Охота на лисицу

      Вне каменных стен психбольницы бились о прибрежные скалы неспокойные волны Финского залива. Дул сильный ветер, который раскидывал разноцветные флаеры и дорожную пыль по всему Петербургу. На улицах было мало прохожих, но те, кто всё же осмелился выйти наружу в такую отвратительную даже для северной столицы погоду, практически смывало нескончаемым потоком воды, стеной опустившейся с неба в виде сильного ливня. В его шуме терялись все звуки, присущие никогда не засыпающему городу. Он затмевал собой всё, проникал в каждую трещину на асфальте и укромную улочку. Звуки ливня были слышны в каждой части города, кроме одного места, которое уже давно отделилась от имперской столицы и существовало само по себе.       Тишина. Оглушающая, всепоглощающая тишина, которая заполонила каждый миллиметр коридора. время в лечебнице доктора Рубинштейна будто бы замерло, ведь не было слышно даже тиканья настенных часов, стрелки на которых теперь навечно (или до того момента, пока кто-нибудь не поленится и заменит батарейку) застыли ровно на отметке двенадцать. Вместе с ним застыли и все те, кто остался в окруженной водой Финского залива больнице. Даже капля, которая стекала с потолка по белой бетонной стене из-за очередного сильного дождя, остановилась на середине своего пути, будто бы выжидая чего-то.       Пустота. В коридоре не было ни одной живой души. Только неживые холодные бетонные стены, которые хранили в себе слишком много секретов. Но они не могли никому их поведать. Потому что были всего лишь немыми бездушными стенами, на которые никто обычно не обращал никакого внимания. Наверное, рано или поздно для кого-то это станет последней и той самой роковой ошибкой, которая приведёт их к краху. Когда-нибудь это обязательно случится, потому что даже у стен всегда есть уши.       Всё в немом бездушном коридоре буквально ожило и вновь вернулось в течение времени, когда раздался тихий цокот небольших каблуков. Невысокая девушка в белом врачебном халате, что крепкой хваткой сжимала в руках огромную кипу папок, в каждой из которых хранилось досье на одного из пациентов клиники, медленно, четко и по-военному вымеряя каждый свой шаг, повернула за угол и вошла в коридор, который узнал о её присутствии намного раньше, чем она соизволила появиться в нем. Собранные в растрепанный пучок обычной канцелярской ручкой темные волосы, которые совсем не вязались с её светло-серыми глазами и загорелой кожей, о которой многие из тех, кто просиживал уймы часов в солярии, могли только мечтать, переливались в свете одной единственной то и дело моргающей лампы под самым потолком, с которого уже давно начала сыпаться побелка и краска. Взгляд девушки был направлен четко вперед, а тонкие пальцы изо всех сил вцепились в разноцветные папки, боясь уронить и потерять драгоценное время, которого у неё совсем не было. Края халата развивались от её быстрого шага, который в скором времени мог перейти на бег, открывая вид на совершенно не женские широкие штаны цвета хаки и с характерной военной расцветкой. За то время, что она здесь провела, девушка слишком устала притворяться, чтобы в такой важный день упустить возможность порадовать себя любимой и привычной одеждой.       Тихий звук отодвигающейся решетки раздался сразу же после того, как девушка приложила белоснежную карту своего личного пропуска к электронному замку. Она могла только молчаливо удивляться тому, как доктор Рубинштейн всего за каких-то полгода смог проникнуться к ней таким уровнем доверия, что ещё давно оформил пропуск, открывающий ей все двери этой больницы, которая на самом деле для всех тех, кто однажды в неё попал, стала тюрьмой, из которой выход только один — на тот свет. Это не было преувеличением или гиперболизацией. Это была тяжелая жестокая правда. Вениамин Самуилович слишком любит и ценит своих подопытных зверьков и не намерен отпускать их ни при каких обстоятельствах.       Наверное, за те годы, что она провела среди отряда мертвецов, сделали из неё великолепную актрису, игре которой поверят все. Даже до паранойи осторожный психиатор и те, кто придерживался системы Станиславского и любил говорить «не верю». Ей на них всё равно. Она заставит их поверить, потому что от этого напрямую зависит её жизнь, которая буквально каждый день находится на грани тонкого лезвия, где до сих пор оставалась исключительно из-за своего умения в каждой ситуации находить выгоду для себя.       — Здравствуйте, Сергей, — девушка плавно опустилась на холодный ржавый стул в углу камеры, который скрипел совершенно не от её веса, а от того, что все железо давно подверглось коррозии, а винты и шурупы, соединяющие детали между собой, давно покрылись ржавчиной и держались чуть ли не на соплях.       — Добрый вечер, Алиса, — отросшие спутанные и стянутые порванной резинкой на затылке рыжие волосы молодого и когда-то красивого русского Тони Старка, который был гением, миллиардером, плейбоем и филантропом в одном флаконе, грязными патлами свисали на изнеможденное бледное лицо. Голубые глаза безучастно смотрели сквозь девушку, не обращая на нее никакого внимания, а зацикливаясь на новой трещине в бетонной стене, что молнией быстро расползалась по серой краске. — Я не ждал вас сегодня, — Сергей подпёр подбородок кулаком и продолжил мерно перебирать многочисленные листки, разбросанные по всему полу его камеры, где в подробностях были расписаны самые разнообразные шахматные партии, в которых девушка совершенно ничего не понимала. Но, в качестве компенсации за свою безграмотность в древней индийской игре, она могла безошибочно определить, что любимый пациент доктора Рубинштейна ещё не принимал свои таблетки, блокирующие его вторую личность, которая так была ей нужна.       — У меня внезапно появилось желание поболтать. С вами обоими, — уточнила она, внимательно и осторожно наблюдая за тем, как парень лениво переводит взгляд от очередной шахматной партии на неё, и в его зрачках загорается едва уловимый жёлтый огонек, который Алиса так жаждала увидеть.       Девушка знала, что Сергей ни за что не согласится уйти отсюда. Он думал, что те таблетки, которыми его насилу пичкали, помогали ему избегать встреч со своим вторым «я». Искренне верил в то, что ему ещё можно помочь. Что у него ещё есть шанс излечиться и вернуться в нормальную жизнь, но Алиса знала, что это совершенно невозможно. От его диагноза не спасут никакие таблетки. С ним можно только смириться и принять, как важную часть себя. С ним можно жить, но совсем не так, как привык Разумовский. Уже не будет того верного детского друга Олега Волкова. Будет только Птица, с которой девушка в данный момент планировала договориться. Она знала, что тот жаждет выбраться отсюда и совершить акт возмездия, и хотела ему помочь в этом. Разумеется, не за просто так, а совершенно символичную сумму, которая явно окупит тот факт, что они с Олегом помогут ему сбежать из психушки.       — Доктор Квинзель, рад вас снова видеть, — Алиса видела, как Сергей сопротивлялся Птице, что желал вытеснить и занять его место, но в конечном итоге проиграл этот бой. Голубая радужка сменилась на янтарно-желтую, а бледные иссохшие губы украсила усмешка, в которой без труда читались отголоски безумия. Но девушку с первой их встречи, которая произошла практически полгода назад, она не пугала. Не вызывала противных мурашек, появившихся от страха, волосы на затылке не вставали дымом, а голос не дрожал и не робел. Алиса не боялась его, потому что знала — вреда он ей не принесёт. Под такой слоновьей дозой всяких таблеток делать что-то, а не мешком валяться в кровати, уже достойно уважения, поэтому ни о каких-то резких и опасных действий с его стороны не могло быть и речи.       — В который раз повторяю, что фильмы DC для меня проигрывают кинематографической вселенной Marvel, поэтому такими отсылками меня не подкупить, — девушка улыбнулась, поправляя оправу очков, которые она носила исключительно для создание имиджа, а не потому, что имела проблемы со зрением. — Но у меня есть для вас подарок, — разноцветные папки, которые Алиса до сих пор крепко прижимала в груди, опустились на пол, где рассыпались точно карточный домик, а тонкие пальцы сами собой залезли в правый передний карман медицинского халата и нащупали нужную вещь.       — Вы принесли мне котика? — продолжая делать незамысловатые отсылки к «Отряду самоубийц» издевательски поинтересовался тот, кто на какое-то время занял тело доброго скромного Сергея Разумовского.       Девушка предпочла никак не реагировать на его иронию. Она понимала, что ему скучно и одиноко, что не хватает общения и банально не на кого выплеснуть скопившийся яд, но выдвигать себя в кандидаты груши для битья не стала. Птице рано или поздно наскучит провоцировать её на эмоции, и он уйдет, уступив место меланхоличному и нерешительному Сергею, от которого ей нужного результата точно не добиться. Надо было действовать быстро и безошибочно, поэтому девушка бегло осмотрела камеры, которые снимали заключенного из всех четырех углов. Увидев, что ни на одной из них не горит яркая красная лампочка, которая говорила бы о том, что они находятся в исправном состоянии, а Алиса мысленно поблагодарила Шуру, который пусть и дистанционно, но продолжал помогать ей. Девушке для этого не нужно было даже просить. Можно было просто намекнуть, как её синеволосый брат с ходу считывал намёки сестры и выполнял всё в самом лучшем виде.       — Лучше, — она достала из кармана халата новенький мобильный телефон и протянула его парню, который по-турецки сидел на заваленном листками полу и из полутени сверкал на неё своими янтарно-желтыми глазами, которые напомнили Алисе раскаленное золото, что должны были влить в главных героев фильма «Сердца трёх» в деревне племени Майя. Они также многообразием оттенков переливались в тусклом свете качающейся из стороны в сторону лампочки и обжигали все внутренности, расщепляя их до самых атомов.       — Вы же понимаете, что я не змейку на нём проходить буду? — не спеша принимать неожиданный, но при этом такой заманчивый подарок, уточнил Птица.       Он от чего-то не думал, что эта молодая ассистентка доктора Рубинштейна могла быть настолько глупа и недальновидна, чтобы просто так давать ему телефон, с которого, при наличии определенных знаний и ловкости рук, можно было приобрести буквально всё на свете, начиная от наркотиков и заканчивая реальным оружием. Она не была глупой маленькой овечкой, которая могла бы проникнуться сочувствием и жалостью к покинутому и отвергнутому всеми больному, который ещё недавно грозился очистить улицы Петербурга от чумы, в которой они погрязли, праведным огнём. Алиса скорее была хитрой затаившейся в засаде лисой, что скрывалась в шкуре убитой ею овцы. Именно поэтому Птица не торопился доверять ей, ожидая какого-нибудь подвоха. Он не знал, откуда эта девчонка взялась, зачем устроилась работать в психушку, из которой буквально не было выхода, потому что та со всех четырёх сторон была окружена водой, и какие личные цели преследовала, помогая ему. В чём он не сомневался, так это в том, что они у неё точно были, и ему, прежде чем соглашаться на сомнительный, но на данный момент единственный шанс выбраться отсюда, нужно было узнать о них как можно больше.       — А я думала, что вам нравятся игры, — она поддела острым носком туфли один из многочисленных листков с комбинациями шахматных ходов и показательно разочаровано вздохнула, при этом продолжая протягивать телефон.       — Мне нравятся лишь те, где я сам устанавливаю правила, — Птица наконец-таки полностью вышел из тени, поднявшись на ноги и вытянувшись во весь рост. Он не пил таблеток вот уже месяц, потому что доктор Рубинштейн переложил эту обязанность на свою молодую прыткую помощницу, которая ещё ни разу его не подводила, а та будто бы специально не следила за тем, чтобы он проглотил красную таблетку, которая из-за своих огромных размеров постоянно застревала у него в пересохшей глотке. Тело Сергея не пришло в тот вид, к котором оно попало сюда, но какие-никакие силы удалось накопить, чему Птица не мог не радоваться. Он слишком устал быть запертым в этих четырех стенах, которые в прямом смысле давили на него всем своим весом, явно превышающим тонну.       — Так сделайте это, — раздраженно потряхивая телефоном, произнесла Алиса, с азартом сталкиваясь с нечеловеческими глазами, которые изучали её с ног до головы, пытаясь просканировать не хуже рентгена. Девушка знала, что все его попытки бесполезны. Всё то время, что она провела среди обычных наёмников, а потом и отряда мертвецов научили её заметать следы настолько хорошо, что даже вездесущий Игорь Гром и его верная стая из лабрадора Дубина и колли Пчёлкиной ни за что не отыщут. Он не сумел бы пролезть туда, куда она не позволит. Алиса разрешит лишь слегка коснуться поверхности, не собираясь открывать всех тех тайн, что крылись глубоко в ней.       — Вы полны сюрпризов, доктор, — Птица взял телефон из её рук, быстро пряча его в карман когда-то белой, но в данный момент находящейся в не самом лучшем состоянии рубашки. Девушка не вздрогнула, когда мертвецки холодные огрубевшие пальцы совершенно случайно задели мягкую ухоженную кожу её ладони. Она только продолжила смотреть в эту удивительную радужку, в которой беспокойными волнами, совсем как снаружи этого каменного неприступного здания, разбивалось о серые камни, олицетворением которых стали её глаза, самое настоящее нечеловеческое безумие.       — Развлекайтесь, Сергей. Доброй ночи, — Алиса медленно, точно пригревшаяся на солнышке кошка, не желающая покидать полюбившееся ей место, поднялась со стула, легко высвобождая ладонь, которую Птица почему-то не отпускал. Девушка глубже воткнула себе в волосы ручку, закрепляя прическу, и вышла из камеры, оставляя после себя резкий аромат морской соли и острого перца, который можно было с легкостью перепутать с мужским. Алиса не пахла цветами, сладостями или ягодами. Девушка приносила с собой только влажный холодный неразгаданный запах моря и водорослей, смешанный с жгучей выжигающей всё вокруг ноткой чилийского красного овоща.       Птица, анализируя свалившуюся на его голову молодую психологиню, с завидной регулярностью подмечал тот факт, что во многом её повадки слишком сильно отличались от тех, что он прежде замечал в женщинах. Она не летала по длинным коридорам больницы, точно прима Большого театра, а на каблуках смотрелась неуклюже и как-то неестественно. Её походка была твердой и по-армейски выверенной, а грубые ботинки или любая другая обувь на ровной подошве шла ей и выглядела как её неотъемлемая часть. В обычно безэмоциональном сухом тоне не было игривых кокетливых ноток и длинный витиеватых предложений, каждое слово из которых имело свой сакральный смысл, суть которого нужно было ещё попытаться уловить. Вместо всего этого в её речи были скупые на прилагательные жесткие короткие предложения, суть которых всегда лежала на поверхности и не нужно было тратить время и силы, чтобы дойти до неё. Алиса не вставляла неуместных ироничных фраз, а плескаясь язвительными ядовитыми словами, наполненными сарказмом, во все стороны, когда для этого было подходящее место и время. Её волосы всегда были убраны, и ещё ни разу Птица не удостоился чести увидеть, как они каскадом спадают на её постоянно скрытую под тканью чёрной водолазки шею или спину.       Твёрдая, как серебристо-белый титан. Холодная, словно айсберг в недрах Антарктиды. Закрытая в себе точно ящик Пандоры и совершенно ему непонятная — такой была Алиса по мнению Птицы. Он предполагал, что всё это - лишь ворох масок, за которыми кроется она настоящая, но желания медленно снимать их одну за другой у него было. Девчонка таила в себе свои загадки, до которых ему совершенно нет дела. В конце концов Алиса ведь всего лишь доктор, работающий в больнице, куда его запихнул Игорь Гром, и откуда он во что бы то ни стало сбежит, чтобы ему отомстить. Она ему не нужна, как и не нужен ещё кто-либо. Только он и этот постоянно мямлящий слабак Сергей, который всё равно однажды поддастся его влиянию и перестанет отвергать то, что зародилось в нём в самом детстве. Когда это случится, Птица раз и навсегда забудет о психбольнице доктора Рубинштейна. Забудет он и о Алисе, которая останется здесь до конца своих дней, потому что ещё никому не удавалось войти в двери лечебницы и выйти из них больше, чем за сутки. Этого никогда не было, но Птица намерен стать первым.