С частичкой человека-бензопилы

Старый Хуй в кожаном пальто выглядит так, будто залез в огромный презерватив. Он пыхтит прямо в поезде, пиздит об отмщении и пути самурая, и в качестве завершающего акта протеста #ЗаДеда предлагает отвести Денджи в баню с проститутками. Ебля у мужиков — единственное лекарство от меланхолии, не иначе. Аса никак не может понять своей последней клеткой мозга, на которой не паразитирует Йор: какая может быть ебля, когда Денджи, похоже, развалится обратно на кубики плоти, по которым его собирали, если в его сторону просто слишком громко подышать? «Боишься, хуй отвалится?» И Денджи… Он ведь не похотливое животное, какая ему баня с проститутками? Денджи замученный, потрепанный и полностью отражает Токио, заключенный в прямоугольное окно вагона. Тяжелое серое небо, серые улицы. Бетонный саркофаг. Мир стал наброском, зарисовкой резкими карандашными штрихами, и люди в нем истончились до прозрачности. Остались только демоны. У Денджи на висках и лбу выступил пот, волосы пристали к серой коже. Он хватается за голову, кусает пальцы, проходит какую-то непостижимую для Асы метаморфозу и вдруг начинает пояснять, что плохо ему не потому, что Наюта пропала, а потому, что он не дрочил. Объясняется умными словечками с высоты своего недроченного хуя: «с научной точки зрения», «типа физически», «для научных целей». «Мэнчики». Впервые Асе не хочется прописать Йор. На месте бани нихуя — ни пизды. Буквально. Огонь вылизал комплекс до бетонного остова. Частично уцелела вывеска с огромными розовыми пластиковыми губами и надписью: «Гандоны дев…». Девственники? Девушки? Тайна, которую бордель унес в могилу, в ад, пахнущий горелым пластиком, полиэстровым бельем и париками всех мыслимых и немыслимых цветов. Почему-то сгоревшая баня расстраивает Денджи больше, чем пропажа Наюты. «Мэнчики и их проблемы с расставлением приоритетов».

***

Не осталось ни бани, ни проституток, ни ресторана «Марудей». Поэтому идут в закусочную «Человек-бензопила». На высоких стеклянных дверях изображен, конечно же, человек-бензопила с огромным бургером в железной пасти. Огромные пышные булочки, пухлая, сочащаяся маслом котлета, ярко-зеленый листок салата и подплавленный оранжевый язычок сыра. Желудок прошивает спазмом голода. Аса вспоминает о наличии внутренних органов и естественных позывах только потому, что паразитке Йор нужно функционирующее, здоровое тело. Йор пропитала каждую клетку, вплелась в нервы, нейроны, капилляры, залезла во все уголки. Аса не совсем понимает, где заканчивается она, Аса, и где начинается Йор. Двери закрываются, их компашку отрезает от немого, умирающего Токио, и забрасывает в оранжево-бело-желтый мир. На первый взгляд закусочная «Человек-бензопила» выглядит прилично и соответствует заявленной тематике. Лоск уровня помойки в элитном районе. Аса не успевает дойди до столика, а лицо уже будто облапали потными руками — воздух жаркий, удушливый. Ноздри немеют и сворачиваются от запахов: горелое мясо, горелый сахар, пластик. Они в буферной зоне между землей и адом, в пристройке или помещении с табличкой «для персонала» на двери. Над баром висят гирлянда из зубатых голов с окровавленными пилами. В прорезях шлема горят желтые глаза. На стенах — корявые зарисовки (будто их нарисовал сам Денджи) человека-бензопилы: на одном он прорезает демона насквозь, кровь брызжет в стороны и зависает в воздухе. На другом человек-бензопила без рубашки, на руках — кот, оба вымазаны в крови. На третьей он стоит на крыше высотки в лучах заката, длинный язык свисает из-за частокола металлических зубов. — Каждая порция с частичкой человека-бензопилы! — до хрипа орет динамик голосом, похожим на голос Денджи, — каждая порция с частичкой человека-бензопилы покупайте наши бургеры с двойной котлетой. Вместо знаков препинания — рев пил. «С какой именно частичкой?» — спрашивает Йор. — Добро пожаловать в закусочную человека-бензопилы! Каждая порция с частичкой человека-бензопилы! — Кобени! Ты тут теперь! Денджи разваливается на диванчике, по-мужицки широко расставляет ноги и зачем-то хлопает себя по бедру. Как будто приглашает Кобени присесть. — Д-да… — так называемая Кобени раскладывает перед ними меню. Аса лапает ее взглядом: хорошие сиськи, сквозь дешевую тонкую ткань рубашки видны очертания бюстгальтера. Тонкие изящные руки и пальцы, белая матовая кожа, милое личико как у девочек на обложках хентай-журналов, тонкий милый голосок, — добро пожаловать в закусочную человека-бензопилы! Каждая порция с частичкой… — Мы поняли, — Старый Хуй тыкает по позициям в меню и закуривает. И что эта милая девчушка, которую Денджи почему-то знает, забыла здесь? Может, она его самая большая фанатка? Повелась, так сказать, на лицо, раз другого не светило? «Боишься, что займут твое место самой большой фанатки и твое место на его лице?» «Кто бы говорил». — И-извините, но у нас… у нас нельзя курить. — Пацан, в твоей харчевне нельзя курить? — Ну… можно… Аса тычет пальцем наобум в какое-то комбо «человек-бензопила с хрустящей картошечкой», Денджи заказывает половину меню. Кобени кивает, записывает позиции в блокнотик на пружинке, на обратном конце ручки болтается голова человека-бензопилы. Аутентично. Кобени зачитывает заказ и уходит. Старый Хуй и Денджи провожают взглядами ее упругую, сочную задницу, затянутую в форменные оранжевые брюки. Кожа сидений скользкая, прохладная, но быстро нагревается. Аса берет меню, ерзает, юбка скатывается под задницу. На замызганной бумаге в узоре брызг и жирных отпечатков проступают влажные пятна от ее пальцев. Аса обводит «узоры», повторяет рваные, расплывающиеся изгибы: как забавно, что Денджи стал достоянием общественности. Эдакий мальчик или демон общего пользования. Асе же не особо интересно, что Денджи может ей дать. Он просто нравится. Так, наверное, отделяется настоящая симпатия от желания получить выгоду? «Ты о такой хуйне должна только к старости задумываться». Аса даже смирилась с фактом, что Денджи не получится романтизировать: он ковыряется в носу и вылизывает за собой тарелки. Она видела. Скорее всего, он не стирает одежду вовремя и не протирает пыль на шкафу и холодильнике. Обычный паренек, волнующий своей обычностью. Асе никогда прежде не нравились обычные: только всякие актеры с унитазно-белыми улыбками или рок-звезды с созвездиями проколов по телу. Аса забывала, что они — тоже люди. И какое разочарование испытывала, когда дело доходило до контакта с, к примеру, прыщавыми вонючими одноклассниками… — П-приятно вам отведать наши б-бургеры с частичкой человека-бензопилы, нашу г-газировку с частичкой человека-бензопилы и нашу к-картошку с частичкой человека-бензопилы! «Он ее что, сам сажал? Что за дешевый маркетинг…» Сил ответить Аса не находит. Ее задолбали комментарии, задолбал маркетинг закусочной человека-бензопилы, задолбал Старый Хуй со своей аурой долбанного плешивого извращенца: он хватает Кобени за задницу и отвешивает громкий шлепок. Кобени сконфуженно, но улыбается, прижимает меню к груди и спокойно удаляется, будто ее жопа входит в комбо «человек-бензопила с хрустящей картошечкой». Асе хочется засадить трубочку ему в глаз, прям так, в целлофане, но вместо этого она засаживает трубочку в отверстие в пластиковой крышке стаканчика с газировкой и вздрагивает от странных ассоциаций с… Газировка оказывается зубодробительно сладкой. Достаточно сладкой в понимании человека-бензопилы, наверное. Бургер истекает жиром и соком, сочный, как жопа Кобени, и Аса впивается в него зубами, рот обдает жаром котлеты. Нос заполняет запах жирного, жареного, обильно посыпанного специями мяса. Сочно, но страшно солоно и остро. Аса запивает соль газировкой, смывая все, что наполнило рот и облепило зубы, в желудок. Денджи сметает с подноса еду без разбора, но хотя бы не съедает упаковки. Аса не торопится, откладывает бургер в сторону и принимается за картошку, золотистую, как волосы Денджи. По крайней мере, самое съедобное из всего, что принесла Кобени. — А ты это… бургер доедать будешь? Он переводит блестящий от голода взгляд с бургера на Асу. Ей нравится, что он на нее смотрит с тем же блеском в глазах. Бургер доесть все-таки хочется. Чтобы распробовать частичку человека-бензопилы. А когда Аса вообще делала то, что ей хочется? — Нет, не буду. Забирай. «Тряпка». Денджи не обкусывает бургер вокруг того места, где были ее зубы, а продолжает есть оттуда. Ну и что, что тряпка? Можно быть тряпкой много, очень много, бесконечное количество раз, чтобы понаблюдать за этим зрелищем. Аса опускает голову и доедает картошку. Закидывает ногу на ногу. Бедро мокро отклеивается от сидения. Будто села, а потом привстала с чьего-то лица. Чисто теоретически… Если это закусочная человека-бензопилы, то села ему на лицо? «Представь, если реально сесть ему на лицо. А вдруг пилы выскочат в самый неподходящий момент?» Йор ржет, Аса морщится и сквозь зубы шепчет «завались нахуй». Смотрит на Денджи, вылизывающего розовым гибким языком соус из пластиковой баночки, и опять вздрагивает от странных ассоциаций с… Губы у него такого же цвета, как обивка сидушек. Что только в его рту не побывало. И почему ей нельзя? «Кто сказал, что нельзя?» Аса может вернуть ему его жизнь обратно. Спасти! Перенастроить вкусовые рецепторы и разнообразить палитру вкусов! Денджи долизывает соус, отбрасывает баночку с росой слюны на мутных стенках. Аса прослеживает траекторию движения баночки, сцепляет нервные пальцы в замок, чтобы не потянуться за ней. И вылизать следом. Денджи рыгает, размашисто вытирает рот рукавом. Впадает в сытное онемение и хватается за голову. Начинает скулить, как побитая псина. — Мои питомцы умерли, Наюта пропала… Я хочу быть человеком-бензопилой ради похвалы. Видите, блять, видите? Они даже закусочную в мою честь открыли, а раньше я жрал туалетку с парашей. Я хочу, чтобы женщины висли на мне… Ебаться хочу! За меня думает мой хуй. Он во всем виноват, сечете? Вместо ответа Старый Хуй всасывает воздух и остатки газировки со дна стаканчика. Денджи выдавливает себя из-за стола, сбегает в сторону уборных. Конечно же, Аса следует за ним. Нужно приступать к плану спасения. — Знаешь, Денджи, проблемы нужно решать по мере поступления. «Хера ты философ». — Вот какая у тебя самая большая проблема на данный момент? «Он же сказал, что хуй, зачем спрашивать?» Денджи мычит, почесывает затылок и отвечает протяжным, смущенным «хе-хе». — Слушай… — Аса опускает голову, закусывает губу и принимается ковырять носком кеда приставшую к кафелю жвачку, — а если бы я тебе разрешила потрогать меня… Где бы… Где бы ты потрогал? Жар поднимается с желудка, ползет по груди, шее. Заливает щеки и лоб. Аса поднимает отяжелевшую голову, смотрит. Кажется, горит не только кожа, но и ресницы, брови, волосы. Денджи рассматривает ее таким же взглядом, каким разглядывал бургер, делит на фрагменты поаппетитнее, и Аса чувствует себя куском мяса на тарелке — приятное чувство, приятно вызывать у кого-то голод. Пробуждать аппетит. Возвращать к простейшему, животно-человеческому порыву насытиться. — Я бы потрогал тебя вот здесь. Он тянется к ее лицу раскрытой ладонью, в желобках линий жизни стынут блестящие реки пота. Аса уже ощущает эту влагу на своей коже, уже чувствует, как дрожат его пальцы, но Денджи не притрагивается, а показывает пальцем на щеку. «Какой скромный, когда дело доходит… до дела. А на словах выебывается. Выебывается и пялится!» Аса шлепает себя по щеке в попытке заткнуть Йор, выбить из мозгов, и проводит пальцем по скуле, горячей и гладкой. Аса всей кожей истосковалась по прикосновениям. — Можно я… можно… э-э-э… — Да трогай уже. Прикосновение Денджи ощущается острее, ярче, чем Аса ожидала. Он водит пальцем по щеке, оставляет за собой влажные следы до тех пор, пока Асу не передергивает от тактильного перенасыщения. — А потом? Он отнимает руку, но Аса успевает тронуть указательный палец губами, зацепить кончиком языка: его кожа пересоленная, как котлета в бургере. — А… а сиськи можно? — А где именно? — Ну… сиськи… — Сам расстегивай тогда. В раскрытых розовых губах блестят зубы, лоб блестит от пота, Асу слепит его блеском — не интенсивным блеском дорогой игрушки за витриной, статуэткой какого-нибудь певца или актера, а блеском обычного человека, на одной ступени с ней в социальной иерархии. Денджи смаргивает пот, заливающий глаза, и расстегивает ее рубашку каким-то странным образом: оттягивает ткань и пуговицы, которые выщелкивают из прорезей от натяжения. Будто боится касаться опосредованно, истратить ее разрешение на ничего не значащий контакт. — М-милый бантик… Он подцепляет бантик между чашечек кончиком пальца, обводит по контуру. Аса дымится от нетерпения. — Че реально можно? «Он или реально тупой, или реально скромный». — Слушай, Денджи… А Кобени тебе нравится? Или нравилась? — Не то, чтобы нравилась… — Хочешь ее потрогать, как меня? — Никогда не хотел. «Пиздит как дышит». Аса верит Денджи. Трогает он только правой рукой — видимо, ей и дрочит — левая повисает вдоль тела, как веревочная. Трогает, почти облизывается, кусает нижнюю губу, сдерживается всем телом кроме одной части: Аса скользит по нему мутным взглядом, замечает выпуклость у ширинки. Довольство собой усиливает удовольствие от прикосновений: Аса! Смогла! Возбудить! Кого-то! «Мэнчики трахают трупы и животных, возбудить их много ума не надо». Асе хочется потрогать в ответ. Асе вообще много чего хочется: чтобы их первый раз произошел не в обоссанном-задрипанном туалете закусочной, а в ее комнате, например! Можно было бы зажечь ароматические розовые свечки в форме сердца, застелить постель красивой мягкой простыней, усыпать пол лепестками роз!.. А по итогу… Денджи заваливается в кабинку следом, закрывает дверку на хлипкую задвижку. Внутри — темно, только острое лезвие света вонзается в стык между дверкой и перегородкой, вонзается в Асу, пока Денджи не заслоняет ее собой. Как всегда заслонял. Денджи вытирает лицо рукавом, трет глаза. Опять плачет? Не так Аса представляла себе спасение! Он ведь должен радоваться, нет? Или все мужики плачут, когда им дают потрогать сиськи? — Так и будешь плаки-плаки, или, может, штаны уже снимешь? После этих слов Йор не просто замолкает — избавляет от своего навязчивого тяжелого общества. Асе хочется прикосновений, и это ее личное желание. Она на чистом энтузиазме, для научных, так сказать, целей, запускает ему руку в штаны, зажмуривается, будто запихивает руку в пасть крокодилу. Ну или акуле. Но у хуя не оказывается зубов, только мягкое обрамление волосков, в которые приятно погружать пальцы. Теплая, гладкая кожа. Аса наконец смотрит Денджи в глаза, зрачки растянулись так, что почти съели радужку, Денджи весь — весь — такой голодный… И он весь оказывается у нее под рукой, вздрагивает и отступает назад, когда Аса смыкает пальцы на влажной головке. Он заваливается на тонкую оранжевую перегородку, отчего стык расширяется, задвижка скрипит, тонкое лезвие света становится широким, как луч из проектора, и они оказываются на главной сцене закусочной человека-бензопилы. Из зрителей — молчаливый унитаз, ершик, оранжевая туалетная бумага, тусклая оранжево-белая плитка, которая шатается под подошвами, как молочные зубы. У Асы горят и пульсируют глаза, под челкой становится мокро, между ног — тоже. Денджи больше не спрашивает: хватает правой рукой за грудь, залезает в чашечку бюстгальтера и сжимает сосок каждый раз, когда она слегка сжимает член. Аса вообще не совсем понимает, что делать, член трогает впервые, но замечает, как тело Денджи пробивает дрожь, стоит коснуться головки и уверенно провести рукой вниз и вверх. Они сливаются в какое-то странное существо, и места соединения такие чувствительные, что искрятся, такие… личные, Аса думает, а как разъединиться, как вести себя, когда все закончится, но Йор молчит, и почему затыкается как всегда в самый неудобный момент?.. Денджи стягивает штаны, и Аса видит — видит, как вишнево-красная блестящая головка прячется в скользкой кожице и вновь показывается. Под контролем Асы. Зрелище завораживающее, и особенно завораживающим становится, когда из тонкой темноватой прорези толчками выходит сперма, орошает руку теплом, как поцелуем. Похоже на жидкое мыло для рук, или очень жидкий крем, которым поливали ее любимые вишневые пирожные в школьном кафетерии. Сейчас эти пирожные нигде не найти… Аса бы не отказалась от пирожного сейчас. Она тянет руку к губам прежде, чем успевает вытащить себя из ностальгического голода, и пробует частичку Денджи — горьковатую, вязкую, но странно-приятную-тяжеловатую на языке. — Э-э-э, ты че делаешь, — Денджи прячет обмякший член в штаны, вдоль резинки остается переливчатый след от спермы. — Как че, получаю свою порцию с частичкой человека-бензопилы. Ты же съел мой бургер… Я съем частичку тебя. Все честно.