Шёпот в ночи

      Ночь на Беллетэйн. Эльфский праздник. Деревенские мужики впервые за год бросили плуг и пошли кутить: пить водку на кореньях, слушать бабьи песни, больше похожие на завывания, делать комплименты барышням. Девушки прыгали через костры и пускали по реке горящие венки. Народ считал, что только в этот день речная нечисть не смеет выйти из воды. Он верил, что искупаться в озере, в ночь на Беллетэйн — хорошая примета. Только в Беллетэйн русалка не выплывет на блестящую водную гладь, чтобы зачаровать мужика своим чудесным пением и утащить его на дно. Только в Беллетэйн сирена не вынырнет из воды, чтобы заманить дитя к себе в пещеру не своим голосом. И только в Беллетэйн можно увидеть, как добрые озёрные духи, озёрницы-мавки, выплывают на берег, чтобы погреться лунным светом на гладком камне меж камышей. Говорят, будто если вести себя тихо и не спугнуть озёрниц, можно полюбоваться, как полупрозрачные прекрасные девы в белых одеждах резвятся, играют и танцуют, любуясь и наслаждаясь миром, в котором им было отказано. Ещё в Беллетэйн снятся вещие сны. Роше боялся засыпать в праздничную ночь. Он не любил эльфские праздники.       В ту ночь он дал своим парням отгул: солдаты, если их теперь можно было так назвать, вернулись к семьям, к жёнам и детям, оставив командира одного. Когда-то они с Полосками напивались вдрызг в местной корчме каждый Беллетэйн. Заливались песнями, боролись на руках и смеялись, как сумасшедшие — собственно, всё то, что они и так делали в свободное время, но в более праздничной обстановке и с повышенными ценами на выпивку и шлюх. Теперь, когда все до единого Полоски лежали в земле рядом с обломками его Родины и королём, Роше этот праздник терпеть не мог.       Он видел, как местные вызимские эльфы водили хороводы — какой-то особенный, только их обычай, которого Вернон не знал. Распевались на Старшей Речи, которой он не понимал. Наслаждались чувством единства, которого у него не было. Роше наблюдал за ними из окна, с плотно сжатыми губами и уставшими глазами. Эльфы крепко держались за руки, плясали и кричали на своём шипящем языке. Их лица светились от счастья, когда они смотрели друг на друга. У Роше от этого представления начало тянуть уши под шапероном. Он закрыл ставни и задёрнул шторы, прежде чем отвернуться и, взяв со стола подаренный Фольтестом кинжал, подошёл к зеркалу.       У себя в покоях он стоял в полутьме, тусклый свет падал на зеркало у стены. Клинок уже был прижат к острому краю уха, и Роше смотрел на своё отражение с совершенным равнодушием. Его рука была сжата на рукояти ножа, и он ждал чего-то, сам не зная — чего. Рассматривал своё лицо, лишённое эмоций, плотно сжатые губы, островатое ухо, отражающееся в блестящем металле. Чёртовы уши, сколько бы он их не подрезал, быстро срастались раз за разом. Если бы другие раны Роше заживали так же быстро, как его уши, он бы уже стал генералом армии вместо Наталиса. Он устал, выдохся, но всё равно не мог остановиться. Чувствовал необходимость скрывать очевидное, больше от самого себя, нежели от других — никто не мог ничего заметить под его шапероном. Он не мог видеть в зеркале того, от кого столь яростно пытался избавиться всю свою осознанную жизнь. Он чувствовал, как не подходит обоим мирам и ощущал необходимость исправить это, причислить себя хоть к какому-то, пусть через боль и кровь. Он знал, как глупо это выглядело со стороны. Как ненормально. Его сочли бы сумасшедшим. К счастью, всего единицы знали этот секрет. Одному из них знать было не нужно, но он всё равно узнал. Роше ненавидел его за это.       Иногда Роше просто подводили нервы. Видеть пляшущих друг с другом эльфов и играющих на балалайках людей было неприятно. Это только напоминало ему, как сильно он отличался и от тех, и от других. Оно же заставило внезапно взять в руки нож. Когда лезвие начало разрезать кожу, но ещё не до крови, раздался звонкий стук — оконные ставни ударились о стену. Рука с кинжалом немного опустилась, но Вернон не поворачивался, пытаясь разглядеть незваного гостя в отражении зеркала. Тот уже стоял прямо позади него, в полной рост, как каменная глыба: широкая спина закрывала свет, длинная фигура почти что касалась потолка. Роше видел отблеск луны в единственном глазу — Иорвет смотрел на него, без капли удивления. Он и так всё знал. Пальцы Роше сжались на деревянной рукояти, и эльф поднял голову. — Резать нужно металлической стороной, если ты забыл. Острой.       Иорвет хотел было подойти к зеркалу, как Вернон крепко сжал кулак. — Я вспорю тебе горло, если шагнёшь ближе.       Гость застыл и поднял пустые руки: его меч висел на поясе, лук качался на спине. Он ухмылялся, Роше мог видеть это в отражении. Глаз его хитро блестел. — Вижу — отмечаешь Беллетэйн. Должно быть, весело, — голос Иорвета был ровным, насмешливым.       Вернон ощутил, как деревянный барельеф на ручке кинжала до боли впился ему в ладонь от того, как сильно он его сжал. Но Лис, похоже, не собирался останавливаться. — Ты знаешь, я всё хотел у тебя узнать: каково это — убивать эльфов? — внезапно спросил Иорвет и высоко задрал подбородок.       Столь резкие вопросы не к месту давно уже не удивляли тех, кто знал Иорвета хотя бы пару дней. Его тяга к философии раздражала всех, без исключения. — Сам знаешь, каково это. Тебя неспроста зовут Мясником, — сказал Вернон, чуть оглянувшись через плечо, но эльф в ответ покачал головой. — Я спрашиваю, потому что мне любопытно. Ведь ты не относишь себя ни к тем, ни к другим. Каково же это?       Роше оставалось только глубоко вздохнуть и отложить нож на пристенную полку рядом с зеркалом. Он отошёл в сторону, к письменному столу с едва горящей лампадкой и, сложив руки на груди, обернулся, осев бёдрами к столешнице. — Так же, как и людей, — кратко ответил мужчина, смотря Иорвету прямо в глаз. Тот усмехнулся. — Ну, это же норма. Вы ведь… Люди ведь только и делают, что убивают друг друга, на протяжении всего существования. И тех, кто не похож на них. И их сородичей. Они просто… — эльф сжал губы и оглянулся на стену, на которой мелькали полупрозрачные огоньки от лампады, — убивают. И всё тут.       Роше, казалось, уловил лишь одно слово. Поднял бровь. — «Они», ты сказал? — Вернон наклонил голову, его губы расползлись в неприятном оскале. — Ты что же, не причисляешь меня более к людям? Одних ушей хватило, чтобы заработать твоё уважение? — Я давно тебя уважаю. И ты знаешь это, — спешно и грубо ответил Иорвет, нахмурив бровь. — И сейчас понимаю, за что именно. Только эльф мог столько лет избегать смерти от моей руки.       Роше посмотрел на гостя искоса, и тот всё-таки сделал шаг ближе, тихо перевалившись с одной ноги на другую. — Я долго думал и всё никак не мог понять: как такое может быть, — продолжил он, пока оставаясь на месте. — То, как ты дерёшься, как думаешь. «Ни один человек не способен противостоять нам», думал я, так в чём же было дело? Ты — единственный, кого я посчитал за равного среди людей. И чувствовал, как схожу с ума. И оказалось: вот тебе и вся разгадка.       Роше закрыл глаза и опустил голову, когда Иорвет вдруг тихо засмеялся. — Представь себе: практически посчитал, что среди людей есть способные хоть на что-то. Но они каждый раз меня удивляют своим бессилием. Я должен был догадаться раньше, говоря откровенно. Люди часто ненавидят в других то, что видят в себе. — Зачем ты пришёл? — перебил его Вернон, перед этим шумно набрав в грудь воздух. — Это ведь праздник, его нужно проводить со своими, — с издёвкой кинул эльф, обхватив собственные плечи руками, будто спасаясь от холода. — И мне приятно, что ты доверил мне такую тайну… — Ты мне не «свой», и я тебе ничего не доверял. Ты украл эту тайну, — вновь перебил его Роше, глядя на стену. — Будь моя воля, ты бы никогда её не узнал. — Но это хорошо, что я её знаю. Так много вопросов встаёт.       Роше терял терпение от этих расплывчатых и пространных реплик. Веко его начало нервозно дёргаться. Иорвет, видимо, заметил его раздражение, сомкнутые губы и напряжённый лоб. — Когда я узнал, что в твоём роду были не только люди, то много думал о том, что хотел бы спросить. Потому и пришёл поговорить. Что может быть лучше Беллетэйна, так?       Иорвет замолк, его губы дрогнули в улыбке. Он кивнул головой, прежде чем подойти ещё ближе. И вот, эльф уже стоял в полуметре от Роше, возвышаясь над ним. Неожиданно лицо гостя переменилось. Словно до этого он вёл разговор играючи, как с ребёнком, и только сейчас понял, кто его собеседник. Эльф раздражённо нахмурился. — Скажи мне, Роше: твой возлюбленный король знал, кто ты есть на самом деле? — с отвращением выплюнул Иорвет. Роше крепко стиснул губы, на виске, от напряжения, выступила пульсирующая вена. — Когда посылал громить кварталы нелюдей? Или, когда ты ездил разорять эльфийские деревни — всё это время он знал об этом?       Вернон молчал, смотря на Иорвета не отрываясь. Эльфа, казалось, забавляла его реакция, его подрагивающий от злобы нос. — Или Фольтест был наивным глупцом, — медленно, почти по слогам произнёс эльф, выплёвывая слова, — или жестоким тираном, раз посылал тебя убивать своих. Но тогда ты, Роше, просто мазохист. — И поспешил быстро добавить, — твой король случайно не порол тебя плёткой?       Вернон сорвался со стола и с влажными, заплывшими яростью глазами вцепился Иорвету в воротник рубахи с такой силой, что тот едва устоял на ногах, когда его хорошенько встряхнули. Ноздри Роше раздувались, точно бычьи. — Не смей говорить о Фольтесте, — зашипел Роше в недрогнувшее лицо, изо рта вылетала слюна. — Ты помог убить его. Из-за тебя на Севере начался хаос. Из-за тебя моя страна разваливается, Иорвет. — Он приблизился так сильно, как только мог, чтобы не коснуться чужого лица напрямую. — Из-за тебя моя жизнь разрушена. Ты не имеешь права ни в чём обвинять меня.       Иорвет отрывисто вздохнул, так и не попытавшись оторвать от себя руки Вернона, которыми он сминал ему рубаху. Эльф смотрел на него с четверть минуты. — Может, ты наконец поймёшь, каково это — не иметь хозяина. Теперь у тебя есть время на нечто более важное, чем преданность мёртвому королю.       Голова Роше дрогнула. Он практически рычал. — Например?       Эльф ничего не ответил, только опустил взгляд и посмотрел куда-то между ними. Роше понял. — Ты больной, — бросил он, прежде чем отпихнуть от себя незваного гостя и, грубо толкнув его в плечо, направился на выход.       Иорвет, оставшийся позади него, последовал за ним взглядом, пусть так и не сдвинувшись с места. Его истеричный, на удивление высокий голос, практически визг заставил Вернона замереть в дверях. — Я — больной? — вопил эльф, гневно пылая единственным глазом. Роше оторопело застыл. — Я хотя бы не убиваю собственный народ! Не пытаюсь усидеть на двух стульях и признаю, кто я есть. Думаешь, я не знаю, что обо мне говорят? Не знаю, кто я такой на самом деле?!       Иорвет вздохнул, глядя Вернону в спину. — Но я не двуличный ублюдок, обманывающий себя каждый день, — продолжал он ему вслед. — Я не подрезаю себе уши.       Роше было нечего на это ответить. Он даже не стал оборачиваться. — Насчёт «ублюдка» я бы поспорил, — тихо сказал мужчина, после чего вышел за дверь.       В комнате всё равно не было ничего ценного. Кроме, разве что, серебряной лампады, да дорогого резного клинка с каменьями.

***

      Сны Роше после таких встреч снились либо страшные, либо такие, о которых и рассказать-то стыдно. Иорвет у него неотвратимо ассоциировался со смертью и кровью. Именно это он и видел по ночам, после подобных столкновений. Видел смерть своего короля так, будто присутствовал при ней лично: Фольтест глядел на него мутными, как молоко, глазами и обливался кровью, что лилась из шепчущих что-то губ. Вся шея монарха окрашивалась алым, и Вернон кричал. Изредка он видел свою мать. Она была единственным лучом света в этом тёмном царстве. Видел, как та обнимала его, целовала и гладила. В эти мгновения Роше чувствовал себя ребёнком, который ещё мог спрятаться у матери за юбкой.       Иные сны заставляли Вернона хотеть лишь одного: провалиться сквозь землю от стыда. О них он никому и никогда не рассказывал. В этих сновидениях он видел расплывчатую фигуру, что тянула к нему жилистые руки. Они держали его за талию, и Вернон ощущал это на себе, чувствовал, как горят чужие пальцы на его коже. Не мог отвести глаз от того, как рубашка соблазнительно сползала с острых плеч, подобно шёлку, обнажая пронизанную ветвями шею и грудь. Как чужие ладони гладили его бёдра и скользили к паху. Вернона пугали ощущения, которые он испытывал — руки не были неприятны. Ему нравилась их тяжесть, совсем не женская, в некоторой степени грубая. Совершенно обратная от всего того, к чему Роше привык. На ум приходили лишь проститутки. Только у женщин этой профессии была схожая сила, уверенность и ловкость в постели. Его «приличные» любовницы были нежными, хрупкими, любили играть невинность, подставлялись под поцелуи, будто делая ему одолжение, и всегда делали то, что он просил: кто из страха, кто из симпатии, кто из-за угроз.       Во сне же он ощущал нечто абсолютно иное, чуждое ему, но заманчивое, как купец на ярмарке из дальних краёв. Поцелуи были страстными и полными соперничества, как и всё, что было между ними. Касания были грубыми, кое-где болезненными, но без тени страха, со звериной уверенностью.       Каким Иорвет был бы в жизни? Может, эльфы вообще занимаются сексом по-другому, кто ж их знает? Может, это не «секс», а «занятие любовью»? Может, это их ритуал совокупления, соединения двух и более тел в одно, приращение душ и иная эльфская чепуха, которая ничем не отличается от людской, не считая заумных названий. Как бы вёл себя Иорвет? Может, у эльфов правят бал женщины и именно они берут на себя инициативу? Тогда Иорвет, скорее всего, просто откинулся бы на спину в ожидании продолжения. Или, если эльфы не отличаются от людей так сильно, как Роше думал, тогда ему бы снова пришлось бороться за право вести; и снова соперничество, снова война: всё то, к чему Роше привык гораздо больше, чем к занятию любовью. Самое страшное, что Вернон искренне хотел это узнать. В этот Беллетэйн ему представился такой шанс, в какой-то мере. Всё-таки, только в этот день любить мог кто угодно и кого угодно, каждый мог уединиться со своим спутником без чувства вины. Даже человек с эльфом. Роше знал: этот сон не был обычной эротической фантазией.

***

      В ту ночь он напился до беспамятства, до состояния, когда уже не различал лиц перед собой, не осознавал, кто и что говорил и еле стоял на ногах. Если бы не добропорядочный кабатчик, что отличался прекрасным настроением из-за огромной прибыли, нажитой благодаря испитым клиентам, празднику и повышенным ценам, Роше бы заснул прямо за столом и, скорее всего, свалился на пол, где и остался бы до утра, валяясь под столом, как мешок с редькой. Кабатчик соизволил отвести его наверх, в жилые комнаты на постоялом дворе, пусть и содрал на следующее утро втридорога, но хотя бы не оставил мужчину набивать себе синяки от дубового пола.       Роше чувствовал, как кружится и раскалывается голова, ломит тело и заплетается язык. Стоило ему спуститься по лестнице в кабак, как мир вокруг него поплыл. И он бы упал, не окажись под рукой стены. Вернон схватился свободной ладонью за взмокший лоб и направился опохмеляться, морщась от шумных клиентов, которые не стеснялись перекрикивать друг друга. И это несмотря на то, что половина заведения точно также, как и Роше, умирала от похмелья. А вот за окном было до странного тихо — город уснул, замер. После громкого и энергичного праздника люди отсиживались по домам. Вызима, что вчера утопала в алкоголе и разврате, сегодня же растворилась в тишине и пока не собиралась просыпаться, невзирая на взошедшее над ней солнце. Улицы были пусты. Ни одного прохожего, ни одного купца. Пару секунд Роше глядел в окно, которое резало светом его воспалённые глаза, после чего пошёл к стойке кабатчика, выложил ему кошель монет за выпивку и комнату, и, точно ребёнок конфете, обрадовался поданному деревянному стакану прохладного реданского. Никакой еды к утру не осталось: ни одного хлебного ломтя, ни одного куска буженины, ни даже захлипанного бычка в томате — всё пожрали. Как не выпили всей водки — неясно; кабатчик, должно быть, вытащил запасы из бочек в подвале. В подвале этом Роше пару раз бывал. В нём, помнится, отсиживались они с Сиги Ройвеном, когда тому приходилось бывать в Темерии. Всё это было давно, когда Дийкстра ещё не был кормом для рыб Понтара.       Вернон сидел за столом один — только лишь его взгляд отпугивал любых потенциальных собутыльников. Он был вымотан, отчуждён и зол на всё живое. Рядом с ним, за соседним столом сидела компания из мужиков: два молодых и один постарше, с опухшим, налившимся синевой глазом, закрытым вздувшимся веком. Старший товарищ плакался друзьям о тяжкой жизни со своей женою, которая по своей неграмотности пожертвовала весь их скот церкви Вечного Огня. Где она нашла храм Вечного Огня в Темерии — выпивоха решил не упоминать. Поплывшие от выпитого пива спутники внимательно слушали и иногда, делая широкие глотки из кружек, хлопали своего главаря по плечам. По другую сторону от Роше сидел немолодой мужчина с уставшей женщиной на коленях: она, измотанная, как мул, гладила его по бородатой щеке, а он водил ладонью по её рукам. Вернон решил не вслушиваться в их разговор, его и так периодически подташнивало. Когда он повернулся обратно к тройке жалостливых пьяниц, прямо перед его лицом внезапно возник Иорвет, что развалился на соседнем стуле. Роше подскочил на месте, выронив стакан из рук. Пиво, шипя белой пеной, разлилось по деревянному полу. Иорвет на это лишь улыбнулся. Он был трезв, как стёклышко. — Как жаль. Мне купить тебе ещё кружку?       От испуга, Вернон ударил кулаком по столу и схватился за взбесившееся сердце. Другой рукой прикрыл покрасневшее, покрытое испариной лицо. — Мать твою, Иорвет!       Стол от удара задребезжал, едва держась на поеденных крысами ножках. Эльф схватился за столешницу, чтобы прекратить грохот. Тот хорошенько бил по ушам Вернона. — Портишь чужое имущество? Да ты хулиган.       Роше использовал бы другое слово. Иорвет выглядел ровно также, как и вчера, в той же одежде и с таким же надменным выражением лица. Будто Роше с ним и вовсе не встречался, а их недавнее пересечение было лишь видением. Но это было не так, Вернон чётко знал: у него бы не хватило на такое фантазии. — Ты бы заканчивал вот так появляться, может и розочка в бок прилететь, — бросил ему Роше, больше по традиции, нежели из желания; ему было трудно даже поднять голову. — Ты, я смотрю, не отмечал. Выглядишь слишком трезво. — Что есть, то есть.       Иорвет щёлкнул пару раз пальцами в перчатках официантке и натянул на голову капюшон. Когда дочка кабатчика подошла к столу, он заказал у неё две кружки темерского ржаного. — Я пью реданское, — возразил Вернон, хотя, по правде говоря, он бы сейчас выпил и чистый спирт на козьем дерьме.       Иорвет поднял бровь, единственный глаз удивлённо округлился. Официантка ускакала на кухню. — Что я слышу? Ты, кажется, голову на отсечение за Темерию готов был отдать, — начал язвить эльф, сложив руки в замок и уложив локти на стол. — А сейчас… — И сейчас отдал бы, — не дал ему договорить Роше, вытерев перчаткой взмокший лоб. — С приходом к власти в Чёрном Лесу, где производят Вызимское графа Маравеля, в хмель начали добавлять обрубки древесины и мох. На нормальное производство не хватает денег. На вкус, как моча с хвоей. Чего тебе нужно, Иорвет? Мне было достаточно нашей вчерашней встречи. — Какой из? — пространно спросил Вернона эльф. Тот его не понял. — О чём ты?       Иорвет молчал, разглядывая его наверняка алое, опухшее лицо. Вернон ощущал, как у него за ночь перелопалось целое полчище сосудов. Эльф будто пытался в чём-то удостовериться, что-то узнать и убедиться: он с загадочным видом рассматривал Вернона, всматриваясь в глаза, но Роше не мог никак столковать — чего ему нужно. Он развёл руками в немом вопросе, и Иорвет, тяжко выдохнув, кивнул и откинулся на спинку стула. — Ночь на Беллетэйн. Эльфский праздник, который люди украли, — начал он звонким официальным голосом, точно ректор Оксенфуртского университета. — И отмечают его, судя по застывшему городу. Ты знал, что в ночь на Беллетэйн снятся необычные сны?       К их столу подошла официантка, и оба замолчали. Девушка поставила перед ними две кружки пива, реданского и темерского. Темерское, по иронии, протянула Роше, и тому пришлось, скрипя зубами, меняться с Иорветом. Тот убийственным взглядом проводил девчонку обратно на кухню. Сделав хороший глоток, Вернон наконец спросил: — Вещие? — Иногда — вещие. Они говорят будущее, бывает, прошлое, — кивнул Лис, взяв кружку. — Иногда это телепатические сны. Иногда просто важные. Но никогда обычные бредни. — Я слышал легенду, — ответил Вернон, с наслаждением наблюдая, как Иорвет пьёт пиво и тут же морщится от отвращения, разве что не выплёвывая его обратно в кружку. — Истинная бурда, должен сказать, — возмутился Иорвет и, отставив пиво подальше, продолжил говорить, сгорбив спину и опершись руками о стол; губы его ещё некоторое время брезгливо кривились. — Это эльфская легенда. Про маленьких существ, плывущих в ночи и шлющих спящим предречения о грядущем. Полуночники. — Как полуночницы? — спросил Вернон, подняв брови. — Геральт говорил что-то. Мерзкие духи, жаждущие мести, рождённые из убитых до свадьбы невест. — Женщины издревле ассоциировались с дьявольской силой, — пожал плечами эльф, вновь сцепив руки в замок. — Не удивляйся, что полуночники это феи, колдующие сны, а полуночницы — кровожадные призраки.       Роше усмехнулся, запрокинув ноющую голову назад. — И ещё нас называете консерваторами. — Мы отвлеклись от темы, — произнёс Иорвет, взмахнув рукой. — Раньше полуночники славились вредностью и насылали на эльфов кошмары, от которых они, бывало, не просыпались. Так было, пока с ними не поговорил добрый речной бог. С тех пор полуночники помогают нам, а мы приносим речному богу подношения в полную луну. Так гласит легенда. — Она правдива? — Роше с райским удовольствием отпил пива и прикрыл на секунду глаза, не позволяя себе расслабляться слишком надолго.       Эльф на это развёл руками. — Не знаю. Я не настолько стар, чтобы застать те времена. Скажи мне вот что, — Иорвет придвинулся ближе, нагнулся. — Вчера. Что тебе снилось?       «Мы были вместе. Я и ты» — хотелось сказать Вернону, но он не мог. Но сон на предыдущий Беллетэйн он запомнил отлично. Тогда у него чуть сердце не остановилось. Видно, полуночники не были такими уж добрыми, и речной бог подношений своих не заслуживал. У Роше не было настроения придумывать глупых отмазок, в его крови всё ещё было слишком много спирта и мало самой крови. — Мне снился ты.       Роше ожидал большей реакции на его слова, но эльф лишь поднял подбородок и дёрнул бровью. Но что-то внутри него всё-таки будто щёлкнуло. — Неужто? Какая честь, — слишком уж искусственно ответил Иорвет, но было видно: слова эти повлияли на него более, чем эльфу того хотелось. — И как же: расчленённый, четвертованный? Может, утопленный в озере? — Живой и здоровый, — перебил его Роше. — Что странно. Ты тогда говорил вот этим вот своим, театральным: «Патриот выжженных земель…» — Патриот выжженных земель, любимая гончая убитого короля, — говорил ему Иорвет во сне, обрамлённый тенью, в кругу света, окружённый темнотой. — Командир мёртвого отряда Синих Полосок, Вернон Роше. Ты потерял всё, что тебе было дорого, чего добивался и ради чего жил. У тебя не осталось ничего. Ты прячешься в лесах, как крыса в компании кучки головорезов, блёклых теней твоих былых товарищей. Прячешь свою натуру под своей чёртовой шапкой. — Эльф приближался к нему, и чем он был ближе, тем холоднее становилось Вернону. — У тебя нет дома, нет хозяина, нет ясной цели. Ты живёшь от атаки до атаки, партизан. Скажи мне: это то, чего ты добивался? — Иорвет стоял совсем близко, шрам теперь скрывала тень. — Сейчас ты понимаешь, каково это — бороться за тусклую мечту? Какая между нами теперь разница, Роше? Мы оба сражаемся за то, чего никогда не получим. Разве что я понимаю, что конец у нас всё равно один.       Лицо эльфа находилось в нескольких дюймах от носа Роше. Он смотрел на мужчину, как всегда, сверху вниз. Но его здесь будто не было. — И не надейся, — Роше с трудом заставлял себя говорить. — Мы с тобой разные.       Иорвет тихо усмехнулся, прежде чем наклониться вперед, затем чуть вбок — его скула почти задевала щёку Вернона. — Такие ли уж разные? Давай начистоту — ты мне завидуешь. Завидуешь, что я не пытаюсь скрыть, кто я есть. Что могу позволить себе быть самим собой. Ты не задумывался, что твои несчастья могли бы уменьшиться, если бы ты не пытался урезать свои уши? — его голос звучал тихим шёпотом. — Но не волнуйся. Рано или поздно ты поймёшь, что бьёшься не ради результата, а ради процесса. Не советую возлагать сильных надежд — меньше разочарований будет.       Роше практически перестал дышать, когда ледяной висок Иорвета коснулся его головы. Мужчину трясло, он еле мог дышать, и голос его дрожал. — И как же ты справился?       Он всем телом ощутил, как Иорвет оскалился. — Как и все мы, Роше. Начал убивать. Но ты уже много лет отнимаешь жизни, не думаю, что тебе это поможет, мой провинциальный друг, — Вернон чувствовал, как холодная рука Иорвета, обёрнутая волчьей кожей, касается его груди. — Может, если бы я знал твой самый страшный секрет, всё было бы намного легче. Может, ты бы прекратил так себя ненавидеть.       И сон кончился, неестественно оборвавшись на середине. Роше не стал рассказывать абсолютно всё, и пусть его голова работала не так хорошо, как обычно, он всё же сумел скрыть детали, которые Иорвету знать было необязательно. В прошлом году Лис ещё не знал, что именно Вернон скрывал под своим шапероном.       Выслушав мужчину, Иорвет по-лисьи улыбнулся. То была огромная откровенность со стороны Роше, он не был обязан всё это выкладывать. Эльф несколько секунд молчал, глядя на собеседника, будто чего-то дожидаясь. Только затем заговорил. Причём сказал то, чего Вернон и не думал услышать. — Ты лжёшь.       Роше исступлённо уставился на эльфа, сердце его застучало быстрее: он испугался. Испугался, что Иорвет может знать. — С чего ты взял? Ты, может, мысли читать умеешь?       Эльф откинулся на спинку стула и перекинул через неё руку. Качнул головой. — Не умею, — он наклонил голову вбок, смотря на Вернона исподлобья. — Только этот сон мне снился в прошлом году.       Грудь Роше взлетела под его акетоном. Мужчина быстро втянул носом воздух и сжал ручки стула ладонями, как вдруг Иорвет вскинулся и, сбив со стола уже вторую кружку, вцепился пальцами в его кисть и оторвал от стула. Пока обе руки висели в воздухе, пальцы эльфа больно сжимали его кожу. Взгляд Иорвета тревожил всё сильнее. Он смотрел на Вернона изнурённо, болезненно, словно не в своём уме. Его рот скривился. — Скажи мне, Роше. Что тебе снилось на этот Беллетэйн?       Вернон несколько секунд смотрел на эльфа, прежде чем вырвать свою руку, и Иорвет, кажется, вернулся в реальность. Роше встал со стула, глядя на эльфа сверху вниз. — Тебе нужно почаще выходить из леса, Иорвет. Он сводит тебя с ума.       Вернон вышел из-за стола. Кабатчик уже ждал его у стойки с новым, полным кубком. Роше пошел было туда, как Иорвет заговорил. Теперь уже гораздо мягче, спокойнее: — Но это был хороший сон, да? — Роше не видел Иорвета, но слышал в голосе улыбку, когда тот говорил. — Он тебе понравился.       Вернон оглянулся ровно настолько, чтобы Иорвет попал в его поле зрения. Тот улыбался. Роше передёрнуло от чувства дежавю. — Мне понравился, — докончил Иорвет, глядя куда-то перед собой.       Роше вздохнул. Затем кивнул, так легко, что эльф мог этого и не заметить. Но он заметил, Вернон понял это по тому, как дрогнула его улыбка, стала чуть шире. Иорвет выглядел, в кои-то веки, умиротворённым. Отвернувшись, Роше всё-таки ушел за пивом, а когда вернулся с новой кружкой, никого за столом уже не было.

***

      Сам Иорвет в прошлом году тоже едва проснулся в ночь Беллетэйна. Он был напуган и взволнован, его руки тряслись. Эльф дрожал. Не каждый мог его напугать, за свою долгую жизнь он повидал многое: взрывы, смерти, насилие. Многому виною был сам, но он не раз видел смерть своих братьев, с трудом избегал собственной, и убивал: и своих, и чужих. Словом, к страху он выработал иммунитет. Последней каплей было стоять на краю пропасти, с крепко-накрепко завязанными за спиной руками и чёрной повязкой на глазу как преступник, ожидающий казни. Всего несколько месяцев назад уважаемый офицер, он стоял там, обсмеянный и униженный, как предатель, как вор или насильник. Ещё до того, как смуглый капитан с чёрными глазами, широким носом и голубой лилией на доспехах, криво улыбаясь своим тонким, как ниточка, ртом, натянул ему на глаза платок, Иорвет видел, как его братьям по оружию всадили клинки меж рёбер и столкнули в пропасть. Кто-то был ещё жив: он слышал душераздирающие крики, коих не слышал никогда ранее, а после звук сломанных костей. Крики обрывались один за другим. Эльф не смотрел вниз, где покоились перемолотые штыками тела. Отвернул голову, чтобы увидеть, как темерский капитан плюнул ему под ноги и состроил омерзительную мину, словно он, Иорвет, был зверем, неразумной тварью, просто вошью. Капитан нагло и рвано смеялся ему в лицо. Его осудили как военного преступника за то, за что ещё несколько месяцев назад выдали медаль церкви Золотого Солнца: за успешный прорыв. Но невозможно должным образом описать, какого рода страх Иорвет тогда испытал, пока солдат завязывал ткань у него на лице. Он видел, как тряслись и вырывались его товарищи-офицеры, как сопротивлялись и не хотели идти к обрыву, как их приходилось толкать, потому что они упирались сапогами в землю. Как пытались разорвать верёвки на руках, как пинались и кусались, делали всё, только бы не идти к краю. Кричали и стонали, плакали, молились богам. Они не сумели смириться со скорой гибелью, с неотвратимостью казни, всё ещё не могли поверить, что их вот так просто скинули, как щенков, выдали на смерть, как карателей. Иорвет смирился. Не сопротивлялся, гордо стоял, подняв подбородок, сам сложил руки за спиной. Но он жутко боялся. Это были самые страшные минуты в его жизни, самые трагичные и болезненные, и он не хотел их вспоминать. Но они сделали его тем, кем он был сейчас. Он никого не слушал, потому что его когда-то не пожелали выслушать. Он не жалел никого, потому что его когда-то не пожалели. Он ничего не боялся, потому что однажды уже умер. Он своё отбоялся.       Единственным, кого он боялся, был он сам. То, кем он может стать. Иорвет никому больше не доверял, даже своим соратникам, всегда держал нос по ветру. Единственный, кто мог его предать, был он сам. Несмотря на колкие слова и оскорбления со стороны мужиков и его павших противников, ему не нужно было напоминать, какой он «остроухий ублюдок», «безжалостный убийца» и «террорист». Он знал. Видел эти трансформации в себе, замечал, как черствел, как становился жёстким, как терял не ироничную «человечность». И сам однажды сказал — «я — тот, кем должен быть». Это было слишком громко сказано.       В его прошлогоднем сне он поначалу видел себя. Юного, не ожесточённого, без шрама и морщин на переносице. Эльфы не стареют, но он так часто хмурился, что каким-то образом раздражение навеки отпечаталось на лице. Он стоял во тьме, но чётко всё видел: пока ещё традиционное платье с открытой грудью, не скрывающее татуировку — когда-то Иорвету не нужно было защищать сердце от стрел и ножей бронёй и стёганкой. Длинные волосы, которыми он ужасно гордился. Всё ещё видящий глаз и гладкая кожа, не обезображенная шрамом. Иорвет был прекрасен, он знал это, ему это не раз говорили, в основном люди, для которых он смотрелся полубогом. Видеть себя молодого, не обременённого тяжестью вечной борьбы, было больно. Ещё больнее стало, когда он заговорил. — Ты выглядишь потерянным.       На лбу Иорвета выступила венозная ижица. — Кто ты? — тихо спросил он, стараясь держать лицо.       Его двойник, ненастоящий, иллюзорный, улыбнулся. Злобно и дерзко. — Кто я? — Двойник посмотрел на свои ещё пока не мозолистые руки. — Я твой страх. Может, так ты меня узнаешь лучше?..       Фигура размылась, урезала в паре дюймов, стала тоньше, пока не собралась вновь, в новый человеческий силуэт. Тюрбан на голове и вечные лилии на медальоне. Роше глядел на него с тем же выражением, с каким Иорвет глядел на самого себя несколько мгновений назад. — Не хочешь смотреть на себя? Тогда смотри на меня.       У Роше никогда не было такого взгляда. Он не давал себя одурачить и никогда не смотрел на противника, как на грязь. Убивал он без эмоций. — С чего ты взял, что я хочу на тебя смотреть? — спросил Иорвет, в полной темени, пустой и сырой, как мрачный угол кладовой. — Ну, ты же смотришь, — пожал плечами Роше, сделав шаг в сторону. — Когда я не вижу. И сейчас не отрываешь глаз.       Он и вправду не мог отвести глаз. Такое хищное выражение у Вернона он видел впервые. Сейчас тот был больше зверем, чем человеком. Учитывая, что это было его же подсознание, это многое говорило о самом Иорвете, он не мог это отрицать. — Тогда вновь посмотри на себя, как бы трудно это не было, — тёмный Роше начал обходить его кругом, глядя насмешливо, с презрением. — В кого ты превратился?       На долю мгновения Роше подошёл к Иорвету совсем близко, почти касаясь своим плечом его. Наклонил голову, осмотрел сверху донизу, и Иорвет заметил отвращение на его губах. — Ты никто иной, как magni nominis umbra Исенгрима, — выплюнул двойник, прежде чем отойти и продолжить свой обход, теперь со спины. — Считаешь себя спасителем народа, борцом за свободу, но загляни правде глаза — ты так и не достиг ни одной своей цели. — Желчь необычным образом лилась с его губ, как никогда раньше. — Ты разбойник, убийца. Позор эльфийского народа. — Вернон вдруг остановился и наклонил голову вбок, подняв бровь. — А где сейчас Исенгрим?       Исенгрим отсиживался в Зеррикании, если ещё был жив. Его ждала незавидная судьба. Разве что кто-то вновь позовёт его убивать людей, но и тогда он вряд ли осмелится вернуться. — Да, ты определённо не Роше, — кивнул сам себе Иорвет, отказавшись отвечать на вопрос. — Он не знает латыни.       Эльф дёрнулся, когда лицо Вернона оказалось прямо перед его собственным. Он чувствовал ледяное дыхание на своём подбородке. Роше выскочил из ниоткуда, секунду назад он был в паре метров, и вот, едва не касался грудью. Смотрел с ненавистью. — Всё пытаешься скрыться за сарказмом? Жалок, как и всегда. — Двойник наклонился, и Иорвет вздрогнул, с отвращением отклоняясь назад, пытаясь не дать себя коснуться; крепко сжав зубы, он прерывисто задышал. — Ты одинок, тебя все презирают. Даже воины Вергена не приняли бы тебя без Саскии. И она тебя отвергла, с твоими бесполезными чувствами. С твоей любовью, — Вернон словно выхаркал это слово, с таким отвращением, что по телу эльфа забегали мураши. — Лесной мясник, Старый лис… Твоя самая близкая душа — человечишка, который убивает твоих собратьев, и то лишь потому, что он единственный, кто тебя понимает. — Это неправда, — возразил Иорвет, всё сильнее откидывая голову назад. Его кадык дрожал, и Роше заинтересованно моргнул, заметив чужой страх. — Правда. Эльфы готовы умереть за тебя, но на деле они просто тебя боятся. — Они уважают меня. — А в чём разница?       Иорвет с трудом проглотил слюну, она больно прошлась по раздражённому, высохшему горлу. Вернон улыбнулся. — Именно, — медленно протянул он, закивав. — Ты ненавидишь людей за их ненависть, но кем стал сам? — Холодные пальцы легли на теперь уже удобно открытую шею; эльф вцепился в чужие ладони. — Ты смотрел в бездну слишком долго, Иорвет. Она тебя затянула.       На долю мгновения Лису захотелось опустить руки и позволить себя задушить. Всего на мгновенье, а потом он вдруг вспомнил, ради чего боролся. На что потратил свою юность. Из-за чего стал убийцей. Вспомнил, что всё это время он выживал. Он не сдастся сейчас. — Она затянула тебя, Иорвет, — повторил некто, когда эльф попытался освободиться от хватки. — Она тебя затянула.       В свете полной луны Иорвет проснулся, весь в поту, ощущая жар и быстрое биение собственного сердца. В окне ударились о стены ставни, словно из них кто-то вылетел.       Но в этом году сон не был кошмаром. Это был очень хороший сон. Такой, какой не хочется забывать, а хочется пересматривать раз за разом. Жаль, сирены не украли его сон. Он мог бы увидеть его ещё раз. В этом сне Иорвет делал то, что хотел он, и чего хотел Роше. Его губы были там, куда в реальности могли попасть только во время драки. Его руки держали то, что он никогда не сможет получить бодрствуя. Он владел тем, чего ему не дадут без борьбы и ножа у горла. Иорвет отдавал то, чего Роше бы никогда не взял. Тогда, в ночь Беллетэйна, когда сон можно было спутать с реальностью, он мог. Свет луны был его проводником, он следовал за ним к тому, чего желал, но не позволял себе признаться и не мог иметь. И он знал, даже не сомневался, что сон этот был общий. Он снился не ему одному. Не он один его видел. Ему нужно было только подтверждение, и он его получил, а больше знать было не нужно. Роше этот сон понравился. И если они видели его вдвоем, то и сном это назвать было трудно. Они просто встретились в ночи.

***

      Это был белый день, лучи солнца проникали сквозь тонкий тюль. Никто, ни Роше, ни Иорвет не знали это место, но оно было на удивление светлым, эдаким небольшим раем для них двоих. Просторная комната, и ничего, кроме огромной кровати из красного дерева, с белыми простынями и таким же белым балдахином, они из мебели не заметили. Они лежали на ней вместе, нагие. Иорвет полулежал на Роше, устроив голову на чужой груди. Короткие волосы эльфа были растрёпаны, шрам открыт. Вернон размеренно дышал, гладя его спину. — Чего же такого особенного в эльфском сексе? — Спокойно, негромко спросил Вернон, трогая острые кости. — Много чего. Это не плотские утехи, это чувственность. Он длится часами, — ответил Иорвет, и когда Роше вскинул в удивлении брови, улыбнулся. — Когда эльфы хотят быстрого, как вы это называете, коитуса, они идут к людским женщинам. Может, к легкомысленным эльфийкам. Но когда дело касается чувств, привязанности, брака… — Эльф коснулся носом края колючей челюсти. — Это ритуал. Традиции. Для этого нужно время.       Роше тихонько засмеялся, прикрыл ладонью горящее от смеха лицо. — Не думаю, что смог бы держаться несколько часов. — И эльфы не смогут. Кто говорит о простых проникновениях? Нет, мы, конечно, имеем большую стойкость, чем люди, но не настолько, — эльф повёл ладонью вдоль чужой груди. — Это занимает от силы пятнадцать минут. Может, двадцать. Остальное время это проявление чувств. Тайных знаков. Любви.       Вернон вжался затылком в подушку, когда чужие губы легко коснулись его груди, прямо над рёбрами. — То есть, обычные прелюдии, ты хочешь сказать? Обычный людской секс? — Нет, не обычный и не людской, — возразил ему Иорвет, огладив ладонью торс. — Люди всё время спешат. Они мало живут, хотят всего быстро и сейчас. Эльфы наслаждаются моментом. Наслаждаются друг другом. В эльфийском сексе главное не достичь разрядки, главное — доказать свою любовь, свои чувства. А любовь доказывается долго.       Роше усмехнулся. Провел рукой вдоль чужих лопаток. — Разве это наш случай? — Мы всегда были исключением. Во всём. Друг для друга. В нашем случае, ненависть не мешает желать, верно? Мы уже много чувствуем друг к другу. От ненависти до любви, так же?       Роше задумался на некоторое время. Просто лежал, смотря в потолок. Иорвет ждал. — Я тебя не люблю, — просто сказал Роше в конце концов, глядя вверх, и эльф пожал плечами. — Я тоже не питаю к тебе романтических чувств, — Иорвет приподнялся на локтях, затем привстал, смотря на расслабленного Вернона. — Но ты ведь хочешь меня?       Роше поднял на него глаза. Оглядел его сверху донизу, словно ещё не знал ответа, и согласно кивнул. Иорвет кивнул в ответ. — А я хочу тебя. Давно хотел. — Он опустился обратно, в руки Вернона. — Мы ненавидим друг друга достаточно, чтобы нам было не всё равно.       Ладонь Роше легла на его волосы, большой палец прошёлся по виску. — Как давно?       Иорвет ухмыльнулся, подставляясь под руку. — Ты снова пропускаешь мимо ушей всё, что я говорю, — он поцеловал Вернона в запястье. — С тех пор, как вы с двумя солдатами отбились от каэдвенского гарнизона. — Ты там был? — Сидел на соседнем дубе. Щёлкал семечки, играл на своей дудке, ел корешки. Что там ещё обычно делают эльфы?       Роше засмеялся, вновь закрыв руками лицо. Он будто боялся показать свои эмоции, показать, что он такой же живой, как и все. Стеснялся того, что не был каменным. Иорвет не сумел сдержать улыбки — Вернон очень редко смеялся. — А ты? — спросил Иорвет, когда Роше немного отдышался.       Мужчина вновь ушёл в раздумья с улыбкой на губах. Его рука сама по себе касалась чужой спины, и по коже эльфа бежали мурашки. — С тех пор, как ты не умер от моего меча. — В какой именно раз? — Иорвет поднял бровь, наклонившись к его шее.       Вернон пожал губами. — Со второго или третьего. Они все смешались.       Иорвет понимающе хмыкнул. Для него самого их множественные встречи слились в одну: длинную и полную эмоций, ярости и желания… Страсти, одним словом. — Ты, выходит, ценишь силу? — спросил эльф, и Роше пожал плечами. — Как и ты. — Тогда, мы идеально подходим друг другу, тебе так не кажется?       Вернон зарылся пальцами в короткие волосы любовника; те блестели в свете солнца. — Мы столько лет боролись друг с другом. Столько раз сталкивались на поле боя. Это не давало мне покоя, — начал Вернон, перебирая пряди. — Я думал: если смогу обладать тобой и позволю тебе обладать мной — что-то изменится. Не знаю, с чего взял этот бред. — Я тоже об этом думал. Значит, не такой уж это и бред. — А ты позволишь? — спросил Роше, и Иорвет поднял бровь. — Обладать тобой…       Эльф всмотрелся в лицо Роше, ища скрытую иронию или сарказм, хотя обычно это он — тот, кто раздражает собеседников своими выходками. Вернон был серьёзен. — Из всех, кого я знаю, ты сильнее остальных приблизился к праву обладать мной. Я никому такого не позволял, — он всмотрелся в чужое лицо, заглянул в блестящие глаза. — Я согласен. Только если ты сделаешь то же.       Роше для себя уже давным-давно всё решил. Он привык жертвовать, а здесь ему вроде как и не нужно было заставлять себя. Их отношения всегда были многогранны. Противоречивые чувства и страсть, и всё тут. Всё было бы намного проще, если бы Роше просто ненавидел его, как и любого другого эльфа, как любую другую преграду на своём пути. Если бы Иорвет не вызывал уважение своим упорством и силой, своим складом ума и словами. Если бы Иорвет не уважал его в ответ. Если бы Роше заколол его портиком в их первую встречу. — Согласен, — тихо выдохнул он эльфу в губы, притянув его за затылок. — Я хочу узнать, как это делают эльфы. Что в этом такого примечательного, что их наслаждения воспевают в стихах.       Иорвет ощерился, как ребёнок. Лицо его расслабилось, ушли высокомерие и отчуждённость, раздражение. Эльф впервые за долгое время посмотрел на Роше не сверху вниз, без вечной гордости. Наклонился, чтобы коснуться губами чужой щеки. — Решил вернуться к своим корням? — спросил Лис, целуя щетинистую скулу и жмурясь от этой боли. — Может и так. — Роше убрал растрёпанную чёлку, бросая взгляд на пустую глазницу. — Покажешь мне?       Иорвет улыбнулся краешком губ, затем отнял руку Вернона от своей щеки. Поцеловал чужую кисть и с озорством прикусил корень большого пальца клыками. — С удовольствием, — восторженно ответил эльф, прежде чем приблизиться к губам Роше так, чтобы почувствовать запах табака. — Ты больше никогда не захочешь людских женщин, поверь. Ты больше никого не захочешь. — Кончай уже выпендриваться, — рыкнул Роше и притянул его к себе, целуя раскрытые губы. Иорвет улыбнулся и поцеловал его в ответ.

***

      Вернон не мог с точностью сказать, сколько прошло времени. Во сне оно течёт иначе. Но несколько часов кряду Иорвет точно целовал его везде, где мог, и делал это так чертовски медленно и терпеливо, что Роше начинал раздражаться. Эльф то и дело трогал его уши, водил пальцами по шрамам, касался их губами, заставляя Вернона подрагивать. Никто и никогда их не касался, и он бы не позволил никому, кроме как во сне. Вместе с тем Иорвет говорил что-то на Старшей Речи, и из всего шёпота Роше мог узнать и разобрать только одно единственное слово — «эльф». Иорвет провёл ладонями вдоль его рук, поднял их наверх, к балдахину, чтобы открыть для себя чужие рёбра, и так и остался держать кисти Вернона у изголовья кровати одной ладонью, не позволяя их опустить. — Руки больше человеческие, мускулистые. Часто дрался на руках, я думаю, — говорил ему Лис, щупая мышцы, точно перебирая веревки; а ведь у самого руки витые мускулами, и ноги крепкие: наскакался по деревьям. — Живот поджарый, больше эльфийский. Но грудь и плечи крепкие, как камень. Человеческие… — Вот это вот всё обязательно? — озлобленно фыркнул Роше, пытаясь спрятать покрасневшее от смущения лицо. — Ты же хотел по-эльфийски? — с раздражением нахмурился Иорвет. — Каким образом это относится к тому, что мы делаем? — Я говорил, что гениталии — всего только десять процентов происходящего. Мы зовём это A'baeth eiphed, буквально «целовать словами». Мы рассказываем, что в нас есть красивого, примечательного. Заставляем другого эльфа узнать, что в его теле нам нравится. Важны чувства, а не трение. — И это должно мне понравиться? В каком месте я человек, в каком эльф? Из огня да в полымя…       Иорвет закатил глаз. Цокнул языком. Затем продолжил: — Талия тонкая. Определённо эльфийская. Людские мужчины так не построены. Широкая грудь, тонкая талия, бёдра пошире — это либо женская фигура, либо тело эльфа, причём хорошо сложенного.       Вернон даже не сразу понял, что тот имел в виду. Поднял на него голову. — Ты только что сказал, что я похож на женщину? — На крепкую людскую женщину, либо на очень мускулистого эльфа, выбирай, что больше нравится. — Рука Иорвета спустилась к тазу. — Ноги и лицо у тебя тоже совершенно человеческие, не женские, если тебя это так волнует. К тому же ты волосатый, как обезьяна. — Замечательно, — злобно фыркнул Вернон и откинулся обратно на подушку. — Ты явно не видел наших женщин.       Эльф вновь провёл рукой по его торсу, но с сомнением сжал губы. — В нашей традиции большое значение имеют татуировки, но, конечно, не эти отвратительные партаки на твоей груди. — Ты назвал татуировку в честь Темерии партаком? — шумно дыша носом, спросил Вернон. Лис кивнул. — Быстро схватываешь. Представим, что её здесь нет, — он прошёлся пальцами вдоль чистой, не отмеченной кожи рёбер, заставляя Вернона дрожать. — Вот здесь бы отлично смотрелась ветвь сосны, от шеи, по ключице и до груди.       Следуя собственным словам, эльф провёл кончиками пальцев до самой груди, и Роше напрягся под его ладонью. — Почему сосна? — спросил он, начиная задыхаться. — Она никогда не меняется. Всегда такая же и зимой и летом. — Иорвет покружил пальцами вокруг грудной мышцы. — Хотя, тебе больше подходит ель… — Если скажешь, что я такой же колючий, я тебя придушу, — прошипел Вернон сквозь зубы, и Иорвет улыбнулся. — Ты сам это сказал. Не я.       Эльф с удовольствием набил бы ему татуировку сам, своими руками. Символ принадлежности народу, чтобы дать Роше ощущение единства; способ вот так привязать Вернона к себе. Иорвет всегда был немного собственником. Роше бы всё равно не согласился: никакая татуировка не могла изменить его взглядов, отношения к эльфам, какими бы длинными не были у него уши. — Тебе не нужно было пытаться найти пристанище. Искать хозяина, чтобы принадлежать кому-то, потому что не можешь отнести себя ни к одному из миров, — тихо прошептал Иорвет, ведя рукою по напряжённому животу. — Ты ведь просто заменил преданность своему народу верностью Темерии… — И ты забрал её, — огрызнулся Роше, втянув от прикосновений живот. Иорвет уложил длинную ладонь на напряжённые мышцы. — Она тебе не нужна, — эльф опустил лицо, чтобы легко поцеловать кожу посередине груди, выше того места, где остановилась его рука.       Роше было трудно дать название своим ощущениям — он пока не мог понять, нравится ли ему такая медлительность и обходительность. Но ему решительно не нравились слова, которые говорил Иорвет. — Тебя случаем не в аудитории университета зачали, на последнем звонке? — произнёс Роше, быстро-быстро дыша и сжимая пальцы, держащиеся за изголовье кровати. — А то ты любишь философствовать. — Может, я был философом. Раньше, — эльф ухмыльнулся краешком губ. — Это многое бы объяснило. Совершенно бесполезная профессия.

***

      Он комкал белые простыни под собой. Ноги его то и дело дёргались, спина изгибалась дугой. Роше судорожно глотал воздух, с желанием вскидывая бёдра. Вдоль его позвоночника постоянно будто что-то обвивалось, в животе теплело. Будь Роше поэтом, он бы расписал это чувство гораздо красноречивее, описал в стихах, нагрузив эпитетами, но Роше поэтом не был, а потому, словами солдата мог сказать лишь то, что ему было чертовски хорошо.       Стоит ли говорить, что никогда раньше он подобного не ощущал? Женщины, похоже, понятия не имели, что мужчина способен так чувствовать, иначе уже умело пользовались бы этим, сводя их с ума. Длинные пальцы внутри заставляли дрожать, ещё сильнее сжимать одеяло в кулаках, постоянно в судорогах втягивать живот. Его целовали, сжимали и гладили, рука эльфа терла внутреннюю часть его бедра, массажировала живот, щипала грудь, пока другая была скрыта меж ног Роше. Свободный большой палец жал ему между бедром и пахом, и Вернону хотелось сдвинуть ноги, но эльф крепко держал его за колено. Сильные пальцы сводили его с ума. Он сам не понимал, как, опираясь ступнями о матрац, подсаживался глубже. Иорвет улыбался на это, тёрся лбом и носом ему о торс. Иногда он мелко лизал кожу, затем дул, и Роше подрагивал от ощущения мурашек, подпрыгивал, вновь насаживаясь на пальцы. Им игрались, дёргали за ниточки. Ранее он не догадывался, что можно вот так влиять на человека: через удовольствие, через тело. Он боялся. Что бы ему не сказал сейчас Иорвет, он скорее всего согласился бы, только чтобы его пальцы остались там, где были — внутри Роше. — Ты всегда справлялся сам, — будто читая его мысли, заговорил Иорвет, голос его охрип. — Тебе никто не нужен. И мне никто не нужен. Мы с тобой достаточно сильны.       Роше кивал, не до конца понимая, что именно ему говорят. — Но если ты хочешь… Если тебе необходимо…       Эльф приподнялся на локте, чтобы подтянуться выше, склониться к уху Роше. Тот иногда тихонько постанывал, так, чтобы его не слышали. Но сбившееся дыхание и приоткрытый рот всё равно выдавали его с поличным. Иорвет чуть сильнее крутанул пальцами и зашептал: — Можешь принадлежать мне.       Роше практически задохнулся, голова его едва не ударилась о деревянное изголовье. — Никому другому, только мне, — продолжал шептать Иорвет, наращивая темп. — Так ведь будет намного легче. Не нужно выбирать. Не нужно прятать уши. — Только если…       Иорвет был удивлён, что Вернон ещё мог адекватно мыслить. Тот вился угрем на влажной простыне, вжимался затылком в подушку. Его кадык дрожал вверх-вниз. — Только если… — Роше не мог собрать слова в связную речь, но ему и не нужно было. — Только если, — подсказал ему Иорвет, задевая носом острый конец его уха, — если я буду принадлежать тебе?       Вернон дёрнул головой в подобии кивка, но лишь уткнулся подбородком себе в грудь. Он слышал улыбку в голосе Иорвета. Пальцы покинули его тело, и эльф уселся прямиком меж его ног, уложив их себе на бёдра. Его всегда терзало странное чувство ревности. Его раздражало, что любовь и верность Роше Фольтесту всегда превышали ненависть и соперничество Иорвета. У самого эльфа никого больше и не было. У него наконец появился шанс. — Я давно уже ждал, когда ты меня попросишь.

***

      Он жался к нему грудью, ощущая человеческое тепло, контрастирующее с его вечно холодной кожей. Пытался запереть Вернона в клетке своих рук, пряча лицо в чужой шее. Роше быстро дышал, цепляясь за влажные плечи, пальцы его скользили, он держался за поясницу, за бёдра, за шею, за всё, до чего только мог дотянуться, что могло бы удержать его на этой бренной земле. Иорвет не мог от Вернона оторваться. Двигался так, как больше нравится Роше. Медленно, глубоко, точно. Дышал ему в ключицу. Роше двигался ему в такт. Он встречал его толчки своими бёдрами, и сам не осознавал, что делает. — Я думал об этом… Так часто… — шептал Иорвет, ему было трудно сосредоточиться на чём-то, помимо Роше. — Представлял тебя подо мной. Представлял, как ты берёшь меня…       Вернон ему не отвечал и вряд ли вообще слышал. Только раскрывал рот, как рыба без воды, и тягал Иорвета за волосы. — Думал, что будет грязно. Но я не хочу быть грубым. И ты со мной таким не будешь, я знаю… — эльф сумел приподняться, чтобы взглянуть на обрамлённое похотью лицо. — В следующий раз, в реальности…       Роше не дал ему закончить. Слепо схватил его за затылок и притянул, практически вбил в свои раскрытые губы. Их поцелуи ему нравились гораздо больше разговоров с Иорветом. Те ему порядком уже надоели.