Под ясным небом, за многие мили от дома

Москва, Покровский переулок, меблированные комнаты "Астория", июль 1890 года

- Я хочу рассказать тебе историю, - нарушил тишину их номера отец.       Фанория обиженно засопела, когда упрямые нитки в очередной раз распустились, и мало того, что распустились, так еще и стали изрядно мочалиться, от её усилий. - Опять про Анвара-чародея? - поинтересовалась она, борясь с желанием сказать, что все уже знает. Но отец покачал головой: - Нет, про его мать. Хочешь послушать?       Фанория с готовностью кивнула. Она еще ничего не слышала о своих бабушках и дедушках, ни от отца ни от матери. - Тогда слушай. Видишь ли, волшебниками и султанами, с одной стороны рождаются. Но это не отменяет и того, что ими становятся. Мало просто родиться. Очень важно знать, что с этим всем делать. У Яиронаф есть Анвар и Барбара. Они всё сделают ради своей дочери. Но однажды Яиронаф, как это часто бывает с умными и сильными людьми, задалась вопросом: а кто учил Анвара-чародея? Действительно, кто?       Фанория оставила в покое нитки, которые все равно её не слушались, единственный узел, который худо-бедно удалось завязать, и тот сполз и с тыльной стороны выглядел неряшливо. Она сложила руки на коленях, развернулась к отцу, внимательно слушая. - У Анвара-чародея была мать, потомственная ведьма. Их семья жила в дальних лесах, куда просто так, без их ведома никто не ходил. Ведьмы могли приходить в город, а вот к ним являться было нежелательно. Мать Анвара, Фидан-ведьма умела ткать волшебные ковры. Они согревали в холод, давали прохладу в жару. И рецепт, как ткать и зачаровывать эти ковры передавался из поколение в поколение. От матери к дочери. От дочери к её дочери. И так через века. Но вот случилось страшное, у Фидан-ведьмы, вместо долгожданной дочери, родился сын, будущий Анвар-чародей. Больше детей она иметь не могла. Такое, к сожалению, случается. И вот, Фидан, поняла, что на ней династия ведьм прерывается. С ней погибнет семейный секрет. Больше никто не спрядет волшебных ковров, которые брала в свой дворец даже султанша. И тогда Фидан, решив, что и муж ей не закон, преступила вековые традиции и обучила секрету своего сына.       Фанория приоткрыла была рот, пытаясь по глазам отца определить, когда можно будет задать вопрос. Но он ответил на него сам: - Видишь ли, я забыл упомянуть, что в той стране, где жили Анвар, Барбара, Фидан и Яиронаф дела разделялись на мужские и женские. Мужчины не имели права брать на себя женские дела, а женщины - мужские. Ткать ковры, как и управлять королевством, считалось женским делом. Но, Фидан, не желавшая уносить вековой секрет семьи с собой в могилу, перевернула ход истории. Анвар стал первым чародеем в истории. А ткание ковров не просто дало ему возможность заработка, возможность передать секрет семьи дальше, своей дочери или же сыну. Нет. Прежде всего ковры научили Анвара терпению и стойкости, а эти качества просто необходимо воспитать, если хочешь стать чародеем. Дай-ка руки.       Отец развернул свои ладони внутренней стороной наверх, и Фанория послушно опустила на них свои.       Анвар погладил пальцы дочери, заставив её невольно вздрогнуть от нехарактерной для него нежности и продолжил: - На кончиках пальцев концентрируется магия, Фани. Основная её часть лежит в солнечном сплетении, но когда мы колдуем, пальцы являются её проводниками. Чтобы магия проходила сквозь них без вреда для тебя, ибо это разрушительная по своей силе энергия, ты должна уметь концентрироваться и дышать. Никогда не злись. Злость деструктивна. Она добавляет разрушающую энергию к твоей и может повредить тебе. Все эмоции нужно проживать, но проживать грамотно, не давая им разорвать тебя. Мне это рассказала Фидан, моя мать, твоя бабушка. Фидан значит "дерево". И моя мать правда получала энергию от земли. Она любила на ней работать. К сожалению, она рано умерла. Мне было лишь шесть. Но она успела обучить меня своему главному искусству - искусству владения собой.       Выпустив руки дочери, Анвар развернулся к собственному плетению. В отличии от пыхтящей дочери, у него была соткана уже приличная часть платка. Нитки послушно висели, не мохрясь и даже каким-то чудном образом не запутываясь внизу концами. - Просто посмотри. Свой первый ковер я соткал в день маминых похорон. Точнее, это была её работа. Незаконченная. Я закончил за нее, ибо она терпеть не могла не заканчивать начатое. Я взял этот самый ковер, и отправился во дворец. - И там стал Анваром-эфенди? - Не сразу. Но стал.       Фанория внимательно следила за тем как смуглые изящные отцовские пальцы переплетают нити. - Наклон узлов вправо характерен для индийского плетения. Их ковры имеют чаще всего весьма однозначные рисунки, в то время, как турки предпочитают закладывать между нитей послания, делать узоры абстрактными. Чтобы... - Чтобы можно было лежать на боку и водить пальцем по узору на ковре, - озвучила свое любимое занятие Фанория, впрочем не отрывая взгляда от танцев пальцев отца. - Это настоящее искусство, отец. Мне кажется, теперь я готова попробовать.       Анвар взглянул на дочь испытующе, кивнул. - Да, теперь пожалуй.       Фанория вновь придвинулась к своей работе, расчесала нити. Взяла их в руки так, будто клала пальцы на клавиши пианино. Отец положил свои руки поверх неё. Вдох-узел-выдох. Вдох-узел-выдох. Взгляд на оригинал, подсчет узлов, плетение. Дойдя до середины, Фанория принялась напевать свою колыбельную, бывшую на самом деле песней турецкой солдат. Через пять минут песню подхватил отец.       Закончив первые два платка, отец и дочь сравнили свои работы с оригиналом, переглянулись и синхронно покачали головами: недостаточно хороши. И работа начиналась по новой.       Варваре занимавшейся своей частью работы оставалось лишь следить, чтобы муж и дочь делали перерыв на еду, питье и сон. Чтобы им было достаточно света и воздуха, она регулярно расшторивала и открывала окно.       Фанория и Анвар не прерывались даже на ночь. Спали как в военном лагере - два часа от силы, и заступали к работе с новыми силами.       Наконец, к четвертому дню, за какие-то сутки до встречи с Литтлби, им удалось сплести две копии, которые в точности повторяли узлы оригинала. Окунув работы в бесцветную хну, дабы состарить ткань, отстирав работу обратно, Анвар вывесил два платка сушиться. Дочь превзошла его. Дырка в глазу птицы была сделана аккуратно, в то время как у его работы, на прямых солнечных руках, можно было разглядеть легкие вохрящиеся волоски.       Разглядывая работу дочери, Анвар сморгнул скупую слезу, какого-то чёрта, решившую собраться в уголке правого глаза и сползти по щеке. Семейный секрет жил, живет и будет жить.       "Моя мать хотела дочь. Варвара хотела сына", думал эфенди, убирая свою подделку и оригинал. Решено. Они продадут Литтлби в коллекцию работу Фанории. Это, конечно, не платок раджи, но вещь не менее ценная.       Он вздрогнул, почувствовав как цепкие руки берут его в кольцо сзади, а в спину утыкается девичья голва. - Не переживайте так, папенька. Я верну этот платок, если он вам так дорог. - Он не дорог, Фанни. - усмехнулся Анвар грустно. - Для меня он ценнее, чем платок раджи. Это твоя первая работа. - Значит, он к нам вернется, отец. - в голосе Фанории было столько уверенности, что       Анвар-эфенди позволил себе слабость поверить. Вероятность мала, однако, чего не бывает на свете?       Утро встретило семью лучами солнца из-за незашторенного окна. В комнате было тщательно убрано к прибытию английского гостя. Платок был сложен на столе, ждал своего часа.       Анвар сварил семье кофе, с первого дня не признав здешнее пойло. Остававшихся денег хватило на небогатый по турецким меркам завтрак. Это дома, когда у него было время, Анвар баловал жену и дочь всевозможными затирками, соусами, невесть как добытыми оливками, сыром, свежими овощами и фруктами, красиво нарезанными и разложенными на блюдах. Здесь размах да и возможности готовки были куда скромнее, продукты проще. Но Анвар-эфенди все равно разбудил жену и дочь готовым завтраком и кофе.       Варвара не беспокоила домашних, пока они оба трудились над копией платка, зато теперь едва терпела, чтобы не начать рассказывать, что успела разузнать о семейной реликвии.       Видя нетерпение жены, Анвар поцеловал её в рыжий висок, вдыхая еще не выветрившийся аромат её сна. - Потерпи, Барбара. Проводим лорда с покупкой и все расскажешь.       Фанория тянула кофе, качая ногой под столом. Со стороны она казалась просто подростком, которому не терпится выскочить из четырех стен, на деле же, она вся обратилась в слух в ожидании лорда.       Отец отнес свою первую работу султану и был принят. Настал её черед. Так ли хороша работа, как говорит отец? Не заметит ли подделку английский лорд? При всем уважении к отцу и семейным традициям, отец это отец. А вот что скажет непредвзятый лорд Литтлби?       Непредвзятый лорд Литтлби пришел ровно к полюдню, как договорились. О качестве подделки Фанории всё сказали его глаза. Мгновение назад собранный лорд, едва увидев, что лежит на столе, весь просиял, едва бегом не бросился к своему новому экспонату.       Путь ему преградил отец. Пожалуй, чуть более решительно, чем следует. Хотелось верить, что англичанин спишет это на желание получить деньги. - В начале деньги, лорд Литтлби, - протянул руку Анвар. - Конечно, конечно! - окрыленный покупкой Аргус готов был спустить и не такое невежество.       В руку Анвара лег увесистый мешок, который Анвар не замедлил протянуть жене. - Должно быть пятьдесят тысяч. Пересчитай.       Варвара приняла ношу двумя руками, распустила тесемки и принялась слегка подрагивающими от волнения руками считать деньги. - Всё так, - сказала она, закончив подсчеты. - Ровно пятьдесят тысяч фунтов.       Анвар отступил, позволяя англичанину схватить свой платок. В глубине голубых глазах грусть смешалась с гордостью. Фанория прошла испытание.       Когда за Аргусом Литтлби захлопнулась дверь, Варвара дала волю переживаемым эмоциям, поочередно стиснув в объятия мужа и дочь. - Мы едем в Индию. В Тримурти. Ибо легенда гласит, что сокровища спрятаны в одной из пещер этого города в скалах. А привез эту реликвию из одного из походов мой дед. Тот самый Александр Суворов. Вы были оба так заняты своей пряжей, что я не смогла отказать себе в удовольствии порыться в семейной картотеке. Теперь-то мой особняк общественное учреждение, формально вход туда открыт каждому. - на этом месте бойкости в голосе Варвары убавилось. Зато прибавилось обиды.       Анвар внимательно посмотрел на жену. - Хочешь выкупить его обратно? - Хотела бы. - не стала кривить душой Варя. - Там поколения моих предков... Ладно бы наш род постигла участь Фон-Эверт Колокольцевых. Но я-то жива! Мало того что жива! - обида в голосе Варвары сменилась гневом. - У меня есть законный муж и дочь, плевала я, что кому-то они не нравятся. Я-то знаю, что все московское дворянство, не стоит твоего волоса и Фаниного молочного зуба!       Фанория запротестовала. - У меня уже давно выпали все молочные зубы! - Неважно, значит ногтя!       Пришла очередь прыснуть Анвара и невольно залюбоваться женой: когда Варя на что-то сердилась, она становилась похожа на выпрыгнувшее из очага пламя. - Значит, с этого мы начнем, - усмехнулся Анвар. - В конце концов, мы хотели выкупить дом? А какой - не уточнялось.       Фанория притихла, невольно заглядываясь на родителей, с которых как будто с обоих слетел с десяток лет.       Отец взял мать за талию, потянув к себе, та послушно обняла его за плечи. - Хотите вернуть титул, Барбара? - А вы, значит, заскучали на журналистском поприще, эфенди?       Материнские глаза сверкали как изумруды, напротив них бушевало море отцовских. Фанория зачарованно наблюдала за тем, как легко и ловко отец закружил мать по клоповнику меблированных комнат "Астория". Что бы это ни значило, одно она могла сказать точно: их жизнь круто поменялась, ибо отец никогда ничего не делает просто так. У него явно был план.