Из разных измерений

      Япония, Киото. Киото — с недавних пор бывшая столица Японии, известна своим прямым родством с искусством, проявленным в местной архитектуре. Неудивительно, что многие люди, побывав здесь, увлекаются живописью и каллиграфией, идеально вписавшись в каноны этого места. Окраина, ставшая извечным и тихим убежищем непоколебимых самураев, строго легла на юге, наполненная традиционными изящными домами, лишёнными излишнего богатства, что олицетворяли Японию, как скрытый от чужих взглядов вечный путь. Красота поражала в простоте и смиренности местных школ, немногословным пониманием среди титулов, данных каждому дому. Дома обычных людей лишь только скрасили холмистые изгибы, спускаясь вниз десятками скромных крыш. Кратковременная сакура кричала о символизме этого места, раскинувшись ветвями по холму. Японский дом самурая, что с виду почти ничем не отличался от других, на деле заслуживал низшего поклона, благодаря хозяину, чье имя звучало над низкими крышами, Лорду Гармадону. Особое тепло к семейному делу среди самураев - недопустимая роскошь, сравнимая с предательством собственных идеалов, но годы у молодой пары летели незаметно до того дня, пока Гармадону не пришел свиток с призывом на войну, и он был вынужден оставить беременную Мисако одну. Роды были тяжёлыми, лишёнными присутствия отца в доме еще с зачатия, но вскоре на свет появился мальчик, которого мать назвала Ллойд Монтгомери Гармадон. Молодая мама воспитывала младенца в просторном японском доме, где комнаты были разделены раздвижными стенами - фусумой, отгородившей просторную, но пустующую спальню, одиноко покачивающуюся татами. Именно здесь Мисако с любовью заботилась о своём сыне, много времени проводя с ним наедине, подхватывая забавные детские игры и разнежено целуя в бледный лоб. Когда малыш сделал свои первые шаги, она была очень рада и запечатлела это на бумаге, нарисовав набросок коричневой кистью. С этих пор у Ллойда появился интерес к искусству, наполнив изумрудные очи неизведанным ранее интересом, граничащим с этим неосознанным возрастом в огромной борьбе. И победившим. Мама весьма трепетно относилась к своему сыну и была очень удивлена, что волосы Ллойда светлые и не похожи на волосы его отца или её собственные. Светлокожий блондин, оказывается, не совсем японец, или даже вообще - факт, вводящий в транс, дрожащий страх, но подавляемый мыслями о родном ребенке. Утро весны, уже как год ни весточки от мужа. Мисако оптимистично ждала хоть клочка свитка, в которой написано пером привычно отстраненно, но по-своему наполнено надеждой: "Живой.", только вера гаснет. Обещанного письма не было, Мисако простояла пару часов на крыльце, ожидая хоть чего-то. Она вернулась в дом. Её губы нервно подрагивали, а глаза были утомлённо прикрыты. Это оказалось труднее, чем она думала. Она не знала, не получила ли она одна вести или же большинство женщин в городе тоже. Эта информация была необходимой для Мисако, и она сразу же направилась в спальню. Однако, когда она увидела, что малыш не спит, остановилась. Большие зелёные глаза малыша смотрели на девушку, он только проснулся поэтому и не плакал. Мисако взяла своего сына на руки и нежно провела большим пальцем по его гладкой розовой щеке. — Мой малыш проснулся? — нежным голосом, подавленным щекотавшим горло волнением, спросила мать. Ллойд улыбнулся и весело рассмеялся своим детским звонким смехом. Первые года пролетели незаметно. Мальчик уже научился произносить по слогам слово «мама» и постоянно шалил. Мисако часто рисовала на глазах у сына: писала каллиграфию, рисовала наброски. И вот однажды, набравшись смелости, она наконец-то позволила сыну попробовать. Мальчик взял кисть и неумело, но крепко сжал её в своих маленьких ручках. Сначала он коснулся волосяным пучком кисточки воды, а затем краски. Он поставил жёлтую кляксу на бумаге, затем взял фиолетовую краску и вновь поставил кляксу. Жёлтая и фиолетовая кляксы начали медленно смешиваться, образуя красный цвет… И он энергично водил кистью по бумаге, нанося красные мазки и добавляя к ним жёлтые. Так рождался образ огня, который он никогда прежде не видел в реальности. С тех пор этот огонёк сопровождал Ллойда повсюду. Он рисовал, не спрашивая разрешения, и сам доставал бумагу. Постепенно, когда мальчику исполнилось пять лет, он начал читать, размышлять о чем-то по-детски глупом и понятном только ему, помогать матери, будто еще хрупкими плечами ощутив отсутствие мужчины в этом доме. — Мама, когда привезут новую бумагу? — нетерпеливо повторял Ллойд, подпрыгивая на месте. Каждый день мальчик всё больше развивал свои навыки в рисовании и изображал разные сюжеты с огнём, который изо дня в день приобретал очертания человеческой фигуры. Молодая мама устало потёрла виски и ответила вновь. — Вечером, дорогой, только вечером… — пробормотала она. Ллойд продолжал резвиться и бегать по дому. Действительно, вечером знакомый японец принёс стопку бумаг. Ребёнок сидел на полу за чабудаем — японским столиком на коротких ножках. Он рисовал и думал о своём огненном персонаже, время от времени поглядывая на маму. После нескольких мазков кистью, он окончательно превратил огонь в человека. Мисако с интересом рассмотрела силуэт. — Теперь его нельзя называть огоньком, — последовали слова от матери. Зеленоглазый мальчик задумчиво хмыкнул, водя пальчиками по высохшей краске на бумаге. — Ему нужно придумать имя, мама, — серьёзно произнёс Ллойд. В комнате повисла тишина. Мисако задумчиво смотрела на огненного парня. Безымянный герой был ярким, уверенным в себе, вспыльчивым и добрым, если ссылаться на истории ребенка. — Кайэн! — воскликнул Ллойд и сразу же посмотрел на свою маму, желая родительского одобрения. В ответ девушка покачала головой и сказала: — Можно проще, Кай. Кай и Ллойд, казалось, росли вместе, но всё же персонаж казался немного старше своего светловолосого автора. Несмотря на всё это, юному творцу нужно было познавать окружающий его мир. Мисако сама настаивала на том, чтобы ребенок ходил прогуливаться и знакомиться, ведь она была уверена, что ничего опасного ожидать его не будет, если ребенок наконец заведет своих первых друзей. Когда мальчик стал больше времени проводить на улице, общаясь с ровесниками, он заметил, что почти у всех из них есть полноценные семьи. Однако, по словам его матери, все мужчины до сих пор были на войне. Это осознание постепенно приходило в его детский разум давно ощущающий потерю чего-то, что должен был иметь с рождения, чувство стыда охватывало его, заставив щеки покраснеть. Как объяснить ребенку, что он - сын самурая, что слёзы и стыд за это - непростительная ошибка? После прогулки Ллойд вернулся домой и, встретив маму, сразу же спросил её об отце. С этого дня в их семье начались трудности и недопонимания, недопонимания мальчика, настырность и грустное "Почему?" от ребенка. За одним разочарованием идет скорое осознание. — Не ври мне, — заплаканный ребёнок посмотрел на Мисако. В этот момент молодая мать осознала, что подорвала доверие самого дорогого и близкого ей человека, что догадаться Ллойду было несложно. Она бросилась на колени, взяла его мокрые щёки в свои ладони и сказала дрожащим голосом: — Прости меня! Я правда хотела рассказать тебе позже… Правда, малыш. — Она смотрела на ребёнка с мольбой в глазах. Ллойд разрыдался ещё сильнее. Мисако старалась успокоить мальчика, она, честно, не подумала, что сын сможет прийти к такому пониманию в таком раннем возрасте. Но что ещё ей оставалось самой сказать, опять соврать, на первый взгляд, глупому малышу? Она сама не получала никаких вестей, сама не знала, где отец. Ведь тело не было найдено, и поэтому Гармадона нельзя было объявить погибшим на войне. Никто не знает, даже родной брат. — Как мне теперь дружить с другими? Мама! — он закрыл глаза от боли, которую причиняли слёзы, и продолжал хныкать, стоя на месте. Веки так неприятно оттягивало, лицо щипало от соли. Скрывать правду об отце было действительно плохим решением. Другие дети, хоть и не видели в этом явной проблемы, Ллойд принял такую тайну близко к сердцу, мальчик чувствовал себя притесненным и неестественным, не таким как все. Его последующие годы имели меланхоличный темперамент: блондин вёл себя тихо и старался не привлекать к себе внимания. Это было непросто, ведь он, по сути, был коренным жителем Японии, но в то же время его японские корни были лишь отчасти. Его чистый блонд, белая кожа и зелёные глаза достались, как искренне верила мать, ему от далеких и великих предков. Вместо попыток влиться вновь в общество, Монтгомери писал продолжение рассказа о Кае. — Глаза бойца горели янтарным светом, когда он смотрел на своего отца. Взгляд был таким пронзительным, что мужчина невольно засомневался в своих действиях. Кай медленно приближался, двигаясь напористо и угрожающе, решительно вперед. Его загорелые руки со шрамами крепко сжали рукоять катаны, а длинный клинок сверкал, отражая свет от глаз мастера огня. В храме воцарилась тишина, все затаили дыхание. Казалось, что даже древние и скрипучие звуки специально прекратились, словно в ожидании смертельной битвы. — Писал он заостренным пером на странице толстой книги, вздыхая и вечно поправляя свои волосы. Ллойд был так увлечён своим персонажем, что буквально привязывался к нему с каждой страницей, проникаясь симпатией. Немного угловатое и худое лицо неторопливо преобладало розоватый оттенок, стоило задуматься о своем главном герое, его внешности и уверенности. Закрыв глаза, юноша слегка задрал голову, втягивая терпкий отпечаток недавнего дождя. Через несколько минут Мисако вышла из дома самурая. Она посмотрела на прохладный и затянутый вечер и сразу же перевела взгляд на Ллойда. — Ллойд, ты не проголодался? — спросила женщина спокойным и неторопливым голосом. Юноша держал в руках книгу и глубоко вдыхал влажный и свежий воздух. Он явно не торопился отвечать. Наконец, резко открыв глаза, он своим ломающимся голосом сказал, что не против поужинать, но сначала допишет страницу. Каждый день в семье Гармадона проходил молчаливо, иногда лишь мать расспрашивала об успехах в школе. Вы правильно прочитали, юный Гармадон благодаря статусу своей семьи, смог получать образование. С каждым днём, приходя в школу, мальчик чувствовал себя всё более скованно, чем раньше, общение и адаптация к обществу перестали его интересовать и интриговать, ведь Монтгомери давно заметил… — Сенсей! — Громко радовались дети из статусных семей вошедшему мужчине. Ллойд был почти таким же, радостным, но реагировал слегка стеснительно. Учитель с морщинистым и жёлтым лицом, похожий на китайца, начал свой рассказ об образовании. Затем он перешёл к обсуждению политических тем, а под конец, отбросив все формальности, открыто стал говорить с неприязнью о представителях других национальностей, культур и мировоззрений. Молодые разумы, как губка, впитывали в себя это мнение, но не Ллойд. Он сразу осознал, что общественные отношения в этом классе скорее расслоились, чем поделились. Здесь не было места для личных убеждений, а с самого раннего возраста детям прививали их права и превосходство над другими. Тут никого не интересовало что то помимо, и никакой открытой, чистой дружбы не могло возникнуть. Белый ворон склонил голову, понимая, что даже здесь важно не выделяться, чтобы сохранить свою репутацию. Таковы их законы. Однако, со временем дети, которые уже стали подростками, заметили его тихое поведение и начали относиться к нему с презрением. Ллойд полностью отвернулся, не желая даже присутствовать в этом обществе и заводить дружеских отношений. Вернемся снова к яркому интересу парня уже в подростковом возрасте. Кажется, только вчера ему было семь, но уже сегодня исполнялось шестнадцать лет. Искусство до сих было в нём, Ллойд не бросил развитие Кая. Он выдумывал сюжет на ходу, уже пытаясь решить, что же ждет героя в конце, хотя до финала было очень далеко. Мальчик вырос морально и физически. Он был олицетворением флегматичности. Бледное лицо давно ещё перестало быть пухлым, оно было вытянутым, угловатым и краснощеким, отдавая здоровым розовым оттенком. Волосы длинные и прямые, блестящие, с необычным цветом, казалось, покрытые бледным золотом по белым прядям. Он унаследовал от японцев всего-лишь темные брови и схожие черты глаз. Рост после гормонального взрыва почти, но не совсем достигал пяти-девяти футов, а тело было прилично худым. Парень лежал на диване в зале, толстая книга с красной и старинной обложкой опускалась и возвышалась на его груди. Мисако еще утром поздравила сына и настояла на том, чтобы они вместе прошлись по некоторым родственникам, в том числе и посетили Ву, брата отца. Ему не стоило дремать, ведь до вечера, и встречи, осталось не так уж и много. Юноша бережно взял книгу и встал. Вспоминая своего героя Кая, погладил гладкую алую обложку, перекручивая в голове всё, через что проходил Кай: — Он выпятил свою грудь вперед, раскрывая и двигая плечи назад в сторону. Парень шагал по мраморному и блестящему полу в большом зале, полном людей. Девушки в платьях смотрели ему в след, ненароком оценивающе, но внутри, не решаясь подойти. Мастер огня не оглядывался назад, его нельзя было заворожить так просто, ведь он сам себя считал красавцем и в первую очередь у него была поставленная цель, найти предателя. Конечно, он иногда позволял себе помечтать о прекрасной спутнице жизни, но именно здесь он не нашёл дамы, которая соответствовала бы его вкусу. Ему нравились противоположности. — В таких моментах Ллойд неосознанно пытался их свести, намекая о себе в истории. Кто ему посмеет перечить? Он автор и ему самому писать судьбу своего персонажа. Блондин недовольно положил труды стольких лет на стол. Он вынужденно отвёл взгляд, но всё равно было заметно, что Кай ему симпатичен: это проявлялось в лёгком, светло-розовом румянце на его бледных щеках. Несмотря на всё, юноша задрал голову и направился быстрыми шагами к общему с матерью шкафу и вытащил оттуда кимоно, сохранившее минималистичный дизайн. Поскольку Ллойд стремился следовать традиционной культуре Японии, предпочёл надеть кимоно со сдержанным зелёным цветом. Как-никак, такие цвета считаются соответствующими мужскому образу в Японии. Наконец надев белые носки, что разделяли большой палец, парень посмотрел на свое отражение от какой-то металлической посуды и заплел волосы в хвост на затылке. Уже через пару минут, в сандалиях, они вышли с Мисако.       Детство осталось позади, и Ллойд сдержанно прогуливался по улицам с матерью, заглядывая в магазины и принимая поздравления от множества знакомых. — Не будь хотя бы таким закрытым с Ву, он как-никак твой дядя… — Тихо произнесла женщина, идя и осматривая воплощение Японии в архитектуре Киото. Взгляд Ллойда был направлен вниз, пока он размышлял. Невыносимо тяжко вздохнув, парень ответил так же тихо, как и мать. — Он мне не слишком-то и близок. — Донеслись слова уже огрубелым голосом, который не мог теперь приласкать материнский слух. Мисако скорчилась, но решила не возражать. Время тянулось, Ллойд знал об отце только на словах, самурая давно оставили поиски, считая Гармадона погибшим. А брата отца Монтгомери не любил за суеверность, тот постоянно тыкал свитками с предсказаниями в лицо, говорил насчет обрывающейся жизни Ллойда. Мисако может и не подавала виду, но была всё это время настороже насчет предсказаний от друга… — На пятый високосный год, в счёт тьмы ударит она, избранника уничтожит война, мира смертного и… — Дочитав до конца, Ву остановился из-за обрыва свитка. Он посмотрел на Мисако, и она замерла, обдумывая каждое слово. Не успела она ничего сказать, как Ву настоял на своём. Мужественный, крепкий и монотонный голос наполнил воздух. — До захода солнца приведешь ко мне парня. — Сперва он заявил. А затем понеслось объяснение. И спустя пару лет, Мисако до сих пор помнила их разговор и поэтому скорее вела ничего не подозревающего парня к мужчине.