, и поспособствовал гибели Вари! Как всегда, взял всё под свой незыблимый контроль и сам распорядился отправить её туда. В то дежурство, из которого она уже не вернётся. Шарапов чувствует ненависть, такую сильную, необъятную, она захватывает его всего, он хочет подбежать к Глебу, побить… но почему-то может только говорить… — Это ты её убил… — Её? Кого её? Все вокруг видится в густом, горячем тумане. Не осталось в этом мире ничего… только Жеглов, Шарапов и его ненависть к первому. — Кого-кого!!! Варю!!! Убил!!! Наверняка ты… Если не сам, так в дежурство опасное отправил!!! Мразь!!! Мразь ты, Глеб!!! Шарапов смотрит на его лицо, оказавшееся прямо перед ним. Шокированное, даже испуганное. — Какая… какая Варя? Ты с ума сошел, Шарапов? — Жеглов тщетно пытался вникнуть в суть происходящего, даже многолетний опыт раскрытия преступлений не помогал ему понять, о чём говорит Шарапов. — Варя… Синичкина… — Никаких Варь я не знаю. Хоть Синичкиных, хоть Скворцовых… «Бредит он что ли?» — пронеслось в голове у капитана милиции. Жеглов кладёт руки Шарапову на плечи. Сердце у того забилось учащенно. «Что?.. Почему именно сейчас? Даже после всей той боли, что он тебе нанёс, ты будешь трепетать от его прикосновений и восхищаться им? Какая глупость!». От этих мыслей ненависть Володи разрослась, стала больше. Зачем… зачем Глеб… такой? Зачем он такой обаятельный, умный, харизматичный… зачем у него такие сапоги… зачем жизнь их вместе свела? А главное — почему Шарапов до сих пор не может забыть эти чувства? И Володя кричит, громко, пытаясь избавиться от этой слепой и огромной, уже намного больше, чем просто дружеской, любви. — Не знаешь! Нет?! Не знает он!!! Как же, как же, Глеб!!! Сформировать из клочков мыслей в голове что-то вменяемое не выходит. — Как… как так?! Шарапов почувствовал под собой пружины кровати. Это его Глеб усадил, а сам напротив сел, на корточки. В глаза смотрит, по плечам гладит… — Шарапов. Успокойся. Успокойся… Что с тобой, не пойму?.. — Варя… — слепая ненависть сменяется отчаянием и наоборот. Володя не может контролировать эмоции, на глаза предательски наворачиваются слёзы. — Варя… умерла… она… — Повторяю вопрос: что за Варя? — Варя… Синичкина… девушка моя. Как ты не знаешь, Глеб? Вы же знакомы, вроде?.. Теперь во взгляде его смутный страх. Что задумал Жеглов? Дурачком притворяется? Вроде, не похоже, что издевается. На удивление, взгляд его серьёзный, строгий, сосредоточенный, прям как в тот момент, когда Васю Векшина на встречу с бандитами отправлял; как в тот момент, когда Петюня их предал; как в тот момент, когда запрещал Володе в банду соваться… Сам же продолжает свой допрос: — Нет. Где живет она? То есть… жила?.. — Тут, в Москве. И в МУРе работала… Я с ней в позапрошлом месяце познакомился… — В позапрошлом? В сентябре? — Да-а… — Так. Познакомились, значит? Тут она работала, значит? А если я скажу, что никаких Варвар Синичкиных у нас не числится? Володя, наконец, поднял голову. Врет… точно врет! Сомнений и быть не может: всё-таки издевается. Варя была, была! Живая, реальная! — Врешь!!! Врешь!!! Шутишь!!! Глеб тяжело вздыхает: — Успокойся. Водички налить? — Не надо. — Как хочешь. А теперь, давай-ка к Варе твоей вернемся. Как же вы познакомились? Где встречались? — Шутишь, Глеб?! Мы же вместе подкидыша отвозили, картошку копали… При упоминании их поездки на картошку в голове у Жеглова вдруг что-то прояснилось. Он тогда действительно заметил в поведении друга что-то странное, однако списал это просто на комсомольский энтузиазм и банальное веселье. Но прокручивая тот день снова и снова, Глеб начал смекать, то было что-то нездоровое… — Погоди-погоди… Так вот, почему ты себя на картошке так странно вел? — К-как?.. В-в смысле?.. — от волнения язык Шарапова начал заплетаться. Он уже и сам пугается: а из одной ли они с Жегловым реальности? Он серьёзен или шутит? Почему в глазах Глеба читается такое непонимание? Нормально Шарапов себя на картошке вел. Что он городит? — Говорил куда-то в сторону. Про ромашки с васильками что-то бормотал, — припомнил Жеглов, сверля Володю своим фирменным прищуром. — Не в сторону говорил, а как раз с Варей. Кончай шутить. Не смешно уже. — Вот и мне не смешно… Володя смотрит на него круглыми глазами: неужели он всё-таки не шутит? Но Глеб ведь никогда не страдал склерозом. Как мог он забыть знакомого ему человека? — Мы с ней в ЗАГС ходили… — выдал Шарапов ещё один случайный факт из своей биографии, связанный с Варей. Может, теперь Глеб хоть что-нибудь припомнит? — Ещё интересней! Когда успели? — После годовщины Октября… Тут Володя замялся. Неловко было говорить про то, что у них было… до ЗАГСа. Очень неловко. Но Жеглову, видно, и этого было достаточно. Судя по всему, он что-то начал понимать, однако далеко не то, на что надеялся Шарапов. — Я когда вернулся с праздника, нашел тебя дрыхнувшим без задних ног, так что ЗАГСа точно не было. Володя весь похолодел: — А я во сне… не бормотал? — Нет. Отпустило… — Интересная история выходит. Глеб прошелся взад-вперед по комнате и плюхнулся рядом с Шараповым, который тут же неосознанно отодвинулся на противоположный край. Он сам слегка удивился проявлению сие жеста, хотя с другой стороны в эту минуту Глеб казался ему будто совершенно чужеродным созданием, которое никогда его не видело и не знало. Рядом с ним было страшно. Точно ли это настоящий Глеб Жеглов? Володя терялся в догадках, а человек с противоположного конца кровати всё продолжал свой допрос: — Да чего убегаешь? Сиди. И о Варе еще расскажи. — Да чего рассказывать?.. — Ну, историю ваших отношений, скажем. Шарапов прерывисто вздохнул. — Вызвали нас… Сказали, мертвого малыша нашли. В итоге оказалось, что живой, подкидыш. А там как раз… Она. Нам с ней вместе поручили мальчика этого в роддом отвезти. Вот… между прочим ты мне сам говорил «присмотреться». Глеб еще раз посмотрел с недоумением: — Я тебе ничего такого не говорил. — А я помню, говорил… Неуверенно протянул Володя. Жеглов же поступил как любой нормальный человек, который видит, что его друг несет околесицу — а именно, полез проверять Шарапову температуру. Но тот с испугом оттолкнул руку от своего лба. — Не трогай… Глеб недоуменно пожал плечами, но спорить не стал. Какое-то время сидели и молчали. Потом Жеглов встал, прошел в коридор. Из-за приоткрытой двери Шарапов хорошо слышал, как он снимает трубку телефона. Крутит диск. Снова тишина, а потом слова, от которых у Володи всё внутри скрутилось в тугой узел. — Алло. С психиатрической больницей имени Кащенко соедините…

***

Несмотря на начало мая, день был уже по-летнему знойным. Пыль висела над потрескавшейся землей пустыря, на который жители двора сваливали весь свой мусор. Володя с Костиком сидели на насквозь проржавелом корпусе старой машины и разговаривали «о важном». Беседа зашла и о девушках. А что? По пятнадцать лет парням, по идее они уже вовсю должны интересоваться противоположным полом. Костик, собственно, это и делал, пусть пока и без взаимности. А вот с Володей всё было не так однозначно. — Кость?.. — Ась? — Слушай, ты… Ты тайны хранить умеешь? Это правда важно… — Умею. А что? Пауза повисла в густом и душном воздухе. Володя подавил комок в горле. Проскользнула даже мысль выдумать на ходу какую-нибудь «тайну», чтоб не говорить то, что сдуру начал, но упрямый язык уже шевелился во рту, губы против его воли выдавали Секрет. Самый страшный. Который Володя уже года два хранил где-то в глубине своей души. — Понимаешь… Я… Я… Вот ты девочек любишь? — Да. — И… Ты понимаешь… Наверное, что… Ну, как любовь эта ощущается? — Понимаю. Поползли по небу грозовые тучи. Прогремел вдали громовой раскат. Понимая, что надо торопиться, Володя облизнул пересохшие губы и проговорил: — А у меня так с мальчиками. Вот… Полил дождь. В отсвете молнии Володя увидел, какое у Костика выражение лица. Это выражение он не забудет никогда. Эту смесь страха, отвращения, ненависти. Сейчас же Володя почувствовал, как волосы на голове зашевелились. Зачем он только ляпнул такое? Нужно срочно исправлять ситуацию! — Постой… — с подозрением начал Костя. — Ты из этих что ли?.. Ужас! Володе бы остановиться, замолчать, но он зачем-то продолжал… — Ну… ну Костя… не виноват же я! Что мне делать если я… такой… — Из комсомола уходить, из стенгазеты и кружков, а лучше вообще из этого мира! Такие люди существовать не должны! С этими словами, полными ненависти мальчик уже собирался убежать прочь от своего «неправильного» друга, но Володя успел вцепиться в него мёртвой хваткой. — Пусти меня, псих! — Да ты что, серьёзно поверил в это? — с как можно более саркастичной интонацией начал Володя. — Я же просто пошутил. Конечно, мне девочки нравятся! Капли дождя противным ручьём лились за шиворот точно так же, как лился этот поток лжи. Никогда ещё Володя не испытывал такого отвращения. Это даже не было на него похоже! До чего докатился… — Чем докажешь? Костик смотрел на него. Недоверчиво и с отвращением… Как доказать другу, что та правда, случайно сказанная в порыве откровения, на самом деле ложь?.. — Знаешь Людку из параллельного класса? Нравится мне. Хочу с ней познакомиться, завтра же! — выдумывал на ходу Володя. — Не поздно ли ты спохватился, герой-любовник? — П-поздно… да… я стесняюсь её просто… и шутку… выдумал… Получилась какая-то белиберда, но в глазах Костика появилось что-то похожее на доверие. — Что ж, удачи в амурных делах. Побежали по домам, а то льет как из ведра. На следующий день Володе действительно пришлось заводить знакомство с девочкой Людой из параллели. Она была, конечно, симпатичная, к тому же ещё и отличница, но всем своим нутром Шарапов ощущал, что поступает неправильно. Провстречались они год, и все это время Володя чувствовал вину. Людка же не виновата. Зачем он ее впутывает?.. Благо, девочка оказалась стеснительной, и предложила ограничиться дружбой. Однако с тех пор он был вынужден делать вид, что встречается с девушками. Случай с Костиком показал, что лучше не рисковать и не высовываться. С мальчиками общаться он побаивался, (вдруг влюбится случайно?) особенно с Костиком. Да и Костя хоть и продолжал с ним общаться, но явно охладел к их дружбе, по всей видимости, «для профилактики». Впрочем, больше ни у кого никаких сомнений не возникало, поэтому подобные темы никогда не поднимались. Володя и сам начал убеждать себя в том, что неравнодушен он именно к полу противоположному. Такое самовнушение оказалось действенным до поры, до времени…

***

Сколько Шарапов уже лежал здесь? Счет времени он как-то потерял, как, впрочем, и остальное. Интуиция подсказывала что дня четыре. А по ощущениям — целая вечность. Тут не было плохо, или хорошо. Тут просто…ничего не было. Жизнь текла мимо мутной серой кашей: еда, вкуса которой он не чувствовал, сон, и врачи с их однотипными вопросами, на которые он уже давно отвечал автоматически: да, два месяца. Нет, до этого был здоров. Да, была пара контузий. Нет, в семье не обижали…и так далее. Было страшно. Потому что если раньше оставалась слабая надежда, что это Жеглов просто шутит, то теперь… теперь было окончательно ясно: он не шутил. Человека ради шутки в больницу не упекут. В палате с ним никого не было, и от этотого он чувствовал себя еще более «ненормальным». Чтоб хоть как-то развлечь себя, Шарапов вспоминал Варю. И на этот раз, в воспоминания закрадывались маленькие странности: непрочный облик Вари, то, как она могла переместиться из одного места в другое, удивленные лица друзей. Или, это разум его обманывает? Или разум обманывал его тогда, когда он впервые увидел её?.. Может, он и вправду выдумал её? Но… для чего? «Для того…» пропищал наглый голосок в голове. Для чего «того», Володя понял сразу. Для того, чтобы отвлечься от «неподобающих» мыслей про Глеба. Для того, чтобы убедиться в том, что может любить по-нормальному. Того, кого любить «нормально», а не мерзко и преступно. Потому что Шарапов — комсомолец и гражданин Советского Союза, и ему нельзя любить Жеглова сильнее, чем просто по-дружески. Но что делать, если каждый раз, когда он видел Глеба появлялись все возможные и невозможные признаки влюбленности? Тут тебе и бабочки в животе, и замирающее сердце, и прочее… «Ты же любишь его, — часто говорил Володя сам себе, глядя в побелённый потолок, — любишь. И глупо это отрицать, ничего с этим не сделаешь. Сердцу не прикажешь. Возьми да скажи ему!» «Ага. А он меня психом обзовет, и уйдет на веки вечные?» — влезал он в спор сам с собой. «Ты в его глазах и так псих. Терять нечего…» «Так если он психом посчитает, то всерьёз не воспримет! А когда выпишусь снова скрывать это всё?..» «А ты…». «А он…». В конце концов Шарапов, окончательно запутавшись в своих мыслях решил — была не была. Говорю. О том, что Жеглов придет его навестить Володя узнал от врачей заранее и даже по мере возможности подготовился. И всё равно задремал. Проснулся от знакомой и родной руки, трясущей его. — Подъём, разведка, к тебе гости! Больной засмеялся. В кои-то веки рядом были не врачи, а кто-то знакомый. А Жеглов тем временем сел рядом с ним на край койки. — Ну, ты как тут? Володя пожал плечами: — Нормально. Что ему еще сказать?.. — С новой девушкой-невидимкой романы не крутишь? — Нет… а у тебя как?.. — Да ничего. Работа… — Понятно… Что еще сказать?.. Что в принципе говорить?.. «Например в любви признаться…», — запел над ухом голосок. «Нет… не могу!!!» — мысленно закричал Шарапов. А Глеб сидел рядом… живой, реальный, прекрасный. Действительно — хотелось признаться, рассказать ему. Потому что скрывать свою любовь всю жизнь Володя не сможет. — Глеб… — Чего? — Слушай… Варя… она правда, наверное, выдумкой была. Жеглов усмехнулся: — Молодец, на поправку идёшь! Шарапов судорожно сглотнул: может, закончить прямо сейчас? Пока не поздно… но… — Я даже знаю, зачем выдумал её. Потому что… мужчину другого любить незаконно. А я… я в тебя влюбился… и боялся этого… вот Варя и появилась… я хотел себе доказать что «по-нормальному» любить могу… Жалкая речь получилась. Володю мгновенно и непроизвольно бросило в краску. Он не смотрел Глебу в лицо. Боялся увидеть ту же гримасу что тогда… у Костика… А посмотреть, собственно, было на что. Сначала Глеб ни черта не понял из того, что проблеял Володя. Кого любить незаконно? Что он там хотел доказать? При чём тут… И вдруг до него дошло… Много ли на свете вещей, которые могли заставить содрогнуться самого Глеба Жеглова, бывалого опера, почти каждый день выезжающего на перестрелки с бандитами? До сегодняшнего дня он бы с уверенностью сказал, что напугать его невозможно, однако Шарапову это удалось в одночасье. По спине пробежал неприятный холодок, Глеб в миг побледнел. Он с опаской покосился на своего друга. «Шарапов, как же так? Что же с тобой происходит?», — забеспокоился Жеглов. Где-то внутри ещё тлела надежда, что он просто что-то не так понял. — А ну-ка повтори… — эти строгие слова прозвучали, как раскаты грома, для Шарапова. Снова. Снова он наступает на те же грабли, что и в детстве. Чего и следовало ожидать. — Ч-что? — робко шепчет он в ответ. — Что ты только что сказал, — настаивал Глеб. Деваться некуда, пути назад нет. Если уж позориться, то позориться до конца! Володя сжал волю в кулак и на этот раз уверенно произнёс: — Да, Глеб! Влюбился в тебя, представь себе. Думаешь, мне легко это принять? Вон, до чего докатился, стал галлюцинации видеть! Сам себя готов за это проклинать… — Шарапов! — Глеб от услышанного даже подскочил со стула. — Ты понимаешь, что ты поехавший?! Всё. Шарапов с ужасом посмотрел на товарища. Он ожидал увидеть отвращение, гнев, но на лице Глеба читались… сочувствие и растерянность? Пожалуй, он видел его таким впервые. Новые эмоции? Тем временем Жеглов после небольшой паузы попробовал прийти в себя, прокашлялся и продолжил уже тихим тоном: — Значитца так. Чтобы я этого больше не слышал, ясно? С этими словами он развернулся на своих сверкающих сапогах, что при этом движении издали едва заметный скрип, и был таков. Шарапов ещё никогда не чувствовал себя так отвратно. Как будто его отхлестали по щекам. А чего ты ждал? Сам виноват. Теперь оставалось только гадать: сдаст его Жеглов или нет? А пёс его знает! С одной стороны, как говорил сам Глеб, «у него от товарищей секретов нет», да и за словом в карман он не полезет. А с другой, всё-таки это и его самого тоже касается. Готов он терпеть насмешки? Владимир уткнулся в подушку, съедаемый сие беспокойными мыслями. Хотелось то кричать, то рвать и метать, то плакать! Нет уж. Лучше сдержаться, а то ещё полгода держать в этой тюрьме будут… Внезапно он почувствовал сильную усталость, веки потяжелели, глаза слипались, и вскоре его окончательно сморило в сон. И снился ему Жеглов, который постепенно расплывался, дёргался, перемешивался с лицом Костика… А Жеглов шёл по улице, быстро чеканя шаг. Поступь его была тяжелой и грузной, прямо как рой противоречивых мыслей в голове. — Вот Шарапов дурак! — ворчливо бормотал он себе под нос. Невероятно! Его лучший друг оказался… из этих. Как он только додумался такое ляпнуть? Что за мысли в этой голове? В этой безумной голове… Хотя, если так подумать, Шарапов ведь болен. Может, не стоило быть с ним столь грубым? Глеб остановился и всерьёз задумался над своим поведением. Впервые за много лет. Что сейчас с ним, с бедолагой, будет? Вдруг станет только хуже? Володя ведь всегда так буйно реагировал на любые неоднозначные поступки своего начальника. Тут, поди, совсем голову потеряет. Ну, подумаешь, в любви признался! Кто глупостей не делает, тем более в таком состоянии? Надо быть сдержанней, Глеб! «А сам-то ты что к нему чувствуешь?» — кольнула острая мысль, как лезвие бритвы. Жеглова бросило в жар. А ведь он ещё ни о ком так не беспокоился. Что бы это значило? «Как будто ты не знаешь!» — снова пронеслось в голове. И тут он вспомнил их первую встречу. Какой Шарапов лучезарный стоял в кабинете, полон надежд и ожиданий. Вспомнил, как прекрасен он был, когда явился в своём парадном мундире с орденами. Вспомнил, какое невероятное облегчение он испытал, когда увидел, что Володя выходит из подвала магазина целый и невредимый после того, как бандиты «Чёрной кошки» были пойманы. И даже когда Шарапов спорил с ним, всё равно это было… мило? Тьфу ты! Что за неожиданный прилив нежных чувств? «Как будто раньше ты этого не ощущал?». Похоже, ощущал. Только сейчас он это заметил. Все вышеперечисленные моменты, пережитые с Володей, заставляли его грубое и, казалось, каменное сердце трепетать и понемногу таять. Никогда при встрече с кем-то другим Глеб такого не чувствовал. Одним словом… Привязался он к пареньку, пожалуй, тоже больше, чем к просто другу. Жеглов развернулся и посмотрел на психбольницу, которая находилась от него уже за версту. Тяжело вздохнул и закурил. — Чёрт… Похоже, мне самому давно пора лечиться…

***

Шарапов и правда выглядел хуже с момента их последней встречи. Сидел на койке бледный и притихший, безразлично глядя куда-то в пустоту. Чтобы вывести его из небытия, Глеб с силой стукнул о прикроватную тумбочку гостинцем — пакетом леденцов. Разноцветные сладкие шарики звонко ударились о твёрдую поверхность. Сработало, Шарапов подал признаки жизни. Два небесно-голубых глаза удивленно уставились на капитана. — Это что?.. — Гостинец. Володя безразлично отвернулся. — Уходи. У Жеглова челюсть отвисла: в каком смысле «Уходи»?.. — Володя… Ты чего?.. — Ничего. Ты галлюцинация. Просто галлюцинация… — Здрасьте, приехали… Теперь ещё и я, — развёл руками Жеглов. — Да. Ты и всё здесь происходящее. Явно бред сумасшедшего, не иначе. «Вот кто реален, того он считает галлюцинациями. А кто выдумка — того нет. Тяжёлый случай», — съязвил про себя Глеб, а сам усмехнулся своей ехидной ухмылкой: — А ты возьми пакет в руки! Вдруг настоящим окажется? Шарапов нехотя, с явным недоверием потянулся к гостинцу. Может, если он исполнит волю этого «неправдоподобного», и пускай всё такого же насмешливого, Жеглова, то вся эта иллюзия рассеится? Однако… этого не произошло. Пакет леденцов оказался вполне осязаем и даже достаточно увесист. Это очень удивило бывшего разведчика. Что тут в таком случае происходит? — Видишь? Вполне реальные. Можешь и на вкус попробовать, если всё ещё не веришь, — снова подал голос Жеглов и подмигнул ошарашенному товарищу. — Не понимаю… Ты где достал эти леденцы? — Кто ищет, тот найдёт! — Но зачем?.. Я думал, ты в ярости! — дивился Шарапов. Всё происходящее выглядело так странно. Ведь только вчера Жеглов гневался, а сегодня… ишь какой добрый! Володя уже думал, что Глеб не придёт… — Да ладно, я отходчивый. Подумал, тебе скучно тут одному с ума сходить, решил тебе в некотором роде компанию составить. — Компанию?.. Володя смотрел шокированно и немного обеспокоенно. Как Жеглов собирается ему компанию составить?.. а тот выдохнул, и вдруг произнес: — Просто не ты один с катушек съехал. Я тоже тебя люблю.