Свист пуль

Опять выстрелы и взрывы. Уже непонятно где они – снаружи, рядом или просто звучат в голове, как песня с тупым текстом, но запоминающимся мотивом. Выстрелы стали слышны ещё три часа назад, хотя, наверное, они и не начинались и, тем более, не заканчивались. Они были всегда. Пол телестудии украшали осколки битого стекла, обломки музыкальных инструментов и какого-то оборудования, которое свалили Гром и Волков пока дрались, а Разумовский, совсем рядом, пытался избавиться от вируса. Сейчас все трое, совсем разные –один в неизменной старой кожанке и кепке, другой в военной форме и бронежилете, а третий вообще в смирительной рубашке – смотрели друг на друга одинаково безумными глазами. Прислушивались к тишине на улице. Серёжа, любимый Серёжа с пистолетом наперевес самодовольно рассказывает свой "злодейский монолог" с кривой улыбкой на лице. Нет, конечно, это не Серёжа. Их мальчик добрый, он никогда бы не стал так гадко использовать двух дорогих ему людей в своих целях. Это определенно Птица, сверкающий золотой радужкой из-под рыжих ресниц. И слова тоже не Разумовского, эта мразь, сидящая в нём пытается надавить на Игоря с Олегом, как минимум чтобы растоптать и как максимум чтобы уничтожить. По-нормальному ситуацию осознать не мог никто. Гром в ссадинах и синяках, сидящий на полу, который мог умереть от дрона несколько минут назад, активно думал как возвратить обычного Серого, при этом без жертв в виде того же Серого или стоящего рядом Волкова. Снова терять кого-то не хотелось. Олег же, теперь без бороды, с криво остриженными чёрными волосами, такими любимыми его парнями раньше, нервно сжимал пластиковую бутылку в руках. Мысли скакали в голове, как у психа, он то и дело возвращался к мерзкому чувству, что его предали. Если бы Олег мог, то ударил бы себя туда, где и без того больно. Слова застряли в горле колким комом. Разумовский заканчивает свою немного затянувшуюся прелюдию непонятно к чему и направляет дуло на Грома. Скалится неприятно. Аж до дрожи. Игорь не успевает хоть что-то сделать, только смотрит как-то испуганно, а потом жмурится и слышит чёртовы выстрелы. Ровно пять. Он уверен, что слышал пять. Боли нет, родное лицо не пропадает, что же... – Планы поменялись. Олег. Олег лежит буквально в нескольких шагах, вода из бутылки разлилась, а рядом с головой виднеется лужица крови. Гром хочет дотянутся до него, взять за неподвижную руку, погладить по волосам, сказать, что любит и извиниться за всё. В его глаза ужас, неподдельный животный страх. Серёжа над ним молчит. Просто молчит. Теперь дуло пушки смотрит прямо на Игоря. – Что ты сделал? – Говорю, планы поменялись. Вставай. – Что? – Вставай! Майор на не гнущихся ногах поднимается с пола и старается не смотреть на тело. – Серёж, Серёж, послушай пожалуйста... – Молчать! – Зачем...Зачем О-олега? Ещё одну смерть дорогого человека он не вынесет – застрелится сам. Отец, Фёдор Иванович, теперь ещё и Олежа. Они с ним так нормально и не пообщались. Два года назад, когда он приносил ту страшную похоронку сам чуть на части не рассыпался. Не верил. Не смог поверить. Разумовский с криком бросается на него и бьёт точно в нос, потом в живот, по рёбрам, пинает коленями. Игорь сильнее, сдерживать рыжего ему не составит особого труда, но сил нет. И кажется, что совсем. Вдруг в голове спасительной лампочкой светится идея: таблетки. Те красные таблетки, что рассыпались по полу во время последнего прихода Птицы. Надо заставить Серёжу проглотить их как можно больше и вывести отсюда, а дальше они разберутся. Точнее, он разберётся. Гром дерётся в полсилы, плавно двигая их в сторону компьютеров, где уже не бегут бесконечные строки со смертоносным кодом. Лекарства блестят огоньками. Игорь делает подсечку, роняя Серого на землю, садится на него придерживая одной рукой за лоб, а второй тянется к спасению. Берёт несколько штук и заталкивает в рот орущему маты и проклятья рыжему. Плотно зажимает бледные губы ладонью и шепчет, что всё будет хорошо. – Давай, мой хороший. Ради меня. Ради Олега. Спустя минуты две безуспешных попыток вырваться из крепкой хватки Серёжа расслабляется, откидывает тяжёлую голову на пол, стукаясь затылком и судорожно сглатывает. Гром всё ещё сидит на нём, прижимая руки к туловищу. – Я п-просто хотел, – тяжело дыша через рот хрипит парень в рубашке. – Чтобы меня все люб-били... Сердце Игоря сжимается от этих слов, он с надеждой смотрит в глаза, боясь увидеть там золотой цвет. Но нет. Голубые. Родные голубые глаза. Шершавые пальцы гладят щёки, заправляя за ухо прядь волос. Где-то сзади слышится шорох и Игорь резко оборачивается. Этого не может быть. Олег сидит вполне себе живой и почти невредимый, держится за голову и произносит еле слышное "сука". Пуля прошла очень близко, попав в ухо. Оттуда и кровь, заливающая лицо. Остальные четыре снаряда задержал бронежилет. Гром снова не верит, нижняя губа начинает дрожать. Он переводит взгляд вниз и видит, что Серый смотрит в ту сторону, где сидит их воскресший, несмотря на то, что они скрыты перевёрнутым столом. Волков поднимается и немного шатаясь бредёт к ним, огибая препятствие, и падает на колени. Выдаёт что-то на подобии улыбки, но всё ещё сжимает то, что осталось от уха. Он только хочет что-то сказать, как все трое слышат оглушительный грохот и звук разбившегося стекла. Над полом летает Хольт в своём костюме Железного человека. Супергерой недоделанный. – Да вы что, издеваетесь?! – Ревёт Волков, вскакивая на ноги и, забыв про боль, бросается на это железное недоразумение. Игорь воспринимает это как возможность увести отсюда Разумовского, а потом обязательно вернуться за Олегом. Кажется, с этого момента у него появляется второй день рождения и зовут его Иисус. Гром смотрит вниз и вместо местного сумасшедшего в грязной больничной одежде видит испуганного мальчика с мокрыми от слёз щеками. – Я мог убить его, да? – Говорит на грани слышимости. В звуках борьбы его голос почти пропадает. – Но не убил же, давай, пойдём. – И тебя я тоже почти убил. Волков на секунду отвлекается от своего занятия и кричит: – Уходите! Бегом! Хольт, несмотря на своё супер железо ощутимо проигрывал – костюм не давал нормально двигаться, движения были механические и медленные. Так что полуживой бывший наёмник по сравнению с ним был тем ещё живчиком. Август через пять минут после своего прилёта валялся на полу, глотал осколки и захлёбывался в крови, а ещё через минуту и вовсе замер. Волков в ту же секунду рухнул мешком тяжело дыша и опираясь на руки. Серёжа, всё это время сидящий в углу, подрывается и несётся к нему. Оплетает шею дрожащими руками, солёными поцелуями мажет по пыльному лицу. – Прости, прости меня. Я...я...это не я, это Птица...Прости... Олег кладёт ладонь ему на макушку и смотрит за спину. Туда, где стоит Игорь сжимая и разжимая кулаки. – За Прокопенко. Извини. Переборщил, когда за Серым гнался. Глаза Грома в который раз заполняются болью, он мычит что-то неопределенное и дёргает плечами. Они поговорят об этом позже. – Где здесь выход? – Хрипит. – Куда теперь? – На базу ко мне, если я её полностью не уничтожил, когда за твоим отрядом ухлёстывал. А дальше посмотрим. Нам всем не помешает привести себя в порядок. Выстрелы не прекращались никогда. Они звучали с самого их первого вздоха, сопровождая по сей день, они застревали в волосах и свистели непозволительно близко, свинцом разливались по венам. Единственный раз, когда пули не разлучили их, а сплотили был сегодня.