Последняя мысль в моей голове

в эту ночь воздух был холодным и влажным, таким мерзким, что эдвард то и дело ежился даже закутанный в две толстовки. на улицах было практически безлюдно; редкость для мегаполиса вроде готэма. эдвард шел по маленьким улочкам, делая петли и выбирая долгие пути, поэтому в дороге ему и вовсе не встретилась ни одна живая душа. его лицо закрывала медицинская маска. он не хочет привлекать внимания, не хочет, чтобы кто-либо видел его. ему было противно смотреть на себя в зеркало: истощенный, весь в шрамах, с искусанными пальцами и ободранными губами. хотел бы он заменить свое лицо протезом, спрятать, как принято прятать под одеждой тело, ноги и руки. но все, что ему остается, — закрывать лицо маской, словно он больной и заразный. хотя, по правде говоря, он чувствовал себя таким и без маски. люди вечно избегают его, как прокаженного. на улице от него всегда смущенно отводят взгляд, к нему никогда не подходят спросить дорогу, в транспорте он всегда сидит один, люди отсаживаются от него, только заглянув в глаза. эдвард не понимал, что пугает людей в его взгляде. смотря в отражение, он видит только пустоту в своих глазах. но разве это может быть страшно? по его мнению, разве что только для него самого. знакомые люди тоже предпочитают его сторониться. все детство он рос в приюте, и никто не желал с ним даже говорить. взрослые не видели его, он был только очередной деталью в пазле толпы сирот. мрачной и проблемной деталью. дети же пытались травить его, растоптать и порвать на куски. а он защищался. и в конце концов эти крысеныши от него отстали, вот только лучше не стало. он не заслужил авторитета или доверия, вместо этого его стали бояться. эдвард много думал об этом, анализировал, где просчитался. в битве против издевательств он дрался не сдерживаясь — после конфликтов дети попадали в медпункт, все испачканные в земле и крови. его стали считать «бешеным». а когда у него начались приступы, это мнение только укрепилось. и эдвард не знал, что хуже: чтобы тебя боялись или чтобы тебя ненавидели. он сделал выводы, решил начать новую жизнь после приюта. устроился на работу, начал поиски людей по интересам. тогда он понял, что проблема все это время была не в нем. потому что он — это и есть проблема. абсолютно все в нем является патологией. над ним все еще смеются, все еще его стыдятся. но не так, как в приюте. люди к нему снисходительны, они никогда не скажут в лицо, что он "странный" и "неприятный", но им не обязательно говорить все прямо, чтобы эдвард понимал, что они думают. об этом он размышлял так же долго. эдвард в целом думает почти постоянно. с самого детства все интереснейшие разговоры он проводит мысленно, напротив самого себя. долгое время он рассуждал вслух, вещая и отвечая себе, пока не понял, что это отталкивает людей от него еще сильнее. правда в какой-то момент собеседник в голове начал говорить свысока, унижая и договаривая за людьми оскорбления в адрес эдварда. спустя годы эд перестал слышать свой голос. теперь он слышит только голос своего вечного собеседника. и последние несколько месяцев этот голос превратился в заевшую пластинку, которая без конца повторяет только «буйс еябе». эдвард устал от этого голоса. он пытался заглушить его, заткнуть, избавиться от него. он пытался перекрыть болью отравляющие его мозг слова. в детстве он нередко бил себя, и это помогало, когда ему было плохо. с появлением постоянной мерзости в мыслях эдвард пытался справиться с нею так же, как справлялся в детстве. но из раза в раз требовалось все больше. он начал наносил себе травмы предметами. сначала синяки и ожоги, потом порезы. теперь эдвард не может без отвращения смотреть на свое тело. хотя он никогда не трогал места, на которых могли бы заметить следы, вроде предплечий, ему все равно было противно и тревожно, что кто-то может узнать. и все это на выпирающих ребрах, на торчащих ключицах, на плечах, которые больше похожи на ветки, чем на руки. однако у эдварда был период, когда он не был похож на скелета, но даже тогда свою внешность он не любил. а сейчас... есть ли в нем хоть что-то, что он бы любил? эдвард пытался искать свои достоинства и сильные стороны, но от любого пункта из всех, что пришли к нему в голову, ему хотелось удавиться. все, чего он достиг — мелкое и незначительное, все его плюсы — ни на что не влияющие пустышки. на что бы он не пытался смотреть в себе, все вызывало у него презрение. эдвард остановился. поток мыслей в голове был просто тошнотворным, его трясло от этого, в глазах мутнело. он глубоко вдохнул. — спокойно, эдвард. дыши. в конце пути будет легче. только потерпи. он закрывает глаза. выдох. он знает, что где-то там будет свет. он обязательно доберется. следующие полчаса пути он уводил свои мысли в сторону от прежних тем. когда ему нужно отвлечься, он обычно обращается к загадкам. он любит все, что связано с поиском решений, и однажды попробовал не найти решение, а создать условие. ему понравилось. он начал придумывать загадки. сначала в прозе, потом даже сочинял рифму. сейчас он занялся именно этим. пока он придумывал, чем характерны «правда» и «вера», время пролетело так быстро, что он не заметил, как дошел до железнодорожных путей. у него всегда был плохой тонус тела, и он никогда не занимался спортом, поэтому перелезть через забор было для него тяжело, но с трудом он все же сделал это и встал отдышаться. дыхание выровнялось, и он пошел дальше. но сердце больше не успокаивалось. эдвард встал перед рельсами и уставился в пол. он на месте. осталось совсем чуть-чуть. — хах... – он покачал головой. – все происходит так быстро, да? еще вчера ты пел в церковном хоре, а теперь стоишь здесь, в предвкушении. мог ли ты тогда подумать, что все случится именно так? эдвард слабо рассмеялся. сердце в груди все колотилось, а руки дрожали. он поднял взгляд вверх. месяц был таким тонким, что почти ничего не освещал. а все небо усыпано звездами. здесь, на путях, не было освещения, и каждая звезда горела ярче другой. удивительно, что даже в этом гнилом городе можно узреть что-то настолько красивое. а стоило только отойти подальше от фонарей и людей... — я так устал. но это место... успокаивает меня. приятно чувствовать это в такой момент. хррошее место, несмотря на все, – воцарилась недолгая пауза. – подходящее время для... он не договорил. потому что вдалеке послышался звон состава. эдвард не ожидал, что поезд будет так скоро. сердце теперь колотилось все быстрее. — хорошо, эдвард, давай будем смотреть на звезды. так будет лучше. и он смотрел. чем громче становился грохот вагонов, тем ярче становилось их сияние. отсюда они как будто сплетались в причудливые, но прекрасные узоры. эдвард цеплялся за них, как за светочь во тьме. у него подкашивались ноги, но он думал: "все будет хорошо". да, будет. впервые за долгое время. электричка показалась из-за поворота вдалеке, и грохот стал отчетливее. небо начало плыть, как будто акварельная краска. мысли исчезли, и теперь перед глазами замелькали фрагменты слайдшоу. в каждой картинке он видел свою любимую передачу, обветшалую кофейню рядом с приютом, старого кота из подвала, которого он кормил рыбными котлетами из столовой. теперь он навсегда останется в этих картинках. теперь все будет хорошо. наконец-то. поезд начинает оглушительно сигналить, раздается скрежет тормозов. пора. эдвард подается вперед, не опуская глаз. вспышка. черный силуэт. фигура протягивает руку, и звучит низкий мужской голос. "ты важен". металлический лязг стих. поезда больше нет. на землю капают капли. эдвард стоит спиной к путям, в полуметре от рельс. из широко раскрытых глаз текут слезы. он смотрит в пустоту, оглохший от стука сердца в ушах. вот он падает на колени. трогает свое лицо, словно пытаясь найти самого себя. он начинает кричать. истошно, срывая голос. он падает на землю и сворачивается в позу эмбриона в попытке спрятаться. он плачет и плачет и плачет, пока окончательно не теряет голос. полностью лишенный сил, он проваливается в бессознательность, и только острый силуэт месяца наблюдает за его измученным сном. совсем скоро он очнется и вернется домой, а на следующий день будет исправно работать. ведь теперь ему дали знать, что еще рано. еще слишком рано.